Титаник под алмазным небом (Diamond Sky Above Titanic)

Палубы «Титаника» бурлили. Там, где раньше стояли только небольшие группки или одинокие фигуры — неторопливые, беззаботные, равнодушные — теперь стало тесно. Люди кишели повсюду, бежали во все стороны, кричали, толкались и паниковали: раздавались вопли отчаяния, офицерские выкрики, детские рыдания, сердитый бессвязный шум, даже пронзительный треск выстрелов, за которым немедленно последовала нарастающая какофония визгов. И где-то, непонятый и незамеченный, элегантно и неторопливо играл оркестр, исполнял самый неподходящий саундтрек, какой только можно было себе представить. Как меняет всё один час. Так же быстро и легко, как сон становится кошмаром. Кроули и Азирафаил выскочили из служебного выхода и остановились как вкопанные, на мгновение остолбенев. В безмолвном ужасе они скользили взглядом по толпе, по рядам пустых шлюпбалок, по всей этой суматохе. В этот момент ошеломляющая реальность ночи наконец-то дошла до Кроули и пронзила Азирафаила, взяла их за горло, выбивая воздух из лёгких своей неизбежностью. Все эти люди. Все они. В ловушке. — Чёрт побери, — прошептал Кроули. Азирафаил всё ещё не мог перестать разглядывать мечущихся людей. Красивая белокурая девушка прижимала к груди заходящегося плачем ребёнка. Темнокожая пожилая дама стонала на полу. Тощий светловолосый подросток — уже не мальчик и всё ещё не мужчина — обхватил себя руками в совершенном оцепенении. Азирафаил не мог отвести глаз. Затем он подпрыгнул чуть ли не на полметра, когда прямо за его спиной взмыла в небо сигнальная ракета. Подняв глаза, он увидел, как секундой позже она взорвалась над ними с грохотом и дождем искр, как такой же прекрасный фейерверк, как и те, что запускают на Новый год или Ночь Гая Фокса. Запускают для празднования, не для спасения. На одну краткую долю секунды ночь осветилась, кольцо близлежащего океана превратилось в белую пустыню, а затем тьма вновь опустилась и скрыла мир из виду. «Корабли, проходящие ночью», — подумал ангел. Он посмотрел на небо, на остаточное свечение фейерверка. — «А затем темнота и безмолвье». «Да поможет нам всем Бог». Кроули подбежал к перилам, перегнулся через них и, прищурившись, посмотрел вперёд, вытянув шею над толпой. Его темные очки блеснули в угасающих искрах от ракетницы. — Осталась одна лодка, на самом носу! — крикнул он, перекрывая шум, откидывая с глаз влажные волосы. — Ну же, Азирафаил! — он схватил ангела за руку и потянул его вниз по склону палубы, к воде. У Азирафаила не было особого выбора, и он побежал за ним. Они пронеслись сквозь толпу; мимо людей, которые почему-то прогуливались по-прежнему степенно; мимо оркестра... Азирафаил не мог не задержать на них взгляда, пока они пробегали мимо: пятеро музыкантов стойко держались на умирающем корабле, пока все вокруг них сходили с ума, они играли свою умиротворяющую музыку, хотя никто их не слушал, она звучала как фоновый шум среди хаоса. «А ведь у них даже нет тёплой одежды,» — подумал он, преисполненный ангельским состраданием, представляя себя на их месте в этом пронизывающем ночном холоде. — «Они так замёрзли». Уоллесу Хартли, первой скрипке оркестра, понадобилось целых пять минут, чтобы заметить пять толстых шерстяных серых пальто, которые кто-то оставил для них на перилах рядом. И когда они их надели, это оказались самые тёплые и удобные пальто, которые они когда-либо носили. На мостике, окружив последнюю шлюпку, собралась толпа. — Назад! — приказал второй офицер Чарльз Лайтоллер, отталкивая людей грозной тяжёлой рукой. — Пропустите женщин! Мужчины, пожалуйста, не подходите! Это было настоящее столпотворение. Толпа была плотной, отчаянной, она толкалась вперёд, захлёстывала офицеров, поднимающих женщин и детей на борт. Только женщин и детей. Воздух был наэлектризован паникой и гневом. Кроули поспешно взял Азирафаила под руку, когда их чуть не оттолкнули друг от друга. — Я сказал — назад! Прозвучали два выстрела в воздух, через долю секунды последовала пульсирующая волна — все инстинктивно пригнулись, кто-то подпрыгнул — тут же раздался ещё один всплеск криков. Кроули обнял Азирафаила, теперь стоя позади него, притянул ближе, обхватив руками за талию, прижимая их тела друг к другу, насколько это было возможно в его неудобной позе. Он не видел, как ангел широко распахнул глаза и ошеломлённо смотрел, как Лайтоллер вытаскивает из рук отца беззвучно всхлипывающую девочку с косичками. Кроули не мог заметить его бледных щёк, приоткрытых губ, отсутствия клубов пара, которые не покидали его лёгких. Он смотрел на Генри Уайлда, погруженного в свои мысли, поднимающего на борт сестру девочки. Такую же отрешённую. Внезапно Кроули охватило такое сильное облегчение, что на мгновение закружилась голова. Он знал, что всё будет хорошо. Теперь, когда они здесь, пробраться на шлюпку будет проще простого. В конце концов, они были ангелом и демоном. Форма и размер не были постоянными значениями для их вида: хотя ни ему, ни Азирафаилу это, конечно, не понравилось бы, но они могли бы стать вшами или бактериями в одежде людей; маленькими детьми (даже в данной ситуации, при ограниченности доступных альтернатив, демонический ум Кроули стушевался при мысли о том, чтобы воплотиться в такую невинность, и он отбросил эту идею, как только она появилась); возможно, даже женщинами. Если подумать, они могли бы просто улететь; это избавило бы Азирафаила от мук совести, не так ли? Они бы парили над зияющим океаном, держась за руки под звёздным потолком, отражающимся в зеркальной поверхности воды, поднимаясь всё выше и выше, пока не нашли бы воздушный поток, который отнёс бы их к берегам Ньюфаундленда... Оптимизм исчез в мгновение ока, когда Кроули повернулся, чтобы рассказать о своих планах ангелу. Он наконец смог увидеть выражение лица своего партнёра. Азирафаил был решителен, непоколебим и безутешен. У Кроули перехватило дыхание. — Азирафаил, — сказал он. Его голос дрожал. — Азирафаил. Азирафаил посмотрел на него, под очками его голубые глаза умоляли. — Кроули, — начал он, его голос был полон печали. — Кроули, я… — О нет! Ни за что! — Кроули почувствовал, как паника, гнев и страх одновременно охватили его, когда его опасения подтвердились. — У нас был уговор, ангел, и ты не можешь просто взять и отказаться! Где твоя ангельская честь? — Мой дорогой, — Азирафаил давился словами. — Дорогой, я думал, что смогу это сделать, но я не могу. — Азирафаил, нет! — Кроули, оглянись вокруг! — воскликнул ангел, слепо показывая вокруг себя: на детей, вырванных из объятий отцов, на женщин, разлучённых с возлюбленными, на семьи, на жизни, разрушенные навеки, на судьбы, перекрученные высшей силой, которая не была их Богом, — и его старые как мир глаза засияли. — Посмотри на них всех! Каждый из них хочет жить. Каждый из них живёт только раз. И они умрут, Кроули, если не сядут в лодку. Они умрут. Кроули схватил его за плечи, словно хотел встряхнуть и привести в чувство. — Если мы не сядем в эту лодку, Азирафаил, умру я! И ты тоже! — Кроули, ты должен понять! Ты должен! Я не могу их всех бросить! — Мы полетим, ангел! Мы вместе полетим в Америку, купим домик и заляжем на дно… Азирафаил в отчаянии покачал головой. — Я не могу, Кроули! Я не могу. Он едва дышал и ловил ртом воздух, сил говорить не было; он смотрел на испуганные лица окружающих их людей. Так много лиц с розовыми щёками, с испуганными глазами, в такой разной одежде, с такими разными лицами, такими разными жизнями — все они так ужасно, душераздирающе, ничтожно человечны, все они так отчаянно хотят жить. Как он, ангел, мог оставить их? Как мог ангел — бессмертное Божье существо, представитель Небес на Земле — уплыть в безопасное место, спасти себя, используя драгоценное место на этой спасительной шлюпке или унестись на быстрых крыльях в ночь, когда позади себя он оставлял более тысячи людей погибать в одиночестве в этих Богом забытых водах? Что он за ангел, если так поступит? Что за существо? Кроули прочитал всё это в глазах Азирафаила. Он видел в них решимость и силу — и видел, что не сможет его переубедить. И Кроули почти понимал его. Когда-то он был ангелом: и хоть он не мог полностью проникнуться рассуждениям Азирафаила или почувствовать вину за то, что не разделял тех же эмоций, но он мог его понять. Именно благодаря этому пониманию он пришёл к собственному решению. — Хорошо, — сказал он спокойным и ровным, как окружающий их океан, голосом. — Ладно. Но я остаюсь с тобой. Азирафаил вздрогнул. — Кроули... — Что, Азирафаил, ты думаешь, я оставлю тебя здесь умирать в одиночестве? Ты правда думаешь, что я способен на это? — Дорогой мой, послушай меня... — Не глупи, Азирафаил, как будто я могу тебя оставить! — Кроули, ты демон, — Азирафаил чуть не заплакал. Приглушенная краснота залила белки его глаз. — Ты не можешь остаться здесь, ты должен спасти себя. — Меня не волнуют демонические приличия! Я не оставлю тебя умирать здесь одного! — Я не у... — Развоплотишься, это не имеет значения! То же самое! — Я вернусь через неделю, как всегда. — Нет, Азирафаил! — Кроули не мог заставить себя высказать вслух свои страхи. — Ты не можешь знать наверняка! Ты не знаешь, что произойдет! Небеса и Ад хотят добраться до нас, Азирафаил — кто знает, что они сделают, когда узнают о нас; обо всём этом. — Он покачал головой и, осознав, что дико размахивал руками, сжал их вместе, чтобы прекратить жестикуляцию. — Я не оставлю тебя. Я умру первым — то есть, меня утащат в Ад — мне всё равно. Я не оставлю тебя. Хватит меня уговаривать! Азирафаил мучительно нахмурился. — Кроули, ты должен меня выслушать. — Нет! — Кроули, ты должен сесть в эту шлюпку! — Ангел, нет! — Пожалуйста, сядь в шлюпку! — Сядь в лодку, Кроули, сделай милость? Кроули замер. Азирафаил — скорее всего инстинктивно — тоже. Асмодей. Рядом с ними стоял Асмодей. Кроули почувствовал, как его ногти вонзились в ладони достаточно глубоко, чтобы оставить восемь алых полумесяцев. Рядом с собой он ощутил, как Азирафаил мысленно отшатнулся, почувствовав злодея, словно его физически ударили, словно он прикоснулся к заряженному объекту — так вздыхают от боли и удивления, когда безвредные статические разряды пронзают твоё тело, и ты понимаешь, что это всего лишь визитная карточка тысячекратно большей дремлющей силы, которая выжидает малейшей слабости, чтобы тут же её использовать. Вдруг Кроули потрясла внезапная мысль, она физически его оглушила, так же как Азирафаила физически пошатнул его собственный ужас: как давно Асмодей слушал их разговор? Архидемон презрительно ухмыльнулся ангелу и оценивающим взглядом окинул пышные кудри своего Противника, его запотевшие очки, его очаровательно пылающие щёки. Азирафаил был похож на полумертвого мальчика-переростка из хора, такого до смеха простого и безобидного, что на какой-то миг, словно мальчишка из крутой компании, которого застали с чемпионом по шахматам, Кроули по-детски почувствовал себя почти неловко рядом с ним. Потом он вспомнил шёпот обещаний, ласковые пальцы и движение ангельских бёдер, которые научили его истинному смыслу выражения «божественный экстаз», и момент прошёл. — Садись в лодку, Кроули, — снова приказал Асмодей и оттолкнул Азирафаила локтем; оказавшись лицом к лицу с младшим демоном, он изобразил такую фальшивую и поверхностную улыбку, что Кроули не нашёл, что ответить. — Давай. Ты проделал потрясающую работу, теперь отправляйся домой и отдохни в тепле. Я останусь и разберусь с любыми мелкими неурядицами, не волнуйся. Он говорил так мягко, так покровительственно, как всегда... Но на этот раз в его словах было что-то острое. Нож, скрытый между звуков. Он был как родитель, теряющий терпение. Если Кроули не будет слушаться и делать то, что ему велят, то последствий не миновать. Холод поднялся в его груди, потому что он понял: если бы Асмодей узнал о нём и Азирафаиле... Он был уверен, что тогда наступил бы конец. Но он не мог уйти сейчас. Он не мог оставить своего ангела так, особенно, если они видели друг друга в последний раз. Азирафаил наблюдал за ним. Он знал так же хорошо, как и Кроули, что теперь у него нет выбора. Кроули должен уйти. Иначе Ад узнает всю правду об их отношениях. Альтернативой была смерть. — Иди, Кроули, — сказал ангел, и его голос прозвучал выше обычного. — Ты должен. Ты не можешь остаться. Кроули почувствовал спазм в груди, похожий на икоту или, возможно, на позыв к рыданию. «Нет!» — хотел сказать он. — «Азирафаил, нет! Я не могу просто так уйти». — Можешь, Кроули, — улыбнулся Асмодей. — Иди домой. — Ты должен, дорогой мой. Кроули окоченел, он был измучен и напуган; поэтому сейчас у него не получилось так контролировать происходящее, как раньше. Теперь он уже не мог дотянуться до Азирафаила. Его мягко отодвигали прочь. Мгновение их руки ещё держались — и всё. И теперь другие руки — сильные, небрежные — сжимали его запястье. И тянули. — Азираф... — Тише, тише, Кроули, не напрягайся. Просто сядь. Там как раз есть место между теми двумя неряшливыми существами на дальней стороне, устраивайся поудобнее... Он был в лодке. Он оставлял Азирафаила. — Азира... — Мне кажется, мистер Лайтоллер, он последний, больше не поместится... Азирафаил. Он оставлял Азирафаила. — Нет! — Опускай! — крикнул Уайлд, заглушая его вопль. Женщины и дети, окружавшие его, вскрикнули, когда маленькую лодку встряхнуло на канатах, потом она упала на пару сантиметров и внутри у Кроули всё перевернулось, затем она начала с грохотом медленно спускаться. Он был в лодке. Азирафаил оставался на «Титанике». Он оставлял Азирафаила. Кроули вздохнул. «Я демон», — сказал он себе; эти слова, торопливые и бессвязные, старой мантрой вернулись в его сознание. У него не было выбора. Потопи или тони. Варианта «уплыть» нет. Он был демоном. Потопи или тони. Потопи или тони. У меня нет выбора. Над ним, на «Титанике», Асмодей встал рядом с Азирафаилом. Не глядя на него, он заговорил так тихо, что никто больше не смог бы его услышать. Слишком неуловимо, чтобы даже Кроули понял, что он говорит. Каждое его слово причиняло ангелу дискомфорт, словно булавочный укол, многократно пронзающий кожу, оставляющий маленькие красные окружности везде, куда попадёт. Незначительная боль, незначительный урон — но всё же боль и урон, причинённые твоему Врагу. — Я знаю, что происходит между вами, — тихо сказал Асмодей, едва шевеля губами. Азирафаил сохранял бесстрастное выражение лица и продолжал смотреть прямо перед собой, прямо в глаза своему возлюбленному. Пожилая женщина дёргала Кроули за рукав, пытаясь того усадить, но он обращал на неё не больше внимания, чем на комара. — Я знаю, — так же спокойно ответил ангел. Асмодей бросил на него быстрый коварный взгляд. — Тогда, я полагаю, тебе так же известно, что вам с Кроули больше не позволят видеться? — голос демона, такой же тихий и небрежный, казалось, дрожал от скрытого злорадства и удовольствия. Так же, как и всё его тело. Азирафаил не выдал демону никаких эмоций, даже когда почувствовал, как сильно сжалось его сердце. Это была правда, над которой он размышлял со времени первого нежелательного визита Метатрона, но так и не принял её полностью. У него не хватило смелости. Теперь у него не было выбора, кроме как смириться. Он ответил ровным голосом: не доставлять же этому злодею удовольствие видеть его... его что? Слёзы? Он ведь не собирается плакать? Когда он заговорил, его голос был хриплым. — Я знаю. Асмодей повернулся к нему. Азирафаил встретил его взгляд со стоическим, мудрым спокойствием, которое мог проявить только ангел — даже ангел на грани истерики. — Рад слышать, — скупо сказал демон. Потом снова повернулся к Кроули. Азирафаил почувствовал, как что-то твёрдое и острое, как заноза, застряло у него в горле, как стало жечь глаза, как где-то глубоко затонуло его будущее — и его вечность. Они проиграли. Небеса и Ад — победили. И теперь он никогда больше не увидит своего любимого Кроули. Мир казался каким-то приглушённым, словно он почтительно удалялся от двух влюблённых, застрявших в этой трагедии внутри трагедии. Кроули, стоя в спасательной шлюпке, не видел ничего вокруг: Уайлд махал руками, подавая сигнал тем, кто их опускал; люди толпились на корабле, им некуда было идти, им оставалось только ждать смерти; лица пассажиров вокруг него, женщин и детей: некоторые махали, некоторые рыдали, некоторые замерли. Он ничего этого не видел. Он даже не видел Асмодея, который самодовольно ухмылялся, облокотившись острыми локтями на перила. Он видел только своего ангела. Азирафаила. Который стоял, застыв, как и он, и глядел на него. Кроули всё смотрел. Он не мог отвести от него глаз, не мог потерять ни секунды. Каждое мгновение может стать последним, когда они видят друг друга. Может, спустя тысячелетия, он будет возвращаться именно к этому моменту. По блеску Кроули заметил, что щёки Азирафаила были влажными. Он плакал. Он уже несколько тысячелетий был далёк от классической ангельской изящности, но в тот момент, как показалось Кроули, его ангел выглядел как никогда неземным. Может, это его любовь к Азирафаилу делала ангела таким невыносимо красивым? Или это любовь Азирафаила к нему придавала ему такую красоту? Красоту истинной любви, обнажённой для всех. После почти шести тысяч лет — после войн, эпидемий, споров и долгих пьяных ночей, когда они обсуждали непостижимость, всеведение, мир и его чудеса — после всего лишь одного дня чего-то большего, чем просто дружба — одного дня любви, сладкой, истинной, вечной любви, которая навсегда останется в его несчастной бессмертной душе — их могли разлучить навсегда. «Возможно, я вижу Азирафаила в последний раз», — подумал Кроули, оцепенев от ужаса. — «Возможно, я никогда его больше не увижу». «И я даже толком его не вижу, потому что на мне эти чёртовы очки, хотя уже ночь». Кроули моргнул. Он демон. Он должен оставить Азирафаила. Он должен. Ад не оставлял выбора. Выхода нет. Потопи или тони. Нет варианта «уплыть». Помнишь? Та же песня, следующий куплет. — Полегче, полегче! Отпускайте вместе, обе стороны одновременно! У него не было выбора. Он демон. Ад не оставлял выбора. Потопи или тони. Верно? Никак иначе? Последняя из сигнальных ракет осветила небо над головой ангела, окружив того ореолом из золотых искр света — глупая, глупая метафора. Как лучи солнца, венец сиял в его волосах, омывая плечи, освещая его изнутри. Те же самые искры целиком осветили Кроули, искупали его в ярком, безупречном белом свечении, отражаясь от его очков, словно те тоже были источником света. Он увидел Азирафаила, ангела Божьего, и представил, что это был последний взгляд на его родственную душу: ангела, которого он любил, ангела, которого он оставлял умирать в одиночестве на тонущем «Титанике». Азирафаил умрёт. Азирафаил умрёт в одиночестве. А потом он словно вышел из транса, словно вырвался на свободу: он осознал, что происходит. Он оставлял Азирафаила. Оставлял его. Делал неправильный выбор. И ради чего? Ради... ради демонических приличий? Он не принимал сознательного решения, это произошло само собой. Ни с того ни с сего он ощутил под руками верёвку и уже расталкивал людей на своём пути; он почувствовал под ногами край спасательной шлюпки и увидел перед собой веранду палубы «С». Всё произошло так быстро. Он даже не оценивал расстояние. Он мог бы перескочить и тысячу километров. Он прыгнул. Послышались тревожные крики как со стороны раскачивающейся лодки, так и со стороны пассажиров, которые всё ещё были на «Титанике»; откуда-то сверху раздалось яростное: «Нет! Остановите его! Остановите его!». Он услышал, как Азирафаил выкрикнул его имя. Азирафаил! Он сильно ударился о перила — боль пронзила его ноги, и он скорее проигнорировал, нежели прогнал её силой мысли; его темные очки слетели и разбились о пол. Он отчаянно подтягивался, карабкаясь и отталкиваясь ногами, и все, кто пытался ему помочь, замирали при виде его жёлтых глаз, широко раскрытых, безумных, звериных и сверкающих; таких же, как и их владелец, красивый безумец, прыгнувший обратно на умирающий корабль. А потом Кроули побежал, помчался по палубе, слишком медленно, расталкивая людей, бросаясь в дверные проёмы, слепо, безумно. А над ним, прежде чем Асмодей успел схватить и удержать его, бежал Азирафаил: он не знал, куда, он просто бежал вниз, если понадобится, то прямо в Ад, так же, как Кроули бежал вверх, на Небеса и, если потребуется, обратно. Через приёмную, под куполообразным стеклянным потолком у верха главной лестницы; или через вход с палубы, к подножию главной лестницы... Он бежал, бежал, он бежал бы вечно: во всей вселенной ничто не имело значения, кроме возможности увидеть его снова, держать его, никогда не отпускать, даже когда Небеса и Ад будут тащить их в противоположные стороны... — Кроули! Азирафаил бежал вниз по лестнице. — Азирафаил! Они подбежали друг к другу и бросились в объятия, сильно столкнувшись, и всё было на своих местах, как в неразрушимом единении двух противоположно заряженных магнитов. — Азирафаил, — простонал Кроули, зарываясь лицом в глупые идеальные кудри ангела, вдыхая его кожу, его тепло, его запах — чайные листья, дождь, старые страницы — впитывая всё, всё, чтобы никогда больше не отпускать. — Азирафаил... — О, Кроули, — всхлипнул Азирафаил, обнимая его, лаская, касаясь каждого сантиметра его тела. — О, Кроули, ты глупый... глупый, скользкий Змей... — но в его словах не было ни осуждения, ни логики, так сильно он рыдал. — Чёрт возьми, я не оставлю тебя, ангел, вбей это в свою блаженную голову! — безрассудно кричал Кроули. Он отстранился, взял лицо Азирафаила в ладони, погладил мягкую кожу под своими ненасытными пальцами — кончиками пальцев, влажными от исступленных слёз — и заглянул ему прямо в глаза, так глубоко, что увидел пересекающиеся кольца светлой и тёмной синевы, рябь на океане — более диком, чем его собственный — и пятнышки скользящих по стеклу капель дождя. — Никуда от меня не денешься, Азирафаил. Если тонешь ты, то и я пойду на это чёртово дно. Азирафаил заплакал от утешения. — Азирафаил, я люблю тебя! Я люблю тебя, Азирафаил, и, ради Бога, не заставляй меня повторять! А потом они целовались, целовались так крепко, что их прежние проявления привязанности казались почти целомудренными; так пылко, как будто в первый раз; так глубоко, что поцелуй выходил за пределы их смертных тел и продолжался в их душах. Архангел Рафаил однажды сказал Адаму и Еве*, что когда ангелы обнимаются на Небесах, их души становятся единым целым: на Земле, по-видимому, это просто требует от них немного больше усилий. [*Потерянный рай, книга VIII, строки 626-629: В объятиях сливаются быстрей, Чем воздух с воздухом, и чистота Стремится с чистотой вступить в союз; Частичная не надобна им связь, Соединяющая с плотью плоть, с душою душу]. Они снова прижались друг к другу, погрузились друг в друга, и поняли, что скорее умрут — по-настоящему, окончательно умрут, — чем расстанутся. Они знали, что до тех пор, пока они существуют, только вместе они будут целыми. Кроули зажмурился и сделал вид, что так будет всегда. Но даже в этот момент тёмные силы готовились помешать двум влюблённым. Асмодей, вцепившись в перила лестницы, наблюдал за объятием демона и ангела. Он не привык бегать: его идеальные волосы упали на лицо, а безупречный галстук съехал набок. Он держался за перила одной рукой, та сдавила роскошное красное дерево, вокруг его пальцев разлетелись щепки. Он был переполнен такой яростью, какой не испытывал со времён Великой войны. Он задрожал. Его костюм натянулся. Ангел. И демон. Любят друга друга прямо у него на глазах. Глаза Асмодея полыхали. Как будто из ниоткуда он вытащил своё оружие, которое всегда носил под боком и до сих пор держал невидимым. Его древний пылающий меч. Оружие со свистом загорелось. Впервые за почти шесть тысячелетий оранжевое пламя жадно лизало адамантий лезвия. Кроули поднял глаза над плечом своего возлюбленного. Словно в замедленной съёмке он увидел, как Асмодей поднял свой ужасающий меч, увидел, как сквозь радужную оболочку его глаз вспыхнул красный свет, увидел, как его костюм порвался по швам... Затем, пробивая полосатую ткань костюма, от спины Архидемона отделились крылья: два массивных, уродливых крыла, закрыли парадный вход от стены до стены. Когда-то они были белыми, как у всех ангелов, но теперь их верх стал матово-чёрными: обожжёные перья сплавились воедино. Те, что не были заляпаны сажей, болезненно желтели, словно покрытые никотином пальцы или глаза жертвы гепатита: заражённые, землистые и нездоровые. Архидемон Асмодей широко расправил крылья и поднял их над головой, как рычащая, пылающая адская гарпия. Люстры над ним разбились вдребезги, с них дождём посыпались драгоценные камни. Кроули почувствовал, что в этот момент остановилось не только его сердце. Само Время как будто замерло. Раньше он не осознавал, что Время может быть гибким; что Время может подчиняться твоим собственным эмоциям. Что Время может быть милосердным. Он уже почти понял, что Время может быть и скупым. Даже нетерпеливым. Момент прошёл. Земля продолжила вертеться. Прижав огромные уродливые крылья к спине, напрягая колени, подняв меч и заливая своим истинным Гневом мир смертных, Асмодей ринулся вперёд.