На защиту Короля

      309-й год. Диоскуриада.       Осень. Сентябрь–октябрь.       Замок Алиферия.       День нападения Дракона невозможно было предсказать, поэтому диоскуриане старались быть готовыми к нему в любой момент. Однако несмотря на отлаженные эвакуацию и системы укрытий, густонаселенность столицы не позволяла уберечься каждому горожанину и волшебнику.       В последний раз, осенью 309-го года, снова не обошлось без жертв среди защитников города. Погибли отец и мать Елены Сторагафос.       Полностью осиротевшая девочка стала жить во дворце, заняв пустующую комнату, одну из соседних с Азеллио. Именно тогда Поэстофосы и начали сближаться с ней, стараясь помочь Лене пережить потерю родителей. Но как бы много времени не проводила девочка с ними или с другими товарищами и наставниками, кошмары по ночам, давние страх и апатия не отпускали её практически ни на шаг.       Найдя раздавленное тело матери под разрушенными стенами одного из зданий девочка впала в истерику, переросшую в болезненную и длительную горячку. Это были тяжелые дни, когда лекарей не хватало на всех пострадавших, раненых физически или душевно. От одиночества девочку спасло знакомство с Азеллио и его семьёй: сердобольная Медея не могла бросить дочь своей подруги совсем одну. Она как могла часто заглядывала к Лене, несмотря на обязанности перед другими жителями столицы.       Пока Азеллио, как и многие другие волшебники, не закончил собственную работу по восстановлению зданий и дворов Лютеции, за девочкой ухаживала Соня. Она, словно повторяя судьбу матери, ещё в совсем детском возрасте набиралась опыта в уходе за больными. Ей приходилось исполнять роль нянечки, медсестры и собеседницы для нескольких пациентов, среди которых были её сокурсницы.       В горячке Лена страшно бредила, заливаясь слезами горя. Иногда её охватывали приступы ярости, и тогда она кричала и разрывала постельное белье ногтями, которые вырастали и грубели, словно когти, под действием какой-то тёмной силы. Ей был необходим постоянный уход, словно младенцу. Такое сложное и нестабильное состояние беспокоило Медею, всю её семью и даже Архимага. Безумная сила, с которой Лена чувствовала утрату, пугала всех, и Медея не была исключением. Она боялась за будущее душевное здоровье девочки, которая неожиданно стала одним из самых тяжелых пострадавших.       Когда Азеллио сменил Софью, он практически не отходил от её постели. Стоило немалых усилий лечить и успокаивать её, пока Лена наконец не пришла в сознание.       — Азеллио! — вдруг громко выдохнула она и остановила взгляд на испуганно вздрогнувшем мальчике — он немного задремал, сидя рядом с её кроватью, пока сестра и мама отлучились к другим пациентам.       Замок превратился в филиал больницы, куда свезли всех травмированных волшебников и теперь, после восстановления основной части города, первоочередной задачей было вернуть их всех в строй.       Девочку с детства дразнили плаксой: она была очень привязана к матери, поэтому начинала плакать, когда долго её не видела. Для слёз, ещё до нападения Онейрозу, у неё было много и других поводов. Например, ссоры с друзьями, невыносимо тяжёлые уроки, неспособность использовать наследственную магию Крови. Теперь, пока болела, Лена ревела несколько раз в день, поэтому её глаза и нос теперь постоянно были припухшими, волосы растрепанными. Искусанные губы не кровили только благодаря Исцелению Азеллио.       Он старался быть максимально полезным, поэтому даже получал удовольствие, ухаживая за волшебницей.       — Ты, наконец, проснулась, — улыбнулся Азеллио.       — Как-то мне… — прерываясь, чтобы отдышаться, говорила Лена. — Н-н-нехорошо.       — Воды? Что-то болит?       — В-в-воды, — прошептала, Лена и прикрыла глаза.       Непонятно откуда взявшаяся усталость застала девочку врасплох, но на заикание пока никто не обратил внимание. Она не помнила времени, проведенного в постели, не помнила нападения, хотя знала, что именно из-за него она здесь. Тело не слушалось. Когда девочка пыталась как-то подвинуться, оно, насквозь пронзаемое болью, приобретало неподъемную тяжесть, из-за чего Лена стонала сквозь зубы. И закричала бы, будь у неё силы на это.       — Потерпи, пожалуйста. Сейчас станет полегче, — ласково приговаривал Азеллио, слегка придерживая шею и голову девочки над высокими подушками.       Он поднёс небольшую мисочку к бледным губам девочки и поил, не торопясь, пока у Лены не кончились силы глотать.       Сторагафос поморщилась, закрывая рот, и простонала. Азеллио понял, что пора дать ей снова отдохнуть. Когда он укладывал её голову на подушку, то увидел выступившие на шее мурашки. Поэтому прикрыл подругу одеялом посильнее, под самый подбородок. Девочка тихо промычала, словно в некоем удовольствии и благодарности, вздохнула и затихла — и вскоре, когда боль ушла, уснула.       Прошла ещё неделя прежде чем Лену выписали, и она смогла жить в своей новой комнате самостоятельно. А весь город вернулся к нормальной жизни лишь через месяц, когда подходило время первого снега.