Ошибки Зимнего Солдата

Баки мыл посуду. В комнате было светло. Стены были светлого бежевого цвета, потолок был белым, рамы окна были белыми, а свет с улицы был равномерным и мягким. Баки не спеша намыливал пеной белую тарелку, когда почувствовал зуд. Он поднял руку, рассматривая ее. Темные пятна и розовая пена. Наверное, он задел нож и не заметил. Маленький порез, должно быть. Баки медленно поднял руки выше, на свет, кожа медленно расходилась на шрамах. Мелкие белые точки на пальцах медленно краснели и кожа расползалась в стороны. Края были белые, а внутри что-то блестело. А затем потекла черная густая слизь. Баки склонился и его стало рвать черной слизью. Он поднес руку ко рту, слизь была твердой и упругой, Баки сжал пальцы и потянул. Он тянул, и тянул, и тянул, и его продолжало рвать. Баки просыпался.        Ноябрь Баки отпраздновал пиццей. Стив сказал, что он больше не обязан питаться по выданному врачами меню. Официально не обязан. Неофициально, Баки ел нормальную еду - Баки, фастфуд - не нормальная еда - всякий раз, как спускался к Старку. Стив об этом знал, но делал вид, что нет. Стив готовил ему еду. Баки ел в одно и тоже время то, что давал ему Стив. Он никогда не выбирал. Стив ставил на стол тарелку, Баки ел, Стив мыл тарелку. Это было привычно. У Стива была своя кухня в выделенной ему квартире на этажах Старка. Баки знал, что этажом выше была общая кухня и общая комната. Стив показывал ему, когда устраивал экскурсию по башне Старка. Ты не пленник здесь, Баки. В один день Стив вернулся расстроенный. Стив сказал, что он встретился с Сэмом. На следующий день, Баки записал этот день в дневник, 6 ноября 2015 года, Стив ничего не готовил на завтрак. Он спросил, что хочет Баки, и Баки заказал пиццу. Разную пиццу. Они ели ее на протяжении всего дня: Маргариту на завтрак, Мексиканскую на обед. Ананасы в пицце выглядели странно. Стив отказался даже пробовать. Сказал, что это выглядит слишком неестественно. Баки понравилось. А еще Баки понял, что маслины - это кара Господня за все грехи человеческие. Ужинали они вчетвером. Пришел агент ЩИТа Клинт “Соколиный Глаз” Бартон. Сказал, что его привел запах и что они не имеют право есть пиццу без него. Тони уже предложил позвать сам Баки. На следующий день Стив снова ничего не готовил. Он предложил делать это по очереди. А еще мыть по очереди посуду. И убираться. Баки согласился. Это показалось ему честным. Комната Баки пустовала, он все время проводил у Стива.        Барнс молчал. У него не было задания, а значит и не могло быть вопросов по заданию. Стив говорил. Старк говорил много. Адвокат говорил еще больше. Высокий и подтянутый мужчина, часы на левом запястье, ручка с гравировкой в кармане. Лучший, кого можно было нанять на деньги Старка. Он говорил уверенно и четко, его приказам было легко следовать. Сидите прямо. Не смотрите в глаза - Вы выглядите так, словно планируете кого-то убить. Отвечайте только на мои вопросы. В остальных случаях Вы ссылаетесь на пятую поправку. У адвоката было много документов, клавиатура его ноутбука светилась холодным белым цветом, буквы под пальцами пружинили с тихими и чистыми щелчками, яблоко на белой крышке отражалось бликами от руки Баки. У адвоката были скрипящие кожаные туфли, от него пахло сигаретами, мускусом, пачули, ванилью, и Баки всегда думал о чем-то тропическом и душном рядом с ним. Аккуратный ровный загар, под ремешком часов такой же цвет, как на шее и на тыльной стороне руки. Темные волосы и крашеные корни, морщины у глаз и тонкие профессиональные шрамы за ушами. Баки считал, что адвокату 48, с поправкой на 2 года. Адвокат считал, что ему 36, и белозубо скалился Наташе, когда она входила в комнату. Стиву он не нравился. Стив адвокату тоже не нравился. Он говорил с ним резко, часто просил молчать и не усугублять ситуацию. Очень хорошо, что на нашей стороне символ Америки. Но нам нужен ТОЛЬКО символ Америки, мистер Рождерс. Мышцы у адвоката - Харви, просто Харви, мистер Барнс. Я могу называть Вас Джеймс? - были развиты симметрично, равномерно, и совершенно бесполезны. Баки видел, как он ставил ноги - уверенный шаг, прямая спина и раскрытая грудная клетка - и понимал, что Харви, просто Харви, не умеет держать удар. Зато Харви, просто Харви, умел держать лицо. Его слушали, он очаровывал, широко и открыто улыбался, и морщинки у его глаз собирались аккуратно и ровно на столько, чтобы улыбка выглядела открытой и располагающей. Баки видел, как женщины наклонялись вперед, поправляя волосы и разглаживая несуществующие складки на одежде; Баки видел, как мужчины распрямляли плечи и выпячивали вперед грудь; Баки видел, что все смотрели только на Харви, просто Харви. Баки молчал, Баки смотрел на стол, на свои руки, на торчащую из рукава его пиджака черную нитку, Баки тихо и спокойно повторял: Я хочу воспользоваться своим правом согласно пятой поправки. Через 5 дней после того, как доктор Брюс Беннер поставил ему последнюю капельницу, адвокат вошел в помещение, сжимая в руках объемную папку - 16 сантиметров, порядка 145 листов, с поправкой на 10 страниц. В его комнату, говорил Стив. Я провожу тебя в твою комнату, Баки. Я принесу ужин тебе в комнату, Баки. Тебе нужно выходить из своей комнаты чаще, Баки. На нем не было белого халата или черной формы, и широкий, шелковый галстук, сразу привлек внимание Баки, заставив рассматривать синие, мелкие скобки на желтом фоне дольше, чем это было необходимо, на несколько секунд. Яркие цвета он видел только на Старке. Но Старк не носил галстуки, когда Баки его видел. Адвокат не хотел составить его психологический профиль, или техническую характеристику его руки, или физиологическое состояние его тела. Адвокат не представлял опасности, не говорил о нем, а только с ним, и галстуки у него всегда были яркие, шелковые, и никогда не повторялись. Через 5 недель, Баки стал спорить сам с собой, какого цвета у него будет галстук на этот раз. Адвокат широко улыбался, когда говорил, что ему надевать, как ему закалывать волосы, как ходить, как смотреть, и никогда не касался его. Через 19 недель Баки в первый и последний раз пожал его руку с аккуратным маникюром и простым золотым кольцом с черным глянцевым камнем на мизинце. Приятно было иметь с Вами дело, Джеймс. Надеюсь, больше мы с Вами не увидимся.        Баки молчал и писал в дневнике. Это показалось хорошей идеей. Он записывал туда свои мысли, записывал свои воспоминания. А затем шел и проверял их. Он никогда не был уверен до конца, какая часть памяти изменилась. Он искал в своих воспоминаниях злого брата-близнеца реальности. Люди, которые его окружали, постоянного говорили о времени. Время лечит. Время уходит. У Вас есть время подумать. У нас нет времени на Вашу молчанку, мистер Барнс. Казалось, время имеет неизвестную Солдату силу, которая могла что-то изменить. Баки считал, что время имеет единственную характеристику. Постоянство. Постоянная величина, неизменное течение, секунда за секундой, песчинка за песчинкой. Баки не видел смысла волноваться о том, чего он не мог изменить или на что не мог повлиять. Баки волновало состояние оружия: чистота канала ствола, количество смазки в патроннике, заточенность лезвия. Баки волновало количество пайка, качество связи, настройка оптического прицела. Баки действовал последовательно, выполнял поставленную задачу за задачей. Он не мог делать одновременно несколько дел: качество требовало внимания. Если действие должно было быть выполнено, не имело значение сколько это займет времени. Если Солдат знал, что он не уложится в отведенный срок, он сообщал об этом куратору и тот увеличивал значение. Солдату выделялось время порционно, оно заполнялось миссиями и заданиями - секунда за секундой, песчинка за песчинкой. Солдата не волновало какой был год, месяц, сколько было времени на часах. Это были показатели, цифры, которые записывались людьми в белых халатах, но которые не представляли технической ценности для него. Он видел песочные часы - они стояли на столе и человек в белом халате переворачивал их. 5 минут. И еще 5 минут. И еще 5 минут. Песчинки скреблись по необычно толстому стеклу, дробленный кварц по плавленному кварцу. Он выполнял действия по команде песчинок, прекращал по команде песчинок. Теперь время и даты стали важны. Теперь Баки застрял между песчинками.        16.01.2016 15:23. Сержант Джеймс Бьюкенен Барнс, бывший военнопленный террористической организации Гидра, насильственно принужденный, путем лишения памяти, свободы воли и выбора, к действиям против своего отечества, под кодовым именем Зимний Солдат, объявляется невиновным в действиях, совершенных в период с 3 августа 1945 года по настоящий момент, и освобождается от несения ответственности за эти действия с требованиями выполнения ряда условий. А именно - регулярная, ежеквартальная проверка в принудительном порядке технического оборудования, являющегося неотъемлемой частью тела сержанта Барнса; направление на психиатрическое лечение в принудительном порядке на срок не менее 12 месяцев; регулярная, ежемесячная отметка у назначенного инспектора их антитеррористической организации ЩИТ.        15.08.1917 - 17.12.1991. Человек ценен, когда его слова совпадают с его действиями. Любящий муж, отец, гениальный творец. Говард Энтони Уолтер Старк.        Вчера снова был снег. Или дождь. Смотря в какой момент времени смотреть в окно. А сегодня температура поднялась на 15 градусов и было почти тепло. Тони был раздражителен: он жаловался на давление, он сказал, что у него болела голова. Тони сказал, что ненавидит декабрь.        - Я убил твоих родителей. Баки переступил порог и остановился. Дверцы лифта соединились тихо, Баки скорее почувствовал, чем услышал это. Спину ему неприятно щекотала пустота сзади. Каблуки его ботинок были ровно на линии порога. У него во рту было сухо и слова царапали горло. Слова важны. - Мне жаль. Он не имел право здесь находиться. Старк замер. Баки видел как у него напряглись мышцы, плавный перекат по трицепсам, натянутые жилы. Жаркий и жесткий песок бесконечной долины Регистана в темных радужках, густые ресницы и мелкие светлые полосы на загорелом лице. - Барнс. Давай договоримся так. Это было давно, и да, я ненавижу каждую секунду, ненавижу того, кто убил моих родителей. Но это был не ты. Это была Гидра. Скажем честно, когда я смотрю на твою смазливую мордашку, я вспоминаю как… Я вспоминаю ту запись. Голос у Старка тихий и уставший. Этот разговор уже происходил, но с другим человеком, в другом месте. Старк повторяет слова, убеждает Барнса, убеждает себя. Тусклый голубой свет касается ключиц мужчины, ложится на деревянные палочки, которые он держит в пальцах. - Но еще я вспоминаю запись, на которой через тебя пропускали ток такой силы, которая слегка так превышает допустимые значения. Я уже молчу про напряжение. Баки молчит. У Баки щекочет остро затылок и виски в тех местах, где электроды выжигали ему кожу раз за разом. Баки смотрит в уставшие глаза Старка, смотрит в пустыню за ними и видит упрямую пульсацию жизни в зрачках. Сегодня Баки уже смотрел в эти глаза. Они были на другом лице. Баки открыл глаза и продолжал видеть эти глаза. Они смотрели с потолка, из зеркала в ванне, моргали с цифр на часах. 3:02. У Баки во рту было вязко и горько. Его рвало долго и бесшумно. В углах рта собралась желчь, по вискам холодной слизью тек пот. Лопасти в воздуховоде тихо гудели, убаюкивая, пластины жужжали, привычный звук. Он успокаивал. Баки поднялся с пола и умылся. Он был свободен уже 3 дня. 83 часа, если быть точнее. Он мог идти куда хочет. Завтра, уже сегодня, через 7 часов, Стив покажет ему свою квартиру. Баки уже знал, что согласится туда переехать. Поэтому он идет туда, где не хочет быть, но должен. И говорит то, что не хочет, но должен. - Но это был я. Я убил. Я помню. - Барнс, закрой рот и иди поешь чертовы суши. Я тебе уже сказал, их убила Гидра. Хочешь поговорить об этом - поговори со своим психоаналитиком. Он тебе скажет тоже самое. Так что бери палочки и передай мне Калифорнию.        - Я слышала, тебя оправдали. Баки слышал как она шла. Удары от стальных набоек на ее каблуках глушил ковер, но он все равно слышал ее шаги. Наташа Романова не пыталась скрыть свое присутствие. Она сидела в зале все заседание, и простое тонкое украшение пускало солнечные зайчики всякий раз, как она наклонялась к Стиву. Стрела на серебряной цепочке. Острый взгляд зеленых глаз. Но на последнее, решающее заседание ее не пустили. Как и не пустили Стива. И Старка. Николас Фьюри сидел в первом ряду и смотрел на членов Комитета. Двое людей в форме стояли за спиной Баки. Он чувствовал запах их одеколонов и страха. Люди в дорогих костюмах за длинным столом тоже боялись. Они спрашивали, повторяли свои вопросы, перебирали бумаги на столе, их гулкий шепот отражался от стен. - Признали, что я не несу ответственности за свои действия. Что я невиновен. Темная прядь медной лентой скользнула по плечу женщины, когда она наклонилась вперед, и мягко спросила: - А ты не несешь? Он был виноват. Он получил свободу. А вместе с ней и вину. Вы не несете ответственность за то, кем Вас сделали, мистер Барнс. Но Вы несете ответственность за то, кем Вы станете. Баки не знал, кем он станет. Баки знал, кем он не хочет быть. - Несу. У Черной Вдовы были плавные, осторожные движения и линия загара от майки на груди. Она не касалась его и стояла на расстоянии вытянутой руки; он мог дотронуться, если бы захотел. Пластины на пальцах плавно сдвинулись, когда Баки сжал их и стиснул между коленями. - Хорошо. Ты должен знать, что ты делал, Джеймс. И что делали с тобой. И не допускать этого больше. Угостить тебя мороженым? Люди в костюмах сказали, что он свободен. Стив сказал, что он свободен. Баки медленно поднялся, Наташа отступила назад, естественно и просто, сохраняя между ними расстояние вытянутой руки. Слова важны. - Лучше я. Я хочу заслужить твое прощение. У него покалывали кончики пальцев, и он спрятал обе руки в карман. Воздух был холодный и свежий, снежинки одинаково идеальной формы запутывались в красных всполохах и медленно таяли. Наташа накинула на голову капюшон. - Фисташковое. С шоколадной крошкой. Я покажу дорогу.        - Могу тебе на мизинчиках пообещать не трогать твою память, Валли. Старк действительно не трогал его память. По большей части, Старка мало интересовало, что помнит или не помнит Баки, если это не касалось технических характеристик его поруки. По крайней мере, Баки так казалось. Старк не задавал ему вопросов, пристально и жалостливо смотря в глаза, никакого тихого и вежливого - «Как у Вас сегодня дела, сержант Барнс?», никаких кивков при встрече и дурацкой улыбки - «Все еще помнишь, как меня зовут?». Тони не здоровался, он просто продолжал разговор с того места, где они остановились в прошлый раз. Или сходу задавал вопрос касательного его чувствительности, или подвижности пластин, или ухода за рукой, или повреждений, или состава металла. Баки не мог ответить на эти вопросы. Он пытался, он знал ответ на большую часть вопросов - он мог воспроизвести формулу, по которой следовало воспроизвести смазку для креплений суставов, знал обозначение каждой пластины и мог самостоятельно, при необходимости, их сменить. Но он не мог вытолкнуть изо рта слова, они застревали у барьера плотно сомкнутых губ и стиснутых зубов. У него не было Приказа. Поэтому он только молча смотрел Тони в глаза. Старку не требовался ответ. Старк заметил что-то на его лице, после чего стал задавать ему совсем другие вопросы. Какая музыка ему нравится. Посмотрел ли он фильм, который советовал Старк. Что он думает по поводу его последнего костюма. Этот арбалет слишком тяжелый, ему так не кажется? Старк понимал. Но Старк умел чинить машины и не умел чинить людей. Поэтому он не пытался чинить Баки, только его руку. - Воспоминания - это нелепая пародия на реальность. Память все равно все изменит. Какая разница, что было, если ты все равно этого не помнишь?        Цель: устранение Николаса Дж. Фьюри Орудие: Vz.61 Skorpion, FN Mk 13, M249 Paratrooper SAW Время выполнения: 12.02.2014 - 16.02.2014 Дополнения: Снять отпечатки пальцев и скан с сетчатки глаз. Забрать все находящиеся при нем материалы на любом хранителе. Задание отменено. Смена приоритета.        - Давайте проясним, мистер Барнс. Я все еще Вам не доверяю. И то, что Вас оправдали, не делает Вас белой овечкой. Голос директора Николаса Дж. Фьюри отражался от стен и звучал со всех сторон. Баки был уверен, что для своего кабинета директор выбрал это помещение именно из-за такого эффекта. Это имело смысл. При таком раскладе слова директора Фьюри приобретали особое звучание и значение. Баки подумал, что у директора Фьюри нет необходимости прибегать к таким примитивным способам воздействия. Его фигура и без того имела значимость в глазах подчиненных. Но еще Баки успел заметить, что директор любил театральность не меньше Старка. Так что, возможно, это была не необходимость, а просто его прихоть. Фьюри вызвал его к себе ровно через месяц после того, как Баки стал официально свободным гражданином Соединенных Штатов. Баки прятал ладони между колен или прикрывал левую ладонь правой, когда садился. Сейчас металл был хорошо виден: пальцы Баки сжимали подлокотники кресла. - Я не белая овечка. Баки увидел, как жилы на шее у директора Николаса Дж. Фьюри натянулись, но выражение его лица не поменялось. Стиву не нравился Фьюри. Он был политиком. И он был военным. Баки не был уверен, как он относится к директору ЩИТа. Кому-то нужно было делать эту работу, и Баки считал, что Фьюри с ней справляется. Даже если Стиву и не нравились его методы. Стив был только военным, у него ничего не было от политика. Слишком он был прямолинейным. - Я рад, что Вы это осознаете, мистер Барнс. И я хочу Вас предупредить. Мы будем за Вами следить. Вам выделят квартиру и будут выплачивать пенсию, все же Вы служили своей стране. Но я буду лично следить за тем, чтобы Вы регулярно посещали врача, проходили проверку у техников, и не покидали пределы Нью-Йорка. Баки пожал плечами и плавно поднялся. Этот разговор был просто формальностью. Жестом вежливости. Пистолету ты не сообщаешь, что намерен из него стрелять, ты просто нажимаешь на курок. Баки не был пистолетом. Пожалуй, Баки это было приятно. - Удачи, мистер Фьюри.        - Там есть палочки. Серьезно, человек-киборг, ты никогда не ел палочками? Что с твоей моторикой? Тебе что, четыре? Вот так держать, вот эту пальцем зажимаешь. И не так сильно. Хм, надо поработать над твоей чувствительностью. Вот, возьми, тут есть еще один набор. Старк изучил его руку. Он уже лучше самого Баки знал каждую пластину и скрепление на его руке, каждую вмятину и царапину. И знал то, чего не знал Баки - то, что находится под пластинами. Старк кривился, смотря на внутренности его руки, и восхищенно бормотал себе под нос.        - Это прекрасно и одновременно отвратительно. Старк стоял у него за спиной и Баки следил за его движениями в металлическом изогнутом отражении с лампы, неудобно, почти болезненно, скосив глаза и наклонившись вперед. Пальцы Старка давили ему на затылок, лицо Тони застыло в напряженном сосредоточении, взгляд был прикован к объемному изображению перед ним. - Потрясающе. Они впаяли тебе датчик прямо в череп. Старк протянул руку, и Баки увидел систему сосудов своего головного мозга, тонкие потоки биотоков мышц, прозрачную линию костей. Барнс перевел взгляд с отражения на руку Тони, проследил за его пальцами. Тонкая, плотная полоска правильной квадратной формы с прямоугольными краями в чешуйчатом шве, вставленная между теменной и височной костями. Микросхема на полупроводниковой подложке. Баки дернул рукой, чтобы коснуться головы в этом месте, прикрыть от внимательного взгляда Старка, от его сканирующих аппаратов и всевидящих лучей. - Мне нравится это кресло, ясно, Терминатор? Так что давай ты не будешь его ломать. Мы можем договориться. Стоп-слово “персик”. Баки периферией увидел движение, напрягся всем телом, заставляя себя застыть. Мышцы сокращались, по легким и диафрагме разливался сосредоточенный холод, сосуды расширялись, потом крови ускорился, Баки тяжело сглотнул слюну. Тони уже стоял рядом и немного впереди, внимательно и излишне пристально, рассматривая объемную карту сосудов, демонстративно игнорируя Барнса. Баки был ему благодарен. Он медленно выпрямился и коснулся места на три пальца дальше уха, где несколько минут назад чувстовал давление от ощупываний Старка. Под кожей ощущался едва заметный бугорок. Баки знал, что он там есть, но никогда не взаимодействовал с ним настолько напрямую. Он просто знал, что для облегчения процесса обнуления, а также управления и обновления руки датчик был установлен в непосредственной близости к головному мозгу. Баки никогда не задумывался, что обозначают слова "непосредственная близость".        - Слушай, Борн, кто придумал тебе сделать руку такой блестящей? Чтобы в тебя было легче попасть, что ли? Баки тоже не нравилось. Ему приходилось закрашивать руку, и люди в белых халатах вычищали краску между пластин и выглядели злыми. Солдату было все равно, как выглядели люди в белых халатах, если это не значило кресло. Ткань застревала между пластинами тоже. Это было не удобно. Рука рекалибровалась. Звук отвлекал. Иногда звук был таким громким, что Солдат не мог прицелиться, а пластины шевелились, резко щелкали, и каждый щелчок отдавался болью в позвоночнике. Тогда его сажали в кресло, приказывали быть неподвижным и прочищали каждую пластину. Один раз Баки упал на задании. Может, он упал и не один раз. Но помнил он только этот. Это была не его вина, взрыв произошел слишком близко, под его ногами затрещал бетон, и он не успел. Он упал, содрал эпидермис, дерму, повредил волокна двуглавой и дельтавидной мышц. Крови было много. Но крупные сосуды и артерии не были повреждены, так что это не мешало. Ткань впитывала кровь. Кости были в порядке. Повреждение мышц было в пределах функциональной нормы. Ему сделают укол, наложат повязку, через несколько суток грануляционная ткань почти полностью заполнится коллагеном, а через неделю временный матрикс уже начнет быстро разрушаться, оставляя вместо раны тонкую гладкую ткань рубца. Баки встал и продолжил выполнение задания, но правая рука горела, хотя и была мокрой от крови. Невидимый огонь по нервным окончаниям захватывал все плечо, перетекая на пальцы. Когда пластины прочищали, крови не было, но левая рука тоже горела. Когда Старк сказал ему сесть и показать руку, Солдат сел и был готов к огню. Это же приказ. Но Старк касался пластин, а огня не было. - Что на счет черного цвета? Это будет стильно и мрачно. Тебе пойдет. Старк перебирал пластины, постоянно разговаривая, и Солдат не мог понять с ним или о нем. Иногда Старк хотел, чтобы Солдат ему отвечал, и тогда он нетерпеливо стучал кончиком отвертки или любого другого инструмента, который был у него в руках, или кончиком ногтя, если в руках у него ничего не было, по пластинам. Клац-клац-клац-клац. Эй, я с тобой разговариваю!        Были и другие имена. Кажется, Старку нравилось придумывать ему новые идентификаторы - Пиннокио, Дуглас Куэйд, Леонард Шелби. Некоторые из них он даже понимал. Смотрел фильмы, целый список, который ему составил Клинт. Он торжественно презентовал его Баки, вместе с розовым дневником со звездой на обложке и наклеенными стразами. Стразы были наклеены криво и под ними были видны следы клея. Судя по шаловливому выражению на лице лучника, клеил он их сам. Список был на первой странице дневника, и Баки его оставил. Когда Старк это увидел, то закатил глаза и добавил несколько пунктов к написанным Бартоном. А в январе купил ему подписку на Нетфликс, когда узнал, что Барнс так ничего и не посмотрел.        - Окей, Джоел. Пока твоя Клементина ушла в очередной раз проверять крепость своих нервов и нервов нашего одноглазого приятеля, давай-ка я тебе поставлю новый альбом Papa Roach. Тебе понравится. Старк всегда работал под музыку. Она сильно отличалась от того, что слушал Стив. Стив ставил ему пластинки. Первое время Баки слушал их. Затем, Старк дал ему телефон. У Вас должны быть свои вещи. Телефон был его первой вещью. Старку не нравилось, что приходится чинить ему руку непосредственно на нем. Старк говорил о том, что отключать руку от его нервной системы долго и нудно. Баки тоже это не нравилось - он замирал, стараясь ничего не сломать, а Старк сжимал руку у него на плече, касался спины, касался другой руки, шеи. Это было тяжело. Но это была причина приходить сюда.        Первая неделя нового года. Баки не обнуляли уже полтора года. Баки подсчитал. Последний раз к его мозгу подключали электроды 14 марта 2014 года. Он помнил каждый день. Это была не круглая дата. Он не был уверен, что это так важно. Он хотел этим поделиться. - Стив. Я хочу отпраздновать. Баки видел как у Капитана замерла рука. Он увидел вопрос в его глазах, говорить он не мог - рот был занят зубной щеткой. А Стив был воспитанным и не говорил с набитым ртом. Даже если очень хотел. - Сегодня. Мои мозги при мне уже год, 8 месяцев и 23 дня. Стив развернулся к Баки лицом и вытащил щетку изо рта. Губы у него были в зубной пене и на подбородке остался мазок от неаккуратного движения. Он выглядел взволнованным и его голос дрогнул, когда он начал говорить. - Х...Хорошо. Как ты хочешь отпраздновать? Баки пожал плечами. Через 10 дней будет последнее заседание. Возможно, у него осталось только эти 10 дней. Баки не думал об этом. Он все еще находился под стражей и постоянным наблюдением, так что вряд ли у них получится куда-нибудь сходить. - Закажем суши. Посмотрим Безумного Макса. Баки вспомнил, как Клинт закатывал глаза и размахивал руками, рассказывая ему про Смертельное Оружие. Он повторил фразу Бартона, только ради того, чтобы посмотреть, как Стив подавится пастой. - Мел Гибсон рулит.        Окно было открыто. Воздух был влажным и оседал густым холодом на домах, улицах, скатывался тяжелыми каплями по стеклам витрин, по экранам рекламных щитов, запутывался в голых ветвях деревьев. Дым был тяжелым и плотным, он клубился во рту, тек в легкие. Волосы у Баки пропитались им насквозь. На кончиках ногтей - желтые пятна. На кончике языка - горечь. По серой футболке размазаны темные точки, а в стоящей рядом кружке вдавлено несколько бычков в желтую вонючую воду. Когда они научились делать такой табак. Не табак, а рубленая туалетная бумага. Стив прав, следует прекращать. Рецепторы носа и языка были согласны со Стивом. Верхние отделы легких расширились, наполняясь дымом. Последняя пачка. Он думает, что это последняя пачка, что завтра он не пойдет и не купит еще одну, как это произошло на прошлой неделе. С другой стороны, рак все равно не сможет убить его. На подоконник с ветки дерева спрыгнул большой толстый серый кот. Этот кот был возмутительно спокойным для середины марта, и возмутительно дружелюбным. Баки решил, что он принадлежит кому-то из жильцов дома, Баки еще не видел таких толстых уличных котов. Хотя, возможно, он был просто пушистым. Баки не стал говорить Стиву, когда увидел кота в первый раз. Он просто стал предлагать ему еду, оставшуюся с предыдущего дня. Уже был апрель, а он продолжал приходить, и Баки решил не давать ему имени. Он называл его просто Кот, и был уверен, что кот принадлежит ему не больше, чем он Коту. У Баки уже была своя кружка. Черная и матовая, с белыми, кривыми буквами, маркером по керамической поверхности. BE KIND OR I’LL KILL YOU. Клинт решил, что это смешно. Стив сказал, что у Клинта отвратительное чувство юмора. Баки тоже решил, что это смешно. Стив покачал головой, хмурясь, но в углу рта у него была та самая, мягкая складка. У Баки появилось много своих вещей. Его оправдали после Нового Года. Тони сказал, что это подарок от Санта-Клауса его любимым отмороженным эльфам. За прошедшие два месяца у него появилось слишком много своих вещей и своих мыслей. И если с первым он еще мог справиться, то второе его пугало. Иногда ему хотелось, чтобы все вернулось назад. Когда у него была только кровать, режим и тишина.        Стив двигается тихо, но Баки все равно просыпается. Он спит на диване, и ему там удобнее чем на кровати. Кровать находится в другой комнате, сильно ограниченный обзор и доступ. С дивана Баки может наблюдать за входной дверью, а еще рядом находится кухня, куда часто приходит Кот, и где Баки открывает окно, высовывается наполовину и курит. Он знает, что Стив все равно почувствует запах сигарет, он даже не пытается скрываться. Ему просто нравится делать это в одиночестве. Компания Кота не в счет. Кот не смотрит оскорбленно и осуждающе. Коту все равно на дешевый табак и тонкую бумагу. В отличии от Стива. В апреле самая лучшая погода для утренних пробежек. Уже не так влажно, как в феврале, а до горячего асфальта и 28 градусов еще несколько месяцев. Стиву все равно на погоду - он выходит бегать в любое время. Баки открывает глаза, но не поднимается и не подает вида, что проснулся. Стив знает, но делает вид, что не замечает. И Баки знает, что Стив это знает. Это их утренний ритуал, акт вежливости одного супер-солдата по отношению к другому. Баки знает, что Стив старается сделать все, чтобы его не разбудить. Стив знает, что это бесполезно, но все равно продолжает это делать. Каждый день Баки дожидается щелчка выдвигаемого ригеля входной двери, закрывает глаза и снова засыпает. Через час Стив вернется с бумажным пакетом в руке, вместе с запахом пота, корицы, ванили, выпечки, улицы, и разбудит его. Стив делает это каждый день последние 4 недели. 28 дней. Привычка формируется за 21 день. Баки нравится эта привычка. Стив звал его с собой на пробежку несколько раз, но Баки всегда отказывался. Баки нравилось отказываться. Не потому что это расстраивало Стива, а потому что он мог сказать нет и никто не станет его заставлять или наказывать. Стив не так уж и расстраивался. Он просто пожимал плечами, улыбался - Вернусь через час, буду в Центральном Парке, - и уходил. Он всегда сообщал, через сколько он должен вернуться и где он будет. Слова важны. Это тоже было важно. Стив не отчитывался перед ним, просто предупреждал. Баки это успокаивало. И Баки чувствовал себя уверенно, даже когда не видел Стива. Он тоже говорил ему. Сначала отчитывался как куратору, а затем просто предупреждал. Буду через 20 минут. Молоко закончилось. Буду через 4 часа. Поеду в Джерси-Сити. Не знаю, когда буду. Старк хочет проверить руку. Сначала Стив всюду ходил с ним. Даже после того, как Баки освободили и он подписал документы, обязывающие его весь следующий год не выезжать за пределы штата без предварительного уведомления ЩИТа. Баки всегда чувствовал взгляд Стива на себе и сначала это было странно, холод на затылке и напряженная шея, как при слежке, и Баки все время боролся с желанием оглядеться в поисках хвоста, чтобы избавиться от него. Потом он привык. А последний месяц Стив стал просто предлагать свою компанию, и Баки всегда имел право сказать нет. В таких ситуациях, у Стива появлялась тревожная складка между бровей, и со дна его глаз выглядывало что-то болезненное, но быстро исчезало. Чаще всего Баки соглашался.        В мае Баки первый раз сходил на встречу ветеранов.        - Парень, ты хотя бы кашляй в следующий раз! У меня же так сердце остановится. Сэм сжимал пальцами футболку с левой стороны, и Баки слышал, как сердце у него частит. Сэм недавно вернулся со встречи. От Сэма пахло сладостью и выпечкой, у него на вороте были едва заметные белые следы и несколько белых крошек скопились в левом углу рта. Сэм всегда приносил на встречи пончики. Баки отступил назад. Он подошел слишком близко, между ними было две ладони, и негромко позвал Сэма. Баки ни как не ожидал, что мужчина подскочит на месте. - Я не хотел. Сэм усмехнулся, растер ладонью футболку слева и убрал руку. Во второй он сжимал телефон, Баки опустил взгляд и разглядывал рисунок на футболке мужчины - Боб Марли в квадрате пальм на сером фоне. - Ага, верю. Что ты хотел? Баки поднял взгляд; взгляд заставлял вспомнить о чем-то опасном, притаившемся в темноте и готовом броситься при первом намеке на движение. Баки молчал и слова ворочились у него на языке, никак не желая расплетаться. - Стив сказал, что ты… Что ты хороший друг. - Что ж, Стив мог так сказать. - И что ты умеешь слушать. Сэм молча кивнул. Баки видел, как у него напряглись мышцы рта, замыкая готовые сорваться слова. Баки был благодарен за непроизнесенные слова. - Я хочу сходить с тобой на встречу. - Хорошо. В этот четверг тебе подходит? Баки выглядел уставшим. Этот разговор готовился заранее и несколько раз Баки не справлялся со словами, они не желали отрываться от языка, вцеплялись в глотку, и ему приходилось молчать, чувствуя облегчение и разочарование. Баки кивнул. Ему подходил любой день. - Да. - Я заеду за тобой. У Сэма была широкая улыбка и Баки заметил, как у мужчины почти дернулась рука, чтобы по-свойски хлопнуть его по плечу. Баки умел замечать такие вещи. Он часто был благодарен Сэму за вещи, которые тот не делал, и за слова, которые тот не говорил.        Баки молчал на второй встрече. И на третьей. На четвертую он уже пошел один. Без Сэма. Баки говорил. Тихо и медленно. Подбирая слова. Он говорил о том, что убивать легко. Он говорил о том, что это безумие. Он говорил о том, что спать на кровати невозможно. Он говорил о выхлопах машин, которые звучат как выстрелы. Он говорил об одиночестве. О Боге, в которого не верит. Он говорил о шрамах и незнакомце в зеркале.        Баки молчал на сеансах. Ему назначили в марте психиатра от ЩИТа, к которому он должен был ходить. Психиатр много говорил. Баки послушно заходил в светлый кабинет два раза в неделю, отодвигал кресло в самый дальний угол, садился в него и молчал весь час. Ровно через 60 минут он вставал и уходил, даже если голос психиатра продолжал звучать. Психиатр требовал, чтобы Баки разговаривал с ним. Психиатр требовал это от Фьюри, Фьюри - от Стива. Стив от Баки ничего не требовал. Стиву тоже не нравился психиатр, не нравилась идея говорить о личных вещах с человеком, которого Баки не знал. Стиву казалось это странным. Стив был католиком, он исповедовался. Баки тоже исповедовался. Весь их квартал ходил в церковь. У отца Томаса была загорелая кожа, и Баки думал, что он итальянец. Он говорил с акцентом, но акцент у него был совсем не итальянским. В 1937 году шестая часть населения была католиками. Баки помнил, что ему приходилось вставать рано. Он помнил, что у Стива всегда была мятой его белая рубашка, что они всегда вставали в задних рядах, потому что Баки просыпал, а Стив долго собирался, потому что он пытался разбудить Баки, а Роджерсам и Барнсам приходилось их ждать. Он помнил, что в солнечные дни волосы у Стива светились золотом, а радужка становилась светлой и прозрачной, как “Французские улочки” Кэролайн Бернетт, которые Баки видел в Галерее. Он помнил, что в таком освещении веснушки на переносице Стива ярко светились на бледной коже. Он помнил, что от Стива всегда сладко и свежо пахло мятой и лавандой. Баки не был уверен, что он до сих пор имеет право ходить в церковь. Баки забыл о Боге, забыл о добродетели, забыл о цвете Французских улочек, о запахе лаванды, о тихом шепоте Аллилуйя и тени от густых ресниц на щеках Стива. Баки никогда по настоящему не верил в Бога. Но до войны он не верил в Бога милостивого и доброго, а на войне он стал не верить в Бога жестокого и беспощадного, который отнимал детей у матерей, который не смог уберечь Стива от войны. Баки знал, что Стив продолжает ходить на исповедь. Он упомянул об этом однажды, смущенно пожав плечами. В это время Бог больше был не нужен. В него больше не верили, и не не верили. К нему были равнодушны. В это время люди не вставали больше по утрам и не шли на пересечение Пятидесятой улицы и Пятой авеню, чтобы рассказать священнику о том, что волновало их. Теперь они шли в светлые кабинеты с цветочными горшками на подоконниках и исповедовались там за 60 долларов в час. Баки все еще не верил в Бога в церкви, и не верил в психиатрию. Но в Бога он не верил намного дольше, поэтому он охотнее стал бы говорить со священником, чем с психиатром. Через несколько недель психиатр сообщил, что Баки больше не должен к нему ходить, поскольку он не может помочь Баки, если Баки сам этого не хочет. Наверное, он говорил еще что-то, но Баки встал и вышел, как только услышал что он не обязан больше быть в светлом кабинете. Стива это расстроило, но Баки просто пожал плечами. Он говорил с Наташей. Говорил со Старком. Говорил со Стивом. Говорил с Клинтом. Это было четыре человека. Это было на четыре человека больше, чем он привык делать за последние несколько десятков лет, что он помнил.        - Значит, ты помнишь? Медные пряди завязаны в тяжелый хвост на затылке, губы нежно-розовые и оставляют влажный, липкий след на трубочке всякий раз, как Наташа наклоняется и тянет розовый коктейль из прозрачного стаканчика размера венти. В помещении тепло и на пластиковых боках собрались капли конденсата. Русалка с двумя хвостами насмешливо смотрит на Баки с его собственного стаканчика. Баки все равно что пить, поэтому напиток взяла Наташа. Что-то с молоком и приторным привкусом шоколада. Баки не решается назвать это кофе. Но напиток горячий. Ему нравятся горячие напитки. Баки снимает крышку и кладет на стакан живую руку, чувствуя, как пар собирается на коже теплыми каплями. - Не все. Стива рядом нет. Такое происходит редко. Наташа постучалась в дверь около трех часов, и Баки оценил этот жест вежливости с ее стороны. Она могла и не стучать, а просто войти. Баки не знал, есть ли у нее ключ, но знал, что он ей не нужен. Но Наташа предупреждала о своем визите. Баки ценил и был с ней честен. Говорить с Наташей было легче, чем со Стивом. - Не совсем. Я читал. И смотрел. - А до? Ногти у Наташи тоже выкрашены в нежно-розовый цвет, рукава белой кофты свободные и прикрывают изящные запястья. У ее ног лежит спортивная сумка. Баки не уверен, это ее прикрытие, или она действительно просто ходила в спортзал в свой выходной. Наташа улыбалась мягко, выглядела расслабленно, и цепочка на ее шее отражала свет зелеными и синими вспышками. - Тоже не все. Баки не помнил. Иногда Баки сидел часами, смотря в стену и пытался хоть что-нибудь вспомнить, пока у него не начинала туго скручиваться пульсация боли в висках. Баки боялся вспоминать и боялся не вспомнить. - Стив думает, что ты сможешь вспомнить все. У Наташи мягкая улыбка и розовый блеск. Голос у нее теплый, и когда она наклоняется вперед, Баки чувствует тертую смородину и георгин. Наташа часто пользуется этими духами. Баки они нравятся. Наташа говорит спокойно, постукивая розовыми ногтями по стаканчику с розовым коктейлем. Перемолотый лед, молоко и сироп. - Он хочет, чтобы ты вспомнил все. Ты этого хочешь? Наташа всегда задает правильные вопросы. Баки легко с ней быть честным. - Нет.        - Сходим в Уитни? Стив часто звал его гулять. Баки был не против. Ему не нравилось сидеть ни в комнатах Стива в башне Старка, ни в квартире Рождерса в Бруклине. Когда у него появилась такая возможность, он стал много ходить. Просто так, без конкретной цели. Стив звал его в музеи и на выставки. Название было знакомым. - Мы были на открытии? Стив широко улыбнулся, но глаза у него на секунду стали влажными. - Да. В 31-ом. Помнишь Гертруду? Баки не помнил Гертруду. Баки помнил, что было ветрено и он отдал свое пальто Стиву, потому что на Стиве был только тонкий пиджак, а уходить он отказывался, несмотря на то, что у него уже посинели губы и дрожали пальцы. Баки помнил, что на щеке у Стива была тонкая подживающая ссадина в окружении желтого синяка. Баки помнил, как блестели у Стива глаза, а еще слезились от ветра, и он часто-часто моргал. Баки не помнил Гертруду. Он покачал головой. Улыбка у Стива дрогнула. - Музей переехал в новое здание несколько месяцев назад. Там сейчас выставка Скульптур Пикассо. В прошлом году она была в Лондоне, но я не успел.        - Давай-ка добавим немного хай-тека? Как насчет того, чтобы сделать тебе руку съемной? Монетка с тихим лязгом переваливалась через блестящий металл, легкая, выкрашенная в золото, смесь меди и цинка. Баки сидел на столе, поджав одну ногу под себя, следя за Госпожой Свободой и парящим орлом, сменяющих друг друга. - Функциональность? Старк развалился на кресле, одной рукой придерживая картонную коробку с лейблом индийского ресторана, а второй лениво передвигая светящиеся точки голограммы перед глазами. - За кого ты меня принимаешь. Конечно не изменится. Могу даже подумать о том, чтобы встроить туда полость для хранения ножа. Как тебе такая идейка? Баки спрятал монетку обратно в карман. Моторика руки его удовлетворяла. Но он уже понял, что для Старка не было ничего, что не могло быть усовершенствовано окончательно. Все можно доработать. - Мне нравится.        - Баки. Баки знал этот тон. Таким тоном Стив начинал говорить ему Важные Вещи. Которые Баки и так знал, но не считал достаточно полезными. Баки. Ты не можешь так смотреть на унтер-офицеров. Ты специально их пугаешь, я все вижу. Баки. У тебя есть кружка. Пожалуйста, пей из нее, а не из пакета. Баки. Скоростной режим существует для всех, а не только для гражданских. Баки. Ты не можешь брать мой мотоцикл для того, чтобы устраивать гонки с Тони. Как минимум, ты должен видеть разницу между тридцатью лошадиными силами и тремя сотнями. То самое Баки. Баки вынул из ушей наушники. - Это моя рубашка. Голубая, клетчатая тряпка в руках Стива действительно могла быть рубашкой, судя по ее форме и торчащим рукавам. Баки кивнул, решив, что если Стив уверен в этом, значит это она. - Где пуговицы? Баки понял, о какой именно рубашке идет речь. Но это все еще никак не оправдывало использование того самого тона. Песня теперь звучала искаженно, и Баки нажал пальцем на значок паузы, продолжая смотреть на Стива. - Старк проверял чувствительность сенсоров. Стив выглядел растерянным. Когда Стив терялся, он сжимал губы, и на левой щеке у него появлялась морщинка, весь вид которой говорил Баки о недовольстве Стива. - Я не понимаю. При чем тут мои пуговицы? Баки провел ногтем по боку телефона, задел кнопку блокировки и стал ее ковырять. Он все еще не понимал трагизма ситуации, но растерянный Стив, потрясающий рубашкой, как скандинавский колдун Хрейдмар, шкурой выдры, выглядел комично. - Я был в этой рубашке. Брови из прямой линии стали изломанной, и с тяжелым вздохом Баки отложил телефон на коленку и показал. На нем сейчас тоже была рубашка Стива, но зеленая. Баки быстро и аккуратно расстегнул несколько верхних пуговиц. Под рубашкой была форменная футболка с принтом ЩИТа. Стив пристально следил за движениями Баки. Брови изогнулись двумя дугами. Он понял. Старк проверял чувствительность сенсоров - Баки пытался застегнуть рубашку, не оторвав пуговицы. Видимо, с третьей попытки Старк добился желаемого. Стив опустил руку. Баки нащупал болтавшиеся на шее наушники, но не успел вставить их в уши. - Тебе нужна одежда. - У меня есть. Ему выдали два комплекта одежды в ЩИТе - белье, футболку, тренировочные штаны и кофту. Все серое, с черным орлом слева. И Стив сам сказал, что Баки может брать его вещи. - Это не одежда. Мы идем в магазин. Упертый сопляк. Баки не собирался спорить из-за такой ерунды. Вещи, так вещи. Хотя ему не слишком нравилось то, что он видел на улице. - Я не хочу узкие джинсы. - Идет. Никаких узких джинс.