Титаник под алмазным небом (Diamond Sky Above Titanic)

      Кроули проспал меньше часа. Гарри Лоу прогнал его милосердный сон без сновидений, размахивая над головой сверкающими зелёными вспышками, выкрикивая что-то невнятное, выплёвывая раздражающий шум, похожий на жужжание насекомого. Демону было не до того, чтобы наделять звуки смыслом. Его глаза вяло скользили по маленькой лодке, рассматривали блестящие чёрные ботинки Лоу, зелёные лица изможденных членов команды и ещё одного-двух выживших, вытащенных из воды, завернутых в одеяла. Он позволил векам вновь сомкнуться и вернулся в забытьё. Когда он открыл глаза в следующий раз, их залил рассвет: тёмно-розовый; кровь, разбавленная водой. Снова послышались голоса, и на этот раз какие-то из них он смог различить. Приятный валлийский акцент Лоу, до боли правильное произношение второго помощника капитана Чарльза Лайтоллера. Значит, он выжил. Кроули попытался прочувствовать какие-то эмоции, связанные с этим наблюдением, но не смог. В следующий раз, когда он захотел взглянуть на мир, рядом с ними проплывал корабль — пароход, медные буквы на чьём корпусе составляли слово «Карпатия». Значит, они спасены. Верно. Кто-то помог ему подняться на ноги и по трапу. Потом его провели внутрь, усадили и сунули в руки кружку водянистого чая. Оказалось, он был прав, когда говорил Асмодею, что трагедия объединит людей. Временами их доброта вызывала у него тошноту, иногда — благодарность. По большей части он её не замечал. Иногда с ним пытались заговорить: спрашивали, как его зовут, не голоден ли он, не хочет ли поговорить. Он не хотел. Иногда к нему подходил Гарри Лоу, садился на пол рядом и задавал все те же бессмысленные вопросы. Кроули отвечал односложно. Он знал, что Лоу никогда не забудет того, что видел, никогда не забудет его. Но по большей части его оставили в покое: слишком много людей переживали своё собственное горе, чтобы ещё утешать других. Дети показывали на его глаза и спрашивали у матерей, что с ним, а взрослые, увидев их, вздрагивали от удивления и спешно уводили своих отпрысков. Кроули уже вспомнил о своих потерянных очках, но когда он достаточно окреп, чтобы материализовать их — перед его глазами пронёсся последний раз, когда он их надевал, пронеслись его минувшие надежды — и он осознал, что не может вернуть их. Теперь было неважно, насколько обнажена его демоническая сущность: он не мог вернуться к своим старым привычкам, как будто ничего не произошло. Поэтому теперь он не прятал своих жёлтых змеиных глаз и равнодушно слушал, как люди сплетничают о нём.       В ночь, когда они вошли в нью-йоркскую гавань, шёл дождь. Кроули не отдавал себе отчёта в своих действиях. Он позволил дождю просочиться сквозь одежду; струйки лились с волос на лицо, задерживались на бровях и затем застилали глаза. На палубе он стоял один: одинокая, безучастная фигура, прекрасная и трагичная, вдали от парочек и групп людей, сгрудившихся под зонтиками, кутающихся в тонкие одеяла. Он поднял глаза на проплывавшую мимо Статую Свободы, тупо уставился на столь же пустое лицо и ни о чем не подумал. Разумеется, порт кишел фотографами и репортёрами. Вспышки огней, громкие голоса, назойливые вопросы. Кроули проталкивался вперёд; какой-то безрассудный мужчина попытался его сфотографировать: его плёнка тут же растворилась. Демон продолжил идти по причалу. Затем под мост. Потом за угол. Вдоль гавани, по мощёной дорожке, освещённой фонарями. Он знал, что отсрочки больше не будет. Бежать бесполезно. Он шёл, засунув руки в карманы, и безразлично смотрел вперёд, его волосы растрепались и падали на усталое бледное лицо. Долго ждать не пришлось. — Зздравствуй, Кроули. Кроули остановился там, где стоял, прямо под уличным фонарём. Он узнал этот голос. Этот странный акцент, эту силу, с которой выдыхалось каждое слово. Он неторопливо обернулся. Демон посмотрел на тёмную фигуру во мраке между его кругом света и следующим ярким пятном, затем едва заметно кивнул. — Вельзевул. Вельзевул шагнул вперёд под яркий свет уличного фонаря, занавес темноты рассеялся, и показалось его лицо. Он предстал в одной из своих любимых человекоподобных форм: высоким мужчиной лет сорока. Его прямые длинные волосы цвета воронова крыла были завязаны за головой, чтобы убрать их с гладкого лица; глаза чернели под тонкими бровями. Он щеголял своим непререкаемым авторитетом, как это делал бы охотник на акул ожерельем из острых зубов. Он красовался им как бриллиантами. — Кроули, — повторил Вельзевул с едва заметной холодной улыбкой. — Мы виделись слишком много лет назззад. В этом голосе было что-то тревожное, из-за чего все, кто его слышал — и демоны, и люди — чувствовали почти неконтролируемое желание развернуться и убежать, пока ещё был шанс. Возможно, из-за дребезжащего, непредсказуемого акцента; возможно, из-за ударений, которыми он выделял одни слова, но не другие. Манера речи Вельзевула напоминала игру кошки с мышью: она отпускает свою жертву, позволяя поверить в свободу, а затем вновь настигает её взмахом острых когтей. Этот голос мучил всех, кто его слышал. Однако Кроули был не в настроении. Вельзевул с любопытством посмотрел на него, удивлённый его нехарактерной молчаливостью. — Прежжжде всего, — начал он, — я жажжжду выразззить своё восхищение твоей образззцовой работой. Мы все очень ей довольны. Снова тишина. Кроули ждал, когда тот добавит «но». — Однако мы обнаружжжили пару... неувязззок... с которыми необходимо разззобраться. Он сделал шаг вперёд и оказался прямо под фонарём, всего в полушаге от другого демона. Кроули почувствовал, как его сердце машинально ускорилось от внезапного приступа страха. — Скажжжи мне, Кроули, когда тебя в последний раз тащили в Ад? Вельзевул не дождался ответа. Одним быстрым движением, таким молниеносным, внезапным и непредсказуемым, как атака змеи, его рука выпрямилась и схватила Кроули за висок, сжала так крепко, что тот почувствовал, как длинные заострённые ногти продавили плоть. Он бы закричал от боли — она полыхала, трясла каждый сантиметр его тела, убивала электрическим током, испаряла его — но он не мог пошевелиться. Он успел лишь закрыть глаза, прежде чем его физическое тело самопроизвольно воспламенилось и перешло из нашего измерения в совершенно иное; на его месте образовался вихрь: как будто воздух резко наполнил оставшийся вакуум. Впрочем, именно это и произошло.       Всё закончилось меньше чем за секунду. Кроули не открывал глаз — Ад сам залез под веки. На Земле тьму порождает простое отсутствие света; на Земле свет — это живое существо, и оно царит над миром.       В Аду у света есть конкурент. В Аду обитает другая тьма, и она такая же живая. Как зрачки, которые в тени заполняют радужку, перед взором Кроули неодушевлённая чернота медленно вытеснялась этим живым мраком, ползущим, как туман, таким тёмным, что с ним не сравнился бы ни один участок беззвёздного ночного неба. Он знал, что находится в глубокой пропасти, в самом дальнем углу подземелья, потому что своей магией демоны изгоняют эту отвратительную тьму прочь от своих городов и крепостей. Они ненавидели и боялись её, и Кроули не был исключением. Но её можно было выдержать. Все демоны знают, как справляться с темнотой. Потом он понял, что жар вокруг него превышал четыреста градусов по Цельсию. Он впивался в кожу, заставлял кипеть кровь в сосудах, сжигал его тело, не обугливая... но это тоже можно было выдержать. Он мог справиться с жарой. Как и все демоны. Затем он осознал боль... отчётливую боль в крыльях, ладонях и ногах... А, вот оно что. Кроули не нужно было смотреть, чтобы подтвердить свои догадки. Как оригинально с их стороны. Он услышал плеск спокойного потока, благодаря которому он, наконец, догадался о своём примерном местоположении. В Аду нет воды: по его пяти рекам течёт то, в честь чего названа каждая из них. Кроули провёл больше времени на Земле, чем в Преисподней, и поэтому плохо знал местную географию. Если бы он внимательней читал книги по греческой мифологии, которые ему время от времени одалживал А... в общем, кто-то одалживал, он бы понял, у какой именно реки он очутился. Он бы понял, что стоит рядом с худшей из них. Мягкие булькающие звуки погружали его в странную дремоту. Такое необычное чувство. Демоны обычно не чувствуют усталости — если того не захотят.       Раздался треск, внезапный, как удар молнии — это Вельзевул хлопнул в ладоши и медленно развел их в стороны, удерживая между ними крошечное плавающее пятнышко заколдованного Тёмного света, который отбрасывал вокруг себя слабое, бесцветное мерцание. Благодаря этому свету Кроули разглядел толстые сталагмиты-клыки; пол, опутанный прожилками неописуемого, неземного цвета; и тонкую серую речушку, по которой текло что-то пугающе нежидкое. Сквозь темноту он рассмотрел необъятность пещеры, ранее скрытые сталактиты — весь этот полый пузырь внутри адской скалы, в которой они находились. Вельзевул, поставив свой высокий сапог на обрубок сталагмита, стал изучать ногти на руках. Вероятно, он попытался достать кожу, застрявшую под ними. Он лениво расправил свои бескожие крылья. — Что жжж, Кроули, — сказал он, буднично продолжая разговор. — Я подоззреваю, ты ужжже слышал новости? В Преисподней все просто с ума посходили из-зза этой маленькой сплетни. Кроули не думал, что испугается Ада. Он предполагал, что на все неминуемые пытки он безразлично пожмёт плечами, что он радушно поприветствует боль. Не в его планах было так бояться. «Ладно, подыграй. Дай ему то, что он хочет». — Какой сплетни? — послушно уточнил он безжизненным голосом. «Трус». Вельзевул взглянул на него, поднял брови и подошёл ближе. — Но, Кроули, ты жжже и так всё зззнаешь? Как говорится, иззз первых рук! Кроули чуть не ахнул. Он чуть не забыл. Старший демон стоял перед ним и холодно разглядывал. Кроули заметил, что по волосам его мучителя ползают мухи, сотни жирных чёрных мух с телами размером с ноготь большого пальца. — Асмодей всегда был зззанозой в зззаднице, — сказал Вельзевул, пожимая плечами. — Я не собираюсь притворяться, что скорблю о потере этого нахального инкуба. Однако у меня нет претензззий к его трудовой этике — чего, маленький Кроули, Я НЕ МОГУ СКАЗАТЬ О ТЕБЕ! Кроули отшатнулся в ужасе от такой внезапной ярости, такой пугающей перемены настроения. Это непостоянство напомнило ему поведение дикого зверя, злого и непредсказуемого, неспособного на милосердие и разум; Кроули со стыдом осознал, что он съёжился от страха и едва осмеливался пошевелиться. Взгляд Вельзевула проел Кроули до глубины души. Он спокойно продолжил: — Но, боюсь, это повод для другой пытки. У нас есть дело поважжжнее, Кроули. Пауза. Его глаза расширились в предвкушении удовольствия. — Гораззздо важжжнее. Кроули застыл от ужаса. Вельзевул продолжил, теперь вяло, без огня в голосе. — Говорят, что Асмодей пал от пылающей руки никого иного, как ангела, с которым ты хорошо зззнаком. Брови Вельзевула поползли вверх в притворном непонимании. — Тебе не кажжжется это очень странным, Кроули? Что на корабле, где был даже не один, а два демона, ангел смог прикончить одного из них, причём того, кто был намного сильнее тебя, мелкого ничтожества, чей ранг не дотягивает даже до бесёнка? — Вельзевул поджал губы, притворяясь задумчивым. — Очень подозззрительно. Кроули глубоко и резко вдохнул через нос — сера, аммиак, флюорит и ещё чёрт знает что обожгло его ноздри. Его сердце, словно голубь в клетке, билось о стены своей тюрьмы, пытаясь вырваться. Вельзевул больше не улыбался. Теперь на его лице не осталось даже иронии. Больше никаких игр. — Назови мне его имя, — коротко приказал он. Трупная муха, резко выделявшаяся на его белом лбу, пробежала по коже и снова исчезла. Кроули уставился на него. Он должен был это предвидеть. Он должен был догадаться. Он не должен был колебаться. Но Кроули колебался. Вельзевул ударил его по лицу с силой раскачивающегося гранитного маятника, с жужжанием тысячи мух, которые взлетели от испуга. Затем он ударил его снова, тыльной стороной руки. В мгновение ока он оказался в паре сантиметров от лица Кроули, глаза его пылали, губы скривились в оскале, изо рта вылетел десяток мух и устремился в лицо Кроули, тот уже было закричал от ужаса, но вместо этого вырвалось: — Азирафаил! Его звали Азирафаил! Вельзевул не отводил взгляда. С каждым словом мухи вылетали из его рта и садились на щёки, губы, веки, открытые раны Кроули. — И что ты с ним делал? Кроули осознал, что не может врать. Он забыл, как это делается. Он не мог солгать этому злодею, не мог убежать от него. Вельзевул снова поднял свои чёрные когти, собранные в кулак. — Я любил его! — закричал Кроули, на этот раз не от страха, а от злости. Его голос эхом отразился от стен огромной пещеры, повторяя эту ужасную правду, как будто в знак поддержки. «Любил его! Любил его! Любил его!» Cнова, и снова, и снова. Жёлтые глаза Кроули побагровели от ярости, раздвоенный чёрный язык сверкал между острыми зубами в лихорадочном шипении. — Я любил его, сссучий ты изверг! Я любил его и до сих пор люблю, и ничего тут, чёрт побери, не поделаешь, пытаться бесссполезно! Вы можете продержать меня здесь хоть тысячу столетий, и Небеса могут сделать с ангелом то же самое, и вы можете избивать меня, пытать меня, собрать Асмодея по кусочкам, чтобы он снова отымел меня до бессссспамятссссства, но вам не победить! Вельзевул уставился на него из-под густых бровей. — Ну же! Давай, мухолов, покажи, на что ты ссспосссобен! Делай со мной всё, что хочешь, мне всё равно! — Кроули уже хотел бы заткнуться, но слова лились из него сами по себе. — Позови ваших лучших экспертов, позови Люцифера, позови Смерть, но неужели ты думаешь, что это что-то изменит? Вы не с тем связались, Вельзевул! Вы не представляете, с чем имеете дело; вы не знаете, что такое любовь и как её оссстановить... Вельзевул скучающе ответил: — Вообще-то зззнаем, Кроули. Тот замолчал. Вельзевул повернулся к нему спиной, подошёл к шепчущему ручью и наклонился; Кроули не рассмотрел, что он сделал. Когда он вернулся, в его руках покоился чёрный кубок, блестящий, как смола, до краёв наполненный странной дымчатой серой массой. — Ты зззнаешь, что это ззза река, Кроули? Кроули уставился на кубок. Густая агатовая слизь лениво стекала по пальцам Вельзевула. — Ну? — демон поднял бровь. Кроули показалось, что он смог небрежно и безразлично пожать плечами в когтистой хватке Вельзевула. Скудные знания географии не помогали. Вельзевул поднёс чашу к своему носу и глубоко вдохнул. — Это Лета, — мечтательно произнёс он, вглядываясь в мягкие дымчатые водовороты. — Тебе знакомо это имя? Кроули нахмурился. До него доносились какие-то смутные отголоски из далёкого прошлого. Стих из «Потерянного рая» или, может быть, Данте. Хотя что взять с этого скучного старья. Он попытался вспомнить, как «лета» переводится с латыни. Вельзевул продолжил: — Лета — это река зззабвения. Один глоток, и все земные воспоминания улетучиваются, исчезают вместе с воспоминаниями других мертвецов. По крайней мере, так происходит у людей. У демонов можжжно контролировать её силу. Реку можжжно попросить быть немного более... точной. Ты ужжже чувствуешь её притяжжжение, Кроули? Слышишь её зззаманчивое жужжание, её тоску по твоей памяти? Кроули чувствовал тошноту. Он ощущал, как его охватывает апатия совершенно иного рода: слабость, которая умиротворяет, которая приходит после долгой, наполненной жизни, когда ты готов опустить голову, навсегда сомкнуть веки и проснуться наново... Вельзевул улыбался злобно, едва заметно. — Чувствую, — ответил он. Его глаза блестели от напряжённого ожидания. Кроули понял, что Преисподняя выбрала самую душераздирающую из всех мыслимых пыток, чтобы наказать его за преступление, совершённое с Азирафаилом. Что они не собираются держать его здесь, не собираются калечить, насиловать, уродовать или даже просто убивать. Нет. Это было бы милосердно. Они собирались стереть из его памяти всю его любовь к Азирафаилу. Ужас, какого Кроули никогда не испытывал за всю свою жизнь, подступил к горлу и душил его. Он растянулся на своём распятии, попытался отпрянуть назад, но был обездвижен. Вельзевул шёл к нему медленно, протягивая перед собой чёрный, запачканный каплями кубок, наполненный забвением. — Нет, — сказал Кроули. Он почувствовал, что тонет в своих оковах, сползая вниз, ведь его тело не могло больше держаться на ногах. — Нет. — Да, — прогудел Вельзевул. Мухи возбуждённо кружили вокруг его головы. — Нет! У Кроули закружилась голова. Его ладони, ноги и крылья загорелись от боли, когда он всем своим весом на них навалился; адамантин вонзился в плоть ещё глубже. Его голова откинулась назад, шея хрустнула. — Ты никогда не вспомнишь о своей связззи с ангелом, — нараспев произнёс Вельзевул, и этот страшный голос, серьёзный и отражающий всё могущество тёмной магии, загудел яростнее прежнего. Он положил руку на лоб Кроули, чтобы тот запрокинул голову, и с отвращением уставился на существо, извивающееся под его хваткой. — Ты продолжжжишь свою работу на Ззземле, как и прежжжде ты будешь разззвращать человеческие души, и если ваши пути пересекутся вновь, то дружжжба ваша никогда не станет ничем большим. Глаза Кроули закатились куда-то далеко; он рыдал в отчаянии. Он не мог остановиться. Он не контролировал своё тело. Смех Вельзевула раздавался из глубин грудной клетки — этот звук гудел и роился взмахами тысяч крылышек — демон продолжал, не обращая никакого внимания на вопли, словно размышляя вслух: — Вообразззи муки своего ангела, когда в следующий раззз он увидит тебя на Ззземле и обрадуется, что вы снова вместе — а потом поймёт, что ты больше его не любишь? Кроули взвыл от боли. — Нет! — закричал он. — Нет! Запрокинув голову, Вельзевул всё смеялся и смеялся. Казалось, вся пещера сотрясается от этого веселья, этого ужасного, зловещего, адского хохота. — Теперь ты позззнал истинный гнев Преисподней, Кроули?! Кроули всё плакал и плакал, его слезы испарялись прежде, чем успевали образовать каплю. Он почувствовал, как горячая смола капает ему на подбородок; к его губам поднесли кубок. От него пахло жжёным углём и чем-то странным, взаимоисключающим, как горящее облако. Вельзевул просунул ободок кубка между его губами и произнёс одно слово, окончательное и беспросветное, словно стена мух. — Пей.