Тихий камень

      После того, как я потерял слух, самым сложным было смириться с мыслью, что я больше никогда не услышу музыку. Никогда не узнаю новых мелодий, новых песен, ничего. Думал, что мне теперь вечность пребывать в полнейшей тишине, наблюдая за млеющими лицами.       Я так рад, что ошибался.       Рыжик отдаёт мне один наушник, и теперь я готовлюсь к… Не знаю, к чему. Боюсь, моё сердце скоро выпрыгнет из глотки, а тело трясёт так, будто его окатило ледяной водой, которая каплями постепенно стекает с волос, струйками вызывая мурашки. Они снова набежали благодаря Рыжику. Как часто это будет происходить?       Вот и звучит начало мелодии…       Она начинается медленно, как бы аккуратно постукивая меня сзади по плечу и тихо приветствуя. Будто знает, что меня легко сейчас напугать. Потихоньку пытается войти в доверие, позволяя к себе привыкнуть, насколько это представляется мне сейчас возможным. Не привыкну… никогда. Гляжу на Рыжика — он не смотрит на меня, слегка отвернул от меня голову: видимо, не хочет смущать. И правильно, потому что от того, что я продолжаю слушать, у меня заслезились глаза. Позорище сентиментальное. Вытираю их тыльной стороной ладони и вдруг замечаю перед собой чужую руку. Она протягивает ко второму уху ещё один наушник. Я полностью погружаюсь в мелодичный вихрь музыкальных инструментов, название которых мне сейчас уже не вспомнить. Да это и неважно. Рыжик снова отворачивается, но я успеваю заметить на его лице лёгкую улыбку. Музыка увеличивает темп и играет громче. Она словно гладит меня по голове, щекам, шее, одновременно набивая такт, вторя биению сердца. Похоже, будто из меня вынимают все эмоции и их гоняет ветер из лёгких наружу, туда и обратно, не давая размеренно дышать. Не получается разжать кулаки — короткие ногти впиваются, но эта незначительная боль немного отрезвляет. Хотя зачем? Такое опьянение мне по душе. Кружит голову — закрываю глаза. Картинки из детства всплывают в памяти: я синхронно танцую с ребятами, чувствуя каждое их движение и мгновение мелодии, и вот её вихрь подхватывает нас — теперь мы одно целое. Открыв глаза, я, наконец, расслабляю кулаки, уже потихоньку тарабаня в такт пальцами по коленкам. Поворачиваю голову в сторону окна и будто вижу клип, который написали специально для меня: мелькают деревья, вальсируя ветвями; водная гладь реки под мостом дрожит, переливаясь отблесками света; среди перистых облаков проглядывается весеннее солнце, играя лучами…       Музыка прекрасна. Она делает всё вокруг прекрасным.       На смену одному произведению Рыжик включает следующее. Среди них есть со словами и без, понятные и нет — но все безусловно красивые… Я не могу наслушаться. Хочу вот так ехать и ехать, не останавливаясь. Мне уже перед ним неудобно, но я не могу вынуть наушники. Невыносимо думать о том, что я снова могу потерять возможность слышать, поэтому ловлю момент. Без своего рыжего чуда у меня нет шансов на столь ценное удовольствие.       Рыжик — вообще подарок судьбы. Не оставалось надежды, что встреча с соулмейтом в принципе возможна для меня. Я смирился. Люди спокойно живут и без них, не зная, каково это — общаться с родной душой. Причём ей может быть человек любого пола и возраста, из любой точки планеты: ты можешь быть дряхлым стариком на смертном одре, а твой соулмейт только-только родится; ты можешь работать главным хирургом, а твой соулмейт — маньяк-убийца…       — Рома?..       — Да? — внезапно выныриваю из своих раздумий, когда наушники медленно вытаскиваются чужими пальцами из моих ушей. Я и не заметил, как мы уже приехали.       — Прости, но нам пора выходить. — Он снова смотрит на меня своими огромными глазами, будто пытается найти что-то в моих, но не находит, и вот этот выжидающий взгляд немного пугает, потому что я не знаю, что же ему предложить.       Киваю в ответ. Я не слышу себя с момента, как наши мизинцы перестали соприкасаться на лавочке. После того, как я вновь почувствовал свой голос, уже не хочется говорить словно в пустоту, в вакуум, который не сможет передать мне его звук. Но сейчас осознаю, как беспардонно вёл себя там, в метро. Мы с Рыжиком только познакомились, а я уже влезаю в его зону комфорта со своими эгоистичными желаниями, хватая за руку. Я не должен пользоваться им тогда, когда мне заблагорассудится.       Он мягко улыбается, поднимается и с уже закрытыми глазами направляется к выходу. А я, как верный пёс, следую за ним.       Выйдя из автобуса, я сразу чувствую, как со всех сторон меня окутывает майский жар. Мы идём по тротуару, рядом с ограждением, в сторону входа на территорию Дворца Творчества — невысокого, но широкого трёхэтажного здания, недалеко от которого сквозь кусты с едва распустившимися листочками замечаю довольно большой памятник в виде трёх пионеров: один держит флаг, перекинув через плечо; у второго висит на ремне барабан, а в руках барабанные палочки; третий будто играет на духовой трубе по типу горна. Точно, остановка называется «Дворец пионеров» — так высветилось на электронном табло в автобусе. И здание такое, совковое… Интересно, что Рыжик там вообще делать собирается? Я ведь так и не спросил…       — Рома? — слышу знакомый бархатный голос и вновь выныриваю из своих размышлений. Пора завязывать с уходом в себя!       — М-м-м? — поворачиваюсь к Рыжику. Передо мной снова два мутно-зелёных блюдца.       — Если хочешь… можешь ухватиться за мой локоть. Ты же себя не слышишь.       Я аж слюной подавился. Какой он проницательный… Рыжик хихикает и хлопает меня по спине. Как я давно не слышал смех, боже. Откашлявшись, стараюсь спросить как можно чётче:       — Ты правда не против?       — Да. Не переживай, — отвечает спокойно и вновь закрывает глаза. — Сейчас нам налево. Слева же вход? Я плохо помню дорогу от остановки. — Удивляюсь, как он вообще так хорошо ориентируется?       Киваю и аккуратно дотрагиваюсь правой рукой до поверхности его кожи под коротким рукавом. Пальцы снова вспотели. Ох… Ну прости меня, Рыжик, за них. Сегодня я только и делаю, что волнуюсь.       Зато замечаю, что у меня уже лучше получается анализировать речь, даже длинные фразы. Наверное, благодаря прослушанным песням и попыткам уловить их суть. Как жаль, что не смогу слушать их в отсутствие Рыжика. Хотя…       — Рыжик?.. — нерешительно спрашиваю, когда мы заворачиваем в сторону здания. Ну, я думаю, что нерешительно, с интонацией-то наверняка пока проблемы остались…       — Да? — интересуется, а голос такой… ласковый, что ли. Солнечные лучи делают рыжие волосы ещё более яркими. Мы медленным шагом идём мимо памятника. Даже не знаю, кто именно из нас кого ведёт. По идее, должен я, но Рыжик так уверенно держит путь, что я просто расслабился и плыву за ним по инерции.       — А ты поёшь? — Удивлять людей — мой конёк!       — Нет, — усмехается. — В музыке мой максимум — корявая игра на пианино.       — У тебя есть пианино? — в итоге удивляюсь сам.       — Здесь есть, — махнул головой в сторону здания. — Правда, расстроенное слегка.       — Я не очень понимаю, что это значит… — бубню себе под нос, почёсывая голову. Понимаю, конечно, но представить пока не могу. Теперь у меня есть все шансы это исправить. Останавливаюсь и торможу Рыжика, решаясь предложить свой коварный план: — Есть одна идея. Вдруг сработает.       — Какая? — всё так же спокойно. Какой же он всегда спокойный! И эта его улыбка Будды…       — Запиши, как ты играешь. — Чем чёрт не шутит.       — Зачем? — открывает глаза и вперивается в меня своим взглядом. Снова мурашки. Создаётся ощущение, что он глядит сквозь меня.       — Хочу слушать музыку чаще. Ты не всегда будешь рядом. Вдруг запись твоей игры я смогу услышать?       На мгновение мне кажется, что «Будда» перестаёт улыбаться, но вот уголки его губ снова приподняты вверх. Что это было?       — Хорошо. Можно попробовать. Но взамен я тоже хочу услугу.       — Всё, что угодно. — Интересно, что он попросит?       — Покажи мне памятник…       Только и всего?       — Конечно, пойдём, — пожимаю плечами и тяну его за собой в сторону застывших во времени пионеров. Вокруг ни души — и славно: нет лишних глаз и ушей.       Подойдя к подиуму памятника, я протягиваю свободную руку к ботинку статуи с флагом. Глаза Рыжика становятся ещё шире, чем обычно. Они плавно двигаются из стороны в сторону, видимо, разглядывая появившиеся очертания. Интересно, как перед ним сейчас вырисовывается картина? И каково это — вообще не видеть? Хотя он сказал, что частично всё же зрение у него есть… Но, судя по его вытянувшемуся лицу с приоткрытым ртом, уверен, что для него сейчас происходит нечто поразительное.       Правда, кажется, что он дарит мне больше, чем я ему: музыку включал, на пианино сыграет, даже голос свой слышу, а я в ответ — вот тебе памятник…       — Почти не вижу их лица… — Отлично. Вот тебе памятник, ещё и не целый. Не, так дело не пойдёт, надо что-то придумать повесомей. — Чем дальше от твоей руки, тем хуже очертания. Но всё равно, большое спасибо, — и вновь его умиротворяющая улыбка.       — Это тебе спасибо. — Вот я дурак, я же ни разу его не поблагодарил.       — Да не за что. Думаю, теперь нас ждёт ещё не одно открытие.       Я с трудом различаю эмоции на его лице. Оно почти лишено их. Рыжику некому было подражать из-за своей слепоты с рождения. Есть инстинктивные движения, типа улыбки, иногда дёргается бровь, но в основном это выглядит маловыразительно. Про остальные лицевые мышцы вообще молчу. Всё это создаёт некий эффект маски, своеобразный сложный ребус, который требуется разгадать. Я думаю, он больше выражает эмоции голосом, его интонацией, но как мне разобраться в этом, если здесь уже мне не с кем было сравнивать звучания почти всю жизнь?       — А чем ты здесь занимаешься, кроме игры на пианино? — спрашиваю наконец.       — Пианино — это так… Я лепкой занимаюсь. Из глины. В основном делаем посуду — мы её продаём потом. Через месяц получу среднее образование и устроюсь сюда мастером. Хотя я всегда мечтал стать скульптором, — снова переводит взгляд на памятник, — но для этого надо ещё многому учиться, и не здесь… В свободное время пытаюсь вылепить портрет на бюсте, но пока плохо получается. Думаю, даже эти безликие пионеры и то лучше выглядят… Я не сильно быстро говорю? — поворачивается ко мне.       — Нет, я, вроде, почти привык и даже всё понял. А как ты определяешь черты и…       — На ощупь. Но не каждый готов уделить мне достаточно времени, да и вообще предоставить своё лицо. Многим не нравится, если их трогают, особенно, когда подробно изучают пальцами. — Его голос вдруг стал тише. — Мы в группе, конечно, позволяем друг другу такие радости, но для модели нужен один человек и на продолжительное время. А это уже интересно только мне…       — Ну… если я дам изучить своё лицо, — убираю руку с памятника и указываю на свою голову, — тебе это поможет? Учитывая, что ты меня ещё и видишь.       — Думаю, да. Так я ещё не пробовал, — дёргает плечами. — Ты серьёзно готов стать моделью?       — Конечно. — На самом деле не особо уверен, но я же хотел предложить что-то повесомее.       — Проверим? — его голос стал громче и ниже.       — Сейчас? Хорошо. — Отпуская Рыжика, слегка облокачиваюсь на подиум, отпрянув назад, и ожидаю дальнейших действий.       Рыжик подходит ближе, и его веки опускаются:       — И ты закрой глаза…       Делаю глубокий вдох и покорно исполняю просьбу… требование, приказ? Через пару секунд со лба смахивают назад мои непослушные волосы. Затем мои щеки оказываются в плену холодных ладоней, от чего я ненароком вздрагиваю. Руки слегка сдавливают с обеих сторон, периодически отрываясь, будто изучая форму.       — Расслабься, — слышу шёпот.       Я с шумом вздыхаю и стараюсь расслабить мышцы лица. Чувствую, как сверху вниз проскальзывают подушечки пальцев, пробегаясь по лбу, носу и закрытым глазам. Они повторяют эти движения несколько раз, периодически останавливаясь и поглаживая в некоторых местах. Никогда не думал, что обычные прикосновения могут быть такими… волнующими. Я словно застывшая статуя и даже чувствую, как останавливается время. Движения Рыжика нежные, мягкие. Пальцы проходятся по моим скулам, еле-еле касаясь. Брови также не остаются без внимания, постепенно передавая его закрытым векам. Слегка щекотно, когда Рыжик проскальзывает по рядам ресничек. Это невольно вызывает улыбку, которую тут же едва накрывает чужая ладонь, и мои губы непроизвольно размыкаются. Резко делаю вдох сквозь них и чувствую, как ладонь отстраняется. Я открываю глаза и вижу напротив себя, совсем рядом, два бледно-зелёных колодца, которые сразу же отдалились, устроив побег с места преступления. Рыжик-бесстыжик. Он так и смотрел на меня всё это время?       — Х-хорошо… — Отводит взгляд? — Ты прошёл испытание. Продолжим позже. Мне уже пора.       Я впервые замечаю, что он… смущён? Не смотрит на меня, замялся на месте, опустил голову. Это мне впору смущаться, вообще-то! Моё же лицо осматривали, будто под лупой. В ответ я только немного киваю и протягиваю руку. Рыжик пожимает, а я ловлю момент ещё раз себя услышать:       — До встречи, Рыжик.       Получаю очередную порцию улыбки, но уже не Будды. Рыжик закрывает глаза и уходит в сторону Дворца, а до меня доносится затухающий звук постукивания трости.       И снова наступает тишина.