Сказки северного взморья

Белый Лис в бессильной ярости саданул лапами по лавке, оставляя на гладком дереве глубокие длинные борозды. Статко с трудом удерживал мечущегося зверя за шею, тоже рискуя попасть под раздачу. - Тварь! Дрянь! Змеюка подколодная! - рычал Лис, содрогаясь всем телом. - В моем городе, на моей земле!.. Убью! Из-под земли достану! Отброс! Огузок! Зловонный помет мироздания!.. Последние ругательства Статко едва понял, ибо они произносились на какой-то старинной разновидности одного из соромейских диалектов. Видимо, в морянском языке древний тотем не нашел достаточно точных выражений. - Мы найдём его, - шепнул Статко в стоящее торчком ухо, но стало только хуже. Белый Лис вскинулся и кругами побежал по горнице для совещаний, волоча князя за собой, как пушинку. - Найдем?! Как, где?! Я его не чую! Не могу, не получается! Я торчал у столба под луной на пике силы, пока он поджигал амбар! Р-раш! Зря, всё зря!.. Во время очередного круга Статко сумел уцепиться ногами за ножку стола. Лис рванулся вперед, стол легко поехал следом, но громкий скрежет половиц немного отрезвил зверя и заставил притормозить. Он встряхнул загривком. - Отстань. - Вот еще, - упрямо возразил Статко и крепче сжал косматую сверкающую шерсть. - Кончай яриться. - Кончать?! Слуга клятой зеленой ящерицы метит в моих владениях, а ты велишь кончать?! Гр-р-раш-ш!!! Да я только начал! - Значит, теперь мы точно уверены, что надо искать хасажанина, - сделал вывод Статко. - Силу дня или зари я бы точно почуял в ночь. А иных Серебряных Князей, кроме меня и Змея, на побережье нет. Дрянь, дрянь, др-рянь!!! - Тшшш, - Статко попытался разжать пальцы левой руки, чтобы погладить тотема по узкому носу, но тот снова подпрыгнул, и пришлось держаться крепче. - Послушай, где бессильно твое чутье, поможет хитрость. - Хи-итрость, - протянул Лис и ударил лапой по полу, оставив такие же глубокие борозды от когтей, как на лавке. - Тварь, смеет быть хитрее меня! Он здесь, Статко. Я его не чую, но знаю, что он близко. Очень близко. Настолько, что никто и подумать не может. Ты доверяешь ему, я видел его глаза… Р-раш!!! А он смеется над нами! - Мы найдем его, слышишь? - повторил князь в самое ухо, со всей силы прижавшись к нему лицом. - Мы вместе. Как раньше, помнишь? Помнишь, ты, друг мой, зверь мой, спаситель мой, какие дела мы творили, из каких бед выкарабкивались? Мы сумеем и теперь, только тише, умерь свой гнев, услышь мои слова… И вздыбленная шерсть медленно улеглась под его руками, сведенные мускулы расслабились, а могучий сияющий зверь осел на пол, утыкаясь огромной мордой куда-то в подмышку человеку, и тихо завыл, как плачут от боли, горя и безнадежности. - Все будет хорошо, - повторял Статко. - Нельзя отчаиваться и опускать руки. Удвоим патрули, обшарим каждый дом, включая мой собственный терем, но найдем его. Ты слышишь? - Слышу, слышу, - проворчал Лис, взмахивая хвостом. - И как ты ухитряешься проворачивать это всякий раз? Ни один из моих Кормителей не мог так быстро усмирить меня. - Может, потому что я не твой Кормитель? Или ни перед одним из них ты не вытворял такого, как передо мной. - Да уж, - зверь саркастически фыркнул. - До знакомства с тобой и морянами я жил долго и счастливо, а потом как завертелось… - Ты ведь сам согласился. - А ты и сухое бревно в лесу уболтаешь. Чуть слышно скрипнула дверь, открываясь. Князь и тотем одновременно повернули головы на звук и увидели на пороге зевающую Мленну в расшитом бисером шерстяном платке поверх длинной нижней сорочки. - Ты которую ночь не приходишь спать, любовь моя, - проговорила она, проходя внутрь. - Что я могу поделать, если твоя половина постели пуста и стыла, и мы не видим общие сны? Только разделить с тобой явь, какой бы она ни была. Статко лишь подвинулся и горячо обнял жену, когда она присела рядом. - Наш друг, как видишь, вне себя. Я его утешаю. Мленна тоже запустила пальцы в густую, лоснящуюся лунным светом шерсть. Лис заворчал, отзываясь на ласку. - Вдвоем мы точно убедим его, что не стоит горевать. - Р-раш! Ну, конечно, какая мне печаль, это ведь не у меня, а у вас тотем никуда не годится… - А ты на спину перевернись, - улыбнулась Мленна, принимаясь трепать шерсть уже под брюхом. - Мы тебе вмиг растолкуем, чего наш тотем стоит. Судя по морде, Лис явно собирался возразить, но не нашел сил. Блаженно зажмурился, подставляя бок, и поджал лапы по-собачьи. - Имей в виду, девчонка, я откушу тебе руку, если мне будет недостаточно приятно! - Да? И чем я буду чесать тебя впредь?.. Они со Статко гладили чудесного зверя в четыре руки, а тот фыркал, ворочался и изредка прикусывал их за локти. Наконец, Белый Лис заявил, что нежности превысили его скорбь, и теперь он займется делом, то есть, доставанием змеевого выкормыша из-под земли, а князю с княгиней пора отправляться спать. Когда последний отблеск пушистого хвоста растаял в темноте за порогом, Мленна положила голову Статко на плечо и проговорила: - Мне кажется, больше всего он боится, что будет, как в прошлый раз. - Не будет, - твердо сказал Статко, прижимая ее к себе. - Все мы порой боимся будущего, глядя на горести прошлого. Наберемся побольше смелости не поддаваться страху. Обещаю, золотая моя горлица - мы выстоим. - Обещаю, что буду жить столько, сколько бьется твое сердце, - Мленна говорила спокойно, как о чём-то само собой разумеющемся. - А если понадобится - поделюсь своим. - Будь осторожна, - попросил Статко. - И за Лаской приглядывай. Младенцем она лезла из колыбели, а теперь убегает за стены Городища, где даже тотем не всегда может прийти на помощь. - Ласка очень похожа на тебя, - проронила Мленна. – А Ратинек на меня. Поэтому я приглядываю за тобой, а Ратинек за нею. - Про малинник даже он не знал! - Про малинник знала я. - И ничего не сделала?! Мленна улыбнулась. - Разве ты сам на месте Ласки не придумал бы иной способ выскользнуть за стену, если бы лаз нашли и заколотили? Статко лишь бессильно застонал, утыкаясь носом в ее волосы. - Не Ласка сделала себе эту лазейку, она лишь нашла ее, - продолжила Мленна. – Я знаю, что тот, кого мы сейчас приводили в чувство, тоже любит проскальзывать мимо ворот через потайные норы. - А все, что сделал Белый Лис, находится в его ведении и под его защитой, - закончил Статко. – Значит, вылезая из Городища этим путем, Ласка всегда была под присмотром. Да и Этхо, добрый бесхитростный ребенок, пробрался без помех, а вот настоящим врагам путь закрыт. Теперь я понимаю, почему ты не взволнована. Но не могу понять, откуда ты все это знаешь. - Я мало говорю, но много смотрю и слушаю. Еще моя бедная матушка учила меня так. Статко крепче обнял ее. Он помнил, что в отличие от него, Мленна видела смерть родных своими глазами. - Может, ты успела увидеть и услышать, кто сговорился с хасажанами? - Если бы, любовь моя… Но я знаю одно: это очень безжалостный человек. И очень тихий. Он почти всегда бездействует, и только нужда заставляет его выходить из тени и творить злодеяния. Занятые разговором, они не заметили, как в коридоре из сумрака безмолвно выступил Ойсо. Замер, прислушиваясь, и снова скрылся в тенях. Взгляд у него сегодня был особенно тяжелый. *** Раньше у Этхо были всего две вещи, которые он мог назвать своими: плохонький нож да книга соромейских сказок. И то, нож был краденым, а книга вроде как считалась взятой у мертвого князя взаймы. Потом у Этхо появились оберег-капелька и меч. Оберег он носил на веревочке у тела, а меч поначалу спрятал под кроватью, три дня подряд доставая перед сном, чтобы полюбоваться. Длилось это ровно до тех пор, пока на четвертый день не явилась тётушка Лоза с ведром и тряпкой. Во время уборки она наткнулась на меч и долго ругалась, а Этхо краснел и боялся, что подарок все-таки отберут. Но вместо этого в углу комнаты появился просторный сундук, а Ласка показала, как складывать туда вещи. Сейчас на дне лежал только меч да пара смен одежды, которую полагалось стирать не реже, чем каждую неделю. Этхо видел, что у самой Ласки и Ратинека эти сундуки заполнены доверху, но слабо представлял, чего же туда можно еще положить. Самые дорогие сердцу вещи он предпочитал носить с собой. И меч бы не избежал этой участи, но был слишком велик и тяжел. После обряда количество вещей, принадлежащих Этхо, превысило все мыслимые пределы. Он провел целый час, находя подаркам подходящие места. Бусина сразу же была повешена на шею, к оберегу. Чуть погодя туда же отправилось кольцо-печатка, слишком большое для пальца. Здоровенный ключ от библиотеки оттягивал шею и, промаявшись так и эдак, Этхо решил попросить маму Мленну или тетушку Лозу пришить к штанам внутренний карман и складывать ключ туда. Больше всего мороки было с подарком Ратинека. Звездобор не повесить на шею, а носить в кармане вместе с ключом опасно: вдруг погнется пластина, сломаются тонкие стрелки и кольца. В конце концов, Этхо завернул драгоценный прибор в тряпицу и положил на дно сундука, в противоположный от белья угол. В таком большом вместилище звездобор выглядел маленьким и сиротливым, но ничего лучше Этхо придумать не смог. Он заснул под утро, сжимая в одном кулаке оберег, бусину и печатку, а в другом ключ. Когда же пришло время вставать и собираться к Цвейко на первый урок мечного боя, Этхо, не удержавшись, достал звездобор, развернул тряпицу и некоторое время любовался его изящными линиями, а потом всё же сунул под подушку. *** - Дурные гусята, - высказался Цвейко, мимоходом загоняя поглубже в землю расшатавшийся колышек из плетня. – Ни ума, ни силы, а все одно, галдят и щиплются. От Морятко вовсе не ожидал. С таким отцом стыдно головы на плечах не иметь. Бурлека в хасажанском полоне побывал, выжил, не выдал тайн Городища, а что из Морятко и его дружков вырастет… Ну, ежели сам Ойсо на них осерчал, спуску не будет. Этхо переступил с ноги на ногу, в который раз поудобнее обхватил рукоять тяжелого меча. Сейчас его вовсе не интересовало, что вырастет из Морятко когда-нибудь потом. А вот как Цвейко прямо сейчас будет учить его биться на оружии по-взрослому… Или не будет? Вдруг Цвейко заговорил про тот случай с мальчишками из-за того, что Этхо сам показал себя хуже Морятко? И теперь выяснится, что такому меч доверить нельзя? - Ты чего с лица спал? – тут же заметил его мысли Цвейко. - Ойсо и на меня тогда осерчал… - Вот уж не поверю, - Цвейко говорил спокойно, добродушно. Он весь словно состоял из спокойствия и в то же время несокрушимой силы. Этхо с первых дней завораживала в нем эта черта. – Ойсо не дурак, сразу смекнул, небось, что к чему. А побраниться мог, что ты по недомыслию этих гусят всерьез воспринял. - Сейчас я думаю, что мог бы их убить, - признался Этхо. - Мог, пожалуй, - серьезно, без осуждения, подтвердил Цвейко. – Ты ведь не гусенок. Так я и не щипаться буду тебя учить. Сознавайся, пробовал сам мечом махать? - Немножко. - Ну, показывай тогда свое «немножко». Нога-то больше не болит? - Не-а… За спиной был плетень и шелестели на ветру высохшие до хруста подсолнухи, полные черных семян. Ласка, помнится, все удивлялась, как Этхо ест их вместе с кожурой. Поодаль - распахнутая дверь в кузницу. Этхо уже заглядывал туда и мельком видел, что стены увешаны оружием. К кузнице примыкал дом – тот самый, окраинный, в который больше месяца назад судьба занесла одного голодного хасажонка без отца и матери. Сейчас там сладко спали дети, а Золотена пекла для дорогого гостя пироги с тыквой. Но все лакомства будут потом. Сперва – наука. Цвейко стоял напротив, чуть щурясь от утреннего солнца в лицо. Этхо взмахнул мечом, как уже и впрямь пробовал по вечерам в своей комнате, воображая себя не то прославленным Унку-Сохо, не то тем хасажонком, но сильным, при оружии, которому не пришлось бы отмахиваться от врагов поленьями и сковородками. Взмах, взмах, прыжок! И ветер свистит в ушах, виски сводит от напряжения. Туго обмотанная кожей рукоять сидит в ладони, как влитая, и кажется, не Этхо направляет меч, а тот сам летит вперед, вбок, вверх, наискось, побеждая воображаемых врагов, жестоких чудищ, рубя железные чащобы и рассекая надвое морскую гладь… - Довольно, - оборвал Цвейко. Этхо остановил очередной замах на полпути, клинок врезался в землю, оставив борозду. Рука от плеча до запястья приятно ныла. - У меня получается? - Поле с подсолнухами ты бы, пожалуй, одолел, - серьезно ответил Цвейко. – А вот прочему будем учиться. Ну-ка, встань ровнее. Плечи расправь, негоже воину да сыну князя ходить впригибку. Этхо и не замечал прежде, насколько он сгибается при ходьбе и как прямо, оказывается, может держать себя. Кажется, даже выше ростом стал. Но вот стоять ровно и одновременно держать меч так, как показал Цвейко, оказалось делом непростым. Этхо почувствовал себя скованным и неуклюжим, а когда из кузницы был принесен новенький щит в стальных бляшках, и вовсе пришел к выводу, что так даже просто ходить тяжело, не говоря уже о сражениях. Цвейко показывал, как атаковать мечом и прикрываться щитом от чужих ударов. Этхо, к своему стыду, не мог с первого раза повторить ни одного движения, постоянно ошибался, спотыкался, несколько раз упал, а единожды ни с того ни с сего уронил щит, а следом меч. Во время занятий с дедушкой Толкомеем, даже с писарем-толмачом и Бурлекой в стойбище, Этхо запоминал любую науку с первого раза, и теперь происходящее казалось сущим позором. Когда Цвейко сказал отложить щит и меч, дал ему простую палку и велел атаковать, а потом с легкостью увертывался от всех выпадов и постоянно поправлял то осанку Этхо, то ухват палки, то положение ног, все силы несостоявшегося Унку-Сохо уходили на то, чтобы сдерживать слезы. Без слов было понятно, что Этхо никогда не научится сражаться мечом, как настоящий воин. И Цвейко это, конечно, тоже видит. И меч сейчас обратно заберет, потому как нечего славному оружию делать в таких неумелых руках. Когда с Этхо ручьями лился пот, и по неуклюжести была уронена даже палка, Цвейко сказал: - На сегодня хватит. Пойдем обедать, Золотена нас заждалась. Ну, выше нос, воин! - Да какой я воин… - вырвалось у Этхо. Нос предательски хлюпнул. - А ну-ка, не реви, - Цвейко заговорил непривычно строго. – Думал, махнешь мечом раз-другой и уже сумеешь одолеть войско? Нет, друг мой, такого не будет. Завтра снова придешь ко мне, и послезавтра тоже. Всю осень, всю зиму будешь ходить, а к весне поглядим, реже ли ты стал спотыкаться. Неужто ты знаки для чтения за один первый раз выучил? - Коли покажут, так и с первого могу, - Этхо быстро утер нос рукавом. Цвейко присвистнул. - Выходит, не напутала Ласка, когда говорила, что ты все вокруг запоминаешь? - Только написанное, - вздохнул Этхо. – Сказанное хуже. А вот так, когда показывают и надо повторить, вовсе… Цвейко положил руку ему на плечо. - Выучишься. Ежели наука дается тяжко, это не повод ее бросать. У Ратинека спроси, сколько он учился и учится до сих пор. Пусть покажет. - А Ратинек тоже все это умеет? - А как же. Иначе б его князь в бой не пускал, как Ласку. Ну что, просохли слезы? Этхо моргнул и понял, что слез действительно нет и в помине. *** Уйдя к Цвейко на рассвете, Этхо возвратился в терем уже после обеда. Привычно поднялся по лестнице на второй этаж, прошел по коридору и очутился в своей горнице. Удивительно, всего два дня назад его приняли в семью, а уже каждая пылинка княжеского дома кажется родной и знакомой. Этхо бережно положил на сундук меч, рядом прислонил подаренный сегодня щит, нога об ногу стащил сапоги и с наслаждением растянулся на кровати поверх мягкого покрывала. Шевелиться больше не хотелось. Желательно, до следующего утра. За дверью раздались топот, шелест юбок и цокот коготков. - Вот ты где! – воскликнула Ласка. Между ее ног проскользнул Серебрушка, подбежал к кровати и требовательно ткнулся носом в свисающую ладонь, даже палец прикусил. – Я его полдня ищу, а он тут в постели валяется! Пошли скорее! - Это очень нужно? – уточнил Этхо, почесывая лиса за ушами. - Конечно! – Ласка ухватила его за свободную руку и потянула вставать. – Ты же хочешь поймать поджигателя! - Ну… может его кня… отец поймает? - Без нас он нипочем не справится, - Ласка уже совала ему сапоги. – Я такой план придумала, ух! Только никому ни слова, это тайна! - И Ратинек не знает? - насторожился Этхо. - Ему потом расскажем, - Ласка встряхнула головой, отбрасывая на спину тугие темно-рыжие косы. Колечки и бусинки на ее висках звякнули. – Ратинек с Хладеем в дозор пошел, делает вид, будто серьезным делом занят. Ну и пусть, мы без него справимся, только за Марушкой и Морятко зайдем. Ну, что, побежали? Этхо заставил себя слезть с кровати. Он был уверен, что если бы Ласке понадобилось, она бы и мертвого с погребального костра подняла. До дома Бурлеки они впрямь почти бежали. Этхо с удивлением обнаружил, что Бурлека живет совсем рядом с теремом, если добираться не по главной улице мимо колодца, а напрямик, через чужие огороды и потайные лазейки в плетнях. Зато стало понятно, почему Ласка вечно такая растрепанная. Когда только и делаешь, что суешься во всякие щелки и норки, пробираешься то через заросли, то сквозь дровяники, трудно сохранить чинный опрятный вид. Выбравшись на дорогу перед бурлекиной калиткой, Ласка наскоро вытряхнула из волос самые крупные веточки, смахнула с юбки пятно сажи, а с башмачков – комья мокрой земли. Рядом с ней отряхнулся где-то влезший в росу Серебрушка. Этхо решил, что после урока с Цвейко вряд ли мог растрепаться еще больше, поэтому просто одернул подпоясанную сорочку. А Ласка тем временем уже миновала калитку, но подошла не к крыльцу, а к окнам. Привстала на цыпочки и забарабанила в ставни. - Кто там шуткует? – наружу высунулся Бурлека. – А, княжна-егоза! Здравствуй. И Этхо пришел! Заходите в дом, Залея аккурат травяной взвар поставила. - Благодарю, мы в другой раз, - отказалась Ласка. – А Марушка с Морятко дома? - Мы здесь! – рядом с Бурлекой высунулась голова Морятко. – Бать, можно до вечера?.. - Идите уж, неугомонные, - рассмеялся Бурлека. – Только гостинец со стола захватите, не то мать обидится. Морятко и Марушка очень скоро показались на крыльце - оба в синей вышитой одежде, темноволосые, румяные, с плохо скрываемым азартом в глазах. У Морятко была крытая белой тряпицей корзинка, из которой он тут же раздал каждому по яблоку и медовому прянику. Протянул Этхо руку на взрослый манер и пожал, как принято между друзьями. - Куда пойдем? – тоненьким голосом спросила Марушка. Этхо отметил, до чего сильно различаются эти две девочки: стремительная непоседа Ласка и мягкая, тихая Марушка, совсем ребенок по сравнению с ровесницей. - К деду Латашу, – вполголоса объявила Ласка, поглядывая на дом: не слышит ли Бурлека. - Узнаем, как амбар сгорел? – Морятко тут же перешел на таинственный шепот. - Тсс! – Ласка заговорщицки прищурилась. – Перво-наперво, спросим, нужна ли им какая помощь. Этхо слышал, что дед Латаш живет на другом берегу реки, на которой стоит Городище. Туда можно было дойти по широкой дороге, стеленной бревнами. Но, разумеется, Ласка повела свой маленький отряд кустами да огородами, через лазейки в плетнях. - Этхо, - заговорила она, когда дом Бурлеки скрылся из виду, - а вот каковы из себя хасажане? Марушка опасливо втянула голову в плечи, Морятко навострил уши. Этхо протиснулся вслед за всеми через очередной плетень и пожал плечами. - Люди как люди, - он подумал еще. - Только злые. И не моются почти. - А если увидишь хасажанина среди нас - узнаешь? Этхо представил в толпе чинных опрятных людей Городища кого-то вроде верховода: смуглое, почти тахаимское лицо, свалявшаяся шевелюра, весь в оружии, полный рот гнилых зубов, землистая грязь под желтыми ногтями. И убежденно выпалил: - Конечно, узнаю! - А тебе зачем? - спросил Морятко. - Есть у меня один план, - таинственным шепотом поделилась Ласка, замедляя шаг. - Какой-то хасажанин пробрался в Городище, прикинулся одним из наших и поджигает зерно. Белый Лис его найти не может, папа с Ратинеком сбились с ног, и только я догадалась, кто может нам помочь! Этхо! - Я? - Именно! - от избытка чувств Ласка даже подпрыгнула. - Ты ведь всю жизнь прожил в стойбище и уж на всяких хасажан насмотрелся! Папа, Ратинек, да и все прочие их только в бою видали, а каков из себя хасажанин, когда таится и притворяется, им невдомек. - А почему ты не рассказала про это своему отцу? - удивился Морятко. - Вот еще, - Ласка сморщила нос и тут же его задрала. - Папа мне тотчас всё запретит. А я сама хочу отыскать злодея и докажу, что не хуже Зимки, и в дозор мне можно! - А вдруг, когда мы найдем хасажанина, он на нас нападет? - испуганно пискнула Марушка. - Непременно нападет! - кивнула Ласка. - Но нам всё нипочем. Мы с Этхо уже одного хасажанина победили, и с этим сладим! - Я тоже буду с вами! - выпятил грудь Морятко. - Я даже батин меч могу принести, чтоб не с голыми руками на врага. - А почему ты без меча, если мы идем хасажанина ловить? - уточнила Марушка. Она по-прежнему выглядела испуганной, но, видимо, рассудила, что брат сумеет защитить ее от любой беды. А уж вместе со спасителем Бурлеки… На Этхо она с первой встречи глядела с благоговением. - Мы не будем ловить хасажанина прямо сейчас, - объяснила Ласка. - Мы ведь не знаем, кто он. Пойдем к деду Латашу и спросим, не видели ли они с бабкой кого подозрительного. Или, может, их соседи. Вызнаем все как есть, вот тогда и за оружие можно браться. - Разумнее некуда! - согласился Морятко. Этхо подумал над Ласкиным планом так и эдак. Весь его жизненный опыт говорил, что к опасным людям вроде хасажанского лазутчика лучше не соваться мальчишкам без бороды (даже если у них есть мечи) и девчонкам в вышитых сарафанах (даже если у одной из них боевого запала хватит на целую соромейскую дружину). Но если ни у кого больше нет возражений, то, наверное, Ласка знает, что делает. Это же Городище, в случае чего можно подойти к любому взрослому, попросить помощи и действительно получить ее, а не затрещину. Река явилась из ниоткуда: только что они пробирались через подсолнуховую грядку, вязли в зарослях ивняка – и вдруг Ласка отодвинула последний пучок веток, словно отворяя окно в простор воды и неба. Берег был размытый, песчаный, река текла внизу: рдяно-бурая, стальная, чинная и спокойная, лишь подернутая легкой рябью от ветра. Прежде Этхо не видел реку, окна его горницы выходили на другую сторону, а с земли река умело пряталась за домами и плетнями. От Ратинека он знал, что где-то на реке стоят три чудом спасенных морянских корабля, и на них пока никто не плавает, лишь берегут, как зеницу ока. До другого берега оказалось недалеко, хороший пловец переберется, не запыхавшись. Но плыть не понадобилось, выше по течению песчаный обрыв становился более пологим и пригодным для спуска, а реку пересекал добротный бревенчатый мост, на котором, свесив ноги, сидело несколько мальчишек с длинными жердинами в руках. Подойдя ближе, Этхо разглядел, что к жердинам привязаны тонкие веревки, другим краем уходящие в воду. - Что они делают? – спросил он. - Рыбу ловят, ясное дело, - с готовностью ответил Морятко. - У хасажан так не принято? - Ловить принято. Но не палкой, а руками или колышком. Неужели рыба ловится на веревку? - Это называется удочка, - принялась объяснять Марушка. – На том конце веревки крючок, а на крючке наживка, которую рыба любит, червяки или улитки, например. Рыба ест наживку и попадается на крючок, а потом ее вытаскивают. - Вот здорово, - восхитился Этхо. Они уже шли по мосту мимо мальчишек, и он увидел подле них берестяной короб, на треть заполненный рыбой. – И в воду лезть не надо. - Хасажанам додуматься до такого не хватило ума? – Морятко приподнял брови. - Если бы хасажане додумались до удочки, то первым делом слопали бы наживку. Ну а дальше им опять пришлось бы браться за колышки и лезть в воду. - Вы едите червей?! – оторопел Морятко. Такого ответа он явно не ожидал. – Вам больше есть нечего? - Когда как, - не стал врать Этхо. – Но бывало, что и нечего. - А какие черви на вкус? – заинтересовалась Марушка. – Наверное, очень противные? - Не помню… Варево как варево. Когда голодный, вкус не особенно чувствуешь. - Бедненький, - прошептала Марушка. Ее серо-голубые глаза стали большими и круглыми. - Неудивительно, что ты в итоге сюда удрал! - отметил Морятко и хлопнул Этхо по плечу. Другой берег реки оказался мокрым, заболоченным. Стоило сойти с бревенчатой дорожки, под ногами начинало хлюпать. Домов меньше, частокол тоньше и вплотную примыкал к лесу. По плетням рос пушистый зеленый мох. Чувствовалось, что власть болота здесь куда сильнее, чем людская. Но все же этот берег не походил на запущенную окраину. Дороги были проложены широко, а в частоколе сделаны двухстворчатые ворота. Этхо показалось странным, что в сухом лесу на той стороне реки, с малинниками, грибами и ягодами гулять запрещено, а сюда, в неприветливую чащобу, судя по всему, часто ходят. Но когда он сказал об этом вслух, Марушка объяснила: - За этой чащобой и болотом наши поля, где растет зерно для хлеба. Давным-давно Белый Лис договорился с Багряным Оленем, что моряне вырубят часть леса, высушат землю и посадят пшеницу. С тех пор у нас есть поля, до которых нипочем не добраться хасажанам. И если вдруг на Городище нападут и сломают стены, мы сможем укрыться на полях, а хасажане туда не пролезут. - Потому что их сразу сожрут болотные пучеглазики, - подхватил Морятко. – А нас не тронут. И это большой секрет, почему! Этхо вспомнил, что именно его когда-то не выдал врагам Бурлека. Дом деда Латаша угадывался сразу – на его дворе за плетнем чернело пепелище. Там трудилось несколько мужчин: разгребали уголья и остатки стен. Вокруг суетилась бабка Латашиха, показывала, куда складывать сор, где расчистить получше, а где ступать поосторожнее. Увидав Ласку, она радостно всплеснула руками. - Ах, княжна-ягодка! И ты здесь. А мой-то в лес с помощниками отправился, бревна рубить. Погорельцы мы, вишь, стали на зиму глядя. Точно как после Мореграда! Ну, да разве бобылями живем, вон, не дают в обиду. Чуть рассвело после пожара, вся улица к нам, освети их солнце. - А зерно вам нужно? – спросила Ласка, стараясь казаться важной. – Я отцу скажу, из общего амбара вам насыплем. - Не нужно нам ничего, - бабка Латашиха махнула рукой и вдруг заговорщицки подмигнула, понизив голос до шепота: - Мой-то, чуть слух прошел о пожаре у терема, весь наш запас до последнего зернышка вынес из амбара, да и перепрятал в тайник. А тайников у него, захоронок, землянок по двору да по лесу столько, что и мне не сосчитать. Я ему тогда говорила, что ты, мол, дурень старый, затеял, всюду вороги тебе блазнятся! А он знай себе свое гнет. Лучше, говорит, я сейчас мешки потаскаю, чем потом буду тебя голодную по соседям таскать, хлеба одалживая. Я, говорит, когда тебя в жены взял, обещал беречь, как у Зубра под брюхом, вот и не мешай мне слово держать. И сдержал ведь, люди добрые! Кто б подумать мог! Ласка выразительно переглянулась с Этхо. - А кто-нибудь еще знал, что дед Латаш зерно перепрятал? - Поначалу-то никто, ночью дело было, - Латашиха задумалась, поправила расписной платок. – А потом, почитай, вся улица. Сперва соседи узнали, потом у колодца одному, другому, третьему… Еще денек-другой, и на тот берег весть добежала бы. Лучше б ее только этот поганец-поджигатель знал, вилы ему в зад! Такой хороший амбар был, только в прошлом году обновили. А дом-то от него занялся, теперь костище одно… - Да не убивайся ты, теть Латашиха, - сказал один из мужчин. – Лучше прежнего тебе и дом, и амбар справим, еще до зимы. - Мои вы золотые, солнце вас освети, - вздохнула Латашиха. – Не умаялись еще? А то ступайте в шалаш, там хлеб, каша… - Успеется, мы и не работали, почитай. Вон, лучше, ребят накорми. Серебрушка, заслышав о еде, прикусил Ласку за подол юбки и потянул к крыльцу. - Не, мы пойдем, - Ласка непочтительно схватила лиса за загривок и отступила к калитке, таща его за собой. – Если чего надо будет, я еще завтра забегу! - Забегай, внученька, - улыбнулась Латашиха. – И мой как раз вернется, он тоже тебе завсегда рад.