Мечты имеют свойство сбываться

Я улыбнулся. Даже во сне Гермиона, моя милая маленькая девочка, умудрялась выглядеть эмоциональной. Сейчас она выглядела счастливой и умиротворенной, а вот когда я попробовал отойти, она стала злой. Такая колючая магия приволокла меня обратно, что я поразился: как магия может колоть и ласкать одновременно. Причём ласкать и колоть совершенно невинно. Но мне пришлось покорно призвать себе стул и отдать руку племяннице. Та её сразу же ухватила, прижала к щеке и тихо-мирно засопела. Гермиону я любил и обожал. Чисто и всей душой. Никого так не любил раньше. С момента её эффективного появления. Нет, с её рождения. Она поражала воображение своей эмоциональностью и искренней чистой невинностью. И ещё это было прекрасной ширмой. Она была Лестрейндж, и это проскальзывало в чертах обычной девочки. Но всё равно не все это видят. — Рег? — племянница сладко потянулась на койке и зевнула. — Где это мы? — В Мунго, — я улыбнулся. — Ты будешь вставать? — Нет. Я устала. — Ты проспала пять часов! И всё ещё устала? — Ну, может не так, как после выхода из сознания. Но мне о-очень лень вставать, — безмятежно ответила она, прикрывая глаза, как сытая кошка. — А есть ты не хочешь? — поинтересовался я. — Хочу, — она приоткрыла один глаз. — А что, есть? — Конечно, — я помог ей сесть. — Для их нового штатного целителя у них точно найдётся, что поесть. — Штатного целителя? — девочка проследила за моей палочкой. — Так тебя назвал целитель Сметвик, — заметила Иза, садясь рядом со своей хозяйкой. В следующие мгновение нас навестила миловидная медведьма с едой. Глаза девочки вспыхнули голодом. Даже не так. Карие глаза моей любимой Гермионы вспыхнули Голодом! Всепоглощающим, жадным, опасным. Но она умудрилась сдержать этот Голод, пока девушка находилась в комнате, и даже благодарно улыбалась. А затем накинулась на еду, и Голод стал отступать. Перепало и Изабелле, и мне. Я следил за моей красавицей и улыбался. Сейчас она походила на кузину. На тех Блэков из легенд. Хищных, опасных, взрывных, но элегантных, острых на язык и… великолепных. Белла была изящной даже во время боя. Гермиона была великолепной даже в то время, когда шутила. Может, я не понимал некоторые из шуток, но слушая её смех, словно музыку, я и сам заражался хорошим настроением. Еда быстро исчезла, Гермиона поджала под себя ноги и откинулась на спинку койки. Потёк неспешный разговор о том, что произошло в палате Долгопупсов. Я в подробностях рассказал ей всё, что видел. О золотых полупрозрачных крыльях, которые не позволяли приблизиться и нарушить концентрацию; о золотом свечении почерневших глаз; об Изабелле, которая спроецировала изображение Гермионы; о преображении Лестрейндж в Пандору; о том, что произошло после того, как девочка отключилась; о прогнозах целителей; об Алисе с её родней. Мирную беседу прервал Долгопупс-младший. — Гермиона! — он протянул руки к племяннице, глядя на неё как на божество и с таким подобострастным выражением, которое я не видел и у Пожирателей! — Невилл, — расслабленность слетела с Гермионы как шелуха. Её лицо перекосила злость, отрасли клыки, выпустила когти. — Свали, пока я тебя не зарезала! Дай отдохнуть! Очевидно, такая метаморфоза испугала её друга. Он отскочил, тихо пискнув, и скрылся за дверью. Девочка перекинула волосы через плечо, раздражённо дёрнула головой и вернулась в нормальное состояние. — Прости, — виновато улыбнулась она мне. — Да чего уж там. К вспышкам неконтролируемой ярости я привык, — успокоил я своё маленькое чудо. — Тем более ты устала, вытаскивая Алису. Заслуживаешь отдых. Мне…? — Останься, — я не мог сопротивляться просящему взгляду. Остался. — С тобой спокойнее. Я улыбнулся и пригладил слегка растрепанные волосы девочки. Поговорить дальше нам не дали. Вошёл Сметвик, и я сразу заметил, как напряглась Гермиона. — Мисс Лестрей… — но договорить целитель не смог. Он замер, испуганно глядя на малышку. Я отвлёкся от испуганного мужчины и повернулся к источнику страха целителя. Золотой свет, ледяной взгляд, лёгкая улыбка-оскал. Ох. Мне сразу вспомнилась Белла во время рейда или в своих любимых подземельях. — Я… пойду… — Сладости, — Снейп плохо влияет на племянницу. Тон явно подцепила. — Конечно, конечно, — и смылся. Но на столе появились заказанные сладости. — Что это было? — Бесит, — коротко и ёмко. — Бесит? Люди? Или их отношение? — поинтересовался я с улыбкой. Но ответа не последовала. Лишь тяжелый печальный вздох и шорох фантиков. В комнату вошли Северус и Люциус. И тут Гермиона пронзительно взвыла и чуть не набросилась на бедного Малфоя. Мы со Снейпом перехватили взбешенную фурию, а Люца отбросило в стену. — Да что случилось? — зельевар скрипнул зубами, вцепившись в девочку. — Сгинь! — рявкнул я на блондинку с золотом, как назвали Малфоя во Внешнем круге. Блондинка последовала моему совету. — Запах, — выдохнула девочка. Взмах палочки и спокойствие. — От него за милю несёт табаком. Резким, едким и жутко острым. А я не совсем в себе. — Кажется, ты напугала Люциуса, — заметил Снейп. Я кивнул, припомнив лицо давнего друга. — Кикимер, горячего шоколада и два кофе, — приказала Гермиона, садясь обратно. Я вернулся на своё место, а Снейп создал себе новый стул. На столике появились три заказанные кружки. Даже ушей не мелькнуло. Вообще, новый Кикимер нравился мне гораздо больше, чем старый. — Я и в самом деле могла прибить его за этот запах. Наверное, любого бы прибила. Почти. — А Долгопупс тебе чем не угодил? — выгнул брови Снейп. — До сих пор заикается. — Фактом своего существованием. И моего происхождения, — я тепло улыбнулся на ворчание своей девочки. — Не думаю, что ты так много изменишься, став дочерью Пожирателей, — покачал головой Северус. — Не просто Пожирателей, — Гермиона тяжело посмотрела на нас. — Будто вы не слышали все эти идиотские слухи о родителях. Я почувствовал злую горечь на кончике языка. Нахмурился и сжал плечо девочки. Это явно были её эмоции. Такие яркие и чёткие только у неё. — Скоро мы сможем это изменить, — я старался говорить уверенно. Старался уверить в первую очередь себя, что я уверен. — Сможем. Если нас не прибьют до этого. — Что за пессимистичное настроение? — поморщился зельевар. — Съешь шоколадку и улыбнись. Пока я сидел и удивлялся поведению Северуса, Гермиона улыбнулась и взяла шоколадный котелок. — Так-то лучше. Регулус, тебе не говорили, что держать рот открытым слишком долго это опасно? — хмыкнул Снейп. Грейнджер, или Лестрейндж, рассмеялась, задрав голову. Совсем как Белла. — Я влияю на окружающих меня людей, Реги! Должен был уже заметить! — лицо девочки разгладилось, она легко толкнула меня в плечо, а уголки губ поползли вверх. — Так-то лучше, — я моргнул. Снейп улыбнулся. Снейп. Улыбнулся! Снейп! — Реги, — ласково сказала девочка, привлекая к себе внимание. — Я могу научить улыбаться и пень. А это всего лишь Мастер. — Всего лишь Мастер? — хмыкнул я. — Всего лишь, Снейп. А говорят, что ты наводишь ужас на весь Хогвартс. — Его репутации не повредила даже игра в снежки, — абсолютно серьёзно заметила Гермиона, не переставая улыбаться. — Да? Он умеет? — Руками? Нет, брезгует. А вот палочкой легко. — Ничего, что я всё ещё тут? — прошипел Северус. — Мастер, — как-то наиграно жалобно протянула его Ученица. — Вашей репутации ни-че-го не угрожает. Лорд Блэк не тот человек, который будет опускать Наставника своей воспитанницы. Я рассмеялся. Моя девочка играла не только роль, но и эмоциями окружающих. Этот жалобный тон вызывал острое желание умерить свой пыл, наивная улыбка заставляла поверить, но смешинки в глазах уверенно заставляли вспомнить, что это всего лишь постановка. Насмешливая постановка. Снейп кивнул. Не сказать, чтобы он был сильно зол или раздражен. Скорее доволен. — Неплохо. Почему ты в Гриффиндоре? — Чтобы Слизерин умылся кровавыми слезами со всей этой слепотой по отношению к грязнокровкам. — О, эта Блэковская мстительность! И Лестрейнджево злорадство! — А ты сомневался, что я дочь своих родителей? — рассмеялась Гермиона, а затем оскалилась. Совсем как скалилась Белла. А блеск глаз совсем как у Руди, такой же холодный, величественный и уверенный. И такой же величественный вид, как у Рабаса. Она так походила на своих родителей. Она действительно была их дочерью.

***

— Целитель Сметвик, ну пожа-алуйста, — протянула Солнышко на следующий день, строя несчастное личико. — Я всё ещё не пришла в норму. Но и сидеть в четырёх стенах в не могу! Но Лорд Блэк проследит за мной! Правда? — Прослежу, чтобы она не колдовала, — а что я ещё мог сказать? Но я сдержу её от необдуманных поступков. — Хорошо, но сегодня понедельник, — напомнил целитель. — Я уже пропустила первую пару, — заметила она, поглаживая фамильяра. — А на уроках мне придётся колдовать! Я беззвучно усмехнулся. Гермиона уже уговорила его, но Сметвик продолжал бурчать. Просто чтобы очистить свою совесть. И через несколько минут довольная Грейнджер-Лестрейндж, вцепившись в мою руку, появилась в холле дом на Гриммо 12. — Прогуляемся в магловский мир? — спросила девочка сразу после выхода из воронки трансгрессии. — Куда? — я покосился на девочку, а затем на портрет матери. Та почти перешла в состояние берсерка. — В какой-нибудь парк аттракционов или что-то в этом роде, — пожала плечами, а затем посмотрела на меня так… так… что бы она сейчас не сказала, я соглашусь. Уверен. — Хотя бы раз в жизни. Эти маглы, Грейнджеры, ни разу не водили меня развлекаться. Ну, Пушистик. — Хорошо, Солнышко. Поедем, — кивнул я, тяжело вздохнув. — Поедем? — с интересом поинтересовалась она. — На чём? — На отцовской машине, — отмахнулся я. — Надо переодеться перед выходом в магловский мир. — А ты уже был там? — я кивнул. — А как четырёх чистокровных снобов занесло к бедным маглам? — Не четырёх, а трёх, — машинально откликнулся я, косясь на мать. А ведь она не в курсе. Похоже, ненадолго. — Барти Крауч? — с сомнением посмотрела девочка. — Нет, Тони. — Да? Круто, — Солнышко пристала на носочки, провела рукой по волосах. — Пушистик. А затем улетела вверх по лестнице, лучась счастьем, а я отправился к себе. Приказа Кикимеру я не отдавал, после встречи с Гермионой домовик стал тихим, сообразительным и даже гордым существом. С ним даже можно было спокойно поговорить. Так вот, приказа я не отдавал, но брюки, рубашка, темно синий свитер и осеннее пальто уже лежали на кровати. Всё магловское. Ещё несколько секунд я раздумывал над своими же волосами и решил, что ничего не буду делать. Солнышко уже ждала меня. Точнее, вертелась перед портретом матери. Тоже по-магловски одетая: джинсы, солнечный свитер, кроссовки, на поясе завязана курточка. В волосы заплетена чёрная лента. — Красавица, — улыбнулся я. — Зеркало чу-уть чуть выше. У тебя в комнате. — Зеркало заявило, чтобы я перестала вертеться во всех своих ипостасях и валила вниз, — лучезарно улыбнулась Грейнджер. — В тебе горит что-то? — поинтересовалась матушка. — А по-вашему, меня Солнышком называет половина аристократичного населения Британии просто так? — наигранно удивилась Гермиона. — Мы идём? — Едем, — кивнул я, скрывая ухмылочку. — А ты покажешь на чём? — Нет. Закрывай глаза и ступай вниз. — Ага. Только учти, если я умру, споткнувшись, оплачивать мои похороны и лечение моих якорей будешь ты, — а затем послушно прикрыла глаза. Я тихо хихикнул. Она такая доверчивая, но я прекрасно помнил лицо Малфоя, когда он спешно покидал покои моей радости. И эта радость уверенно шагнула в мою сторону, удивив меня. — Похоже, оплачивать ничего не надо. Ты прекрасно обходишься без зрения, — я ласково улыбнулся. Девочка нахмурилась. — Не шути так, прошу. А уверена я, потому что у меня есть превосходный слух, нюх и прочее. И тут прямо. А с лестницы я навернусь, точно тебе говорю. Пошли быстрее, мне не совсем уютно с закрытыми глазами. Я приобнял девочку за плечи и поднял глаза на матушку. Она молчала. Я, в общем, поэтому и посмотрел на неё. При жизни она ненавидела любое упоминание о страсти отца. И дяди в придачу. — Идите уже, маглолюбцы, — отмахнулся портрет, но без привычной злобы. — Это всего лишь средство передвижения, — привычно ответил я. Этой фразой обычно отвечал отец. Иногда дядя. Сириус, подцепивший от отца страсть к всему, что быстро передвигается по дорогам, яростно бросался защищать своё творение. Я вот тоже понемногу заразился, но не до такой же степени. — Реги, — жалобно протянула Гермиона, нашарив рукой рукав пальто, и подергала её. — Уже идём. Мы направились вниз, в гараж. Открывая дверь, меня затопило неожиданное чувство. Я хотел похвастаться машиной отца, умением ориентироваться в родном для неё мире маглов. Очень хотел похвастаться. Перед этой необычной девочкой. Тем более, что машина вновь изменила свой вид. — Можешь открывать глаза. Солнышко открыло глаза, а через секунду открыло и рот. И кажется перестала дышать. Ну, да. Блестящий чёрный джип выглядел удивительно. — Нравится? — в гараже был всего один портрет. Отца. — Чувствуешь? — одновременно с ним спросил дядя Сигнус. — Да-а-а, — Гермиона помотала головой из стороны в сторону. — На оба вопроса. А затем подошла к джипу, положила голову на капот, погладила блестящий металл и что-то прошептала, но ласковые нотки были явственно слышны даже мне. Я хотел подойти, но вместо этого отпрыгнул назад, выхватив палочку. — Добрый день, Бордо, — в отличие от меня Гермиона и не подумала как-то напрягаться при виде акулы на четырёх ногах чуть ниже её самой. — Получилось! У тебя получилось, девочка! — радости Сигнуса не было предела. — Конечно у меня получилось, — Солнышко погладила плоскую морду этого чуда. — Реги, успокойся. Твоя агрессия пугает бедняжку Бордо. — Б-бедняжку Б-бордо? — с лёгкой нервозностью спросил я. — М-да. Кто ещё тут бедняжка, — протянул отец. — Гермиона, дорогая, не могла бы ты привести в порядок моего сына? Я бы и рад сам, но не могу. — По техническим причинам, — хихикнула девочка, оборачиваясь ко мне. — Иди сюда. — Я… — Бордо тебя не тронет. Это же ваша машина. Точнее артефакт с душой Бордо, который косит под джип. Иди, не бойся. Ты же уже катался на нем, а значит, знаком. Заочно. Теперь познакомься очно. Да не кусается он, Регулус, не ку-са-ет-ся. Я осторожно подошёл к этому чуду, опасливо поглядывая на акулу, а по словам племянницы машину Бордо. Очевидно, девочке это надоело, и она решила взять всё в свои руки. А точнее, взяла меня за руку и положила её на плоскую морду. — Погладь, — я машинально подчинился. Дальше меня оставили сторожить машину (или её сторожить меня), а Солнышко приклеилась с расспросами к своим дедушкам. — Это магия Души? — Да, — оба так и лучились самодовольством. — Она запрещена? — С 1968. — Бордо был вселен раньше? А почему запретили? — Потому что это очень сложная магия. Один неверный шаг и вместо верного артефакта у нас выходит неконтролируемая тварь. — Вообще-то контролируемая. — Ну, тебе вообще проще контролировать душу, тем более звериную. У большинства обывателей таких талантов нет. — Так большинство обывателей и не будет заниматься ничем подобным. — Но результат-то может сбежать. И что делать тем, кто попался на его пути? — Делать ноги. Да, об этом я как-то не подумала. Но неужели нельзя выдавать лицензию… — Обучение долгое, сложное и требует денег… — Проще запретить, чем обучить компетентных людей? — жалобно спросила девочка. — Да. — Но это же не поможет от самой страшной силы! От идиотов! Им-то как раз запреты до одного места. А потом спрашивают, почему магическая Британия не развивается?! Спор длился недолго. Закончилось всё тем, что дядя отправил её устраивать разборки в Министерство. Глупость, ясное дело, но хоть официальную версию узнаешь. И реальную, возможно. Но вместо министерства мы поехали отдыхать. Маленькие кафешки, аттракционы, мороженое, кино. А ещё её смех. Он не переливался, не звенел. Он был безмятежным, мягким, живым. Я тону в этих звуках. Могу часами смотреть на улыбку, искорки в глазах. Я помню, на пятом курсе влюбился без памяти в одну пуффендуйку. Барти говорил, я выглядел зачарованным, а мне было всё равно. Я был счастлив от одного факта, что моё сокровище есть. Вот и сейчас. Я будто зачарованный жил только ради Гермионы. Впервые за десять лет мне стало не всё равно. Я неожиданно вспомнил, что у меня есть родственники, друзья, что есть обязанности перед родом. Жизнь неожиданно взорвалась красками, оказалось, не всё так плохо, как я думал. Ураган событий закружил меня. Встречи, бумаги, переговоры, торги. А между ними — письма. Листы пергамента, пропитанные любовью, искренностью, заботой, доверием. Гермиона хлопотала обо мне не меньше, чем я о ней. Чего только стоит Нарцисса. Ответом с моей стороны было официальное опекунство. Пришлось похлопотать о нём, но оно того стоило. А то, как отреагировала Гермиона… я мог выдохнуть спокойно и чуть притормозить. И сейчас я прекрасно понимал, что люблю эту девочку, как родную дочь. Даже больше. Намного больше. Может, со временем моя любовь остынет, но сейчас я готов на всё. Ведь она жива. Светится жизнью. Это не сон. Просто не может быть сон. Ведь я живу. Живу, как будто молод. Только-только закончил школу, следующим утром Барти предложит съездить куда-нибудь, Антонин рассмеётся, но идею одобрит, а Рабастан деловито спросит: что мы думаем насчёт Рождества на очередном краю света. Я на мгновение прикрыл глаза и почти ощутил полупьяную атмосферу, полумрак гостиной, смех и тепло. Но всего лишь мгновение. Такое желанное, но мимолетное. Я едва сдержался, чтобы не застонать в голос. — Рег, дорога, — голос Гермионы вернул меня к реальности. — Спасибо, — я вздохнул и обратил внимание на дорогу. А затем решил, что ехать молча уже не могу. — Ты говорила, что тебе неуютно с закрытыми глазами, но прекрасно обходишься без них. Почему? — Ну. Понимаешь, — она вздохнула. — мне страшно. Пожалуй, нужно кое-что рассказать. Это было летом, было удивительно жарко. Я с миссис Грейнджер шли… уже не помню куда, оно и не важно. Шла я с непокрытой головой. Солнечный удар или что-то в этом роде, я точно не знаю. Но в обморок так и не упала. Я сначала не поняла, что случилось. Мы переходили дорогу, а перед глазами заплясали какие-то фиолетовые круги. Вцепилась миссис Грейнджер в руку, попросилась в тень. Она увидела, что я очень бледная и испуганная, помогла дойти до ближайшей скамейки. К тому моменту я уже ничего не видела. Это продолжалось всего несколько минут, стоило оказаться в тени, как всё начало проходить. Но испугалась я тогда очень, очень сильно. Осознавать, что глаза открыты, но ничего не видеть… следующей же ночью я проснулась, открыла глаза и ничего не увидела. Завертела головой и, слава Мерлину, увидела полоску света под дверью. Паника потихоньку начала отпускать, глаза привыкать к темноте, но… я смогла справиться с этим. Закрывать глаза, завязывать их для игр, оставаться в темноте, но страх остаться слепой… он остался. Девочка замолчала, я тоже молчал. А что тут скажешь? Что всё хорошо? Что этого больше не повторится? Что она никогда не ослепнет? Нет, эти глупости ей не нужны. Она смогла справиться сама, в одиночку. Почти. Не знаю как, но смогла. А я вдруг подумал, как она доверяет мне. Сначала закрыть глаза, потом рассказать почему боится. — Я боюсь огня, — Блэки никогда не были неблагодарными. Я не являюсь исключением из этого правила. На откровенность можно ответить только откровенностью. — Что? — Я очень боюсь открытого огня. В детстве случайно обжегся о камин. Сильно. Мне так и не удалось избавиться от этого страха. Помню, что всегда садился от камина не меньше, чем на расстоянии вытянутой руки. А когда Сириус раздобыл зажигалку… быстро ретировался. Самые сложные заклинание для меня — огненные.

***

— Остановись, — эта просьба прозвучало так неожиданно и резко, что я действительно остановился. А затем в недоумении повернулся к племяннице. Слава Мерлину, она не стала мучить меня. — Зайдём в книжный? — Что? Сейчас? — если бы это был кто-то другой, я много чего ещё сказал, но вид смущённой Гермионы меня разжалобил. Только и смог спросить: — Почему? — Меня тянет именно в этот магазинчик. Прости, но я правда не понимаю, почему мне приспичило… просто предчувствие… — Ничего. Пойдём, — я окончательно растаял. Мы зашли внутрь сиротливого магазинчика. Что он тут делает? Немолодая продавщица тут же обратилась к нам. — Я могу вам чем-то помочь? — судя по радостному тону, покупатели сюда ходят редко. — Нет, спасибо, — вежливо улыбнулась Солнышко, но я-то видел, что она беспокоится. — Я… мы сами выберем. Знаете, очень интересно почитать то, что приглянулось случайно. Женщина покивала, а Грейнджер отправилась вдоль книжных полок. Она задумчиво вчитывалась в названия, касалась кончиками пальцев корешков, что-то брала и листала страницы, подносила их к лицу. — Что ты делаешь? — не удержался я. Да и неизвестной даме было интересно. — Знакомлюсь с книгами… — мне это ничего не сказало, и девочка продолжила. — Смотрю, нет, осязаю, как воспринимается обложка, страницы, смотрю на буквы, как они читаются. И конечно же запах, это тоже очень важно. Если все эти факторы меня удовлетворяют, то книга полностью мне подходит, а значит, станет любимой. Говорила она совершенно серьёзно, а сейчас крутила в руках безымянную не то книгу, не то толстую тетрадь в медово-коричневой обложке. Что-то смутно знакомое. Где я мог её видеть? Тем временем Солнышко открыло книгу и замерла. — Эту, — неожиданно хриплым голосом оповестила нас моя племянница. — А что это? — я подошёл к девочке и заглянул в книгу. Улыбка слегка увяла. Всегда найдется женская рука, чтобы она, прохладна и легка, жалея и немножечко любя, как брата, успокоила тебя. * Дальше я читать не стал, с трудом оторвав взгляд. Я знал эти строки, знал человека, чьей рукой были выведены русские буквы, знал человека, кто знал их наизусть, любил пропевать. — Берём, — сухо кивнул я, выкладывая на прилавок нужную сумму. Не важно, как сюда попала это тетрадь. Важно, что она попала в нужные руки. — Ты знаешь, кто автор? — спросила Гермиона, когда мы отправились дальше. — Мне показалось, ты узнал её. — Узнал, — я бросил быстрый взгляд на рассеянную девочку. Она имеет право знать. Если бы не её предчувствие, то… — Это тетрадь Антонина Долохова. — Что? — тихий вопрос, насквозь пропитанный… испугом? Нет. Скорее несчастьем. Не знаю. — В эту тетрадь Тони записывал любимые стихи своей родины. Она связана протеевыми чарами с ещё одной. Тетрадью Серджио. Но чары работают не постоянно, нужно что-то сделать. Не знаю что. Тони говорил, что у него с братом есть только одна схожесть. Любовь к поэзии. Один из них мог найти новое понравившиеся стихотворение и записать его. А другой прочтёт, даже если будет на другом конце света. Оба не расставались со своей половиной и могли переписываться, если это нужно. Позже Рабастан взял эту идею на заметку и создал браслеты для себя, брата и Беллы. Тоже чтобы общаться. Ошеломленная Гермиона сидела, смотрела прямо перед собой и прижимала к груди тетрадку. Что-то было в её взгляде такое… печальное и в тоже время благодарное. В них можно утонуть, а от эмоционального фона — захлебнуться. Никогда ещё рядом с девочкой не было так тоскливо и опустощающе. Нет, как всегда были и другие эмоции. Только на фоне, тускло и вяло. — Всё будет хорошо. Теперь, когда появилась ты, всё будет хорошо. Они вернутся, — заявил я, с удивлением обнаружив, что полностью верю. — Будет, — тихо откликнулась Грейнджер. — Всё будет. Потому что должно же когда-то быть.