*
Всё идёт не так, как надо. Они построили план сделки, изучили все подводные камни, которые можно использовать, и те, что могут им самим помешать. И сделка прошла бы как надо… Если бы её уже не завершили за них. Вмешательство Цзяня-старшего как всегда не к месту. — Да ладно Вам, мистер Цзянь, — вещает Ван Джи Хе — правая рука Цзяня-старшего. Сам-то тот, конечно, хрен бы припёрся в Гуанджоу. С подачи Цзяня И тут сейчас почти всё работает как часы, так что они ожидали того, что его спихнут куда-то в другое место в ближайшем будущем. Но не настолько же ближайшем! — Токио — чудесный город, сеть доносчиков там уже раскинута. Всего-то и нужно там немного прибраться. Как здесь. А тебя, — кивает Змею. — Мистер Цзянь готов принять под своё крыло. Цзянь И рядом едва заметно вздрагивает — Змей научился его читать, даже не всматриваясь. — Спасибо, — щерится Змей. — Но я работу не ищу. — А тебя и не спрашивают, — ржёт мордоворот. — Можешь вещички паковать. Пойдём, в курс введу.*
Ван Джи Хе долго-долго рассказывает про перспективы — видимо, Цзянь-старший действительно «высоко оценил» переговорческие способности Змея. Либо просто подпорки из-под ног сына выбивает — одна отсылка в Токио чего стоит. День тянется бесконечно, и вместо того, чтобы провести его в привычной обстановке за плечом Цзяня, приходится записывать в уже опухший мозг тонны новой информации, которая точно пригодится. Всё снова меняется, а Змей ненавидит, когда всё меняется. Волны накатывают одна за другой и не ровен час за ними может скрываться настоящее цунами. Мир, что они так долго отстраивали — может смыть в мгновение ока. До дома получается добраться только в начале второго — как раз под любимую дораму Цзяня. Ключ в замке поворачивается совсем неслышно, Змей проходит в гостиную, удивляясь, насколько же здесь тихо. Он практически никогда не заходит в эту квартиру первым — так что тишина здесь — что-то неприятное и из ряда вон. Цзянь И стоит у окна, прилипнув к нему, даже на беззвучные картинки дорамы по телеку не оборачивается. В левой руке бокал с виски держит, хотя пить до сих пор толком не умеет. Не переоделся — при полном параде: даже галстук не снял. Змей, хоть и очень старается соответствовать нормам их бизнеса, удавку эту на себя ни в жизнь бы не нацепил. — Йо, — он подходит к Цзяню сзади, — и того как будто с паузы сняли. Поворачивается в пол оборота, руку к шее тянет, галстук ослабляя. — Как всё прошло? — пальцы у Цзяня такие же аристократические: длинные, тонкие, красивые. Такими руками бы цветочки выращивать в собственном саду, а не вот это вот всё. — Как мы и предполагали. Мистер Цзянь собирается отдать Гуанджоу какой-то своей шестёрке. А тебя хочет видеть в Токио. Цзянь И фыркает, снова отворачиваясь к окну. — Токийская мафия? Отличный билет в один конец. — Может и нет, вряд ли тогда он стал бы разменивать тебя, использовал бы кого-то из своих дешёвок, а ты всё-таки единственный наследник. — Единственный наследник, который, как он считает, справляется недостаточно. Единственный наследник, Шэ Ли. Мозг за сегодня слишком устал, так что сходу переварить смысл этой фразы не выходит. Змей подходит ближе, наливает виски в опустевший стакан Цзяня — и тот осушает и его залпом. Проводит рукавом белой рубашки по губам — и та окрашивается в коричневый. Становится грязной, как сам Цзянь, которого грязь так хочет поглотить. Змей не понимает, а Цзянь И не настаивает. Сегодня в тишине их квартиры совсем не так, как предыдущей ночью. Что-то изменилось. А Змей ненавидит перемены. Тишину разбивает вибрирующий телефон Цзяня. Змей машинально оборачивается на него — кому там чего посреди ночи надо, что самому Цзяню И звонят. Мобильник высвечивается фоткой Чжаня Чжэнси, о котором не слышно уже пару лет: единственная тема, которую Цзянь И никогда не поднимает и не касается. Звонок прерывается, сменяясь на «Пропущенных вызовов: 9» на экране, и меркнет. — Не перезвонишь? — кивает на телефон. — Нет. Забавно было бы, если бы всё когда-то сложилось по-другому. Если бы Цзяня не затащило в криминальщину «по долгу происхождения», если бы он учился сейчас в универе с Чжанем, а не притёрся к ненавистному Змею настолько, что позволяет тому стоять за спиной. Змею всегда казалось, что он в этом мире в тысячу раз уместнее. А старый Цзянь никогда бы не смог своей нежной душонкой проигнорировать столько звонков от своего возлюбленного. Теперешний Цзянь может, но это почему-то кажется неправильным и неестественным. Забавно было бы, если бы всё сложилось по-другому. Наверное, у Змея просто нет чувства юмора.*
Душ совсем не освежает — ощущение, что только размазывает грязь, вплавляет запах отвратного жутко дорогого одеколона помощника Цзяня-старшего в кожу. Хорошее предложение — перебраться под его крыло. Сам он сейчас где-то в Тайланде: там у них всё налажено и централизованно, можно присесть на тёплый камень и почти не напрягаясь грести лопатой деньги. Интересно только — нахрена он ему там вообще сдался? Змей действительно прекрасный переговорщик и манипулятор, плюс, подтирая хвосты за Цзянем И не гнушается тем, чтобы пачкать руки… Но таких достаточно. Наверняка Цзянь И прав, и ему прикупили билет в один конец: отличная возможность трагически списать сынка, который свои мозги имеет и бизнес не в ту сторону гнёт. В Токио враждующих кланов якудза только топовых с пару десятков — нет ничего неожиданного получить там пулю в лоб в процессе за то, что со своим самоваром полез. Зато если Цзянь И эту пулю получит — развязать войну во имя справедливости и мести будет проще простого. Змей прижимается к еще не нагревшемуся кафелю лбом. В спокойной обстановке переварить всё получается на раз-два. Так картинка выглядит вполне себе ровно. Вот там и он пригодится — действительно неплохо Цзянь-старший кадрами распоряжается. Ситуёвина — полный отстой. Не для него конечно — может солнце в Тайланде менее бесячее, можно будет через пару лет купить огромную виллу с бассейном и видом на море, и снимать сливки со своих стараний — в теневом мире главное вовремя остановиться. Может, через какое-то время скататься в Токио на какое-то время: всяко не дышать газами душного Гуаньджоу. Отличный карьерный рост. Предложение, от которого не отказываются. Да и у кого могут быть причины от такого отказаться? Змей переодевается в домашнее, снова идёт в гостиную. Цзянь всё-таки заманался в официальной одежде — рубашка и галстук на полу валяются, даже пистолет из кобуры вытащил, хотя его, поди, только в тире и использовал. Стоит к окну прилипнув, и аура покойника словно вокруг клубится. Змей подходит сзади, почти впритык. У Цзяня И такие тонкие ключицы, рёбра, что майка почти не скрывает. Как бы ни качался на навязанных тренировках — всё равно выглядит таким.. нежным? хрупким? Даже немного жаль, что это на самом деле не так. — Эй. Ты чо, реветь собрался? — кажется он уже когда-то такое говорил, но память — не то, чему стоит доверять. Можно верить только в то, что перед тобой прямо сейчас. Цзянь фыркает, и в светящейся искрами панораме Гуанчжоу отражается его улыбающееся лицо с закрытыми глазами. Реветь явно не собирается — это и было-то один раз сто лет назад, но запомнилось. Да, так себе ситуация, ну да что поделаешь уже, надо сесть и переварить всё спокойно, план там продумать и всё такое. Дерьмовенько, но не безвыходно. — Эй, — повторяет Змей и легонько пихает Цзяня И в плечо. Плечо у того ледяное — кондёр на семнадцать градусов стоит. И сам он весь как покойник — совсем не светящийся в свете размазанной за городскими огнями луны: тусклый и бесцветный. Змею казалось раньше, что если до него дотронуться — можно обжечься. Но, видимо, те времена давно прошли. Теперь только могильный холод и пустота. Это неправильно — ведь в голове устойчиво отложилось, что он должен греть. — Эй, Шэ Ли, — как всегда по имени. Змей и забыл бы, что оно у него есть, если бы не Цзянь И. — Если я поеду в Токио, ты поедешь со мной? Это неожиданно — чтобы вот так прямо, когда уже привычным стало видеть его всего такого несгибаемого и стойкого. Еще какое-то время назад Змей бы ни за что не поверил, что тот будет предлагать — просить? — остаться на его стороне. В размазанном слепящем Гуанджоу теперь отражается прямой взгляд Цзяня И. С предложением Цзяня-старшего вполне можно ускользнуть, слиться из этого ада — для Змея это отличная возможность распрощаться со всем этим и когда-нибудь зажить спокойной жизнью где-то под солнцем Тая. Жаль только, что его уже по привычке притягивает к Цзяню, чуть ли не заставляет вращаться вокруг него. — А пистолет ты достал чтобы угрожать мне? Цзянь снова улыбается — на этот раз как будто бы искренне, — отбрасывает пистолет, и тот гулко стукает о ламинат, откатываясь за диван. — Зачем мне это делать? Просто хочу, чтобы хоть что-то осталось как прежде. Он не говорит «хочу, чтобы ты поехал со мной», но, наверняка, подразумевает. Очень уж всё это похоже на слова Чжаня, что тот сказал ему несколько лет назад — Змей не знает, на кой-чёрт он это запомнил. Цзянь, как собственник, просто хочет оставить его при себе. Ну да и хрен с ним. — Если есть вероятность, что я смогу стать там важной шишкой. А это получится только если ты подгребешь весь Токио под себя. Цзянь оборачивается, почти растворяясь в темноте — хоть его лицо и совсем близко, Змей подслеп от света огней снаружи, и его практически не может разглядеть. Только чувствует, как дыхание горячо по коже скользит — и не покойник тот совсем. — Есть гораздо большая вероятность, что вернуться мы уже не сможем. Там не так, как здесь: там больше денег, злее люди, и это их территория, а не наша, которую мы пригрели. — Так ты меня за собой в Ад зовёшь? Но Змей уже пригрелся от Цзяня и никуда уходить не собирается. Так что это, в общем-то… неважно.