Разочарование, безысходность, отчаяние страшнее всего, что может почувствовать человек. Эти три всадника показываются на горизонте тогда, когда надежда только начинает исчезать, и прибывают к её закату. Их темные силуэты пугают, настораживают; в их молчаливом унынии быть совершенно не хочется, но сбежать они не дают. Не дают взлететь, встретиться лицом к лицу с солнцем и прогнать темноту. И сколько бы ты ни пытался, из их оков не выберешься — так и продолжишь падать на землю.
Во мраке, под железнодорожным мостом, слышались звуки — то похожие на рев мотора, то громкие хлопки, сопровождаемые тихими всхлипами. Если бы случайный прохожий, коих в это время здесь не встречалось и вовсе, присмотрелся, то смог бы увидеть силуэт, то поднимающийся, то опускающийся, неловко размахивающий руками.
— Черт! — кто-то громко выругался. — пора заканчивать с этим.
Послышались шаги. Вскоре на свет фонаря вышел парень: его длинная темно-зеленая челка закрывала глаза, а щуплое телосложение выдавало явную физическую слабость. Заостренное к подбородку лицо украшали веснушки. Одежда парня вся запачкалась, а особенно перчатки — обтягивающие, узкие; через них явно просматривались худощавые руки, которые сжимали странное устройство. Форма этого устройства напоминала ботинки — рыжие, на шнурках — однако, подошва была уж очень странная: металлическая, высокая.
Парень уныло плелся по промзоне. Сейчас было уже около пяти утра — начинало светать. Естественно, он как обычно промолчит и ничего не объяснит своей маме; не расскажет, где пропадал всю ночь; как обычно, пойдет в обход, потеряв еще полчаса, чтобы не попасться на глаза…
— Эй, Деку! — громкий злобный голос раздался эхом между бетонных заборов. Он был наполнен издевательством, презрением, унижавшими само достоинство человека язвительными нотками. Такой голос, будто огромная черная туча, нависал над его жертвами, блестел кроваво-красными глазами, пугал. Он сам завязал петлю, надел ее на шею и душил, отодвинув из-под ног табуретку.
Тонкая спина от неожиданности дрогнула, руки инстинктивно сжались, внутри липкими пальцами все ощупывал страх. Мидория повернулся, постаравшись сохранить равнодушие на лице.
— Что, Кац-чан? — голос дрогнул.
— Не поздороваешься даже? В прошлый раз мало отхватил?! — лицо Бакуго перекосило от злости.
— Извини!
Изуку согнулся от удара в живот и упал. Черный спортивный костюм запачкался, стал пыльным. Мидория часто и тяжело дышал, сжимался. Он уже привык к такому, главное — успокоиться, отключить свое сознание, глубоко дышать, сгруппироваться и постараться не заплакать.
— Что это у тебя здесь? — Кацуки нахмурился и протянул руку к аппарату, который Изуку испуганно сжал. Бакуго выхватил причудливую вещицу, кинул на пол и придавил ногой, однако, та не поддалась. Он пытался еще и еще, однако, аппарат стойко держался.
— Кац-чан, прекрати!
Мидория что было силы схватился за ногу обидчика и выхватил из-под нее металлическую обувь, стараясь как можно быстрее надеть ее на ноги, предварительно стянув кроссовки. Получалось плохо, шнурки путались, пальцы окоченели и не хотели слушаться. Кацуки среагировал почти сразу и мощным взрывом отбросил Изуку на несколько метров. Тот, сам поражаясь своей стойкости, не выпустил из рук странные ботинки.
— Что за херню ты пытаешься надеть, а, Деку? — Бакуго совершал взрыв за взрывом, которые, впрочем, были сделаны с таким расчетом, чтобы не сильно задевать Изуку.
Мидория не понимал почему Кац-чан себя так ведет, ведь, пусть у него и были причины злиться, с того происшествия прошел уже год. Его действия для стороннего наблюдателя слишком необъяснимы — чистое, бессмысленное насилие, желание почувствовать превосходство над другими, но лишь Изуку знал, что он совершил. Сердце разбивалось, словно хрустальная ваза. Те слова, что он прокричал в лицо, те мысли о лучшем будущем, которые в одно короткое мгновение вселили надежду, теперь мучили его. О видео узнала вся школа, и вскоре за мальчиком закрепилось много обидных прозвищ. Давление росло, повышая температуру внутри и в конце концов дало ненависти, злобе, желанию отомстить закипеть, превратиться в пар, что, как рабочее тело, двигал поршни огромного двигателя расплаты.
Изуку отбросило в сторону бетонного моста. Он судорожно застегнул ботинки и зашнуровал так крепко, как только мог. В голове роились мысли, которые, будто назойливые мухи, раздражали, не давали рассмотреть самое главное — стратегию. Кацуки шел медленно, его прямая спина и сильные руки немного подрагивали от нетерпения, во все стороны разлетались микровзрывы. Он, кажется, рычал какие-то оскорбления, но они не достигали Мидории, который запускал аккумуляторы на ботинках. Как только Бакуго подошел, его опалило реактивной струей, достаточно мощной и очень горячей.
Изуку неумело балансировал, хаотично размахивая руками. Он собрался с силами, его пальцы нашли кнопку на пульте, который был вшит в карман. Мидория полетел.
Здесь, недалеко от моста, раньше был завод, кипела жизнь; сейчас же — заросший пустырь, где боятся ходить люди. Сзади — ржавые рельсы, раскинутый гравий, заброшенная станция с выбитыми стеклами и дырявой крышей; впереди — горящие теплым светом окна домов, уютные улочки и восход. Да, там свои первые лучи дарит людям солнце. Кацуки не смотрел туда, в нем взрывались ярость, злость, бессилие и безысходность — давние жители его сердца. Бакуго не понимал: как Изуку удалось от него уйти, что за непонятные приспособления он использовал и что вообще произошло сейчас.
Собравшись, он поплелся к дому, решив оставить в покое Мидорию, который улетел в сторону старой станции.
***
— Изуку, что с тобой?! — Инко-сан, плача, осматривала сына. Он пришел весь грязный, мокрый, в разорванной одежде и босиком, держа в руках испорченные ботинки.
— Ничего, — тот, как всегда, ответил холодно, закрываясь в своей комнате.
Здесь было достаточно захламлено: всё, кроме кровати, наполняли какие-то металлические детали, инструменты, разные приборы, одежда. Стены, на которых когда-то в далеком детстве Мидории висели плакаты со Всемогущим, были заставлены стеллажами. Изуку положил на рабочий стол ботинки и поплелся в ванную.
Зашелестела прохладными струйками вода. Все тело парня болело из-за множества ссадин и нескольких ожогов, ароматическая соль, специально положенная в наполненную до этого ванну, сильно щипала. Изуку смотрел в потолок, наблюдая за маленьким паучком, и угадывал, куда же тот поползет.
Все дни Мидории больше не были наполнены ожиданием чего-то: геройской карьеры, возможности спасать людей; сейчас их захватила ненависть и разочарование, а еще жажда отмщения. До экзаменов в UA оставалось всего несколько дней, но вот Изуку было плевать.
***
Три месяца назад.
Мидория Изуку никогда не верил, но всегда надеялся на маленькое чудо. Сейчас он выходил из школы полностью опустошенный, разбитый, покалеченный. Жизнь не такая, какой она кажется обычным людям или даже счастливчикам с сильными причудами. Жизнь — ад для тех, кто родился без способности. Насмешки, издевательства, грязные словечки, косые взгляды — это окружало Изуку постоянно. Один поступок, один лишь день убил все, что было ему дорого, перевернул жизнь с ног на голову.
Лишь один день, когда Мидория предал, окрасил его бытие черными красками.
С сегодняшнего дня все станет еще хуже. Мерзкий смех прихвостней Кац-чана все еще звенел в ушах. Геройское будущее единственное, что не свело Изуку с ума окончательно. Пусть он знал, что ничего не выйдет, все же надеялся поступить и спасать людей. Правда, в последнее время не хотелось совершенно ничего — его окружила пустота и отчаяние. Эти чувства лишь увеличились со временем, а вот этот случай окончательно убил мотивацию.
Конечно, Мидория думал о том, чтобы поступить на факультет поддержки, но ему не хотелось отсиживаться там, в тени, помогать героям. Он хотел, раньше в детстве хотел, спасать людей. Сейчас же все больше и больше их ненавидел.
Изуку шел по весеннему городу, смотря в пол, замечая каждую неровность на внешне идеальном асфальте. Возможно, так и работает общение: ты присматриваешься, находишь все новые особенности, замечаешь причудливые узоры и узнаешь человека еще больше.
Вдруг странное рычание привлекло внимание Мидории. Прямо перед ним вырос злодей — странный, бесформенный, его корпус был зеленого цвета и будто бы жидкий. Он захватил Изуку и принялся душить, пытаясь пробраться внутрь через рот.
— Не волнуйся, долго больно не будет. Я просто примеряю твое тело. 45 секунд, — он говорил очень грубо.
Мидории было липко и очень неприятно, воздуха не хватало, на щеках выступили слезы. Изуку понимал, что вот-вот, и он потеряет сознание, умрет. Жаль не было, бороться за жизнь желания совсем не возникало. Мидория самоиронично осознавал, что вот-вот и закончится никчемная история никчемного неудачника.
— Теперь все хорошо, юноша, — будто через ватную пелену доносился чей-то голос, — ведь я здесь!
Злодей оцепенел и принялся атаковать неожиданного прохожего. Он злился, рычал, выпучил глаза и формировал из своего корпуса очень много отростков, атаковал ими.
— Техасский удар! — знакомая комбинация слов достигла Изуку, но он из-за асфиксии не сразу распознал ее — злодей только что его выпустил, и Мидории нужно было отдышаться.
Всемогущий подошел к мальчику и сказал:
— Слава богу ты в порядке! Извини, что вовлек тебя в драку со злодеем.
Мидория Изуку не мог поверить своим глазам — герой, чьими постерами обклеена вся комната, кумир, кем он восхищался с раннего детства — находится вот, прямо перед ним, вживую. Невольно внутри все затрепетало, захотелось протянуть тетрадь для автографа, но Мидория одернул себя и успокоил.
— Спасибо вам! — Изуку поблагодарил. Он уставился на Всемогущего, решаясь спросить о вещи, которая беспокоила его очень долгое время. Мидория вслух и очень тихо размышлял об этом.
— Что-то не так, юноша? — Всемогущий, видимо, смутился от столь пристального взгляда и решил разрушить тишину.
— Всемогущий, скажите. — Изуку все-таки решился, — Могу ли я, человек без причуды, стать героем?
Он смотрел прямо и холодно. И только сейчас Всемогущий заметил, что у этого мальчика полно ссадин, взгляд замученный, пустой, отрешенный. Такое чувство, будто бы он хватался за этот вопрос, как за последнюю соломинку.
— Я не могу соврать. Геройская работа подвергает тебя огромной опасности. Если ты сам ни на что не годен, если не можешь помочь другим и противостоять злодею с причудой, ты подвергаешь опасности не только себя, но и своих напарников. Если ты хочешь спасать людей, ты можешь быть полицейским, знаешь, их труд тоже важен. Ладно. Мне пора. Пока. — Всемогущий редко встречал таких людей. Герою было страшно посмотреть в лицо этому мальчику, он чувствовал свою вину, но, все же, чувствовал, что обязан сказать правду.
— Спасибо. Я понял. Удачи вам. — Мидория расслабил руки, до этого сжатые в кулаки, наблюдая за тем, как его бывший кумир улетал. С этим удаляющимся в закат силуэтом, кажется, ушел старый Изуку и пришел новый — совершенно другой, чужой.
***
С тех пор Изуку Мидория совершенно перестал хотеть быть героем. Ежедневные издевательства, оскорбления, выкинутые вещи, облитая клеем обувь, а еще побои заставляли хотеть лишь одного — раствориться, перестать быть. И неважно кем — просто исчезнуть, уйти. Спасало лишь давнее увлечение — Изуку проектировал, неплохо разбирался в инженерном деле. Плакаты на стенах заменили детали, купленные по дешевке на стихийных рынках, тетради про героев заменили чертежи, а ненависть неизменно накапливалась, вот-вот грозящая выплеснуться наружу.
У каждого действия есть свои последствия. У каждой истории — свой конец. И не важно какой: плохой или хороший; и не важно как: по своей воле или нет. Слова, вылетавшие из уст обидчиков; каждое их действие, удар оставляли свой след. И Мидория стал уверен: они ощутят на себе все это.
Готовься почувствовать отмщение.
Be prepared to feel revenge.
