***
Как и следовало ожидать, отношения не удалось надолго сохранить в тайне. Кто-то из фабричных увидел, как Сора и Нигаи шли по улице, держась за руки, и уже на следующий день об этом знала вся Фабрика. Удивление вызвал не сам этот факт — именно на Фабрике жили серокрылые, нашедшие себе пару. Она отличалась от остальных гнёзд (впрочем, в каждом из них была своя особенность) в первую очередь неким презрением к внешним формам. «Главное — кто ты есть, а не как ты выглядишь» — таков был её девиз. Неказистая система зданий, лишённая и подобия домашнего уюта, как иногда казалось Нигаи, вообще не была частью города Гли. Доброго, тихого, спокойного… фабричные на фоне его благопристойных, светлых жителей казались неотёсанными буянами. Но — и это было для фабричных непререкаемым законом, — предавать нельзя ни в коем случае. Даже в самом малом. Нигаи не знала, нравится ли ей Фабрика, предпочитала не задаваться таким вопросом. Так случилось, что она родилась здесь, но иногда ей хотелось чего-то другого. Ей не хватало прямоты фабричных, какой-то внутренней простоты. Кумо однажды сравнил её с водой — вода дарит жизнь, но у всего есть обратная сторона. Вода может стать трясиной, из которой не выбраться, принять образ безликой пучины, таящейся где-то у корней мироздания. Когда Нигаи вышла на завтрак (серокрылые Фабрики не придерживались принципа есть вместе и в одно время) взгляды нескольких человек устремились к ней. Потом все быстро отвернулись. Кроме Кумо, который смотрел куда-то чуть в сторону от её лица, словно боясь посмотреть прямо. В этот момент она поняла, что всё открылось. Она почувствовала стыд перед Кумо — тот хорошо относился к ней, и Нигаи подозревала влюблённость. Не ту, которая считалась нормой для серокрылых Фабрики, а другую, какую-то детскую. Не глядя ни на кого, она села на свободное место и весь завтрак провела в молчании. Ива нагнал её, когда она спускалась по лестнице, чтобы отправиться на работу в аптеку. — У нас тут прошёл слух… ты правда встречаешься с Сорой? — спросил он прямо. Нигаи замерла. Помедлив, кивнула. Она знала, что Ива сбежал с Фермы на Фабрику, и что они с Сорой враги. Даже в Новогодний праздник они ни разу не попытались наладить хотя бы тень дружеских отношений. Это было неправильно — как говорило предание (не слишком обсуждаемое, но известное тем, кто прожил в Гли достаточно долго), для серокрылого однажды настаёт Последний День. День, когда он должен навсегда покинуть город. Говорили, что крылья даются серокрылым на вырост — пока они живут в Гли, крылья скорее мешают им, но наступает день, когда гадкий утёнок превращается в прекрасного лебедя, и тогда они уносят его вдаль. Никто не знал, куда точно, но вся жизнь в Гли была испытанием. Экзаменом. Тебе давали чашу с радостью, прекрасный и чистый город, где все были к тебе добры. Ты должен был пронести эту чашу до конца, не расплескав ни капли. Никого не предав, не став никому настоящим врагом. Иначе крылья подломятся под тобой, и Последний День станет последним по-настоящему. — И он… — Ива задумчиво почесал нос, — признался тебе в любви? Наш праведник, вечно недовольный тем, что крылья достались ему серые, а не белоснежные, и что света его нимба не хватает, чтобы осветить весь Гли? — Да. У него тоже есть сердце, — на последнем слове её голос дрогнул. Ива усмехнулся. — Передай ему, что он… недостоин приходить на Фабрику. Если он придёт сюда, я — уйду, — поднявшись по лестнице, он скрылся за дверью. Нигаи пожала плечами. В то, что Сора захочет переехать на Фабрику, она не верила.***
Райден возвращался домой с работы и увидел Кумо. Он сразу подумал о Нигаи. Целую неделю они не виделись. Сора выздоровел, и она перестала приходить каждый день. Он спросил у него, как дела у Нигаи, где она пропадает. Кумо смешался. Несколько секунд он мямлил, избегая смотреть прямо на Райдена, потом наконец пробормотал: «А ты не знаешь? Она ведь каждый день к вам ходит. Скоро насовсем переедет. Если Союз позволит, конечно». Райден не понял и попросил объяснений. Так он узнал, что Нигаи теперь девушка Соры. Известие оглушило его. Толком не попрощавшись, он поплёлся домой, мысленно перебирая последние события. Теперь всё встало на свои места — стоящий на коленях перед Нигаи Сора, его болезнь, из-за которая серокрылая почти не отходила от него. Райдена осенило: Сора притворялся! Придумал какой-то фокус, чтобы всем казалось, что он кашляет кровью. Добился от Нигаи сначала жалости, потом — любви. «Всё продумал!» — скрипнул зубами Райден. Теперь он понимал, что любил Нигаи всё это время, с того дня, как появился на свет из кокона. Просто сначала не понимал этого. Считал другом, переживал за неё, ходил встречать, навещал… не думая, что кто-то может встать между ними. Гнев и ревность буквально переполняли его. Он представлял, как придёт на Фабрику, выскажет всё Соре. Нигаи передумает, попросит у него прощения, и всё будет по-прежнему — только теперь она будет знать, что он любит её. Её одну… Гнев постепенно остыл, на смену ему пришла холодная безнадёжность. Он ведь не говорил Нигаи, что любит её. Сора опередил его, а он (честно признался перед самим собой) не мог уловить его на лжи. Не мог показать Нигаи, что болезнь была фальшивой, что Сора её обманывал… да и как он будет признаваться Нигаи в любви? Когда Сора будет рядом, говорить при нём об этом? Его просто высмеют… От этих мыслей мутило. Райден чувствовал себя слабым, разбитым и опустошённым. Он кое-как добрёл до Фермы и долго не решался войти. Темнело, свет горел в окошке, домашнее тепло манило внутрь. Наконец, собравшись с духом, Райден вошёл. Нигаи и Сора сидели в общей комнате, о чём-то мило беседуя. От этой картины Райдену стало совсем плохо. Не поздоровавшись, он быстрым шагом направился к себе в комнату, но его остановил голос Соры. Старший по гнезду проинформировал, что Нигаи переезжает к ним и будет хорошо, если они втроём — Ока, Райден и он сам, — помогут ей с переездом. Райден почувствовал в голосе Соры торжествующие нотки, и это пробудило остатки воли. Ничего не ответив старшему, он дошёл до своей комнаты, скинул в небольшую сумку первое, что попалось под руку. Потом спустился. Сора и Нигаи также сидели рядом, их глаза устремились на него. Помедлив секунду, он произнёс, как ему казалось, уверенно и спокойно: — Я ухожу в другое гнездо. Оставайтесь вдвоём. Никогда ещё он не чувствовал себя так плохо. Проходя мимо них, Райден услышал голос (больше всего на свете ему хотелось, чтобы это был голос Нигаи, чтобы она остановила его) Соры: — Объяснись. Что случилось? — Надоели вы мне, — произнёс он первое, что пришло в голову и, бессильной рукой затворив дверь, ощутил, что плачет. Придуманные им планы — переночевать на работе, утром пойти в Союз Серокрылых, попросить Переговорщика разрешения покинуть гнездо — всё это смешалось в его голове. Остались только усталость, пустота и слёзы. Впервые за всё проведённое им в городе Гли счастливое время Райден плакал. Он побежал вниз по лестнице, прочь из гнезда. Кажется, Нигаи окликнула его, но было уже поздно. Он не мог позволить, чтобы кто-то увидел его слёзы.***
— Райден! — Нигаи собиралась броситься вслед за ним. — Оставь его, — сказал Сора. — Райден упрямый. Если начать его отговаривать, уйдёт из принципа. Пусть лучше проветрится. — Думаю, ты прав. В его глазах промелькнула холодная неприязнь, когда он посмотрел в окно на удалявшуюся фигурку.***
Остаться ночевать на работе было легко — в городе Гли почти никто не закрывал дверей. Райден откуда-то знал, что это далеко не везде так, хотя совершенно не помнил прежней жизни. Он лёг на диван в маленькой служебной комнате и почти сразу провалился в темноту. Кто-то тряс его за плечо. Приоткрыв один глаз, он увидел Исао. Они работали вместе. Исао не был серокрылым, но у них сложились приятельские отношения. Он удивлённо спросил, что Райден тут делает, ведь сегодня у него выходной. На что Райден неубедительно (он сам чувствовал это) соврал, что у него много дел в городе, и он решил переночевать здесь, чтобы не тратить время на дорогу. — У тебя точно всё в порядке? Может, нужна помощь? — Всё отлично, и вообще я очень спешу. Сейчас только умоюсь. К счастью, он взял с собой зубную щётку. На улице он отошёл от здания радио, чтобы его не было видно, и остановился. Он не знал, что делать. Точнее, вообще не понимал, зачем ему нужно что-то делать. Холодное отчаяние, поразившее его вчера, никуда не делось, наоборот, оно как бы выросло, вросло в него. Ложась спать, он надеялся, что утром случившееся окажется сном. Получилось наоборот — прошлая жизнь казалась счастливым сном. Сначала он хотел уйти из города, но быстро понял, что это не выход. «Второй раз ночевать на радио тоже не вариант. Может, податься на Фабрику? Туда принимают серокрылых из других гнёзд». Он хотел приступить к исполнению задуманного, когда новая неприятная мысль пронзила его — нужно будет честно рассказать свою историю. Поймут ли его? Или посмеются, скажут, нашёл, из-за чего ссориться? Последняя мысль обожгла душу. Он бродил по городу, чтобы не замёрзнуть, и напряжённо думал. Ему вспомнился Ива — их единственная встреча была не слишком… удачной, но ведь он тоже сбежал с Фермы из-за Соры и девушки. Он сможет понять и посоветует, что делать. Правда, встала проблема, как его найти — город Гли небольшой, но найти в нём одного человека, не имея никаких зацепок, почти невозможно. Райден вспомнил про магазин, где помощником работал серокрылый с фабрики. Всей душой надеясь, что он будет на работе, Райден поспешил в нужное место. В этот раз удача улыбнулась ему. — Ива? — переспросил фабричный чуть удивлённо. — Столярная мастерская в южном районе. Около самой реки, рядом с первым мостом. Райден устремился туда. Отчаяние притупилось, сменилось чем-то вроде азарта — ещё не всё потеряно! Он вспоминал моменты, когда Нигаи вела себя с ним чуть иначе, чем с другом. Как она догнала его, когда он увидел стоявшего перед нею на коленях Сору и убежал… В мастерскую Райден пришёл в достаточно хорошем настроении. В Фабрике он видел одни плюсы в отличие от Фермы — больше серокрылых, нет Соры и его нотаций. Там его ждут свобода и новая жизнь. — С чем пожаловал? — Буркнул Ива, смерив его подозрительным взглядом. — Сора что-то передать просил? Райден впал в ступор. Заранее придуманные слова высыпались из головы. — Я… я ухожу с Фермы. Вот. — Наконец, выпалил он. — И хочу поселиться на Фабрике. Я слышал, вы принимаете серокрылых из других гнёзд. Ива вытер испачканные руки и посмотрел на Райдена. — Из-за Нигаи? Я слышал, Сора начал встречаться с ней. Райден кивнул. Услышать этот вопрос оказалось не так страшно, как он себе представлял. — Сейчас отпрошусь и поговорим. Они стояли на мосту, внизу протекала река. Где она начиналась и где кончалась, Райден не знал. Наверное, где-то за стенами. Если в ней были рыбы, то они, как и птицы, ведали, что же там — за стеной, но от природы обделённые речью, ничего не могли сказать. Вороны-то хоть каркать умели. Задумавшись, Райден понял, что ни разу не видел на берегу реки рыбаков. Наверное, не было здесь и рыбы, которую разводили лишь в прудах на юге от города. Только птицы могли летать за стены Гли. Серокрылый посмотрел вверх, словно надеясь увидеть ворон, но небо было пустым. Седые облака нависали над Гли, порывистый ветер продувал насквозь — не лучшая погода для полётов. — Хочешь на Фабрику перебраться, значит? — задумчиво протянул Ива, выдохнув изо рта сигаретный дым. Он, как и Сора, курил. Только делал это напоказ, явно. Хоть запах табака и не нравился Райдену, внутренне он Иву одобрил — именно таким и нужно быть. Не таить свою привычку, корча из себя святого, как Сора, а делать явно, при свете дня. — Да, — кивнул Райден, поёживаясь. Всё же стоять на мосту при таком ветре было не лучшей идеей, но он не рисковал попросить пойти куда-нибудь в тепло. Он знал, что фабричные гордятся тем, что они не «неженки», и воспринимал этот пронизывающий ветер как некое испытание. Или посвящение. Ива был высоким брюнетом, каким-то угловатым, словно бы он всё рос, рос и никак не мог вырасти. Худой, с мрачноватым выражением лица, которое появлялось как будто против его воли, он казался Райдену ожившей картиной той жизни, которая ждала его на Фабрике — суровой, твёрдой, независимой. Это вдохновляло. — Мы принимаем к себе почти всех. Если между новеньким и теми, кто уже давно на Фабрике, нет вражды. Тебя это, сам знаешь, не касается, врагов у тебя нет. Главное правило одно — не предавать. Своих, чужих… не важно. Но есть как бы три подправила. — Наклонившись, он сплюнул вниз, в холодные серые волны. — Первое. Не ухаживать за чужими девушками. Если кто-то выбрал себе пару — всё, это запретная территория. Второе… строго соблюдать дни труда. Каждый живёт сам по себе, имеет свою комнату, свою работу и никому до этого дела нет. Но кухня с гостиной — общая территория. Там мы едим, собираемся на праздники. Главные по кухне — каждый день они меняются, — готовят еду для всех. И неважно, нет у тебя настроения, плохо себя чувствуешь, что-то кому-то пообещал — если можешь встать с кровати, будь добр, иди работай в свой день. Но и слово главного по кухне для остальных является законом. Если главный говорит, например, не курить, выполняешь без обсуждений. Он стряхнул пепел со своей сигареты, задумчиво посмотрев на её тлеющий конец. — Третье правило… его обычно не говорят и не обсуждают… более одного раза. Ты уже слышал про Последний день? В разных гнёздах его называют по-разному. — Кое-что слышал… — смущённо пробормотал Райден. — Что-то вроде того, что серокрылые должны улететь за стену, так? — Вот именно. Никто не знает, что там за стеной, почему мы должны улетать туда, но этот день однажды настаёт для всех. Вернее, нет, — он нахмурился. — Мне кажется, он настаёт множество раз. Когда ты дружишь с кем-то, ты отдаёшь ему часть души, как и он тебе часть своей. И когда твой друг уходит за стену, часть твоей души уходит вместе с ним. Ты появился на свет из кокона в гнезде, все тебе рады, заботятся о тебе, помогают… первые дни. Потом просто дружат. Потом уходят. И когда настаёт твой Последний день, мне кажется, половина твой души уже там, за стеной. Потому он и настаёт, что тебе пора лететь вслед за своей душой. Но если кто-то, кому ты отдал часть души, возненавидит тебя и пожелает тебе в Последний день зла… стену не перелететь. Разобьёшься. Ива хмыкнул, покосившись на задумчивого Райдена. — Наболтал я глупостей тебе, в общем. Как говорит Амэ, когда мы ссоримся, я — редкостный дурак. — Он улыбнулся, но улыбка вышла кривой. — Я много об этом думаю… когда у серокрылого настаёт Последний день, близкие ему люди это узнают. Третье правило гласит, что нельзя желать зла тому, кто уходит за стену. Каким бы врагом он тебе не был. Почему… тут, я думаю, у каждого фабричного своё мнение. Своё я тебе сейчас высказал. — Он помолчал немного. — Почему ты хочешь перейти к нам? Конфликт с Сорой? Из-за Нигаи? — Он вновь попытался улыбнуться, но, как и в прошлый раз, улыбка вышла кривой. — Да, из-за Соры, — Райден сжал кулаки. — Он… он предал меня. — Не спеши бросаться такими словами. Ты признавался Нигаи в любви? Она ответила тебе согласием? — Нет, — осторожно ответил Райден. — Тогда он тебя не предавал. Опередил — только и всего. Ты ничего не знаешь о настоящем предательстве. Ива хотел бросить окурок в воду, но вовремя спохватился — мусорить в Гли было не принято. Он пошёл к краю моста, где около кафе стояла урна. Райден последовал за ним и, когда они остановились, предложил зайти в кафе. К его радости Ива согласился. Получив по чашке горячего кофе (Ива хотел расплатиться листом из своей тетради, но старик за стойкой наотрез отказался принимать от них плату. «Что вы, что вы» — замахал он руками. — Разве стоит чашка кофе целого дня труда? То, что отдаёшь серокрылым, само небо возвращает тебе радостью».) они уселись у стены рядом с потрескивающим камином. Зима в Гли редко была холодной, снега выпадало совсем чуть-чуть, и дома отапливались самыми разными способами. — Предательство… — Пробормотал Ива, глядя на огонь. — Я ведь восхищался им. Он нашёл мой кокон, заботился обо мне, был моим старшим братом. Такой сильный, такой добрый. Такой правильный… а у меня вечно всё не получалось. Опаздывал на работу, пережаривал еду, забывал прийти вовремя… он никогда не повышал на меня голос. Объяснял, помогал, прощал, но от его прощения мне всегда хотелось сгореть со стыда. Я чувствовал себя неправильным, недостойным серокрылым, хотя искренне пытался им быть. Потом я познакомился с Амэ. Сначала нам просто нравилось общаться. Мы вместе работали — в столярной. Я всегда думал, что мастерить что-то из дерева — самая лучшая работа в мире. Ей тоже так казалось. Я начал вытачивать для неё разные поделки, она — для меня. Мы начали дарить их друг другу. Сначала по праздникам, потом так, без повода. Потом мы поняли, что любим друг друга… — Он замолк, лицо его почему-то стало угрюмым, совершенно не в тон его слов. Вскоре Ива продолжил и Райден понял, почему. — Однажды я рассказал обо всём Соре. Думал, он порадуется за нас. Посоветует что-то, может быть — я мечтал об этом, — пригласит Амэ жить в наше гнездо. Он же… Ива закрыл глаза, по губам блуждала злая улыбка. — Девушка?.. У тебя, у серокрылого? — Сора говорил спокойно, но от ледяного презрения в его голосе становилось страшно. — Я много раз говорил тебе, что у нас особая миссия в городе Гли. Мы должны быть чисты от любой грязи, которая может запятнать наши крылья. Тем более от этого… мы не должны вести себя как животные! Ива вздрогнул. Последнее сравнение обожгло его подобно раскалённому кнуту. Он молчал. Сора, видимо, посчитав его молчание своей победой, продолжил: — Ты расстанешься с ней. Будет лучше, если найдёшь новую работу. Юбка этой вертихвостки будет для тебя вечным соблазном… Он хотел продолжить, развить мысль в нравоучительную лекцию, но увидел, что Ива сжал кулаки, а на его глазах навернулись слёзы. — Никогда не называй её так!!! — прошептал младший серокрылый. — А как мне её назвать? Ты должен выбрать — или быть достойным серокрылым, или быть с ней. Третьего не дано. — Тогда я не хочу… не хочу быть достойным серокрылым! — Тогда уходи. Иве стало страшно от спокойного, холодного тона Соры. Всё, что угодно — крик, обвинения, угрозы, но этот тон… ему казалось, что Сора смотрит на них с Амэ как на мелких, уродливых насекомых… Ива не ответил ему. Ничего не говоря, он выбежал из дома в ночь, сам не зная, куда. Было только начало осени, холода ещё не наступили, и только благодаря этому он, оказавшись на улице в домашней одежде, не околел в пять минут. Сначала он брёл, куда глаза глядят. Потом направился в храм Союза Серокрылых. Переговорщик встретил его почти сразу — по мнению Ивы, старик никогда не спал, будучи почти бестелесным. Они поговорили, и тот предложил Иве вместе с Амэ переехать на Фабрику. Сказал, что Сора ошибся. Что достойным серокрылым можно быть, и любя девушку. Что оба пути равноценны. Главное — дойти по ним до конца. — А ещё он загадал мне загадку. — Добавил Ива после паузы. — Она называется «прощение». Чтобы быть прощённым, надо уже простить. Чтобы простить, надо уже быть прощённым. Он помолчал, давая Райдену переварить услышанное. Потом добавил: — Я думал над ней. Но так и не нашёл решения. — Может быть, её решение в том, — задумчиво протянул Райден, — что получить прощение и простить можно только одновременно? Ну, одно без другого невозможно и всякое такое… Ива покачал головой. — Мне это приходило в голову, но разгадка не в этом. И я не знаю, в чём. И не хочу знать! — С внезапным ожесточением произнёс он. — Теперь Сора… теперь он дважды предатель. Сделал то, что презирал всей душою в других. Никогда его не прощу. Пусть даже разобьюсь в Последний день. А ведь он так ничего и не понял… Когда мы встретились через пару дней, он вёл себя так, словно я несмышлёный мальчишка, который подуется-подуется и отойдёт. После короткой паузы он покосился на Райдена, видно жалея, что сказал слишком много. — Переезжай к нам. Фабрика создана для тех, кого выгоняют из собственных гнёзд. Только… все серокрылые как правило живут там, где родились. Сбежавшим на Фабрику это недоступно. Райден попытался вспомнить, где же он родился. Получалось, что в сарае, а не там, где он сейчас жил. Так что в этом плане терять ему нечего. — Если… — задумчиво произнёс он. — Если я попытаюсь отбить Нигаи у Соры теперь… это будет предательством? — Хороший вопрос. — После паузы произнёс Ива. — Я не знаю.