Ошибки Зимнего Солдата

Правда никогда не была такой фальшивой. Она выдавалась ему порционно. Это военная привычка. Никто не должен знать всего. Стиву говорили, что война закончилась и они выиграли. Но Стиву казалось, что миру об этом не сообщили. Ему перестали лгать. Но не начали говорить правду. Через какое-то время Стив перестал ее требовать. У него появился вопрос: »Кому она вообще нужна эта правда?». Никто не кинул ее ему в лицо в первые дни. Сначала Стив думал, что его жалеют. Потом понял, что кидать было нечего.        Когда Стив проснулся, он хотел идти искать Баки. Прошло всего три дня. Он может быть где-то там, в холоде, один. Он может быть еще жив. Стиву сказали, что Баки погиб 70 лет назад. Прошло 67 лет. Они не нашли его тела. Стив скорбел. У него не было времени на это, когда он направлял самолет вниз. У Стива было всего несколько секунд, он позволил себе слабость и закрыл глаза. Если бы он знал, что это будет последний раз. Стив думал об этом каждый день. Каждый день он выходил из палатки, смотрел на осунувшегося, но всегда улыбающегося ему Баки и думал, что они справятся. Что Баки не может умереть. Что сам Стив не может умереть. Что они вернутся вдвоем. Что Баки не придется работать за двоих, ведь Стив теперь сильный и выносливый. Стиву не страшны сквозняки, не страшно промокнуть или выпить холодное молоко из холодильника. Стив теперь капитан, а еще он символ, и ему положены привилегии, и зарплата. Они вернутся и все изменится. Баки погиб неделю назад. На бумажном календаре, который Стив повесил на кухне и вычеркивал маркером каждый день, созданного им, будущего, было 2 января 2014 года. Баки погиб 70 лет назад.        Стиву выделили квартиру на шестом этаже высотки, в Центральном Манхэттене. Стив задыхался и не мог спать. Бизнес-центры по утрам, туристы по ночам. Стива пугали цены. Он проходил несколько кварталов, чтобы купить продукты в два раза дешевле, чем в магазине на его улице. Стив знал разницу между тем, чтобы заплатить за что-то и получить это бесплатно. Он вырос в Бруклине, в конце концов. Они с Баки подрабатывали после школы, мыли полы. Им разрешали брать нераспроданную за день выпечку, недоеденную еду. Они пробирались в студии, делали кофе и чай, чтобы им позволяли остаться и послушать музыку. Репетиции. То, что через годы станет историей, легендой. Двое мальчишек замирали, сжимались, чтобы кто-нибудь не понял, что они здесь случайные зрители. А теперь Стив узнал про Джобса и его яблоко. Про iTunes.        Стив не хотел смотреть в окно. Память заменяла ему вид из окна, стирая высотки. Бруклин превратился в район баров и клубов. Район хипстеров. К этому Стив тоже не мог привыкнуть. Новые слова. Новый язык. Для Стива окружающие звучали странно, и он не всегда понимал, что ему говорят. Потом Стив понял, что это он звучал для всех странно. Стив был новичком в городе. Он стал туристом на улицах на которых вырос. Правила игры изменились. Стив ходил по старой части города. Задница Манхэттена, как шутливо назвал ее парень с яркими синими волосами и проколотой бровью, когда пробивал ему карту. Он гулял по мосту Генри Хадсона. Стив помнил, как его строили. Он гулял по Бронксу и с приятным, болезненным восторгом вместе с толпой туристов, смотрел на почти не изменившиеся за 80 лет дома. Здесь жила миссис Брукс. Брукс из Бронкс. Милая, пожилая леди. Она бы никогда не позволила, чтобы ее двор выглядел таким заросшим и неухоженным. Стив рассматривал бронзовые таблички на Бруклин Хайтс. Он узнавал силуэт Нижнего Манхэттена 1935-ого года, высокие острые шпили. Стив поднимал голову, смотрел через Ист-Ривер и видел высокие квадратные коробки. Стив не привык видеть столько еды. Он не спеша шел по маленькой Италии, небольшими глотками пил эспрессо, с наслаждением вгрызаясь в сендвич с итальянской колбасой, и рассматривал прилавки. Сначала он боялся тратить деньги. Он видел ценники и не мог поверить в цифры. Затем ему показали его счет, и Стив попросил перепроверить, уверенный, что произошла какая-то ошибка. Он не привык иметь столько денег. Люди ходили по улицам, уткнувшись в телефоны, девушки в коротких юбках, с голыми ногами и плечами, и полицейские машины каждые 2 минуты. На улицах было безопасно. Стиву это напоминало военные патрули в захваченных немцами городах. Люди продолжают жить своей жизнью, а люди в форме следят за соблюдением порядка.        - Люди изменились. Стив не любил жаловаться. Это ничего не изменит. Только трата времени вместо решения проблемы. В этом времени людям нравилось ныть. Стив слышал это постоянно вокруг себя. Стива пытались отправить к врачу, который должен был сидеть и выслушивать его нытье. Стив сходил один раз. Провел час в неудобном кресле, чувствуя себя глупо и неловко. Нытье превратилось в зависимость. Стив помнил, что когда люди не могли решить проблему, они пили. В этом времени они платили деньги врачам и ныли. Оба варианта Стиву не подходили. Сэм хлопнул его по плечу и протянул бутылку пива. Зачем лишний раз переводить продукт, не так ли, Стив? - Нет, Стив. Люди остались те же. Изменились язык и одежда. Люди не меняются. Сэм родился в 1983 году. Стив был старше Сэма на 66 лет. Стиву недавно исполнилось 28. Сэму было 31. Их разделяло поколение. И мегабайты информации. Стив был готов прислушаться к словам Сэма.        - У меня свои убеждения. Наташа улыбалась ему мягко и сочувственно, словно он был ребенком, которому ей приходилось объяснять, что щенка больше нет не потому, что родители вернули его собачьей маме, а потому что его сбила машина. Стив не любил эту ее улыбку. Он сложил руки на груди. Он знал, что был прав. У него были свои принципы. Принципы, с которыми он вырос, которые воспитала в нем его мать. Принципы, которые воспитали в нем улицы Бруклина. Принципы, которые воспитала в нем война. - Стив, это просто опыт. Твои убеждения - это только привычки. Стив видел жалость в ее глазах. - Ты говоришь об этом, как о курении. Словно это что-то плохое. Словно это легко изменить. Словно достаточно 24 часов и силы воли. Словно он хочет этого. - А разве я не права? Наташа была хамелеоном. Ее привычки появлялись и исчезали. Она меняла цвет волос, глаз, походку, выражение лица, взгляд. Она меняла стороны, меняла языки, меняла одежду. Стив не стал говорить с ней об этом. Он знал, что под этим всем, что она могла изменить, всегда оставалось нечто твердое. Тот самый камешек, который обрастает перламутром. Чем больше слоев, тем красивее и дороже жемчужина. Но если у Наташи это была песчинка, то у Стива - валун.        - Это мокрая фирма. Стив помнил, как в один из вечеров Баки вернулся домой намного позднее, чем обычно, бледный, уставший и потрепанный. У него были деньги. Много денег. Несколько скомканных сотен, которые он с отвращением бросил на кухонный стол. Стив налил ему кофе и долго не отставал, надеясь, что Баки просто повезло, что он нашел их на улице, что ему подкинули подработку, что угодно. - Баки, ты не можешь. Глаза у Баки были совсем пустые, а голос тихий и спокойный, когда он признался, что его взял под свою опеку Кид Твистер. “Корпорация Убийств”. Кид был старше их на 11 лет. Его арестовывали уже 17 раз. - Стив, нам нужны деньги. - Это убийства, Баки! Ты не можешь убивать! Баки закрыл глаза. Стив был зол. Он был в ярости. Он хотел, чтобы Баки тоже злился, чтобы пошел и отказал Твистеру, чтобы сказал, что ему не нужны грязные деньги. Но правда была в том, что им были нужны деньги. И в том, что никто не отказывал Киду Твистеру. На следующий день, Баки пошел и записался добровольцем на фронт. Через неделю он сел в поезд.        Стив думал, что он будет тем, кто ждет. И он готов был ждать всегда. Баки и его глупости.        Стив ходил в церковь и молился. Он молился за мать. За миссис Барнс. За Бекку. Он молился об эгоистичном чуде, лично для Стива Роджерса. Увидеть Баки еще раз. Просто попрощаться с ним. У него не было возможности проститься. Стив стоял перед могилой. Семейство Барнс. Семейство Роджерс. Он не знал что сказать. Под землей лежал пустой, деревянный гроб. Тело Баки так и не нашли. Была война. Много кого не нашли, и в тот год закопали не один пустой гроб. Когда солдат умирал - его имущество отправляли домой. Стив представил лицо миссис Барнс, с которым та распаковывала коробку с пожитками Баки. Интересно, что сделали с его вещами? Не было того, кому могли отправить коробку с его именем.        Что чувствовал Баки, когда умирал? Стив часто задавал себе такой вопрос. Он выходил на пробежку и думал, каково это было - падать. Знал ли Баки, что он умирает? О чем он думал? Было это мгновением или вечностью для него? Когда он упал, он умер сразу? Стив ложился на кровать, смотрел в белый потолок. Он не закрывал глаза, пока веки у него не опухали и не наливались тяжестью. В темноте он видел искаженное лицо Баки. В темноте он слышал только вой ветра и грохот колес по рельсам. У Стива не было завтра, только одно и тоже, повторяющееся сегодня. Монотонность превратилась в привычку. В этом времени были совершенно другие привычки, чем в его.        Стив не мог остаться один. В этом городе было сложно остаться одному. За стеной жила невысокая блондинка, с постоянными синяками под глазами и коротко стриженными ногтями. Она пахла больницей и часто улыбалась ему по утрам, когда они сталкивались на лестнице. Он вставал на пробежку, она - шла отсыпаться после смены. Она говорила, что ей нравится джаз, который он слушает. Стив ставил пластинку с записями свингового оркестра Гленна Миллера каждый вечер. Стив не поправлял ее. Стив слышал как она включает телевизор каждый день в два. Как спорит с матерью по телефону. Стены были слишком тонкими для его улучшенного слуха. В его квартире был телефон. Такой, к которому Стив привык. Он никогда не звонил. Стив по нему никогда не звонил. Ему было некому звонить. Ему выдали смартфон. Тот звонил каждое утро. 6:00. Он выходил каждое утро в одно и тоже время. Шел в Центральный Парк. Проводил там час. Возвращался. Каждое воскресенье он отстаивал очередь в Costco. В 1920-ом году в Нью-Йорке проживало 5 с половиной миллионов человек. Сейчас это число увеличилось в полтора раза. Людей стало больше. Стив нигде не мог остаться один, и ему не было кому рассказать об этом. Стив был банкой, он копил зачеркнутые одинаковые дни внутри себя, плотно закручивал крышку. Стив запутывался в паутине привычек.        Стив не мог идти вперед. Мир был слишком далеко, фора в 70 лет.        Стива все знали. Стив переехал из Нью-Йорка в Вашингтон. Стив слышал голос Баки, замечал его в толпе, в отражениях, чувствовал его взгляд. Стив злился на Баки. За то, что тот пошел добровольцем, за то, что последовал за Стивом, за то, что умер. Стив чувствовал вину. За то, что Баки приходилось работать за двоих, за то, что он был таким слабым, за то, что не успел его поймать. Баки снился ему: в синей шинели и растрепанными волосами, в военной форме и своей кривой полуулыбкой, в свободной белой рубашке, сонный и недовольный по утрам, когда ему приходилось собираться на работу после 3-4 часов сна. Стив ненавидел эти сны. В конце каждого из них Стив не успевал и Баки падал. У Стива не осталось вещей Баки. Ни одной его фотографии. Он не смог попросить об этом. Ему не пришло в голову, а потом уже было поздно. В музее были его вещи. Стив стоял перед стеклом и смотрел на свои личные вещи, выставленные на всеобщее обозрение. Его расческа, зубная щетка, блокнот, фотография матери, бумажник. Это было странно. Это было неприятно. Стиву казалось, что если бы они могли, то выставили бы и его самого. От Баки остались только жетоны. Те самые, он узнал их. Стив попросил, потребовал, чтобы ему их вернули. Жетоны и его вещи. Он вышел из музея с картонной коробкой и альбомом с военной кинопленкой, которую он купил в музейном магазинчике с сувенирами. В альбоме были фотографии 107-ого. Его фотографии. И фотографии Баки.        - Ты с кем-нибудь говоришь? - С тобой. Сэм выглядел напряженным. Стив пожал плечами, а Сэм предложил ему сходить на встречу. На дне глаз Сэма царапалось что-то, из-за чего Стив не стал отказываться. На самом деле, он не был так уж занят. Вчера была война. А сегодня от них требовалось найти работу, платить по счетам, стоять в очереди за молоком. Это не был просмотренный за два часа фильм. Они не забывали о том, что происходило там, когда выходили из самолета. Общество от них постоянно что-то требовало. Они отдали свой долг родине и перестали быть ей нужны. Им не доверяли мыть посуду. Они погибали не на войне. Они приносили войну с собой и она сжигала их изнутри. Она делала это с помощью наркотиков, алкоголизма, депрессии. Она делала это с помощью пуль из их собственных табельных орудий. Война убивала их дома куда чаще, чем в бою. Они чувствовали вину за то, что остались живы. Они продолжали вырывать окопы и спать в них. Делали запасы. У них у всех были запасы воды и сухпайка. Старые привычки жили намного дольше времени и людей. Стив слушал, и ком в его груди, который не давал дышать с того момента, как он проснулся, начинал рассасываться. Стив был не один. И он мог рассказать об этом.        Тони был шумным. Громко смеялся, носил яркую одежду. По-настоящему, яркую одежду. Такую, что сразу привлекала взгляд. Тони занимал собой всю комнату. Говард входил в комнату, и комната становилась сценой. Говард широко улыбался, курил сигары и коктейли в бокалах на тонких ножках. Стив не представлял Говарда отцом. Тони не нравилось говорить про отца. Про Говарда. Тони всегда называл его по имени, и Стив понимал, что изобретатель из Говарда получился куда лучший, чем отец. Стив поймал себя на мысли, что испытывает вину за то, что знал Говарда лучше, чем его знал Тони. Кажется, Тони тоже об этом думал. Стив видел это в его внимательном, оценивающим взгляде, слышал в его язвительных фразах. Тони смотрел одновременно с восторгом, как на кумира, чьи изображения на карточках хранятся в специальном ящичке под кроватью, как самое бесценное сокровище, и со злым огорчением, как на того, кто разочаровал. Тони взорвался. Это должно было произойти, Стив знал это, и ждал. Тони наполнялся злостью и алкоголем. В какой-то момент и того и другого стало слишком много. Старк налился кровью, тяжело дышал и сжимал пальцы на пустой бутылке. Тони говорил, и говорил, и говорил, горько и зло, выплескивая свою обиду, усталость, непонимание. Выплескивая свой страх. Стив не мешал. Стив видел, как Тони, удерживая ядерную ракету пальцами в тонком металле, направил ее в небо. Стив видел, что слова, которые говорил ему Тони, разъедали его самого и позволял ему звучать, позволял ранить себя. На следующее утро Тони извинялся. Стив не хотел закончить все ненавистью к Тони. В руке у Тони была кружка с самым крепким кофе, который только смогла выдать кофе-машина. Тони было неловко. У них была разница в возрасте больше чем в 10 лет. Стив никогда так остро не ощущал эту разницу. У Тони мог быть ребенок не сильно младше Стива. Стив провел в мастерской Старка 3 часа. Они говорили. Спокойно, тихо. Как подобает людям, которые хотят выслушать друг друга, а не только самих себя. Стив вернулся через пару дней. Попросил объяснить ему, как работает смартфон. Он мог бы разобраться и сам. Но телефон был хорошим предлогом. Они продолжали разговаривать. Сначала неловко, спотыкаясь о различия в знаниях, характерах, опыте. Пытались говорить как равные, но быстро перестали. Стив был младше и впервые он не хотел это изменить. Старк не требовал этого от него. Сначала Стив видел в отношении Старка пренебрежение. Но затем он понял, что это забота. Покровительство. Почти отеческое. У Стива не было отца, не было старшего мужчины, которому он мог подражать, к которому он мог обратиться. Старк давал ему новое оборудование. Учил его им пользоваться. Рассказывал ему про новое время. Выталкивал его в него, но не оставлял одного. Это было комфортно для Стива. Для Тони. Стив предложил ему возглавить Мстителей. Старк был импульсивный, эгоистичный, самонадеянный. Старк был стратегом, гением, жертвенным. Старк не был командным игроком, но он быстро учился. Стив почувствовал облегчение, когда Старк согласился. Стив остался. Они не обсуждали Говарда. Они помнили его слишком по разному. Стив помнил Говарда развязным, вульгарным молодым мужчиной, со светящимися глазами, наполненным энтузиазмом так, что тот плескался за края. Тони помнил Говарда стариком с тяжелыми веками, раздражительного, требовательного, далекого, много пьющего, чужого. Стив надеялся увидеть Тони когда-нибудь таким, каким он запомнил его отца. Тони боялся стать похожим на отца. Это было слишком болезненно для обоих, так что они обсуждали музыку, машины, мотоциклы, старые фильмы. Иногда они просто молчали.        Стив купил себе мотоцикл. Стив всегда мечтал иметь мотоцикл, но не был уверен, что когда нибудь сможет водить хотя бы автомобиль - он не дотягивался до педалей. Поэтому, после сыворотки, Стив приобрел мотоцикл. Harley Davidson WLA-42. Два цилиндра, четыре такта, разгон до 100 км/ч, 18-дюймовые колеса, Стив знал о нем все, мог водить его с закрытыми глазами и так же, с закрытыми глазами, разобрать и собрать за несколько минут. Он использовал его по полной. И даже больше. Стив был уверен, что его создатели не подозревали о том, что его можно использовать еще и вполне успешно против танка. Прошло 70 лет. Многое изменилось. В лучшую сторону. Теперь у него был Harley Davidson Street 750. Разгон до 100 за 4,6 секунды, максимальная скорость - 180 км/ч, 6 ступеней в коробке передачи. Меньше предыдущих моделей, больше напоминал старые военные прототипы. У Баки не было предпочтений в транспорте. Он с одинаковым равнодушием относился к автомобилям, мотоциклам, велосипедам. Стив слышал, как он отзывается об автомобилях Старка. Красивые вещи. Мощные. Старку должно быть приятно. Стив тоже хотел услышать подобное, поэтому показал ему свой мотоцикл. В любое время, Баки. Баки воспринял его буквально. Он мог взять ключи и уйти в 2 часа ночи, в 5 утра, в 4 часа дня. У Баки не было режима. Стив подозревал, что и спать он ложится в одно и тоже время, только потому, что в это же время ложится спать сам Стив. Но Баки предупреждал. Стив все равно волновался. И немного гордился, что Баки выбирает его мотоцикл, а не машины Старка. Пока не узнал, что они со Старком устраивают гонки.        Стив был стар. В Америке только один человек из 5000 доживает до ста лет. Это значило, что во всем Нью-Йорке, если брать чистый расчет, было только полторы тысячи человек его возраста. Которые могли помнить мир таким же, каким его помнил Стив. Он не стал считать, сколько из них помнили как завязывать шнурки или что ели на завтрак. Стив был молод. Он бесконечно мал, по меркам этого быстрого времени. Любой третьеклассник оказывался опытнее и подготовленнее в бытовых вопросах. Его жизненный двадцативосьмилетний опыт умещался в 15, в лучшем случае, в 18 лет жизни современного американца.        - Ладно, давай дальше. Клинт Иствуд или Чак Норрис. - Они объединятся против твоего отсутствующего чувства юмора. Клинт прижал руки к груди и смешно округлил глаза. - Ауч, Нат! Это больно. Наташа улыбалась, и в ее улыбке и прищуренных глазах было что-то кошачье. Бартон кривлялся и гримасничал. Стиву нравилось наблюдать за его мимикой. Она была живая и настоящая. Лицо лучника, казалось, жило своей жизнью. Каждое движение лица Наташи казалось отмеренным, ровным и слишком идеальным. Словно она продолжала следить за каждым своим движением даже сейчас. Когда они втроем заняли столик в углу кафешки рядом с Центральным Вокзалом. Стиву нравилось это место - не такое презентабельное и вычурное, как любит Тони. Обычная забегаловка на вокзале. Поток людей больше разве что в аэропорте. Никто не обращал на них внимания. Никто не видел в них героев Земли. Стив не участвовал. Они звали его, но он понимал, насколько это было бессмысленно - он не знал даже половины людей, о которых они говорили. Поэтому он просто сидел, слушал, запоминал имена, чтобы потом посмотреть, кто это. Ему не было скучно. Он чувствовал, что он не один. - Клинт, ты даже не стараешься. - Ну-ну. Посмотрим, что ты скажешь на это. Рей Чарльз против Стиви Уандера. - Чарльз. - Это потому что он черный? Взгляд у Наташи стал острым. Клинт поднял ладони вверх. Наташа сопровождала некоторые свои слова быстрыми жестами. Стив знал, что в этом не было необходимости. Клинт мог читать по губам. А еще Стив видел фиолетовый пластик за ухом мужчины. Заушный цифровой слуховой аппарат. Стива поражала эта технология. Наташа сжала указательный, средний и большой пальцы. - Ладно, ладно. Твоя очередь, Нат. - Джон Уэйн против Клинта Иствуда. - Но Иствуд уже был! - Ну и что? Иствуда много не бывает. - Ладно. В любом случае Иствуд. - Я не сомневалась. - О, я знаю! Хан Соло или Джеймс Кирк? - Ты серьезно? - Сдаешься? - Еще чего.        - Баки! У него идеальная память. Она была у него такой еще до эксперимента. Он отлично учился, даже с тем, что редко ходил в школу. Ему было достаточно одного прочтения, чтобы запомнить текст. Баки всегда этому немного завидовал. Называл его Рузвельтом. Сыворотка Эрскина позволила ему немного больше. Он помнил всех людей, с которыми говорил дольше нескольких секунд. Это было полезно на войне. Это было бесполезно в переполненном людьми городе. Стив смотрел на знакомые черты, в глаза, которые знал лучше своих, на знакомую линию губ. Он выглядел почти так же, как тогда, на мосту. Только длинные волосы и незнакомый, холодный взгляд. Такой пустой, что сначала Стив решил, что Баки ничего не видит.        - Баки... Стив должен был его найти. Баки ускользал. Но Стив увидел то, что было важно. Баки жив. Стив просыпался с этой мыслью и засыпал с этой мыслью. Она вела его, не давала спать, не давала остановиться. Баки узнал его. Стив видел это в его слепых глазах.        - Баки? Стив видел, что ему не нравилось быть обездвиженным. Стив знал, что он чувствует себя беспомощным. Видел напряжение во взгляде и дрожь в пытающихся сократиться мышцах. - Послушай, это не надолго. Я постараюсь… Я поговорю с Фьюри. И со Старком. Тебя отпустят. У него изменилось лицо. Теперь Стив видел разницу. Баки всегда улыбался. У его глаз собирались мягкие морщинки и губы изгибались изящно и красиво. Он рисовал много раз эти губы. И глаза. И пальцы. Стив знал каждый изгиб и морщину на его лице, каждый шрам, каждую линию его тела. Он знал его лучше своего. Он наблюдал за ним часами, за его походкой, за его движениями, за его мимикой. - Баки. Мне нужно знать, что это ты. Что ты не исчезнешь снова. Этот Баки не улыбался. Он смотрел пусто. Стиву никак не удавалось поймать его взгляд. Баки изучал помещение. У этого Баки было застывшее лицо и сдержанные движения. - Баки. Ты знаешь меня. Но это все равно был Баки. Стив уже видел его таким. Тогда, после плена. С таким же пустым взглядом. Стив знал, что ему нужно просто выспаться. Нормально поесть. Принять душ. Прийти в себя. И все снова будет в порядке. - Баки. Пожалуйста. Стив привык не слышать голоса Баки. Он почти смирился с его смертью. С тем, что не увидит больше его улыбку, прямой взгляд синих глаз из под густых, колко длинных ресниц, не услышит его смех, не почувствует его теплого дыхания на щеке, когда в Баки просыпается подросток и ему хочется тискаться. Стив знал, что Баки любит прикосновения. Что любил. В этом времени было для этого название - кинестетик. В их времени у многих вещей названия не было, но оно и не нужно было. Баки было важно физическое, материальное доказательство. Я здесь. Я рядом. Ты не должен справляться один. Раньше было важно. Стив помнил, как Баки касался его плеча всякий раз, как заходил в комнату, трепал его по волосам, когда уходил на работу, прижимался щекой к бедру или колену, сидя на полу, читая книгу или копаясь в радиоприемнике, облокачивался на привале, когда не было сил сидеть ровно и хотелось спать больше, чем есть. Стив помнил теплую, почти горячую, кожу Баки на ощупь, его мягкие волосы, плавные уверенные движения, в каждом жесте - сила и демонстрация. Баки напоминал ему горячий, кипящий глинтвейн. Стив не любил глинтвейн, но любил Баки. Как брата. Как друга. Он никогда не использовал этого слова по отношению к нему. Оно казалось ему приземленным и грубым. Баки был для него куда значимее, важнее и глубже, чем друг или брат. У Стива не было названия для этого. Но оно и не было ему нужно. Стив знал Баки как себя. Знал, о чем он думал, что ему нравилось, что его могло заставить улыбаться. Стив не знал ничего о Баки теперь. Баки был на расстоянии вытянутой руки. Он молчал. Смириться с молчанием живого Баки было куда труднее, чем мертвого.        Душ и сон не помогли. Баки не пришел в себя ни через день, ни через три, ни через неделю. Он продолжал молча и неподвижно сидеть на месте, смотря в одну точку и, раз в 10 минут, оценивать обстановку. Стиву не нужно было использовать секундомер, ему было достаточно собственного ощущения времени. Стив видел застывшие почти в спазме мышцы и его пустой, слепой взгляд. Молчание Баки не было наполнено несказанными словами. Для Стива молчание Баки было наполнено криком. Оно не было согласием, или отказом, или признанием, или защитой. - Сэм. Стиву было сложно признаваться в своей беспомощности. Особенно сейчас. Он был слаб и беспомощен слишком долгое время. Годы, и годы, и годы. Он был заперт в маленьком хлипком тельце, он был сжатым воздухом в кислородном баллоне. И когда он вырвался, то занял собой все пространство. Он стал взрывом, и силой, и мощью. Ему не пришлось привыкать, он был таким изначально. Бабочки не учатся летать, когда вылупляются из кокона. Они всегда это умеют. А теперь он снова был беспомощным. - Я не знаю что делать. - Может, ему пока просто нечего сказать, Стив. - Он должен. Будет суд, будут допросы. Если он не заговорит, его запрут, или заморозят. Баки молчал, и Стив стал говорить за него.        Стив вернулся в Нью-Йорк следом за своим призраком. Переехал в башню Старка, чтобы быть ближе к Баки. Тони отдал ему почти целый этаж. Стив не успел поблагодарить его за это.        - Ты не выходил на связь больше недели. Если бы ты не жил у Старка, я бы уже давно ломился к тебе в квартиру, прихватив с собой пару танков. Сэм подтолкнул его в плечо, улыбаясь, но Стив видел напряжение в этой улыбке. У Стива не было сил улыбаться в ответ. Он не хотел притворяться. Всего его силы уходили на то, чтобы притворяться перед Фьюри, и Наташей, и Тони. Взгляд у Наташи всегда был понимающий и жалостливый, а Тони выглядел обиженным, но молча проглатывал свою обиду. - Это Баки. Стив видел, как Сэм поддался вперед, ощупытая его взглядом. - Он пытался тебя убить? - Нет. И Стив думал, что лучше бы да. Стив устал. - Он как кукла. Или робот. Я не знаю. Он просто застывает. И постоянно молчит. То есть, не постоянно, не так как раньше. Но это сложно назвать разговором. Сначала Стиву казалось, что это прогресс, когда Баки стал односложно отвечать на его вопросы. Но он не высказывал свое мнение. Несколько недель спустя Стив понял, что Баки просто подстроился под него. Что Баки просто старается делать то, что Стив хочет. - И он почти не спит. Ему снятся кошмары. Он не говорит про них, но я же вижу. Стив просыпался среди ночи, шел на кухню и видел сидящего на диване Солдата. Баки. Стив старался даже в мыслях не называть его Солдатом, но когда он видел это неживое лицо и слепые глаза, у него язык не поворачивался назвать это Баки. - Он недавно пытался уйти. Я остановил его у двери, спросил, куда он. Знаешь, что он ответил? Смешок у Стива получился почти истеричный. Он замолчал под внимательным взглядом Сэма и продолжил только через несколько минут. Сэм терпеливо ждал. Стив был ему благодарен. Сэм делал для него намного больше, чем Стив мог просить. - На миссию. Убивать Кеннеди. Он забыл, что уже сделал это.        Стиву казалось, что стоит ему отвернуться, и Баки снова исчезнет. Что тот Баки, который иногда появляется на дне синих глаз, снова скроется за слепым, темным стеклом, и так точно. Вот он закроет глаза и в следующий момент в комнате снова никого не будет.        - Ты готовишь ему еду? Сэм выглядел удивленным. И недовольным. Стив пожал плечами. Месяц назад у него был продолжительный и нудный разговор с несколькими медиками, относительно того, как Баки должен питаться, что ему можно есть, что нельзя, а что нельзя категорически. - Мне дали меню для него. В Гидре его кормили… чем-то вроде смеси. Сложный состав, в основном психостимуляторы, белки, углеводы. Адская смесь. Сэм покачал головой. Стив видел по его взгляду, что Сэма не слишком волнуют характеристики этой смеси. И что Сэм действительно недоволен его действиями. - Стив, ты готовишь ему еду. Еще скажи, что кормишь его с ложечки. Смущение окрасило его щеки и уши, и стало для Стива неожиданностью. - А что мне остается? Он не говорит, когда голоден. Он просто сидит и молчит. Недовольство Сэма обрело форму. Пилот сложил руки на груди и отчитывал его. В его интонациях было что-то от интонаций Баки, когда тот раздраженно фыркал и ворчал на влезшего в очередные неприятности нескладного друга. - Стив, ты не даешь ему сказать. Ты с ним как с ребенком возишься! Ты знаешь, что он так не научится завязывать сам шнурки, если ты это будешь постоянно за него делать. Стив упрямо сжал челюсть и нахмурился, чувствуя, как у него горят уши. - Он умеет завязывать шнурки. - Стив, он агент Гидры. - Бывший. - Не в этом суть. Он шпион. Столетний супер-убийца. Бугимен всего Интерпола, ЩИТа, ФБР, MI-6 и так далее. Он может самостоятельно сварить себе овсянку на воде.        - Блять. - Следи за языком. Стив прикусил себе язык, но слова уже вырвались. Баки застыл на месте, смотря на него стеклянно и пусто. - Так точно. Глухо и механически, продолжая сжимать покрасневшими пальцами край кастрюли, о которую Баки обжегся секундой раньше. У Стива перемкнуло в горле, в носу защекотало и стало мокро. Он часто заморгал, чувствуя как сокращается диафрагма, и сделал глубокий вдох загоняя ком в горле подальше. Стив попытался исправить ситуацию, хрипло пробормотал, смотря на пальцы Баки, не имея сил и желания смотреть в его пустые глаза сейчас. - Я не… Это не приказ, Баки. Ты можешь говорить, что хочешь.        - Мистер Роджерс... - Капитан. - Капитан Роджерс. Я знаю, что для Вас психотерапия наука новая, но Вам необходимо понять, что Вашему другу нужна помощь специалистов. Стив не был дураком. Он не слишком доверял этим новым наукам, но он доверял Брюсу и Тони. Поэтому он изучил вопрос и шел в бой подготовленным. - И эта Ваша психотерапия сработает, если проводить ее в принудительном порядке? Конечно, нет. Баки должен сам захотеть разговаривать с врачом. Иначе это не терапия, а допрос. Баки уже разговаривал со Стивом и с Наташей. Стив не хотел вынуждать Баки разговаривать еще и с этим врачом, который не может запомнить элементарно их звания. Сэм сказал, что он делает это специально. Чтобы Стив и Баки воспринимали себя как гражданских. Мистер Барнс. Баки никогда не нравилось, когда его так называли. - Давайте поступим так. Мы прекратим сеансы. Мистер Барнс… - Сержант. - Сержант Барнс. Пока сержант Барнс не будет готов поговорить. Неделю назад Баки сказал, что сеансы напоминают ему тесты, которые проводили в Гидре. Не совсем так же. Баки не смог точно объяснить. Или не захотел. Они тоже так разговаривали. Спрашивали. Стив был благодарен за эти крупицы доверия, которые давались Баки тяжело. Он не хотел давить. - Отличная идея. Стоило предложить ее еще месяц назад.        Баки хлопнул его по плечу. Просто подошел сзади; Стив не слышал его шаги: он двигался как кот, мягко перекатывался с пятки на носок, не позволяя себе лишних жестов или звуков. Стив всегда знал, когда Баки подходит - чувствовал его интуитивно, как чувствовал слежку. Или тихие приходы Баки после работы ночью, когда тот старался не шуметь, но Стив все равно просыпался сразу же, еще до того, как поворачивалась ручка двери. И все равно для Стива это было неожиданно. Баки не позволял другим людям касаться себя. Всегда замирал на обследованиях, находился рядом, но всегда на расстоянии вытянутой руки. У Стива чесались кончики пальцев, он почти физически чувствовал это расстояние, но не позволял себе нарушать границы Баки. У Баки была теплая ладонь, Стив чувствовал через ткань кофты это тепло, прикосновение длилось всего секунду. Но Баки коснулся его. - Налей мне тоже. Стив варил кофе. Он купил турку, самую обычную, медную снаружи и посеребренную внутри, с деревянной ручкой, такую же, как у них была, когда они с Баки жили в Бруклине. Тогда кофе варил Баки, и Стив наблюдал, прижимая подбородок к острым коленкам, как Баки вращает запястьем, чтобы нагреть дно равномерно, как сыпет в воду мелкую кофейную крошку, кардамон, корицу, мускатный орех, сосредоточенно смотрит на то, как поднимается пенка, первый раз, второй, третий. Когда Баки варил кофе - это было искусство. Теперь кофе варил Стив. Вкус был не такой. Раньше это было важно, для Баки. Стив помнил страдание на его лице, когда они пили кофе: "Это не кофе, Стиви, это горячее дерьмо! Лучше, чем холодное, но если я не получу свежую чашку нормального кофе, когда мы вернемся в Тренто, я возьму тебя в заложники." Баки хотел выпить кофе. Баки коснулся его. Только сейчас Стив заметил, что уже наступила весна, на улице было светло и ярко, так, что слепило глаза. На улице было тепло. В холодных синих глазах Баки тоже.        Стив продолжил бегать по утрам. От Парка шел пешком, остывая, заходил в кафе, одно и тоже, открывающееся в семь, с собственной кондитерской, улыбался девушке за прилавком - высокой и пышной брюнетке с выкрашенными в яркий, всегда разный цвет, прядями, покупал завтрак. Они ходили в магазин дважды в неделю. Два супер-солдата с ускоренным метаболизмом и обменом веществ. Нам нужна машина, Стиви. А еще лучше, грузовик. Баки выбирал разные магазины. Стив думал, это меры предосторожности, что Баки приспосабливается, но потом понял - ему просто нравятся новые места. Нравится пробовать новую еду, ходить новыми маршрутами, даже если они были длиннее, чем привычные. И они стали ходить в кафе и рестораны. Баки не беспокоил шум. Я, по твоему, не могу отличить выстрел от выхлопа? Баки не беспокоили люди. В толпе легче затеряться. И ты всегда видишь того, кто из нее выбивается. Баки легко шел вперед, Стив следовал за ним.        - Она черная. - Да. Стив не мог перестать пялиться на новую руку Баки. До это Старк возился с тем, что было. Выправлял поврежденные пластины, изменял чувствительность, разбирал принцип действия. Стива беспокоило то, с каким маниакальным выражением Тони смотрел на изобретение Гидры. Он видел, какого труда стоило Баки в первый раз находиться там. Стив хотел забрать его. Хотел накричать на Тони, сломать, разнести его дорогостоящее оборудование, чтобы он никогда больше не смел подходить с этим к Баки. Чтобы никогда больше не смел смотреть на него так. Как на свой очередной проект. Второй раз Баки шел спокойно. Старк - нормальный. Все, чего Стив смог добиться от Баки, после возвращения. Стиву было стыдно за свое поведение. Стиву было стыдно за ревность, которую он испытал, когда услышал это от Баки. Старк - нормальный. Стиву было стыдно за то, что он хотел, чтобы Баки не нравилось ходить к Тони. Чтобы ему было там некомфортно. Стиву было стыдно за то, что он злился на Старка. Стиву было стыдно. - И матовая. Она другая. - Да. - Это выглядит… Стив видел, как напрягся Баки. Едва заметный спазм прошел по плечам, напряглась челюсть и взгляд стал колко-холодный. Почти что синее стекло. Баки ждал. - Мне нравится. Стив увидел, как облегчение отразилось о холодную поверхность, разлилось теплом. В темных глазах Баки разлилось тепло, выкрасило радужку в яркий цвет, выделило едва заметное движение мышц у рта в улыбку.        - У нас возникла маленькая проблемка. Знаешь, после пришельцев как-то сложно считать что-то большой проблемой. - Тони. Старк звучал напряженно и пытался шутить. Говард тоже пытался шутить, когда дела шли плохо. - О, я знаю этот тон. Только не он. Я не смогу заткнуть уши или бросить трубку. Это же я тебе позвонил. Короче, у нас общий сбор, Кэп. И возьми с собой Рапунцель. Стив часто непонимал, что говорит Старк. Он говорил не просто на этом новом, современном языке, на котором говорили Сэм или Клинт, а еще и на каком-то своем собственном. - Тони. - Пока-пока. Жду вас у себя. Захватите шампанское и шоколад. С меня все остальное. Баки плавно поднялся из-за стола и направился к двери. Конечно, он все слышал. Тони было сложно не услышать. - Я вызываю такси.        - Я не понимаю. Тони остановился и повернулся к Стиву, поднимая одну бровь, смотря скептически, с легким раздражением и смирением во взгляде. Стив научился игнорировать эти взгляды. Он знал - это просто лицо Старка. Его маска, его привычка, отталкивающая других людей. Стив знал, если бы Тони не хотел, он бы не стал ему ничего объяснять. Что на самом деле, Тони просто забывал или уже не знал, как снять это напускное лицо. И поэтому Стив прощал ему это. Как прощал когда-то Говарда; как прощал когда-то Баки, забывавшегося после свидания с очередной девчонкой и начинающего флиртовать еще и с ним; как прощал Наташу, когда та манипулировала им, в силу привычки, стараясь узнать то, что ей нужно, скрывая за этим беспокойство. Клинт балансировал в кресле, перекинув одну ногу через подлокотник, и Тони кидал на него быстрые недовольные взгляды, которые стрелок успешно игнорировал, закрыв глаза. На его животе стояла кружка, которую он удерживал кончиками пальцев. Наташи не было. Где-то в Венгрии. Ты же знаешь, Капитан, спрашивать Нат бесполезно. Сэм будет через полчаса. Прислал сообщение в общий чат. Брюс сидел в кресле, сложив ладони на коленях, спокойно наблюдая за мечущимся по комнате Тони. - Не удивительно. Ты отстал от жизни. Что именно ты не понимаешь? Кадр со взрывом за его спиной, выведенный голограммой в трехмерную картинку на половину комнаты, выглядел эффектно. - Зачем кому-то понадобился твой реактор? Теперь Тони выглядел по настоящему удивленным. - Боже, Стив. Это же энергия в чистом виде! Запакованная, и перевязанная ленточкой, энергия от Старка. Энергия от Старка. Как очередная ядерная бомба. Можно осветить небольшой город или уничтожить континент. Стив кивнул и сел в кресло. Баки замер у стены молчаливой тенью. - Значит, ждем остальных.