Титаник под алмазным небом (Diamond Sky Above Titanic)

Каково это — утонуть? Азирафаил никогда этого не понимал. Как можно утонуть? Ведь надо просто плыть вверх. Просто плыть. И так до тех пор, пока не найдёшь воздух. Звучит несложно, не правда ли? В человеке заложен механизм, который помогает найти воздух. Оставалась только одна проблема. А именно: в какую сторону плыть. Где был верх? «Титаник» был над его головой. Что-то явно шло не по плану: корабль погружался в небо, такое чёрное, словно те таинственные тёмные дыры в космосе, которые человеку ещё предстоит обнаружить; оно втягивало все цвета в свои бесконечные глубины, вымывая все краски, оставляя лишь серый. Нет, синий. Азирафаил посмотрел на свои руки. Его кожа — в местах, где не было ожогов — была абсолютно белой, контур ладони плавно переходил в тёмно-синий. Она казалась всё прозрачней, как будто он исчезал, сначала снаружи, а потом всё глубже. В этой картине чего-то не хватало. Его здоровая рука была пустой. «Не отпускай мою руку». Его лёгкие всё уменьшались, всё сильнее сдавливались. Его тело сжималось. Как можно утонуть? Умереть. Каково это — утонуть? Это похоже на бред. Вы как будто навсегда заперты в своей собственной голове, собственной боли. Мысли и вообще что угодно, кроме основного инстинкта, который вовсе не является мыслью, становятся буквально невозможными. Задержите дыхание и попытайтесь описать, что вы чувствуете, когда весь ваш мир сжался до того глотка воздуха, который вы успели сделать. Азирафаил, который мог слово в слово цитировать Уайльда, Данте — строфу за строфой, Мильтона — книгу за книгой; Азирафаил, который слушал римских императоров и кривился от их грамматики; Азирафаил, который не приступал к своему второму завтраку из песочного печенья, пока полностью не решал кроссворд из «Телеграф»... Азирафаил забыл все слова, кроме тех, что вторила каждая душа вокруг него умом и телом: умоляю, воздуха. Смерть счёл бы это забавным, если бы он был из тех, кого что-то забавляет. — ДОСТАТОЧНО, АЗИРАФАИЛ, — сказал он умирающему ангелу. Бесплотные пальцы погладили его по щеке. — ВРЕМЯ ВЕРНУТЬСЯ ДОМОЙ. Азирафаил отдёрнул голову и снова начал перебирать руками. Он был уверен, когда-то у океана была поверхность. Смерть потянул его за рукав. — ПОЙДЁМ, АЗИРАФАИЛ. НЕ МЕШАЙ МНЕ РАБОТАТЬ. МНЕ СООБЩИЛИ, ЧТО ТЕБЯ УЖЕ ЗАЖДАЛИСЬ. Азирафаил открыл рот, но теперь из него даже не вылетало пузырьков. «Уходи!» — воскликнул он. — «Я уже дома! На Земле!» Смерть тянул его, тащил туда, где лёгкие ангела сжимало ещё сильнее. Плащ с капюшоном развевался вокруг Смерти, как морской веер, и манил заглянуть по ту сторону Занавеса. — ТЫ ЗАПУТАЛСЯ, АЗИРАФАИЛ, — сказал ему Смерть; возможно, голос его был строг, но никто этого никогда не узнает. Внезапно белый череп оказался прямо перед ангелом, и Азирафаил тут же зажмурился, потому что заглянуть в глаза — то есть в глазницы — Смерти означало бы принять свою участь. — У ТЕБЯ ЧТО-ТО НЕ ТАК С ГОЛОВОЙ. ТЫ НЕ В СЕБЕ. ПОСЛУШАЙ МЕНЯ. «Оставь меня в покое!» — закричал Азирафаил. НЕТ, ПОСЛУШАЙ. «Никогда! Оставь меня в покое! Не мешай мне жить! Отстань от меня!» — ПОСЛУШАЙ МЕНЯ, АЗИРАФАИЛ! АЗИРАФАИЛ, УПЁРТЫЙ ТЫ ОСЁЛ, ПОСЛУШАЙ МЕНЯ! Азирафаил резко распахнул веки. Обжигающая ледяная вода навалилась на его глаза, ударила, будто тупым предметом, затуманила взор. «Чёрт возьми, зачем так жёстко, ангел! Я тут пытаюсь помочь тебе выжить!» Белое лицо. Чёрные волосы извивались и колыхались в жидкой темноте, словно угри. Вместо пустоты в его глазницах были глаза, они были бы жёлтыми, существуй здесь такие цвета. Теперь его запястье сжимали не холодные и бесплотные, но тёплые руки. «Кроули!» Кроули потянул его сильнее, он тащил его вверх — или, возможно, вниз. Или вбок? «Кто же ещё?» Они общались мыслями и не видели друг друга, но даже так Азирафаил мог представить себе стиснутые зубы и свирепую сосредоточенность, горящую в глазах демона. «Корабль тащит нас вниз, Азирафаил, причём быстро. Нас затянет на тысячи метров вниз, если ты, чёрт возьми, не поработаешь ногами! Плыви со мной, Азирафаил, давай! Плыви вверх!» «А где верх?» «Вверху, чёрт побери! Дурак! А теперь плыви!» Они раздвинули воду. И они поплыли. А потом они словно родились заново — хотя никто из них не знал, каково вообще рождаться, — они всплыли на поверхность. ~ «Титаник» исчез. Они вынырнули среди оставшихся обломков, среди визжащих, хлестающих воду людей, среди тел и тысяч криков о помощи. Повсюду крики. Повсюду люди. Полторы тысячи человек и океан. Прежний мир закончился. Азирафаил ловил воздух, стонал и всхлипывал, пока ветер наполнял его голодные и сжатые лёгкие; сначала он вдыхал с облегчением, но это чувство тут же сменила боль: животворящий воздух царапал каждый сантиметр его обнажённой кожи, грубо обжигал, неотличимый от огня, опаляя его плоть льдом. Азирафаил хлопал по поверхности руками, как человек, пытался достать себя из воды, отталкивался ногами, будто он мог выпрыгнуть из этих жидких лезвий; и, как человек, он был беспомощен и не знал, какая боль хуже: от ножей океана или скальпелей воздуха. Кроули всё ещё сжимал его руку. — Вот поэтому, ангел, — прокричал он Азирафаилу в ухо, — я и сказал тебе не отпускать мо... Раздался вопль, потом всплеск, и Кроули снова с головой погрузился под воду: кто–то карабкался на него — какой-то мужчина, какой-то человек — он толкал его вниз, боролся за место над поверхностью воды. Мужчина схватил Кроули за плечо и за голову, пытаясь подняться над ним, пытаясь выбраться из этой стужи… — Хватит! — в ужасе закричал Азирафаил, подплывая так быстро, как только мог, обезумев от паники и ярости. — Как ты смеешь! Как ты смеешь! Слезь с него! — Я утону! — жалобно завопил человек, продолжая топить Кроули. — Я сказал УБЕРИ РУКИ! И Азирафаил ударил его, яростно огрел по лицу своей искалеченной, твёрдой как камень рукой, потом ещё и ещё, хватая его за спасательный жилет — трус, а ведь на нём был жилет! — и бил его до тех пор, пока тот не стал истекать чем-то чёрным; пока не всплыл Кроули, задыхаясь, отплевываясь и изо всех сил втягивая воздух, словно подавившись собственным горлом. Мужчина бросился наутёк. Кроули, который по-прежнему стонал от боли с каждым вдохом, уставился на своего ангела огромными недоверчивыми глазами. — Твою мать, Азирафаил. Ангел начал осознавать, что только что произошло. Он ударил человека. Он чуть не убил его. А ведь этот мужчина просто пытался спастись, как и они сами. Он избил его до крови. Азирафаилу стало дурно. С каких это пор он стал таким бессердечным? В нём осталось так мало сопереживания... или, ещё хуже, сочувствия. Во что превратила его эта ночь? — Нужно выбраться из этой толпы, Кроули. — Не поспоришь! — под водой Кроули схватил ангела за руку. — Нужно плыть! Давай, Азирафаил! И они поплыли. Среди оставшихся обломков, среди визжащих, хлестающих воду людей, среди тел и тысяч криков о помощи. Через отцов без дочерей и сыновей без матерей; через мужей, братьев, друзей и любимых; через женщин, женщин третьего класса... слишком много третьего класса. Неподалёку колыхался кусок огромной дверной рамы, и демон нацелился на этот милосердный безопасный плот. Он скользнул на неё, синие и негнущиеся пальцы сжали красивое резное дерево, чтобы удержаться. Азирафаил подтянул на неё свое жалкое, мокрое тело, содрогаясь и задыхаясь. Рама была слишком маленькой. Слишком узкой. Они смогли лечь бок о бок, но за это пришлось расплатиться: их лодыжки остались в воде. — Я д-думаю, те-теперь всё будет в порядке, — выдавил из себя Кроули, обращаясь к звёздам; его зубы громко стучали. «Как смеют звёзды и теперь быть столь прекрасными?» — задумался он. — «Как они смеют по-прежнему сиять, как бриллианты, и просто наблюдать, как часовые, безразличные к трагедии снизу?» Они не стоили его времени. Он дрожащей рукой обхватил Азирафаила, подвигаясь ближе. — С нами всё б-будет в порядке. Азирафаил тоже обнял Кроули и уставился на туманные призраки их горячих выдохов, клубящиеся рядом, белые, ужасно непохожие на испещренную мерцающими точками чёрную ткань ночи. Крики о помощи продолжали раздаваться повсюду. Где-то зазвучал свисток: один из офицеров приказал шлюпкам плыть обратно. — Лодки возвращаются, Азирафаил, — сказал Кроули. Его слова были для ангела спасательным кругом. Единственным звуком во всём мире, который имел хоть какой-то смысл. Он цеплялся за этот голос. — Не знаю, к-как ты, а я считаю, мы уже заслужили своё место на одной из них, не д-думаешь? Азирафаил не мог думать. Каждая частичка его физического тела уже оцепенела; он почти поверил, что его разум медленно поддаётся такому же окаменению, онемение в его руке распространялось по всему телу. — Сссслушай меня, Азирафаил, — сказал Кроули. Азирафаил щекой почувствовал тёплое дыхание: демон повернул голову. — Мы не умрём з-здесь, ты понял? Из уголков глаз ангела потекли слёзы и струйками добрались до ушей. Его горло сжалось, губы приоткрылись. — Я знаю, дорогой. — Нет, поссслушай меня и поверь мне. Раздался плеск: их плот шлёпнулся о воду, когда демон подвинулся, чтобы нормально лечь на бок. — Аз-зирафаил, вспомни всё, что ты любишь дома. Азирафаил не ожидал такого продолжения. — Ч-что? — П-просто подумай об этом, хорошо? Всё... всё, что ты сможешь увидеть... или снова сделать. Когда Азирафаил не ответил, он продолжил. — Например, т-твой к-книжный магазин, ангел? Азирафаил повернул голову. Он посмотрел в эти глаза, почти бесцветные из-за темноты, в сантиметрах от его собственных. Полоски его зрачков расширились, приспособившись к мраку, и казались почти такими же круглыми, как у человека. — Мой... мой магазин? — Да, ангел, — подтвердил Кроули, судорожно кивая. — Помнишь его? И твои книги? — Мои книги? — Ага. Твои... библии и... и п-пророчества, и твой Уайльд, и Гомер... и пропавшие без вести ссссвитки Мёртвого моря... Глаза Азирафаила затуманились. — Мои книги, — пробормотал он. — И б-булочки, ангел, помнишь б-булочки? Сссс клубничным вареньем и взбитыми сссливками? И к-кроссворды в «Телеграф». Помнишь их? Азирафаил попытался сглотнуть, но не смог. — Помню. — А выпускные? Помнишь, в каком-то году мы решили попасть на каждый из них? Что-то похожее на улыбку пробивалось на холодных синих губах ангела. — Помню. — И ... и помогать человечеству! У т-тебя... у тебя это хорошо получается, д-да, ангел? Азирафаил издал придушенный хрип, который вполне мог быть недолгим, тихим, надломленным смехом. — Не то слово. Кроули взял здоровую руку ангела и прижал её к груди. — Мы справимся, Азирафаил, — твёрдо сказал он, его огромные глаза не оставляли места для споров. — Мы снова увидим всё это... и снова сделаем. Т-ты понял? Азирафаил всё кивал и кивал. — Я в-верю тебе, дорогой. В-верю. Губы Кроули, тёмные на фоне призрачно-голубой кожи, дёрнулись в улыбке. — Т-теперь твоя очередь. Что я люблю больше всего, ангел? Скажи мне, что я увижу дома. Надо продолжать говорить, хорошо? Лодки вернутся за нами, ангел. Но до тех пор мы просто д-должны говорить. Думай. Азирафаил начал вспоминать любимые вещи Кроули и заговорил. ~ Становилось тихо. Кто-то поскуливал, откуда-то доносился слабый крик, время от времени всплеск — звуков громче ночь не слышала. Громче был только голос Азирафаила. Он продолжал говорить. Кроули продолжал слушать. Его слова стали спасательным кругом демона. Единственным звуком во всём мире, который имел хоть какой-то смысл. Он цеплялся за этот голос. Тот означал, что они всё ещё живы. Шли минуты. ~ У Азирафаила заканчивались идеи. — Моцарт, — пробормотал ангел, хотя, возможно, он повторялся. — Обожаю его, — он посмотрел в сторону. — Кроули? Кроули, дорогой, если уж мы играем в эту игру, то т-тебе нужно слушать меня. Одно мгновение не было слышно ни звука. Затем из темноты раздалось тихое, вялое шипение, которое, казалось, давалось говорящему огромными усилиями. — Я сссслушаю, ангел. Проссссто продолжай. Я бессс ума от твоего голосссса. — Кроули, ты шипишь. — Я знаю. Такое случается, когда я умираю от переохлаждения. ~ Всё было тихим и неподвижным. Ни малейшего дуновения ветра, которое могло бы поколебать безмолвный океан; ни волн, ни исступлённых судорог умирающих. Просто все уже были мертвы. Атлантика была беззвучной, как кладбище, потому что она и была кладбищем. Тела на поверхности воды слегка покачивались. Полторы тысячи тел самых разных людей плавали вместе. Отцы, сыновья. Мужья и братья. Любимые, друзья. Женщины. Полностью замерзшие. Все. Прошло целых десять минут с тех пор, как затонул «Титаник». Десять минут. Шестьсот секунд. Потребовалось ровно столько. Кроули и Азирафаил по-прежнему лежали на спинах, прижавшись друг к другу. Пальцы демона застыли между пальцами здоровой руки ангела, которая покоилась у Кроули на груди. Он не смог бы разжать свою руку, даже если бы попытался. Было так тихо. Вода омывала их затвердевшие волосы, плечи, бёдра. Их кожа была синей, а губы чёрными. В ноздрях, уголках рта, волосах и бровях блестели кристаллики льда. У них не осталось сил, чтобы согревать друг друга. Какое-то время назад Кроули направлял всё тепло, какое только в нём оставалось, на Азирафаила, лежащего рядом — и чувствовал, как ангел, в свою очередь, передаёт всё своё тепло ему, — но это было раньше, когда они ещё чувствовали свои ноги и кончики пальцев; когда они ещё понимали, почему они ждут смерти посреди Атлантики; когда у них было достаточно сил, чтобы вспомнить, кто они такие — что они такое — вспомнить, что у них достаточно сил, чтобы оставаться в живых. Теперь уже не имело значения, что Кроули был демоном, а Азирафаил — ангелом. Сейчас они были людьми. Сейчас, в преддверии Небес и Ада, эти двое не могли казаться ещё более ничтожными. Это было непостижимо, но это было правдой. Они всё ещё были на Земле, и по-прежнему вместе: будущее не имело значения. Кроули, как и Азирафаил подле него, смотрел вверх, на алмазное небо. Бесчисленные звёзды, крохотные искорки света среди иссиня-чёрной пустоты. Туманный рукав Млечного пути. Странные маленькие созвездия. Так далеко. Его безжизненные глаза соединяли точки и рисовали узоры, составляли слова, представляли картины и символы. Он чувствовал себя маленьким, невероятно маленьким. Божья Звезда. Его губы дрогнули. Потом он медленно, прерывисто усмехнулся. При втором вдохе звук застрял в горле. Это больше походило на рыдание. Когда у него ещё было достаточно энергии, чтобы стучать зубами, его челюсть хотя бы болела. Он снова попытался рассмеяться. Звук материализовался и поплыл над ним, как туманный призрак, пока ночь не разорвала его на части. И вдруг ему в голову пришла одна мысль. — Азирафаил? Ответа не последовало. Демон всё равно продолжил: внезапно ему захотелось кое-что узнать. Он не мог поверить, что почти за шесть тысячелетий ему ни разу не пришло в голову задать этот вопрос. Ему понадобилось приложить огромное усилие, чтобы заговорить. — Ангел, а что значит т-твоё имя? Азирафаил по-прежнему не отвечал. — Ну д-давай, не молчи, — Кроули повернул голову и услышал шорох потрескивающих ледяных кристалликов. — Я рассказал т-тебе о своём имени, теперь ты должен мне свою историю. Азирафаил всё так же бесстрастно смотрел на небо. Теперь ничто не тревожило воздух, зависнувший над ним. Грудь его не вздымалась и не опускалась. Кроули почувствовал, как куда-то глубоко вонзилось что-то холодное. — А-Азирафаил? Удар. Затем на октаву выше: — Азирафаил? Кроули увидел, что открытые глаза ангела покрылись инеем. Он увидел, что под ним расправлены перья, растёкшиеся, словно лужа крови из смертельной раны. Теперь он увидел. Кроули почувствовал, как сжалось его горло. Он почувствовал, что перестал дышать. — Азира... Азирафаил. Выдох, который он до этого не мог сделать, покинул его неровно, с надрывом; грудную клетку трясло. — Нет, — голос Кроули звучал как-то не так. Это не было похоже на его голос. Что-то зазубренное пронзало его горло. Что-то обжигающее наполняло его глаза. — Нет. Ангел, проснись. П-проснись, Азирафаил. Ангел не просыпался. — Проснись, Азирафаил! Слабый и дрожащий от ужаса, Кроули приподнялся на локте и сильно встряхнул ангела; что-то острое в его глотке начало расти и уже было готово полностью его поглотить; жидкость в его глазах прилипла к ресницам. Вода вокруг них колыхалась, сотрясая плот. — Проснись, ангел. Азирафаил, очнись! — теперь он был зол и тряс ангела ещё сильнее. — Азирафаил! Но он не мог притвориться. Он не мог спрятаться. Азирафаил никогда не проснется. Азирафаил был на Небесах. Азирафаил умер. — Не делай этого со мной, ангел! — воскликнул Кроули. Его губы задрожали, а потом сжались. — Вернись! Азирафаил, вернись! Демоны не должны плакать. Большинство из них потеряли эту способность. — Азирафаил, я обещал! — взвыл Кроули. — Я п-пообещал, что не оставлю тебя! Я обещал, что останусь! Демоны не должны плакать, но Кроули был бессилен. — Я обещал! Его глаза пылали, щёки тоже; боль обжигала влажными, скользкими и горячими ручейками, которые бежали к его губам. Пар поднимался клочьями, соединяясь с дыханием там, где слёзы опаляли щеки. Они испепеляли, они заставляли дрожать, они оставляли обнажённые следы прожжённой кожи на его лице и шипели, когда падали на ангела. Демоны не должны плакать. Слова и слёзы потери обжигали так же, как признание в любви. И вот, впервые за всё своё существование, Энтони Дж. Кроули — демон, Змей Эдема, Звезда Божья — зажмурился, положил голову на грудь ангела и зарыдал. Он обхватил его руками, прижимая их друг к другу, и даже сквозь солёную воду почувствовал его запах — запах книг, пчелиного воска, чайных листьев, крема для рук с розовой водой, запах Эдема — этот мягкий аромат, саму суть Азирафаила, всё, что ангел когда-либо любил и что из себя представлял. Это было больше, чем он мог вынести. Одно слово сорвалось с его губ, прежде чем горе полностью сомкнуло его горло, переполнив измученное сердце. — Азирафаил. Азирафаил умер; Кроули остался один на всём белом свете. Кроули, изливая своё разбитое сердце, лицом зарылся в Азирафаила, своего возлюбленного, своего ангела, и стал ждать, когда Ад призовет его. ~ Первый матрос, увидев эту картину, подумал, что ему мерещится. Второй тоже. Только когда фонарь молодого пятого офицера Гарри Лоу мельком осветил их; только когда тот испуганно направил свет в нужное место и все остальные люди на лодке прекратили свои дела, чтобы туда посмотреть — только тогда они перестали думать, что это было галлюцинацией, вызванной шоком. Они были похожи на двух упавших лебедей. Крылья были такими белыми, безупречными и ослепительными. Но нет: эти крылья были слишком, чересчур большими. Слишком мощными для любой из известных им птиц. Офицеры подплыли ближе, затаив дыхание. Свет фонаря позволял разглядеть этих странных существ отчётливей. Они увидели место, где крылья исчезали под тканью. Они увидели тёмные волосы и светлые кудри, прижатые друг к другу. Они видели синие лица и чёрные губы; они видели глаза: одни навеки вознесённые к Небесам, другие — закрытые. Затем, несмотря на темноту, они увидели, как слабо поднялось чьё-то тяжёлое веко; под ним показалась щель ярко-жёлтого змеиного глаза, который уставился на резкий электрический свет. Позже той ночью, когда полузамёрзшее тело желтоглазого незнакомца обернули одеялами, а его крылья погрузились к нему в спину и он потерял сознание, команда спасательной шлюпки №14 дала безмолвную клятву никогда и никому не рассказывать о двух ангелах, сплетённых в объятиях на обломках «Титаника». Все они знали, что видели, — им не надо было это озвучивать или оплакивать, ведь они будут хранить эту тайну в сердцах до конца своих дней, — но остальной мир не должен разделить их скорби. Остальному миру и без того хватало трагедий.