Титаник под алмазным небом (Diamond Sky Above Titanic)

      Такое случается не каждый день. Нет. Сказать так — значит ничего не сказать.       Точнее было бы просто констатировать факт: за шесть тысяч земных лет, прошедших после Великой войны на Небесах, за всё время существования Падших ангелов — Врагов, Противников, Соперников и т. д. — такого прежде не случалось. Даже близко к тому не подходило.       Азирафаил ощущает падение. К счастью, не Падение, поэтому всё в порядке. Его очень осторожно подталкивают движением длинной, бледной, непостижимо красивой руки. Его толкают в шёлк, в тепло, в упоение.       Для «Титаника» не закупали шёлковых простыней, но они оба неосознанно решили, что должен быть шёлк, и он появился. Азирафаил замечает, что никогда ещё не дотрагивался до такого облака на Небесах, до листа в Эдеме, до страницы в первом издании, которые были бы так же мягки, которые бы так же обволакивали.       Его поглощают кусочек за кусочком. Впервые за всё своё существование он чувствует, что его боготворят. ~ Было бы преуменьшением сказать, что у них есть всё время в мире. У них есть вечность. ~ — Когда ты в последний раз летал, ангел?       Этих слов, которые демон пробормотал Азирафаилу в живот, достаточно, чтобы пробудить ангела от его — как ему кажется — первой в жизни дрёмы. Вопрос Кроули теплом разливается по его коже. Его ресницы как будто слеплены мёдом, но ангелу удаётся открыть глаза. Он чувствует... Боже, как он устал. — Тысяча шестьсот шестьдесят шестой год, Великий лондонский пожар, — бормочет он в ответ. Потом, сам не зная почему, добавляет: — Мне нужно было увидеть всё своими глазами. Кроули приподнимает бровь. — Огонь? — Нет. — Боль? — Вовсе нет. — Тогда... Воображение Кроули — целиком и полностью истощённое, как и любая другая его часть — начинает его подводить. — Страдания? Азирафаил сдаётся и снова закрывает глаза. — И снова нет, — говорит он, обращаясь к внутренней стороне своих век: красно-золотой, древесного оттенка. Цвета домотканого полотна. Прекрасный цвет. Кроули поднимает голову, и на живот ангела больше ничего не давит. — Тогда зачем? Зачем ты полетел?       На этот раз открыть глаза ещё труднее, но Азирафаил чувствует, что обязан это сделать. Когда он, наконец, справляется с этой задачей, он видит, что Кроули наблюдает за ним, серьёзный, любопытный и томный, скрестив ноги на простыне позади него, волосы небрежно растрёпаны, блестящие глаза полуприкрыты. — Я полетел, чтобы увидеть цвета, — бесхитростно говорит ангел. Затем, ещё мягче, слабее, сонно, как бы припоминая: — Я полетел, чтобы увидеть цвета. ~       Гладкая, влажная кожа. Острый изгиб лопатки. Тело Кроули дрожит и извивается под кончиками пальцев ангела, его прикосновения безобидно мягкие, как дождь, и лёгкие, как пёрышко. У ангельских существ может не быть гендера, но ни одно из них на самом деле не лишено физической оболочки; и это было действительно чудесным даром со стороны Бога. Демон изгибается в пояснице, содрогаясь от удовольствия; если бы его крылья были материальны, они бы судорожно вытягивались и сжимались, в одну секунду касаясь стен, в другую — плотно прижимаясь к телу. Всегда говорят, что пути Господни неисповедимы. Их обоих эти пути устраивают: руки Азирафаила продолжают исследовать уже совсем не лопатки демона, а сам ангел не может удержаться и вторит стону удовольствия своего возлюбленного. Абсолютно устраивают. ~        — Учитывая ситуацию, я думаю, что у Люцифера были на то веские причины. Но всё равно это непростительно. То есть, все смотрели на него снизу вверх — и ты тоже — и даже те, кто остались верны своим клятвам, восхищались его храбростью, хотя всей душой ненавидели за ересь. Я могу только представить, каково тебе было: ты совсем один, после возвращения твоего предводителя прошло лишь несколько дней, ты едва выбился из низших чинов среди демонов, едва прошёл сквозь тот хаос — и тебе уже приказывают лететь в Эдем без сопровождения. Полагаю, они были очень довольны тобой, когда весть о Грехопадении достигла Пандемония. Жаль, что Мильтон всё перепутал, правда? На твоём месте я был бы ужасно зол, если бы Сатана получил всю славу, а меня бы даже не упомянули. О, не смотри на меня так, дорогой: ты же знаешь, как я старался убедить Мильтона в обратном. Но он сказал, что у него уже и так слишком много персонажей, и о каком-то демоне Кровли не может идти и речи. Он сказал, что у меня нет таланта рассказчика. Что мне оставалось? Не мог же я объяснить, что мои идеи исторически точны, не так ли? ~       Кроули открывает глаза и видит перья. Он думает, что это зрелище не должно было его удивить: он чувствовал их, чувствовал, как широко они раскрылись в мгновение ока, его и ангела; он чувствовал дыхание свежего дождя в прохладном лесу, смесь запахов земли и неба. Крылья появились в тот миг, когда они кончили: его собственные — устремились к потолку, ангела — к полу каюты, упираясь в простыни, скользя по стенам; рука в руке, крыло к крылу, их крики слились в неземной блаженный хор. ~ — Ты ещё не проголодался? — Кроули, дорогой, мы вообще испытываем голод? Молчание. — Ещё не хочешь заказать еду в номер? — Хочу. Замечательная идея. ~       Глаза Азирафаила закрыты, волосы на лбу спутались. Демон лежит на животе, приподнявшись на локтях, его крылья изогнуты, окутав их обоих жемчужными перьями; тускло сияет послеполуденный свет. Кроули тихо поёт спящему Ангелу: Пускай горит На алтаре твоём Моя любовь — Отдам и сердце я. Твой взгляд открыт, И я читаю в нём, Что созданы они Лишь для тебя.       Через много лет, уже в двадцать первом веке, эту песню будут передавать по радио, и Кроули случайно окажется рядом. Он остановится, чтобы послушать, и на секунду узнает её, но это мгновенье окажется короче вдоха. Тем не менее, не отдавая себе отчёта в своих действиях и списывая это исключительно на свой утончённый вкус к романтическим операм начала XX века, демон будет запускать этот трек в своём Бентли снова и снова, много дней подряд, пока Энрико Карузо не превратится в Фредди Меркьюри. ~ — Я не встречал тебя на Небесах. На секунду Кроули прекращает подчёркнуто эротично слизывать шоколадный соус с кончиков своих пальцев, поднимает глаза и фыркает. — Ангел. Ты хочешь сказать, что тебе понадобилось шесть тысяч лет, чтобы это понять? — Ты понимаешь, о чём я. Демона нежно треплют по волосам. — Я просто подумал, что до сих пор не знаю твоего Имени. Ну понимаешь, твоего настоящего имени. Имени, которое дала Она. Кроули вновь режет шоколадный торт, заказанный Азирафаилом. — Кровлиель, Божий искуситель. Ангел страдальчески выдыхает и улыбается. — Я серьёзно, дорогой. Я хочу знать твоё Имя. Ты мне его скажешь? — Теперь это бесссмысленно. Кроули ведёт себя как ни в чём не бывало, бесцельно рисуя шоколадом на покрывале. [Возможно, его бы позабавило, обрати он внимание, что его рисунки складываются во фразу «Кроули + Азирафаил навсегда», написанную на демоническом наречии енохианского и заключённую в сердце. — прим. авт.] — Во всяком случае, никто не произносил его со времён Падения. Кто знает, может, у меня загорится язык, произнеси я его. И вообще, если ты узнаешь моё Имя, ты сможешь использовать его для любых ритуалов, всяких призывающих заклинаний и прочего. Кто сказал, что я доверю тебе столько власти надо мной? — Я уверен, что оно очень красивое, — Азирафаил смотрит на него не отрываясь. — Оно ведь не начинается с «Дж», как твоё второе человеческое имя, не так ли? — Не-а. Это сокращение от Джеймс. — В смысле? — Это как бы... Не знаю... знак моего сговора с Англией. Я пытался найти самое английское имя, какое только мог придумать, и это имя победило. Азирафаил с интересом поднимает голову. — А почему Энтони? — Мне понравилась ирония. — Что ты имеешь ввиду? — Он святой покровитель, призванный возвращать утраченное имущество. — Вот как. — Разумеется, это только одна из причин. Вообще, мне тогда просто нравилось это имя. — Понимаю. Азирафаил всё ещё наблюдает, как скользят испачканные пальцы демона. У него появляется вдохновение. — Дорогой... — заманчиво начинает он. ~       Когда Азирафаил вновь просыпается, солнце уже спрятано за горизонтом, и на стенах появляются тени, чёткие и острые. Кроули спит у него на руках. Он очень тихо похрапывает, и каждый выдох вылетает с шипением.       Азирафаил зачарованно наблюдает за его розовым языком, который можно заметить за приоткрытыми губами. Ангелу хочется бодрствовать, чтобы не терять ни секунды этого зрелища, но его веки уже опускаются, мир кружится в туманном блеске дремоты. Последняя мысль, которая приходит ему в голову перед тем, как он погрузится в эту успокаивающую темноту, напоминает ему, что нет ничего страшного в том, чтобы ещё немного поспать. Это только начало. В конце концов, у них есть вечность.