Сказки северного взморья

От двора деда Латаша Ласка направилась обратно к мосту. - На этом берегу нам делать нечего, - пояснила она. - Если враг решил спалить амбар деда Латаша, он думал, будто там есть зерно. А здесь про то, что зерна нет, даже ленивый проведал. Значит, хасажанин живет на нашем берегу. - Куда же мы теперь? - спросила Марушка. И с надеждой уточнила: - Домой, да? - Устала, так ступай, - велел Морятко. – На-ка, пряник еще возьми. - Не, я с вами, - Марушка захрустела поджаристой пряничной корочкой. Серебрушка тут же выжидательно привстал на задние лапы и получил свою долю лакомства. Когда они перешли реку обратно, Ласка приостановилась, не спеша сходить с последних бревен моста на дорогу. Этхо видел, как она раздумывает, куда теперь пойти. То ли в центр Городища, к терему и тотемному столбу, то ли по тропинке вдоль берега, куда доходили плетни ближайших домов: бревенчатых, крытых соломой, в ярких росписях по ставням и косякам. Внимание Этхо привлек один из них: его крыша была не из соломы, а из странных желтоватых пластин, уложенных внахлест. Их можно было принять за камни, но Этхо нигде, даже в Городище и на картинках, не доводилось видеть подобных камней. Стены у дома тоже были чудные, обмазанные поверх бревен не то песком, не то глиной. Во дворе за редким плетнем виднелись не огород и плодовые деревья, а кучи земли, песка и даже морских ракушек. Дверь странного дома открылась, и на порог вышел седой старик в длинном фартуке поверх привычной уже синей рубахи. Не успел Этхо задать очередной вопрос, как раздался знакомый голос и следом за обитателем дома на крыльцо шагнул Статко… то есть, отец. Ласка тоже заметила князя и мигом приняла решение: подпрыгнула, перемахнула через оградку и бросилась под мост. Друзья, не раздумывая, ринулись следом. В нос Этхо ударил запах тины, под сапогами захлюпало. Они сгрудились в самом низком месте, в прохладе и тесноте, где уже выглядывала из реки песчаная полоска берега, но вода все еще дотягивалась облизнуть штанины и подолы юбок. Этхо заметил, что Серебрушки нигде нет. Должно быть, лис посчитал ниже своего достоинства мочить роскошный хвост. - Ты чего… - начал было Морятко. - Тш-ш-ш! – отчаянно зашипела Ласка, прикладывая палец к губам. – Вдруг папа обо всем догадается, если нас увидит? Она осторожно выглянула наружу и тут же спряталась опять. - Стоят у плетня. Разговаривают. Интересно, зачем папа к Голубеке зашел? - Кто он такой? – шепотом спросил Этхо, пытаясь найти позу поудобнее. Сидеть на корточках было слишком мокро, а стоило согнуть спину, поясница тут же начинала ныть, напоминая, кто сегодня все утро махал мечом. - Голубека ведает ремесло, - так же шепотом объяснила Марушка. – Хороший человек, уважаемый. - А что такое ремесло? Марушка задумалась. Ответила Ласка, уже привыкшая растолковывать очевидные для всех морян вещи. - Это когда умеешь делать полезное для себя и других. Горшки лепить, например, или оружие ковать. - Как Цвейко? Ласка кивнула, а Морятко прибавил: - Есть присказка, что хороший человек знает три ремесла, а хороший народ три сотни. Вот хасажане ведают ремесла? - Не, - вздохнул Этхо. – У них и слова такого нет. Разве что грабить. А моряне и правда… аж три сотни? - А то, даже больше. Вот, например, наш батя умеет печки складывать, короба плести, а еще знает, как и где выкопать самый чистый колодец. - А наша мама, - подхватила за братом Марушка, - умеет прясть, ткать и вышивать, а еще песни поет и ковры вяжет. Я у нее тоже немножко учусь. - И я у бати учусь, - вставил Морятко. - А я книги читаю, - поделился Этхо. – Только не знаю, это считается за ремесло или нет. - Вот если начнешь их делать – то будет считаться, - решил Морятко. - Еще Этхо, как Ратинек, по дереву режет, - вмешалась вдруг Ласка. – И может любой узор по памяти нарисовать. Она не в первый раз рассказывала кому-то про умения Этхо, но теперь он внезапно понял, что Ласка говорит таким же тоном, как Морятко о своем отце. И от этого внутри стало тепло и радостно, словно он жил без чего-то важного, даже не осознавая, а потом нежданно обрел. - А какое ремесло ведает Голубека? Все трое растерянно переглянулись. - Важное, - нашлась Марушка. - Батя говорит, что Голубека камни делает, - припомнил Морятко. - А дядька Ойсо – будто он месит какую-то дрянь, - Ласка снова потихоньку выглянула из-под моста и яростно зашептала: - Тише, тише, папа уходит! Они умолкли и какое-то время слушали стук собственных сердец и кваканье лягушек. Потом Ласка еще раз высунулась на разведку и сообщила: - К терему пошел. А Голубека - домой. Еще выждем чуток и будем вылезать. Этхо потер спину, которая желала вылезти сию же минуту, и осторожно спросил: - Значит, у Голубеки странный дом и двор, потому что он ремеслом занимается? - Странный? – подняла брови Ласка. И тут же ахнула. – А ведь точно! Мы всю жизнь Голубеку знаем и не видим, а ты сразу подметил! Ой, а вдруг папа был здесь неспроста? Решено: сейчас идем к Голубеке, а ты, Этхо, смотри в оба! Этхо тут же сосредоточился, чтобы ни в коем случае не ударить в грязь лицом и вести себя достойно любого сказочного героя. Уже по пути к дому Голубеки Ласка наставляла: - Главное вызнать, о чем они с папой говорили. А там уж видно будет. Помните, про то, что мы ищем хасажанина – молчок! Этхо не уставал восхищаться тому, как в Городище относились к гостям. Если бы к любому воину стойбища в шатер заглянул кто-то незваный, а особенно ребенок, зуботычин досталось бы сполна. А тут каждый привечает, да еще угостить норовит. Голубека не стал исключением. - День добрый, день ясный, - улыбнулся он, явившись на пороге после стука в дверь. – Вы в гости или так, поздороваться? - Мы в гости, - важным тоном ответила Ласка. Кинула быстрый взгляд на Этхо. – Пришли посмотреть, какое у тебя ремесло. Улыбка Голубеки стала еще шире. Вблизи Этхо рассмотрел, что он вовсе не старый, а примерно в одних летах с князем, просто его фартук, не по-морянски длинные темные волосы и борода припорошены чем-то белым. - Тогда добро пожаловать, - Голубека посторонился, чтобы гости могли войти в дом. – Вся честная компания: Ласка, Морятко, Марушенька… А ты Этхо будешь, что ли? Этхо кивнул, на всякий случай настораживаясь: вдруг с Голубекой впрямь что-то неладно, и он догадался про Ласкин план? - Вот и славно, - просиял Голубека, - Вот и с тобой познакомились. Я, почитай, один в Городище тебя еще не видел. - Тебя не было, когда мы Этхо в семью принимали? – тут же заинтересовалась Ласка. - Верно-верно, егоза. Все новости пропустил, дома сидя. Мое ремесло нынче такое, что ни на часок оставить нельзя. Да вот, сами взгляните. Они миновали сени, вошли в горницу, и Этхо почувствовал, как у него сам собою открывается рот. Такого не бывало даже на картинках. Посреди горницы, где моряне ставят стол, а хасажане кладут рогожку под съестное, возвышался огромный, перепачканный грязью котел над низенькой широкой жаровней. Вся печь – лежанка, печурки и даже шесток – были заставлены горшками с чем-то сыпучим и разноцветным. У стен громоздились мешки. За печью виднелась лесенка с толстыми перекладинами, которая вела на второй этаж, вернее, на чердак. Этхо приметил свисающий оттуда край лоскутного одеяла и понял, что хозяин спит там. Действительно, в нижней горнице царили котел, мешки и горшки, даже на полу толком не приляжешь - сплошь засыпан той же белой пылью, что борода хозяина. - Вот вам и мое ремесло, - с гордостью объявил Голубека. - Так что это такое? – спросила Ласка. Она уже оказалась рядом с котлом и успела сунуть туда нос. Теперь ее лицо тоже было в белой пыли. - То, без чего нам нынче туговато приходится, - Голубека прищурился и назидательно, совсем как дедушка Толкомей, спросил: - Знаете, честная компания, из чего строили дома в Мореграде? - Из камня, - тут же припомнил Этхо. – Большие такие глыбы. Некоторые до сих пор не падают. - В том и секрет, - кивнул Голубека. – Камни в Мореград везли от самых Соромейских гор, обтесывали, подгоняли и скрепляли особой глиной. Ее смешивали из песка, толченых ракушек и пота Синего Змея, вываривали в котлах, а после промазывали камни. И когда глина застывала, редкая сила могла разрушить дома. Отец мой, деды, прадеды испокон веку мешали такую глину. И я, хоть был помладше вас, когда Мореград рухнул, всю их науку до единого слова запомнил. Голубека посмотрел на котел и сокрушенно развел руками. - Что теперь та наука, если Синего Змея нет и неизвестно, что заменит его пот. Я уж и Белого Лиса просил в котел поплевать, хвостом помахать, но без толку. А ведь если у нас снова будет эта глина, у Городища появятся высокие каменные стены, через которые ни один враг не проберется. Дома прочные. Амбары, которые не горят, как свечка. Вот я и сижу дома день-деньской, подбираю, что такого можно бросить в котел, чтобы оказалось не хуже змеиного пота. Говорят, пущане и лужане тоже думали над этим и сумели сообразить, но до них теперь не доберешься. Этхо смотрел на котел с восхищением. Он и помыслить не мог, что строительство домов из камня – настолько хитрая наука. Голубека теперь казался не хасажанским лазутчиком, а удивительным мудрецом из сказки. - Неужели столько лет ничего не удается? – разочарованно спросил Морятко. - Немножко удалось, - Голубека подмигнул. – Вон, черепица на моей крыше из той самой застывшей глины. Покуда я ею недоволен – крошится слишком, протекает. А вот то, чем обмазаны стены моего дома – получше. Поглядим, как зиму переживет. Словом, будут у нас еще каменные стены. Он вздохнул, провел ладонью по бороде, размазывая белую пыль, и менее торжественно прибавил: - Статко этого тоже очень ждет. - А о чем вы сейчас говорили? – спросил Этхо, решив не лукавить с этим замечательным человеком. Ласка за спиной Голубеки отчего-то скорчила страшную рожу. - Дело известное, - Голубека подошел к печи, взял один из горшков и высыпал содержимое в котел. Запахло чем-то кислым, аж воздух заскрипел на зубах. – Князь ведь поджигателя ищет. - Да, мы знаем, - кивнул Этхо, наблюдая, как Ласка безмолвно сдвигает брови, выпучивает глаза и машет руками. – А поджигатель прячется где-то здесь? - Навряд ли в моем котле, - хохотнул Голубека, помешивая глину. – Иначе бы он давно сварился. Я ведь и по ночам, бывает, дрова жгу. Отец ваш про то знает и заходил спросить, не видел ли я чего ночью. Слыхали: весь тот берег судачит, что дед Латаш все свое зерно перепрятал. Значит, враг с нашей стороны реки, по мосту мог идти. А у меня как раз все окна на мост. Ласка замерла. Этхо почудилось - даже перестала дышать. - И ты видел? – почти шепотом спросила она. - Чтобы кто с факелом расхаживал – это нет, - Голубека покачал головой. – Синек-гончар бегал несколько раз, Акмешка рыбачил, как водится. Городей-воевода под утро шел. Ну и Ойсо, он, почитай, каждую ночь по Городищу бродит, а теперь особенно. Голубека принялся обтирать шею воротом рубахи, и Этхо, похолодев, приметил, что шнурка нет. - А где твой оберег? Ласка разинула рот. Морятко ахнул, Марушка испуганно спряталась за него. - Да, все там же, - умелец беспечно кивнул на котел. – Авось бы помогло?.. *** - Я машу, знаки делаю, а он знай себе, выбалтывает! – сердито выговаривала Ласка, когда дом Голубеки и река скрылись из виду. - Я ведь ничего про твой план не говорил, - оправдывался Этхо. – И ты сама сказала, что надо выспросить, о чем говорили Голубека с отцом. - Не прямиком же! - Но ведь мы всё узнали, - вступилась за Этхо Марушка. - А если Голубека враг? – нахмурился Морятко. - Мне он не показался врагом, - заметил Этхо. – Сразу нас в дом позвал, показывал, рассказывал, про Мореград, камни, слюну Синего Змея. Откуда плохому человеку знать столько хорошего? Ласка тряхнула косами и попросила: - Ты в другой раз лучше совсем молчи. И, кстати, сам-то откуда про Мореград знаешь, и что дома там до сих пор стоят? - От нашего стойбища до Мореграда было рукой подать, я частенько туда ходил. - Врешь! – восхищенно распахнул глаза Морятко. Этхо видел, что на самом деле он верит, просто тоже очень хочет попасть в Мореград. - И что там? – Ласка перешла на таинственный шепот. Этхо рассказал про полуразрушенные дома, когда-то широкие улицы, заросшие бурьяном, тотемный столб и хвост Синего Змея у моря. Только про голову, погребенную под развалинами терема, язык не повернулся говорить. Там ведь еще и князь с княгиней – получается, Ласкины дед и бабка. А если вспомнить, что Ласка теперь ему сестра, то и Этхо им не чужой. Знал ли он, как все обернется, спрашивая разрешение у мертвого князя взять связку ключей! А может, сам князь знал, потому и разрешил? - Как же жаль, что меня дальше стен Городища не пускают! – сетовала Ласка. – Я бы тоже до Мореграда добралась. Дедушка Толкомей столько про него рассказывал! И особенно сокрушался, что не удалось спасти всю библиотеку, увезли только часть книг. - То есть, книги из вашей библиотеки - это часть?! - оторопел Этхо. - Малая! - подтвердила Ласка. Этхо постарался вообразить еще больше книг, чем у дедушки Толкомея, но не смог. Они дошли почти до самого терема и остановились неподалеку от тотемного столба. Время было сонное, послеобеденное, даже солнце спряталось подремать под мягкую перину облаков. - Мы теперь по домам, да? – снова спросила Марушка. - Дома нас до ужина не дождутся! – отмахнулась Ласка. – Голубека сказал, что ночью на мосту были Синек-гончар, Акмешка, Городей и дядька Ойсо. Все они по эту сторону реки живут. Зайдем к каждому и порасспросим, зачем на тот берег ночью ходили. - А если они все злодеи? – прошептала Марушка с ужасом. - Или ни один, - сморщил нос Морятко. – Вдруг настоящий хасажанин мимо Голубеки проскользнул? - Вот и узнаем, – решила Ласка. – За мной! Этхо не уставал восхищаться Городищем. Когда он впервые попал сюда, ему казалось, что на любом огороде под кустом ягод или среди пузатых тыкв можно выспаться слаще, чем в хозяйском шалаше. Сейчас земля раскисла от частых дождей, а после ночи покрывалась инеем, поэтому спать на ней уже не хотелось. Зато как чудесно представлять, что в каждом доме жарко натоплена печь, полы устланы плетеными ковриками, а стол ломится от вкусной еды. Никто никого не убивает, все добры и радушны, точно на страницах сказки. …А вот такого даже в сказках не было! Среди привычных уже морянских жилищ, где могли быть расписаны ставни, крыльцо или наличники на углах, пестрел дом, украшенный затейливыми узорами от фундамента до самой крыши. Глаз различал и привычный орнамент морской волны, и цветы всевозможных форм, лисьи следы и головы, мудреные завитки и остроконечные звезды. Плетень вокруг дома тоже был примечательный: обычную основу из ивняка гладко обмазали свежей красноватой глиной. Этхо замер с разинутым ртом, не в силах больше сделать ни шагу, пока не рассмотрит удивительный дом сверху донизу и со всех сторон. - Ты чего? – Ласка дернула его за руку. - Кто там живет? - А! Это дом Тишайко-мастера. И узоры тоже его. Он многие ставни в Городище расписывал, а еще наш терем и некоторые книги у дедушки Толкомея. Ну, пошли скорее! - Погоди, - взмолился Этхо. – Давай немножко постоим. - Да, таких узоров ты нигде не найдешь, - с гордостью сказал Морятко. – Тишайко их сам выдумывает. Восхищение Этхо хозяином дома взлетело до небес. Одно дело повторять орнаменты, которые где-нибудь видел и запомнил, и совсем другое – изобретать то, чего никогда не было. Из дома вышел невысокий, чуть сутулый человек с пушистой белой шевелюрой, которая переходила в такую же пушистую белую бороду. В руках он нес сразу по два ведра, в которых что-то плескалось. - День добрый, мастер Тишайко! – крикнула Ласка. - Ась? – Тишайко обернулся, и Этхо увидел, что время расписало его лицо мелкими черточками морщин так же густо, как сам Тишайко - дом узорами. - День добрый! – уже хором закричали Ласка, Морятко и Марушка. Тишайко подошел к плетню и улыбнулся. У него это получалось каждой черточкой, каждой морщинкой, и Этхо обнаружил, что невольно тоже улыбается в ответ. - День добрый, день славный, лисята, - голос у Тишайко был негромкий и такой же солнечный, как улыбка. – Неужто дедушка Толкомей за мной послал? - Нет, - замотала головой Ласка. – Мы так, мимо проходили. - Ась? - Мимо шли, говорю! - Тоже дело хорошее, - Тишайко вышел за плетень и поставил свои ведра на дорогу. Заглянув, Этхо увидел в них разноцветную воду: черную, синюю, белую и янтарно-желтую. – А я, вот, оградку затеял обновлять. Старая-то совсем покосилась. Вот, зятья мне новый лозняк справили, Синек глины одолжил, а теперь мое ремесло начинается. Он достал из-за пояса тонкую палочку с щетиной на конце, окунул в ведро с синей водой и в одно движение вывел по сырой глине изящный витиеватый штрих, точно из книги с картинками. Этхо ахнул. Тишайко посмотрел на него, чуть прищурившись. - А вот этого лисенка я видел только раз, хотя слышал от Толкомея немало. Будем знакомы, Этхо-княжич. Это был первый человек, назвавший его княжичем, вдобавок так легко и свободно. Этхо не нашел слов для ответа и лишь несколько раз кивнул. Тишайко проследил за его взглядом, снова улыбнулся, и опять на эту улыбку невозможно было не ответить. - Вижу, по сердцу тебе мои узоры. Ну а сам умеешь кисть держать? - Я… нет, только угольком. И пальцем… Иногда. - А Толкомей говорил, знаки у тебя ладные выходят. Ну-ка, - Тишайко вдруг протянул ему свою палочку, - попробуй. Этхо попятился на несколько шагов. - Ты чего? – Ласка толкнула его в спину. – Тишайко-мастер, а можно сперва я? - Или я, - подал голос Морятко. - А мне тоже нравится узоры городить, - пискнула Марушка. Дело кончилось тем, что Тишайко сходил в дом за еще несколькими кистями, и некоторое время все они упоенно рисовали по влажной глине, рождая цветы, завитки и волны со звездами. Этхо совсем перестал робеть и воскрешал в памяти все новые и новые узоры – из книги соромейских сказок, что осталась в тайнике в Мореграде, крючки и черточки с хозяйских глиняных табличек и даже чудом всплывшие в памяти загогулины, которые он давным-давно повторял на берегу моря за погибшим братом. Когда больше половины плетня было в росписях, Ласка отложила кисть и сказала, что рисовать, конечно, здорово, но если они прямо сейчас не продолжат искать злодея, то он так попалит все амбары в Городище. И вообще, дом Акмешки в двух шагах, поэтому надо поскорее к нему зайти. *** Об Акмешке Этхо слышал, еще когда Ласка развлекала его, выздоравливающего, рассказами про морянскую жизнь. Это был один из княжеских воинов, чью жену убили во время того памятного набега. Овдовев, Акмешка погрузился в горе. Детей у него не было, хозяйство пришло в упадок, и только помощь Ласки и Марушки не давала ему окончательно сгинуть. В самом деле, Акмешкино жилище выглядело удручающе, словно противоположность соседу Тишайко. Росписи на доме поблекли, плетень покосился, крыльцо явно давно не подметали, пустой сарай для скотины стоял нараспашку, в огороде догнивала неубранная ботва. Пока Марушка искала по двору метлу, чтобы убрать крыльцо, Ласка по-хозяйски забарабанила в дверь. Акмешка вышел на порог далеко не сразу. Он был высокий, грузный, в мятой рубахе, а густая темная борода выглядела лохматой и нечесаной. С первого взгляда Этхо показалось, что Акмешка тоже старик, но его голос звучал моложе, чем у Тишайко и Толкомея, а в бороде можно было рассмотреть лишь пару седых волосков. - Что вам надо? – спросил Акмешка и мельком быстро оглянулся по сторонам. - Мы помочь, - важно ответила Ласка. - Ступайте домой, - Акмешка скользнул взглядом по Этхо и Морятко, стоящим за Ласкиной спиной, как дружинный караул. – Опасно сейчас по Городищу разгуливать. - Так мы войдем? – тут же переспросила Ласка и, не дожидаясь ответа, проскользнула под локтем хозяина внутрь дома. Акмешка досадливо нахмурил брови, но посторонился, пропуская остальных. В доме было темно и уныло. Печь топилась, но у кадушки с водой громоздилась стопкой немытая посуда. В углу валялись свернутые половики. Через горницу были натянуты веревочки с сушеной рыбой. Этхо почувствовал, как с ног до головы пропитывается стойким рыбным запахом. Пока Марушка, раздобыв метелку, избавлялась от сора, Ласка устроилась на лавке. Этхо и Морятко примостились рядом. - Вы простите, угощать вас нечем, - пробормотал Акмешка и оглянулся на окна. - Тыква сырая, рыба еще не усохла… В прежние-то времена моя Заверка могла пирогов испечь, солений, варений на стол поставить. Чего уж теперь… - Мы сыты, - пробормотала Ласка и неловко потеребила вышитую тесьму на юбке. - Хороший то улов намедни был? - Не жалуюсь, золотко-княжна, - Акмешка показал на несколько веревок. – Вон, те и эти ряды, утром повесил. Этхо пригляделся. Рыбины были как на подбор: крупные, пузатые, в поблескивающей от соли чешуе. Он уже слышал про морянскую вяленую рыбу, которая вовсе не портится в пути, даже в самую сильную жару, но пробовать ее пока не доводилось. - А видал недоброе на рыбалке? – Ласка понизила голос. Акмешка заметно вздрогнул. - Да разве доброе по ночам творится? – он сел, подперев кулаком голову. – Вон, Заверка моя, что ни ночь, то блажь. То ей дом мелок, то двор велик, то скотина не та. А иногда все по сердцу, но сама себе угодить не может. То меня поругает, то слезами заревет. Бывало, принесешь ей рыбки, радуется. А в другой раз ту же рыбу за плетень кидает. Как же я теперь без нее?.. Он вздохнул и замолчал, прикрыв глаза. Стало тихо, лишь Марушка старательно шоркала веником по полу. - А… нынешней ночью? – совсем шепотом уточнила Ласка, подавшись вперед. - Шли бы вы домой, - повторил Акмешка серьезно. – Коли князь хочет меня спросить, так пускай зовет или сам в гости приходит. - Так отец тут еще не был? – обрадовалась Ласка. – Акмешка-свет, скажи, что ты видел нынче ночью? Кто Городищу вредит? - Известно кто, - тот передернулся. - Всё они, всё хасажане поганые, чтоб им ни в жизни добра не знать, ни в смерти с предками не успокоиться. Ходят, рыщут, творят недоброе. Ох, я бы каждого, этими самыми руками… Руки у Акмешки были крупные, воинские. Этхо уважительно вздохнул. Такая борода и такие руки у него не вырастут, наверное, никогда. - Кто рыщет? – одними губами спросила Ласка. - Кто рыщет, про того лучше молчать, - Акмешка тоже понизил голос. – Глаза темные, мысли злые, говор недобрый. - Ойсо? – вырвалось у Этхо. Акмешка снова вздрогнул. - Я вам ничего не говорил. Да и вы не лезьте в это дело, беду накличете. То князя, отца вашего, труд, Городея-воеводы, да прочих, кто постарше будет. А вам лучше к Лису взывать почаще и обереги носить. Вон, как я. Акмешка оттянул ворот рубахи, открывая целую связку беловатых камней на толстом волосяном шнурке. Друзья невольно затаили дыхание. Столько оберегов Этхо видел только на дедушке Толкомее. - А можно, я половики расстелю? – нарушила тишину Марушка. Она за уборкой не слышала никаких разговоров. - Пусть лежат, - покачал головой Акмешка. – Измараются еще, а их Заверка ткала. Все, что у меня от нее осталось. - Так выходит, ты видел, как Ойсо амбар деда Латаша поджигал? - гнула свое Ласка. - Ничего не видел. Я рыбу ловлю, - отрезал Акмешка. - А прочее не мое дело. И не ваше. Ночью ни одной тени верить нельзя, наутро одни догадки остаются. У вас есть догадка. У меня имеется. А все воедино сводить – княжеское дело. …Дом они покидали в молчании, а заговорить решились, только отойдя подальше. - Акмешка что-то знает, - тише обычного сказала Ласка. - Наверное, заметил, как Ойсо после поджога шел по мосту, - предположил Этхо. - А почему тогда молчит? - Расправы боится, - Этхо вспомнил колючий взгляд морянина и поежился. - Вовсе дядька Ойсо не страшный, - возразила Ласка. – Я знаешь, сколько раз в детстве за уши его дергала! - Только Акмешка и правда боится, - отметил Морятко. – И Ойсо умеет скверно смотреть. Когда батя из полона вернулся, он заходил к нам несколько раз. И так нас с Марушей гонял от батиной постели, что мы и не смели подойти, пока он не уйдет. - Выведем дядьку Ойсо на чистую воду! – упрямо пообещала Ласка, тряхнув косами и словно отбрасывая от себя все страшные россказни. *** Дом Синека-гончара был большим, двухэтажным, с немалым двором, переходящим в такой же внушительный огород. А по шуму и суматохе это место могло дать фору даже княжескому терему. - Ялапонька! – кричала стоящая на крыльце женщина, у которой на руках так же громко заливался краснощекий младенец. – Ялапонька, змей тебя побери! Куда отцову печатную доску подевал?! - А чего сразу я?! – полным праведной обиды голосом отзывался от плетня мальчишка шебутного вида, рыжий и до самого лба веснушчатый. Он явно порывался скорее выскользнуть за калитку и удрать через ближайшие кусты. Но женщина на крыльце была настроена серьезно. - А на кого мне еще думать? На Варшу с Малинкой? Вернись сюда, Ялапонька, и чтоб сейчас же доска лежала в отцовой мастерской! - Да не брал я, - продолжал спорить Ялапонька, отступая от плетня на крохотный шажок. – У меня еще с прошлого раза уши болят! - Я тебя не только за уши, я тебя за всю дурную голову оттаскаю, если продолжишь бедокурить! Из огорода выглянула сгорбленная седая старушка и тоже принялась отчитывать непутевого Ялапоньку, который по хозяйству не помогает, о матери не заботится, отцову науку не перенимает и в целом растет сорняк сорняком, что же из него такого вырастет. Именно изнывающий от невозможности сбежать Ялапонька был первым, кто заметил гостей. - День добрый! – крикнул он издалека, чтобы точно подошли, поздоровались и хоть ненадолго прервали докучливое воспитание. - Здравствуй, - Ласка не заставила себя упрашивать и тут же подбежала к плетню с другой стороны. – Славного дня вам! Женщина и старушка перестали ругаться и тоже поприветствовали «золотко-княжну». Марушка поклонилась, Морятко по-взрослому протянул Ялапоньке руку, и только Этхо замер в стороне, не зная, как быть. Он отлично помнил Ялапоньку среди мальчишек у колодца и на всякий случай относился к нему с опаской. - Ба, да это ж хасажанин! – вытаращился Ялапонька. - Не хасажанин, а мой брат, - сдвинула брови Ласка. – А если тронешь его, я тебя сама поколочу! Судя по тому, что Ялапонька не стал спорить и согласно закивал, угроза была не пустой. Этхо подумал, что Ласка то ли не понимает своего особого положения, из-за которого девочку нельзя ударить, то ли беззастенчиво им пользуется и в итоге заправляет мальчишками всего Городища. - Батя твой дома? – спросил Морятко. - Не, - Ялапонька поковырял в носу. – За глиной на тот берег пошел. Всякий раз уходит, как я чего-то натворю. И наказывает, чтоб к его возвращению я все поправил. Ну а мама с бабулей меня тем временем бранят. Так что до утра отца не ждите. - Вчера ты тоже натворил? – уточнила Ласка. Ялапонька невольно потянулся к ушам. - А как же… Вон, за мышью погнался и все новые горшки переколотил. Штук пятнадцать, обжига ждали. Ох, попа-ало… Отец осерчал, прямо среди ночи пошел за глиной, и несколько раз ходил. Принес ведра четыре, заставил меня месить. Весь праздник пропустил! Что там было хоть? - Мы Этхо приняли в семью, - поделилась Ласка. - А, хасажанина? - Он теперь морянин, - негромко поправил Морятко. – И с нами. Ялапонька пожал плечами. Судя по всему, собственная судьба сейчас занимала его гораздо больше, чем положение Этхо. - Что вы у плетня шепчетесь? – вмешалась матушка Ялапоньки, укачивая дитя. – Коли гости, так ступайте в дом, пироги на столе. - Благодарю, мы уже уходим, - отказалась Ласка. И шепотом спросила: - А ты правда отцову печатную доску не брал? Ялапонька испустил вздох, полный ожидания предстоящей кары, и так же шепотом признался: - Я ее в краску уронил, когда месил глину. А потом хотел огнем почистить, ну и того… сжег. Может, вы и правда зайдете? Пироги у маманьки вкусные, с яблоками. - Мужайся, - Морятко хлопнул его по плечу. – Так и так попадет, мы тут не помощники. …Уходя, друзья услышали, как мать и бабушка непутевого Ялапоньки продолжили воспитание. - Не знаю, носит ли Синек-гончар оберег Белого Лиса, но с таким семейством никакого времени не останется ни на то, чтобы творить злодеяния, ни на то, чтобы их замечать, - поделился Морятко. И Этхо был с ним согласен.