Du lasst mein Herz schlagen

Оглаживая пальцами красные, почти кровавые отметины, я шумно выдыхаю, прежде чем нырнуть сквозь новую волну возбуждения, кипящую горячим ядом внутри меня. Натягивая повод сильнее я выбиваю сдавленный хрип из его горла. Чёрные пряди волос безнадежно спутались вокруг моих пальцев, и я тяну их на себя, выгибая Лоренца до хруста костей. Не позволяю вырваться, вгоняю член глубже в податливое тело и постепенно наваливаюсь сверху. Осколки битого стекла разлетаются из-под его ладоней, и я слышу сдавленный крик, пробивающийся через красный шарик пластикового кляпа. Кровавые полосы, тонкими ручьями тянущиеся вокруг по доскам заставляют меня вспоминать хитросплетения вен на глазах моей умершей матери. Когда Кристиан намеревается двинуться, я резко заваливаю его на пол и вдавливаю грудью в битое стекло, ловко уворачиваясь от рук, шарящих по полу в надежде схватить меня за ноги. Кусок стекла, застрявший в его ладони, оставляет глубокую борозду на моём бедре. Худое, изящное тело бьёт мелкой дрожью, спина дёргается в рваном дыхании. Была красная черта, которую, я уверен, он хорошо видел. И знал, что не нужно её переходить. Густой дым поднялся над сгорбленным позвоночником, и я крепче сжал его запястья за спиной, докуривая сигарету. Человек подо мной дёргается всякий раз, когда на поясницу сыпется горячий пепел. Направляясь домой, я не видел куда иду. Глаза застлала пелена белого снега, лепящего с тусклого ночного неба и глухая боль в раненом плече. Я крепко сжал куртку ладонью в надежде, что так станет легче. Увы, я не знал, был ли я пьян, или он слишком сильно ударил меня, но мысли в голове внезапно стухли и незаметно для меня самого смешались в странное кровавое месиво. Оказавшись в квартире, я увидел его. Тяжело дыша я впился взглядом в стоящую у противоположного края комнаты фигуру. — Значит, вот как ты предпочитаешь поступать. Я не имел ни малейшего понятия, как Лоренц оказался здесь. Он был одет так, словно мы не покидали сцену. Блестящий костюм, мертвецки-бледно загримированное лицо, чёрное пальто и ошейник. Я инстинктивно задержался на нём взглядом и прикрыл глаза. Боль в ноющем плече начала разрастаться, и я крепче сжал его. — Ты лжец и сраный ублюдок, который играет людьми. Странно, надо бы доски поменять... Я впился взглядом в полусгнивший половик и образовавшуюся рядом кашицу из опилок. Дому была уже херова туча лет, и если я хотел и дальше здесь жить, нужно было заняться ремонтом. — Ты использовал меня, а затем просто бросил, как будто бы я игрушка. Его голос звучал теперь ближе. Сквозь усталость, боль и алкоголь я тихо напомнил себе, что стоит держаться. И пускай я сейчас, даже усилиями своей стальной воли не смогу понять, что он мне говорит, я ни в коем случае не должен отвечать. — Кристиан... — Я всегда знал, что ты тряпка и чёртов урод, Линдеманн. — Кристиан, остановись. Я выставил руку и отступил назад, тяжело опирая о дверной косяк. Я не имел никакого желания вступать в конфликт. Не имел бы, если бы алкоголь, боль и усталость не сгустили в моей голове крайне тёмные тучи. — Обыкновенный подонок, вот ты кто. И я даже не удивлюсь, если твоя мамаша бросила тебя в детстве из-за того, какой ты урод. Молниеносно рука Кристиана оказалась прибита к стене, а сам он судорожно выдохнул, ударившись о гладкий бетон под обоями. К его сожалению, я слишком хорошо чувствовал, когда меня хотят ударить, и прикрыл глаза, ощутив, как разливается в организме жгучая волна ненависти к этому человеку. — Ублюдок, чёртов ублюдок! — Лоренц беспорядочно размахивал руками, стремился выдрать мои волосы, и я что есть силы заехал по худощавому лицу, а затем поставил ему подножку прежде, чем тот успел использовать свои колени для удара. Очки слетели с его лица и со звонком разбились. Оказавшись на полу он крепко вцепился в моё запястье и замер. Я знал, что он боится, и знал так же, что сквозь мои собственные глаза, почерневшие в полумраке комнаты, на него смотрит сам дьявол. Чёртов ошейник на его теле слишком цеплял мой взгляд. Не составило труда схватить чёрный воротник пальто и увести его на удушающий, и когда я оказался сверху, пора было признать: Кристиан оказался в ловушке собственного разума. Я ощутил, как податливо выгибается его тело навстречу твёрдой пряжке моего ремня. Тяжёлое дыхание вырвалось из его приоткрытых губ тихим стоном, когда мои оказались в опасной близости к его шее. Отливающий калейдоскопом изумрудов костюм оглушил меня, когда я сорвал с худых плеч пальто. Несколько бесхитростных движений, и звук рвущейся ткани прорезал звенящую тишину ночной комнаты. Оголив бледную, худую спину я ненадолго замер, гуляя пальцами по выпирающим костям. Не счесть, сколько раз я её видел, но сегодня, определённо, всё было иначе. Я склонился над ней, словно хищник, намеревающийся вырвать почки своей жертве, и в моей голове снова заиграли ударные. Крепко схватившись за костлявые бёдра, я начал резкими толчками оживлять свою память. Удивителен механизм, простоявший годами, когда начинает сбрасывать пыль с коленвалов. Кожа под пальцами мягкая, тёплая. Упругое кольцо плотных мышц на удивление податливо разжалось и пустило меня внутрь. Рама разбитых очков валяется неподалёку, едва заметно поблёскивая на фоне тёмного дерева. Я глажу ладонью выпирающие позвонки, а затем оставляю на ягодицах очередной громкий след. Кристиан всхлипывает и жадно подаётся навстречу. Он, словно загнанное животное, замирает перед хищником и охотно идёт на поводу у инстинктов, и когда я слышу его предательски пошлые стоны, каждый из них срывает очередную резьбу с моей крыши, пока её не взрывает окончательно адский поток запертых в доме чудовищ. Горячая волна возбуждения стремительно катится от кончиков пальцев в низ живота, взбивая под кожей каждую жилу, и каждый крик боли, который я выбиваю из него, вгоняя свой член по корень, становится новым адским цунами. Хлюпанье и бесконечные пошлые шлепки бёдер о бёдра заполняют пустое пространство квартиры вокруг нас. Пошарив рукой по полу, я нащупал поводок, лежащий недалеко от дивана, и незамедлительно зацепил его за сияющий металлический ободок на ошейнике, и каждый раз, когда он пытался вырваться, я натягивал его всё туже на руку. Рывком поставив его на ноги я безразлично скользнул взглядом по тонкой коже на спине и рывком опрокинул его на спину, впечатывая обратно в осколки. Из-под упавших на глаза густых волос видно его заплаканные глаза и заплывшую от удара скулу, плотный поток слюней, стекающих по щекам, но я слишком сильно пьян, чтобы заметить это. Тонкие, узловатые пальцы на моих плечах сжимаются до синих следов, но я слишком давно огрубел к подобным травмам, и тогда я беру горсть битого стекла, и рассыпаю его по груди, размазывая ладонью. На ключицах и рёбрах начинают проступать первые капли крови, и я прижимаю руку сильнее, вгоняя их в свою ладонь. Когда мой палец мягко отодвигает его челюсть и оказывается под красным шариком, чтобы пустить внутрь воздух, он делает жадный вздох. Я задерживаюсь взглядом на серых глазах, залитых похотью и болью. Стоны и крики, слегка слышные сквозь шум собственной крови в ушах не давали сосредоточиться, и я незамысловато отвесил ему ещё одну пощёчину, а затем сомкнул пальцы на худощавом горле, и спустя несколько толчков ощутил низом живота дрожащие спазмы в теле под собой. Сперма пошло разлетелась каплями по впавшему животу, и собрав её пальцами я настойчиво отодвинул кляп снова, стараясь пробраться глубже во влажный рот. Раз. Это был первый раз, когда я кончил с ним. Сквозь полуприкрытые глаза до меня долетают тусклые лучи искуственного света. Пальцы тонут в мягких прядях волос, и мне всё сложнее становится снова разжечь огонь в своей душе. Его губы, сомкнутые вокруг моего члена, медленно гасят пожар. Человек, который разжёг его, сейчас покорно стоит на коленях и со всей ответственностью отвечает за последствия содеянного. Серые глаза закрыты, ресницы мокро блестят под светом лампы, по щеке стекает тонкая струйка крови. Я размазываю её, пробую на вкус. Солёные капли растворяются на моём языке, и я, не задумываясь, провожу по ране ещё раз, стараясь сделать её глубже. Два. Это был первый раз, когда я кончил ему в рот, настойчиво глядя в мутные глаза и наблюдая, как он покорно сглатывет. Верёвки, плотно спутавшие руки за спиной, начали пробивать красные борозды на тонких запястьях. Он смотрит на меня устало, слегка приоткрыв рот. Погрузив туда большой палец, мягко топлю его в остатках тёплой спермы на языке, а затем притягиваю его за челюсть к себе и целую. Флаке податливо выгибается навстречу ритмичным движениям рукой, которые я нарочито замедляю, чтобы было больнее, а затем и вовсе останавливаюсь и отхожу в сторону. Похоже, застёжка кляпа изрядно ослабела за вечер, потому что отвернувшись на минуту, чтобы взять очередную замысловатую вещь из ящика, я услышал: - Трахни меня, пожалуйста. - Хриплый твёрдый голос лезвием разрезал тишину. - Умоляю тебя, блять. Прошу. Три. Наша партия из драки медленно превратилась в танец, и сейчас омут в его глазах полностью слился с моим. Соображать ясно становится всё сложнее. Он сидит на моих коленях, и я позволяю ему двигаться самому, отстранённо глядя на движения худых бёдер, изгиб талии, которую можно двумя пальцами переломать. Его внимательный, напряжённый взгляд обращён на меня. Он держится рукой за диван и следит за каждой моей эмоцией, медленно покачивая бёдрами. Иную руку он попытался уложить мне на плечо, и я взял его запястье зубами, намереваясь перекусить бледную руку, но вместо этого выпускаю и позволяю коснуться своей щеки. Когда он попробовал провести пальцем по моим губам, я укусил и обвил языком один из них, предательски понимая, что глядя в его глаза начинаю тонуть. Четыре. Для Кристиана за ночь это был уже шестой оргазм, и когда я принялся неразмашисто, но торопливо надрачивать ему, вдавливая в кровать. Когда его стоны превратились в энергичный крик, он выгнул тонкие рёбра мне навстречу и неразборчиво ткнулся ладонью в моё лицо. Я постарался сделать так, чтобы он каждой клеткой внутри ощутил мой член. Мне не составило труда ненавязчиво пытать его - скользнуть пальцем по оголённой головке, или дёрнуть вниз слишком сильно крайнюю плоть, натянуть пальцами уздечку, невзначай ударить по яйцам. Очаровательно. Я оставил несколько укусов на плечах, впился последним из них в шею, намереваясь пробить какую-нибудь артерию. Очаровательно. Пять. Туманное утро в его туманных глазах подкралось незаметно и со спины. Сизая дымка в голове застлала остатки рассудка, и я украдкой заметил, как собственная кровавая слюна стекает на оголённую белую грудь. Гад, прокусил губу. Я впервые взглянул на него и с удивлением заметил бесстрастную, стекляную гладь в его глазах. Он знал, что ему удалось - сумасшедший пожар превратился в тихую гавань, которую я с удивлением обнаружил внутри себя только сейчас. Ветер улёгся в моей душе, перестав разметать искры по уцелевшему лесу. Его ноги, обвивающие мою поясницу, - боже, я ведь и не осознавал, насколько нежно он это делает. Запястья связаны над головой, и он смотрит на меня странно осознанно, с глубоким отчаянием, тоской, возбуждением, и...любовью? Мои пальцы медленно бегут по тонким рёбрам выше, к плечам, голове. Я срываю к чёрту проклятый кляп и чувствую мягкое прикосновение к мышцам на руках, а затем целую его. Пухлые губы врываются в мой рот по очереди, и я чувствую вкус чужой, не менее кровавой слюны, а затем инициативу перехватывают у меня вместе с дыханием. Я судорожно дёргаю узел на верёвках. Кристиан целует меня, обвивая руками крепкую шею, и я к ломаюсь к чертям. Укрываю косматую голову в его руках, упираю подбородок в грудь, хватаю его крепче, слышу над головой нарастающие стоны. А затем, прижавшись плотнее, с низким собственным стоном кончаю внутрь, смаргивая солёные капли пота, текущие с подбородка вниз по глазам. Шесть. Покинув ослабшее тонкое тело я поднялся на ноги, и впервые посмотрел на него свысока. Не ощущая ничего, кроме ледяного спокойствия внутри, я перешагнул через него и сплюнул на пол рядом. В голове воцарился мёртвый, кромешный мрак, мир в глазах пошёл ходуном, и стоило мне коснуться мягкой подушки, как я с головой провалился в сон. *** - Что произошло?! Я тебя, блять, спрашиваю ещё раз. Что сука произошло? Голос пробивается для меня сквозь туман. Отвечать мне не хочется, как и разговаривать в принципе. Проснувшись утром, я глянул на себя в зеркало и будто впервые увидел своё изуродованное лицо. Несколько порезов, небольшой синяк под глазом и кровоточащая губа. Типичные боевые шрамы, коих у меня в жизни было десятки сотен. Но битва, в которой они получены, была беспрецедентна сама по себе. Я глухо глянул на мечущегося перед своей чёрной машиной Рихарда. Чем дольше он пытался выбить из меня ответ, тем хуже я его слышал и воспринимал. Скрестив руки на груди, я подставлял навстречу ветру своё лицо и открывал душу сквозным порывам, намеревающимся вынести из неё весь сгоревший пепел. Когда я, босой и растрёпанный вышел в главную комнату, серебристый полупрозрачный силуэт на полу всё так же лежал, поджав под себя ноги. Его рёбра мирно вздымаются, легко дёргается указательный палец на левой руке. Длинные ступни аккуратно сложены одна на другую, лицо скрыли густые тёмные волосы. Он рассеялся, стоило мне открыть окно и распахнуть настежь шторы. С утра Кристиана здесь уже не было. А когда он появился на одном из наших последних, предотпускных, м-м...собраний, я уже заранее знал, что каждый в группе поймёт, в чем дело. Нам нужно было обсудить столько важных решений, планов. Может, наметить несколько дружеских встреч в баре, возможно даже некий совместный отпуск. А я стоял, подпирая лопатками холодную стену, и с противоположного края комнаты смотрел на него, и видел, что его взгляд обращён на меня. Его спокойные голубые глаза не выражали абсолютно ничего. Взгляд безразлично скользил по лицу, поднимался к рассечённой ещё в детстве брови, задерживался на губах. И чем дольше смотрел я в ответ, тем больше деталей видел. Не только вчерашних, нет. Заплывшая щека, заклеенный глаз, лёгкое рассечение, руки в тонких рваных ранах. Он стоял, криво опираясь о подоконник, и поджимал под себя левую ногу. Конечно же, Пауль и Кристоф не отказали себе в удовольствии отпустить пару-тройку колких приколов о том, в какие времена было принято решать конфликты кулачными боями, и только на лице Круспе стоял святой ужас. - Присядешь, может? - он сунул Кристиану стул, отчего тот дико поморщился. - Спасибо, откажусь. - Он поднял руку, и показав мельком вспоротую ладонь, отмахнулся. Глаза Рихарда резко округлились, и он послал мне немой вопрос, на что я лишь пожал плечами, а Кристиан затем, как ни в чём ни бывало, подошёл к столу и принялся обсуждать с остальными предстоящие планы, без труда вклинившись в беседу. Разговаривать всё ещё не хотелось, отнюдь не от отвращения к себе, к нему, или глупым шуткам команды. Дело в том, что Кристиан поселил в моей душе глубочайший покой. Разлил во мне свои тихие, тёмные воды, гасящие любой, даже самый несносный пожар. Я прикрыл глаза, и впервые в жизни ощутил себя по-настоящему хорошо, вовсю насладившись звенящий пустотой в уставшей голове. Он как ни в чём ни бывало накинул пальто и исчез в снежном вихре, не прощаясь. Ступив за порог здания, в котором находилось наше маленькое помещение, которое мы гордо называли залом для репетиций, я внимательно посмотрел на снег. Вихрь мелких снежинок тут же занёс носок моего ботинка. Красивый, белый узор на мокрой, грубой коже. Я обернулся и тихо посмотрел на следы, быстро заметаемые ветром. - Ну ты даёшь. - Рядом полыхнул огонёк моей прошлой любви. Рихард бесшумно остановился рядом, поджёг сигарету и пустил по ветру едкий табачный запах. *** Чем дольше я жил с этим, тем болезненнее выходил через кожу липкий, токсичный яд. Ожидаемо, Кристиан больше не появился. Ни на следующей встрече, ни в "дружеском баре", - нигде, а до меня лишь кусками начала доходить вся тяжесть содеянного. Заваривая кофе, я вспоминал удары по худым жилистым бёдрам. Когда готовил завтрак, перед глазами стояла кровь на его ладонях. Перед сном - удары по впалым щекам. Треклятую плеть пришлось выкинуть нахрен. Я знал, что желание было вполне обоюдным, и даже больше - мы сумели обрести свой покой, но какая же чертовски неправильная была ситуация. Больше я не боялся сорваться. Он сам ступил за порог моего дома и подчинился мне, и я заведомо знал, что он сделает это ещё раз, если потребуется, но дело было совсем не в этом. Затушив последнюю сигарету я схватил сумку и направился к выходу. Проблема была не в том, что я или Лоренц были ебанутыми. Проблема была в том, что Иуда, продавший Бога за 30 серебренников, так и не сумел получить своё помилование, точно так же, как не может получить его человек, уронивший свою душу и честь ради своих заветных благ. Только вот виноват был не Иуда, и не человек, а мир, сотворённый заботливыми руками свыше, и когда я, распахнув дверь, увидел за ней обшарпанную квартирку, всё ту же тусклую лампочку, и растрёпанного, усталого Лоренца, я без малейшего промедления спросил: - Ты поедешь со мной? И он без малейшего промедления согласился.