Тихий камень

      Я снова хочу закрыть глаза и сконцентрироваться на пути, но в этот раз не могу. Не могу этого сделать, так как боюсь, что видимые яркие образы вновь исчезнут. Мне даже лишний раз моргнуть страшно. Парень куда-то меня ведёт, а я и не сопротивляюсь. Просто иду за ним. Голова плохо соображает, потому что мысли сосредоточены на наших переплетённых пальцах. Они словно синапсы, которые передают электрические импульсы друг другу, в надежде донести недостающую информацию.       Ещё в вагоне, глядя на него, я пытался разобраться, почему перед глазами вырисовывается не только парень, но и его одежда, вещи… Но когда он дотронулся до моей ладони, до меня дошло: я вижу всё, что касается его кожи. Моя рука в его руке выглядит так же четко, но изображение постепенно цветной рябью растворяется, удаляясь от места соприкосновения.       Он внезапно останавливается, и я от неожиданности врезаюсь ему в спину. Трость выскальзывает из руки и звонко падает вниз. Присев на корточки, вожу руками по грязному полу, но тщетно: не могу её нащупать, а то, что перед глазами мелькает парень, ещё больше сбивает с толку и отвлекает от поиска, акцентируя внимание на нём. Он тоже присаживается, протягивает руку слева от меня, и в ней появляется моя трость. Ну прям магия какая-то! Он подносит её, но, когда я беру, не отпускает и смотрит пристально мне в глаза. Люди вокруг топчутся, врезаются, матерятся, но его цепкий взгляд не даёт мне шанса на то, чтобы отвлечься и отвести свой. Парень освобождает вмиг исчезнувшую трость и сразу же хватает мою свободную руку… резко прижав её, и без того уже пыльную, обратно к полу! Бормочет невнятное: «Прости…» — и, придерживая её сверху своей ладонью, опускает веки, а спустя пару секунд уголки его губ приподнимаются в блаженной улыбке.       — Звуки шагов и… мой голос, — слышу в ответ на моё слегка возмущённое дёрганье. Вот это дела…       Боясь помешать его нирване, я не шевелюсь и продолжаю всё изучать глазами, пытаясь сфокусировать зрение на определённых чертах и деталях. Растрёпанные волосы, что слегка прикрывают его веки, такие же чёрные, как мамина тушь, которой я как-то в детстве измазал обои в комнате, пытаясь хоть что-то нарисовать, после чего получил нагоняй, набор красок и свой первый абонемент во Дворец творчества. Тогда я только-только вернулся домой после внезапного открытия, что иногда могу видеть цвета. Не найдя ни фломастеры, ни краски, я не мог придумать ничего лучше, как взять мамину косметику с трюмо и, пока яркие лучи пробивались сквозь окна и рисовали солнечные зайчики на бездушных белых обоях, поэкспериментировать. До теней и помады я тогда, благо, добраться не успел.       Но сейчас я вижу все оттенки так ярко, как никогда, и не могу ими напиться. Именно напиться, так как до сегодняшнего дня будто жил в пустыне и ощущал постоянную жажду цвета.       Наконец парень открывает глаза. Они слегка дрожат. Я замечаю в них чей-то расплывчатый образ, лишь мутные очертания: по-видимому, моё отражение. До меня стала доходить причина нашего удивительного феномена, в котором мы словно взаимные проводники в недоступный до этой встречи мир. Кем мы ещё можем быть друг другу, как не соулмейтами? Чёртова инвалидность и есть наша метка, а то, что сейчас происходит, — тому доказательство. Он слышит только меня, я вижу только его, мы можем беспрепятственно общаться, а побочные эффекты нам в этом ещё больше помогают. Прекрасно. Нет, на самом деле это прекрасно!       Я расслабляю свою руку и больше не пытаюсь убрать с пола. Пусть. Пусть слушает, я его понимаю. Но я тоже хочу большего и ещё воспользуюсь своей возможностью. А пока…       — Пойдём? — спрашиваю его спустя пару минут. В ответ мне одобрительно кивают и тянут за руку наверх, вставая.       Спустя минуту мы уже поднимаемся на эскалаторе. Парень стоит на одну ступеньку выше, повернувшись ко мне лицом. Моя трость упирается рядом с его ногой. Правая рука у него в кармане, а пальцы левой танцуют чечетку на поручне, волнами передавая мне пульсирующее изображение. С непривычки от увиденного кружится голова. Я облокачиваюсь на трость и закрываю глаза. Моё плечо сразу же аккуратно сжимают пальцы, а у левого виска чувствуется тёплое дыхание:       — Всё хорошо? — его почти монотонная интонация не позволяет сразу же разобрать, спрашивает он или утверждает. Но в любом случае слышать заботливые слова приятно.        — Да, — отвечаю или поддерживаю я и, поднимая голову кверху, снова заглядываю в его глаза. Они синие, как горные васильки, которые я засушил в одной-единственной книге с обычным мелким шрифтом. В ней у меня хранится целый гербарий, словно заменяя закладки. Я его собирал, принося различные цветы из наших с родителями походов на природу. А книгу выбрал из-за того, что на ней было большими красными буквами написано «МЫ» и я смог с помощью фонарика это прочитать. Глупо, конечно. Но потом я узнал, что автор произведения Евгений Замятин, и попросил родителей найти её в аудиоварианте. Когда прослушал, то не пожалел о своём выборе.       Окунувшись в воспоминания, я не сразу соображаю, что уже долго пялюсь на парня. Вот ведь знаю, что это обычно людей смущает, но как тут устоять? Надеюсь, он это понимает, ведь тоже всё время разглядывает меня. О чём думает?       Моя трость постепенно опускается вниз со ступенькой. Парень вновь хватает меня за руку, уже не спрашивая. Да я и не против. Пофиг, что подумают другие. Сейчас это не главное. Мы проходим через притормаживающие турникеты и выходим на улицу. Чувствую, как тёплые майские лучи солнца быстро припекают голову. Говорят, летом у меня всегда появляется ещё больше веснушек на лице. Надеюсь, теперь я смогу посмотреть, что это вообще такое. Правда, думать об этом как-то неловко, но, судя по тому, как парень крепко держит меня, ему всё достаточно ловко. Он тянет меня куда-то в тень. Наверное, мы идём под кронами деревьев. Вокруг слышна какофония из звуков машин и голосов людей, которая сопровождает негромкую игру на гитаре уличного музыканта. Жаль, что парень не слышит её: очень красивая мелодия. Но будет очень странно подойти и дотронуться до чужого музыкального инструмента.       — Как тебя зовут? — решаюсь спросить.       — Лавочка, — слышу в ответ.       — Тебя зовут Лавочка? — искренне удивляюсь.       — Нет, — с усмешкой отвечает он. — Здесь лавочка. Садись, — кивает налево и дотрагивается до неё. Она тут же появляется в моём поле зрения, и сердце восторженно стучит. Как к такому можно привыкнуть? Он садится, я справа от него. Наши руки лежат рядом, слегка соприкасаясь мизинцами. — Роман. Рома, — почти своевременно отвечает парень, тыча себе в грудь указательным пальцем. — А ты?..       Он говорит короткими фразами. Наверное, ему так же трудно сейчас произносить слова, как и мне фокусировать зрение, а понимать чужую речь ещё сложнее, как и мне анализировать, что именно я вижу. Надо стараться не разглагольствовать…       — Илья. Но обычно все меня зовут Рыжик. — Наконец сложив трость, я оставляю её лежать у себя на коленях.       — А как тебе нравится? — прищурив глаза, не сразу говорит Рома.       — Без разницы, — пожимаю плечами. Откидываю со лба влажные из-за жары волосы назад, расчесав их пальцами. Взгляд снова падает на лавочку. Она видна со всеми трещинами, бугорками и облупленной местами краской. А вот и гвоздь.       — Я люблю торт «Рыжик», — безэмоционально произносит Рома, словно робот.       — Ну… Тогда решено, — говорю, почти смеясь. Илья — будто уже не моё имя. Хорошо, что Рома любит тёзку-торт.       — Рыжик… Ры-ы-ыжик, — то низким, то высоким голосом доносится до моего левого уха.       — Что? — тихо спрашиваю и снова поворачиваюсь к нему, отрывая липкий взгляд от лавочки.       — Прости. Слушаю свой голос. Странно всё это, да? — Речь звучит медленно, будто он смакует каждое слово.       — Очень, — соглашаюсь. В голове целый ком вопросов, но изо рта вылетает не самый тактичный: — А зачем тебе наушники?       Он достает из кармана что-то странное.       — Сам не знаю. — Протягивает мне.       Я чуть наклоняюсь и всматриваюсь в предмет, слегка погладив пальцами. Им оказывается вполне себе натуральный камень, отшлифованный морем. Галька, одним словом. Только с наушниками.       — Э-э-э…       — Познаю дзен, слушаю тишину… — поясняет он опять с необъяснимой интонацией и нечитаемым выражением лица, но я предполагаю, что имеется в виду ирония. У него вообще очень выразительное лицо, знать бы только, что порой означает очередная гримаса. — Так ближе к музыке, — говорит уже более серьёзно. Значит ли это, что он раньше слышал музыку?       — А… а когда ты потерял слух? — ну не могу я не спросить.       Он кладёт камень обратно в карман, подносит руку к подбородку и устремляет взгляд вверх:       — В первом классе. Видимо, с тех пор, как ты родился.       Значит, он не сразу появился на свет глухим. Думаю, что из-за вновь услышанных звуков он сейчас испытывает примерно то самое чувство, когда очень давно не видишься с близким человеком и уже потерял надежду на встречу, а спустя много-много лет случайно с ним сталкиваешься.       — А ты давно не видишь? — прилетает в ответку мне.       — С рождения. Я вижу, но… Точнее… Да, можно сказать, что нет, — бормочу я, искоса вглядываясь в его рубашку: зелёные пуговицы еле-еле видны на фоне черной ткани, но я для себя отмечаю, какое красивое, оказывается, сочетание.       — Прости, я не уловил про «да» и «нет»…       — Потом расскажу, — тереблю сложенную трость. — Послушай, мне надо сегодня обязательно добраться до места, куда я ехал.       Он снова поднимает взгляд вверх. Переваривает сказанное?       — Хорошо, — кивает мне Рома. — Я провожу. Обменяемся номерами? У тебя есть?       — Да… — подтверждаю я и достаю свой смартфон. Наши мизинцы только сейчас оторвались друг от друга, и лавочка исчезла. Голосовым набором я сохраняю его номер, он записывает мой. — Лучше звонить, а то порой печатает не совсем то, что я диктую.        — Понял. Лучше звонить, — улыбается и подмигивает. Сейчас он себя не слышит и говорит ещё более монотонно. Наверное, он отошел от шока, и ему уже неловко лишний раз дотрагиваться до меня. — Давай доедем на автобусе?       — Давай. Я тоже не хочу в метро. Там…       — Многолюдно.       — Да.       Дойдя до остановки и дождавшись автобус, мы заходим и усаживаемся на задние места. Он у окна, я как всегда справа.       — Слушай, у меня есть одна мысль… — вдруг догадываюсь я. Автобус начинает движение.       Достаю свой плеер и включаю его. Надеюсь, что задумка сработает. Я вставляю один наушник в левое ухо, второй протягиваю своему роботу. Он смотрит на меня с выпученными глазами и приподнятыми бровями. Видимо, догадывается, что я хочу сделать. Взяв наушник дрожащими кончиками пальцев, подносит к правому уху.       Я нажимаю на плей…