Львы в клетках

Все мечты об университете, все планы на будущее разбиваются, когда Мисти в двадцать один оказывается в психиатрическом отделении. Она смотрит ангельским взглядом на мир, где не всякий, не каждый, но встречный ей - непременно жесток. Мисти сжимает в руках белую простынь, сдирая ее с кровати, сдирая руки, пытаясь достучаться до самой себя и соседа за стенкой. Она много плачет, больше чем за всю жизнь. Поначалу ее пытаются успокоить врачи, пациенты, но все пустое и бесполезное, когда внутри целое море из боли. Оно кислотой выжигает все на своем пути, поднимает Мисти ночью и выплескивается наружу. От постоянных истерик ее голос садится, в глазах стоит неприятное ощущение. Мисти отказывается от еды, от бесед с психологом, закрывает двери перед лицом персонала. Ей бесконечно стыдно за это, но видеть сейчас кого-то, вспоминать случившееся - слишком. Спустя месяц скитаний в четырех стенах она начинает выходить на завтраки. Сегодня Мисти особенно долго копается ложкой в каше, размешивает несладкий чай, пытается заставить себя поесть, чтобы просто не загнуться ближайшей ночью. На душе отвратительно, а за окном солнечно и очень тепло, и трава такая яркая, будто картинная. Яркий луч бьет прямо в лицо. Мисти отворачивается и ругается на погоду под нос. Боковым зрением девушка замечает, что к ней кто-то идет. Схватить поднос, вскочить и сбежать, думается ей, будет очень глупо, поэтому она лишь отводит взгляд обратно, в прибольничный сад. — Здесь свободно? — рыжеволосая девушка в коляске подъезжает к столу. Получив робкий кивок, она составляет поднос с колен. — Не видела тебя здесь раньше. Как звать? — она не улыбается, но истончает незримую теплоту. Мисти чувствует ее сразу. Она кладет руки с локтями на стол: — Мисти. — Вильгельмина. Давно здесь? — Не помню. — Бывает, — Вильгельмина отпивает горячий кофе и смотрит внимательно на девушку за столом. — Я - третий год. Они все пытаются поднять меня, и знаешь, я еще однажды пробегу кросс. — Думаю, у тебя обязательно получится. Внутренняя сила Вильгельмины, отнюдь не напускная и не фальшивая, цепляет Мисти. Она смущенно натягивает рукава кофты на ладони. — Представляешь, раньше никогда не хотелось бежать эти выматывающие кроссы, а теперь только о них и думаю, — дивится сама себе Вильгельмина. — Забавно. — Такая себе забава, по правде. — Возможно, но отчаиваться не время. Все еще возможно. Ты здесь как оказалась? — Это долгая история. — Я никуда не тороплюсь. Можешь рассказать, если хочешь. — Извини, но… и правда, не хочу. — Твое дело. Я в сто двенадцатой обитаю. Заходи как-нибудь. — Хорошо, буду иметь в виду, — Мисти хватает поднос и быстро уходит. Слова Вильгельмины работают с ней как пощечина: еще не все потеряно, впереди миллионы возможностей. И все же она не решается начать терапию. Мисти мучают ночные кошмары; они поднимают в ужасе, заставляя рыдать, вынуждая лить целое море на пол тесной палаты. Мисти страшно засыпать: все кажется, что она откроет глаза и вновь окажется в той комнате, охваченной огнем, с запертыми дверьми и окнами. Она рисует на белой стене за кроватью животных и много цветов. Врачи ругаются, врачи не понимают, что Мисти пытается вернуть себе хоть какое-то ощущение дома. Когда лечащий врач Мисти наконец видит, что эти картинки успокаивают ее, он дает персоналу отмашку: пусть рисует, что хочет. Он все ждет, что она добровольно, сама, желая помочь себе, придет на прием, но Мисти все нет. Она продолжает молчать и рисовать аллигаторов. — Хэй, можно? — она слышит стук в двери и ворочается на кровати. За окнами день, самый разгар, но в палате Мисти всегда сумерки. Она создает их сама. — Я тебе тут кое-что принесла, — Вильгельмина кладет на край кровати крошечный приемничек. — Ты всегда выглядишь такой грустной. Послушай это, отличное лекарство. Мне часто помогает. Мисти не отвечает и даже не собирается: нет сил ни на что, кроме ожидания ночи. И так каждый день, раз за разом. Вильгельмина уезжает, не получив простого «спасибо». Мисти думает дернуть ногой и разбить что бы там ей ни принесли. Только она осекается: горе горем, а на добро отвечать только тем же. Она вертит в руках подарок Вильгельмины. Старый, потертый приемник с обшарпанными наклейками сзади. Мисти включает его, откладывая в угол кровати. «Wait a minute, baby, stay with me while...» Голос из слабеньких динамиков пленяет Мисти; он словно обнимает изнутри, успокаивая шторм в том самом море. Впервые за все время в клинике она ловит ощущение беззаботности. Вечером, когда плейлист повторяется в третий раз, Мисти спокойно засыпает и не мучается из-за кошмаров. На следующее утро в столовой она подсаживается к Вильгельмине сама: — Спасибо за подарок. — Ого, — собеседница улыбается впервые за время знакомства, — а кому-то, и вправду, лучше. Что, даже не хочешь забиться в дальний угол столовой? — Следишь за мной? — Я просто очень внимательная, — Вильгельмина клонит голову набок. — Значит, Стиви тебе правда помогла? — Расскажи мне о ней, — Мисти буквально наваливается на стол в своем интересе. — Это все песни, или есть еще? — Есть. Я накидаю их тебе на карту. Послушаешь через приемник. — Спасибо. Нет, правда, спасибо. Ты очень добра ко мне. — Брось. Я помню себя, когда впервые оказалась здесь. Только музыка и не дала опустить руки, — Вильгельмина отъезжает от стола. — Ты извини, мне пора. Забегай ко мне после обеда. И карту отдам, и о Стиви расскажу. Мисти охотно соглашается. Это дает ей новый стимул: после завтрака она идет прямиком в кабинет лечащего врача с готовностью начать терапию. Мисти еще есть, ради чего жить. Есть столько не прослушанной музыки, столько незнакомых людей, где не всякий желает ей зла, и столько возможностей. Бен Хармон, психиатр и впоследствии хороший друг, помогает Мисти выбраться из прошлого. Он говорит с ней, в часы приема и не совсем, о чем Мисти только захочется. Мистер Хармон слушает о маленьком ранчо, об аллигаторах и Стиви Никс, замечая улучшения в состоянии пациентки. В Мисти появляется столько силы, когда руки держат ладонь Вильгельмины в момент ее первого шага. Она говорит, что все дело в Мисти: в ней есть нечто особенное, что исцеляет. За первым шагом - второй, за ним третий и все перерастает в прогулки, когда ведомая Мисти под руку Вильгельмина чувствует каждый камешек под ступней. — Почему ты одеваешься только в фиолетовый? — щурится от солнца Мисти. Она улыбается теперь часто, особенно когда они с Вильгельминой гуляют в прибольничном парке. — Это пурпурный, красавица, — несмотря на неуверенность походки, Вильгельмина ведет себя грациозно, держит выражение лица невозмутимыми. — Цвет аристократов. — Я думала, что их цвет - белый. — Заблуждение и вздор. — Ты так по-книжному говоришь, Уилма. Девушка рядом с Мисти уже и не пытается поправлять ее: бесполезно. Мисти, узнавшая, что есть сокращение от Вильгельмины - Уилма, более вряд ли назовет ее иначе. — Я горжусь тобой, Мисти. Ты проделала огромную работу над собой. — Серьезно? Ты вновь ходишь, Уилма! Вот, кто настоящий борец здесь. — Да, но мои победы не обнуляют твои, — Вильгельмина сжимает с силой ладонь Мисти. — Ты молодец. Всегда знала, что песни Стиви - панацея от всех болезней. — Нет. Здесь большую роль сыграли вы с мистером Хармоном. Надеюсь, с ним все в порядке. — А что-то случилось? — Не знаю. Он не приходит на наши сеансы уже третью неделю, не появляется в клинике вообще. — Да уж, — качает головой собеседница. — Не переживай. Думаю, с ним все в порядке. — Хочется верить… хотя предчувствие у меня плохое. Не мог он так просто взять и без предупреждения бросить наши сеансы. — Не настраивай себя на плохое, красавица, — с силой Вильгельмина наваливается на руку Мисти, теряя равновесие. Чудачка с ранчо ловко хватает девушку под локоть. — С ним наверняка все хорошо. — Все-то ты знаешь, Уилма, — подтрунивает ее Мисти, шагая по-прежнему рядом. И она будет идти рука об руку с ней, пока Вильгельмина не сможет сбежать от ее заботы на своих двух. Мисти обещает себе.