Восставая из пепла

      – Фонендоскоп.       – Перикард.       – Дисфункция.       – Яйцеклетка.       – Альдостерон.       О да, мы с братом играли в слова по теме «медицина», общаясь между собой ментально, потому что заняться в Вендикаре, разумеется, было нечем – обстановка как-то не располагала, и тот факт, что я была в сознании, и у меня был собеседник, радовал меня безмерно. Не представляю, каково сейчас Кену и Чикусе, которые в данный момент даже глазами в разные стороны позыркать не могут, потому что на них надеты плотные повязки, щедро сдобренные Пламенем Тумана.       – Нейродермит.       Засранец. Не сомневаюсь, что Мукуро параллельно шарится в мозгах какого-то несчастного врача общей практики или вовсе студента-медика – он никогда не умел играть честно, и в этом я убедилась на собственной шкуре буквально пару дней? недель? месяцев? назад, когда он стал подстрекателем, который вынудил меня застрелить любимого мужчину, тем самым дав импульс второй кровавой бойне, которую я видела собственными глазами.       Я сочувствовала Ланчии. Он не заслужил всего того, что мы сделали с ним. Мы – потому что я тоже виновата, и виновата больше всех остальных, что не проконтролировала, не уследила, не сумела предотвратить…       – Триш, твой ход.       Ну да, конечно. Кто, как не любимый брат, отвлечет меня от дурных мыслей?       – Транквилизатор.       Подавись.       – Спасибо за пожелание, дорогая. Рецидив.       Если бы я могла закатить глаза, я бы их закатила, а пока что я имела исключительную – и бесполезную, – возможность послать волну негодования по связи Якоря. Мукуро в ответ ехидно куфуфукнул у меня в голове, и смех его зазвенел в висках, прошелся импульсом по всему мозгу и, кажется, пропал где-то в районе первого позвонка. Мне захотелось поежиться от странных, неприятных ощущений, повести плечами, чтобы сбросить чужое влияние, сидящее у меня уже в печенках.       – Оя, милая Триш, у тебя несколько печенок? Почему я об этом не знал? – вкрадчиво протянул близнец и, кажется, хмыкнул.       – У себя в мозгах покопайся, Муро.       – Ты слишком громко думаешь, дорогая.       – Ты установил слишком крепкий мысленный контакт, дорогой.       Братец издал нечленораздельный звук – настолько нечленораздельный, насколько можно было это сделать ментально, – и подозрительно замолк; мысленная связь утихла, как будто бы ее придавили подушкой или замотали в одеяло. Наверняка опять какую-то пакость готовит. Или копается в чужих головах, черт с ним – главное, чтоб меня не трогал, хотя бы совсем недолго. Благо, Мукуро знал меня достаточно хорошо, чтобы понять, какую черту в нашем с ним постоянном общении переходить было нельзя, и пользовался этим знанием на всю катушку.       Что ни говори, братец был гением в социальных взаимоотношениях и человеческой психологии, а наличие у него Пламени Тумана и мастерское им владение делало его, без преувеличений, самым настоящим чудовищем. Кто там говорил, что туманники являются самыми слабыми пользователями Пламени Посмертной воли? Так вот, мне бы хотелось найти этого человека и без стеснения дать ему по морде. Не просто так, а за самую большую и наглую ложь в моей жизни.       Возможно, способности моего близнеца могли бы получить другой вектор развития, если бы не Эстранео, разорвавшие наши жизни на уродливые лоскуты и сшившие их заново так, как было угодно им самим. Так Мукуро получил нежеланные Шесть путей Ада, Кен навсегда сжился со звериными повадками, Чикуса оказался вынужден все время воздействовать собственным Дождем на самого себя, а я приобрела постоянные кошмарные боли и способность видеть Пламенные ауры.       Так себе бонусы, если честно. Цена за них оказалась непомерно велика.       Отплатили мальчишки за это со всей своей озлобленной душой, и мстить всему миру продолжали и по сей день – именно поэтому мы сейчас сидели в тюрьме Вендикаре, а не находились под опекой семьи Нери. И в этом была изрядная доля моей вины.       Едва только утихшая боль потревожено всколыхнулась и острой ядовитой иглой кольнула сердце. Осознавать собственное бессилие и беспомощность в данный момент времени было отвратительно и практически разрушительно – я была особо опасной преступницей, убившей своего босса и возлюбленного и косвенно поспособствовавшей тому, что целый мафиозный клан оказался стерт с лица земли.       Я не могла ненавидеть Мукуро за то, что он сделал со мной. Да, я знала, что в той бойне, которая была начата с моей подачи, была неизмеримая доля его вины – братец не поскупился на чертово Пламя Тумана, способное воздействовать на чужое сознание легко-легко, так, что отследить сам процесс было практически невозможно, если ты не имеешь достаточно опыта в прямых или косвенных столкновениях с иллюзионистами. Он прекрасно знал, что я никогда бы не пошла против того, кого любила и кого принимала как своих близких – оттого горше было осознавать, что близнец даже и не думал считать Нери за свою семью. Так же было и с Кеном, и с Чикусой – Мукуро являлся их лидером, их неоспоримым примером для подражания, и даже если их представление мира принципиально различалось с его, они делали все для того, чтобы быть с моим братом на одной стороне.       Я была другой – я видела больше, чувствовала больше и понимала больше, чем кто-либо из моих товарищей, весь смысл жизни которых заключался в трех душах, переживших с ними самые страшные годы детства. Я не могла их винить – могла лишь сожалеть, что все обернулось подобным образом, и что я не смогла ничего предотвратить, страдать от осознания того, что случилось, и вешать на свою шкуру все грехи, свои и чужие.       Едва-едва, кое-как успевшая установиться связь Солнца-Неба оказалась раскурочена, разорвана в клочья, и конец нити, ведущей в никуда, ментально кровоточил и болезненно пульсировал. Пламя раздражающе скулило, как паршивая псина, скреблось в грудине, насилуя беззащитные ребра, и старательно зализывало воображаемую дыру в сердце, оставшуюся после своеобразного предательства возлюбленного и его же последующей потери.       Мукуро, что бы он не совершил, он все еще был моей семьей, единственным родственником, самым-самым близким человеком, одним таким на всей планете.       Я не могла ненавидеть его.       Зато я прекрасно могла ненавидеть саму себя.       Ненависть и презрение к себе душили меня, разрушали изнутри, и братец это отлично знал, а потому и старался отвлекать от той глубокой бездны, в которую я сознательно заталкивала саму себя – разводил меня на простые разговоры, играл со мной в словесные игры, транслировал по связи чужие мысли и чувства, раздражал, бесил, а потом тут же ластился, мурчал какие-то незатейливые милости и ненавязчиво демонстрировал, что не отстанет от меня, не бросит, никуда не денется и никогда не отпустит.       Первые дни в Вендикаре после того, как я пришла в себя, прошли как будто в тумане (или же Тумане?) – я ничего не слышала, ничего не видела и не чувствовала, от ментальной связи с Мукуро доносились какие-то помехи, я не могла понять, где нахожусь, что делаю, и как я сюда попала, а Пламя в груди беспокойно ворочалось, как будто бы хотело о чем-то сообщить, но мне не хватало умственных усилий, чтобы догадаться, что ему нужно.       Потом мне как будто бы резко налили за шиворот холодной воды, и паника захлестнула меня с головой. Где я? Как я сюда попала? Где Мукуро, Кен, Чикуса, почему вокруг темно, почему я не могу пошевелиться? Что случилось, что предшествовало тому, как я попала сюда? Эстранео? Снова? Нет, нужно найти Муро и предупредить его, нужно!..       Пока меня трясло в жутком приступе паники, я не могла сообразить и воспроизвести на свет хоть одну дельную мысль – особенно пугало меня то, что прошлое было окутано плотнейшей пеленой мрака, а я не могла даже заплакать. Мой разум метался, закованный в тюрьму из черепной коробки, и не мог найти выхода. Поэтому прорвавшееся сквозь бесконечный ужас приглушенное «Триш, успокойся!» я восприняла отнюдь не сразу. Мне было безумно страшно и до одури жутко, мозг подкидывал все новые и новые картинки происходящего, а я ощущала себя запертой в чужом, неродном теле – как будто бы самый лютый ночной кошмар стал моей теперешней реальностью.       Из-за пелены паники послышался голос – родной, узнаваемый, любимый, поющий мне колыбельную, знакомую до последней ноты. Волна ужаса схлынула со смятенного разума; я внимательно вслушивалась в каждую строчку и не заметила, как решительно запела в ответ.       Голос Мукуро всегда успокаивал меня, направлял в нужную сторону и подавлял любые всплески эмоций. Немудрено было, что уже через недолгие две минуты я сумела мысленно выдохнуть и жалобно произнести:       – Муро…       – Я здесь, Триш, – тут же отозвался близнец, и звучал он донельзя устало. – Наконец-то я сумел до тебя дозваться. Как ты?       – Ничего не понимаю. Где мы?       – А ты не помнишь? – вопросом на вопрос ответил братец, и ответил, надо сказать, донельзя подозрительно. Я насторожилась.       – А что я должна вспомнить?       – Да так, – уклончиво ответил Мукуро и куфуфукнул. – Уверен, ты сразу поймешь, как придет время.       И время, черт бы его подрал, действительно пришло.       Я хотела сначала убить брата, а потом наложить руки на себя, да только кто бы мне дал? Я бесновалась как зверь, запертый в клетке, мысленно истерила, рыдала, оплакивая судьбу любимого человека и свою вновь разрушенную жизнь, кричала на Мукуро и костерила его на все лады, пребывала в апатии, депрессовала и вновь и вновь заходилась в безумном хохоте. А потом как отрезало. Впору было подозревать вмешательство одного разноглазого туманника, но ведь у него хватило бы мозгов понять, что еще одна такая выходка, и он потеряет сестру навсегда.       Я почти безразлично отметила, что в обозримом будущем нужно будет лучше следить за гипотетическим проникновением в собственный разум и вообще натаскивать себя на противостояние Пламени Тумана, а после задала один-единственный вопрос:       – Зачем?       Братец молчал некоторое время, и я уже успела было увериться в том, что он либо нагло проигнорировал меня, либо закрыл канал связи, когда Мукуро глухо отозвался, повторяя сказанные когда-то им самим слова:       – Мафии нельзя верить. Она убивает все, к чему прикасается, – он затих, а по связи волной прошлась поутихшая слепая ярость, жгучая ревность и бесконечное желание обладать. Если бы я могла дернуться, я бы дернулась, а так в голове кинолентой протянулись кадры «пира во время чумы» – я, выдыхающая сигаретный дым брату прямо в рот, жаждущий безумный взгляд Мукуро, его руки, шарящие по моему телу, и бесчисленные поцелуи-укусы, перемежающиеся с короткими вдохами и попытками вжать в себя свою половинку, чтобы стать единым целым. – А ты моя, Триш.       …и я не мог позволить им тебя разрушить, без проблем прочитала я между строк. Больше эту тему я не поднимала, разумно опасаясь иного рода отповеди, и к близнецу стала относиться терпимее, хотя жгучая обида время от времени все еще колола сердце, причиняя физическую боль и подгоняя к горлу комок слез и ненависти к самой себе. По моей же просьбе (читать: приказу) братец периодически докладывался мне о состоянии Кена и Чикусы, томившихся в соседних камерах, поскольку я не могла связаться с ними самостоятельно, не имея для этого никаких способностей, но я прекрасно чувствовала, как сильно его раздражает этот процесс – неспособность помочь своим подчиненным, плюс собственная неподвижность, плюс моя эмоциональная нестабильность делали его ходячей (хотя, скорее, в его случае стоячей) бомбой, которая и взорваться-то толком не могла.       А сейчас я спокойно играла с Мукуро в слова, потому что в тюрьме Вендикаре, будучи завернутой в материал, не пропускающий Пламя, прикованной к стене и лишенной зрения благодаря плотной светонепроницаемой маске и дара речи благодаря наморднику, заняться было нечем. Мои мысли братец читал свободно, заходил ко мне в голову как к себе домой, но со временем я научилась как минимум улавливать присутствие, но никак не давать отпор – хотя, кто знает, возможно, он просто играл в поддавки и позволял мне себя заметить. Помимо этого, было ли минусом, было ли плюсом, но факт оставался фактом – связь Якоря с Туманом становилась с каждым разом все сильнее и сильнее, и теперь я боялась даже представить, на каком наибольшем расстоянии мы сможем друг друга чувствовать и общаться между собой.       – Три-и-иш, – манерно протянул близнец, прекрасно зная, как меня это раздражает.       – Что-о-о? – в тон ему отозвалась я. По Связи пронеслась волна предвкушения и почти что безумного азарта – я настороженно затихла и подозрительно отозвалась: – Так, ну и что ты задумал?       Мукуро куфуфукнул, и в голове у меня всплыл образ довольно ухмыляющегося лица и прищуренных хитрющих глаз. Вот это сейчас не поняла, это выверт моего подсознания, проделки брательника или же новая сторона нашего с ним ментального общения?       – Побег, – мечтательно отозвался близнец и томно вздохнул. – Самый грандиозный побег во всей истории Вендикаре.

*****

      И ведь не поспоришь – действительно грандиозный, особенно учитывая переполох, который мы устроили после совершения этого, несомненно, глубоко значимого события. Мукуро вообще был сторонником принципа «чем больше, ярче, красочнее, богаче, тем лучше» и имел невесть откуда взявшуюся страсть к пафосу. Позер. Благо, он действительно умел предельно грамотно распределять собственные и чужие силы и вообще был на удивление недурным командиром (что немудрено, если учитывать его умение притворяться и подстраиваться под ситуацию), но мне всегда казалось, что без этих выпендрежных жестов в его иллюзиях можно было обойтись.       Особенно меня раздражало, что он предельно галантно вел себя со стервозной рыжеволосой девицей – поцеловал ей руку, подарил лисью усмешку, кокетливо хихикнул. Я закатила глаза и с досады пнула мертвое тело неизвестного заключенного, валяющееся под ногами. У нас побег вообще-то, а не кружок по интересам.       – Бордель в Вендикаре не предусмотрен, Муро, – фыркнула я очень тихо, но так, чтобы стоящая неподалеку М.М. – что за дебильное имя? – строившая глазки моему братцу, обязательно услышала и среагировала на подначку. – Ты не в ту сторону воюешь.       – А в какую сторону нужно, дорогая? Быть может, ты просветишь меня? – даже в полумраке коридоров самой защищаемой мафиозной тюрьмы было видно, как зловеще блеснули два разноцветных глаза на лице Мукуро.       – Как только, так сразу, дорогой, – до приторности сладко улыбнулась я. – Ты не отвлекайся, у нас много работы.       И правда много – нам оставалось выбраться из этого склепа. Близнец был рисковым парнем, а потому и решился на такую авантюру – вполне разумно и оправданно предположив, что стены Вендикаре никогда не видели иллюзиониста подобной мощи, братец, накопив достаточно сил, бесцеремонно вторгся в разум одного из охранявшего нас Вендиче, находившегося поблизости и не ожидавшего такой подставы, и заставил его нас освободить, а после завладел своим излюбленным трезубцем и внаглую царапнул тюремщика по коже у кромки бинтов, так, чтобы было почти незаметно – его оружие, переплавленное из Пуль Подчинения, одной из запрещенных нынче разработок Эстранео, прекрасно сработало даже на таком чудовище, как Страж. Он, повинуясь ужасающе сильной воле братца, послушно и максимально незаметно отправился за нашим оружием, запрятанном где-то на другом этаже.       В отличии от остальных людей, разминавших ослабевшие за время пребывания в тюрьме части тела, мне достаточно было попросить Пламя мне помочь – моментальное восстановление организма стоило мне ослепительной вспышки боли, на секунду оставившей меня совсем беззащитной и через мгновение исчезнувшей. Я моргнула, сгоняя пелену слез, и пошевелила пальцами левой руки, с каким-то облегчением глядя на прохладный серебристый ободок с маленьким синим камушком – все же за время ношения я успела к нему привыкнуть, и его отсутствие воспринималось как нечто чужеродное. Мукуро, вернувший кольцо на законное место, резко подался вперед, ласково заправил влажную прядь моих волос за ухо, мимолетно коснулся ладонью моего запястья, и меня невольно бросило в жар – тело еще помнило чужие страстные объятия.       В глазах близнеца светилось нечто похожее на хищный восторг, но мы лишь кивнули друг другу, совместно решив отложить очень серьезный разговор на попозже.       Когда под ноги свалилось наше оружие, я раздраженно выдохнула – ну неужели нельзя было поаккуратнее? – но послушно выцепила из кучи и подняла на руки кобуру с пистолетом, привычным движением закрепляя ее на бедре. Сюда бы мои любимые метательные ножи – вот где бы я точно чувствовала себя уверенной, а так я оставалась при полутора обоймах и верном огнестрельном оружии и была вынуждена надеяться на свою регенерацию. В конце-то концов, мы собирались с боем прорываться сквозь легендарную мафиозную тюрьму – здесь определенно нужны были все силы, которые у нас были, даже такие незначительные, как мои, потому что вряд ли бы Стражи нас пощадили после подобной… выходки.       Я подняла глаза на страшилище в бинтах, и меня явственно передернуло от ауры, которую он источал. Однако внутри меня как-то больно живо встрепенулось второе Пламя и упрямо потянулось к загипнотизированному Вендиче, но я, немножко охреневшая от такого произвола, усилием воли загнала его обратно, за что получила очередную порцию выжигающей ребра боли, тут же приглушенной эффектом обезболивающего.       И вот сейчас мы всей толпой, скрытой под иллюзиями, донельзя оперативно перлись в сторону выхода. Чикуса параллельно отключал на время сигналки и камеры, Кен вычислял механические ловушки, а я, не выключая Взгляд, непрерывно сканировала местность на наличие тех же самых вещей из набора юного Вендиче, но из Пламени, и чуть что – давала знак, и процессия замедляла шаг, чтобы потом, после избавления от помехи, снова перейти на бесшумный кривоватый бег, сопровождавшийся постоянными попытками подхватить друг друга в случае падения.       Мы открывали все подряд камеры, которые не требовали долгой с ними возни – согласные идти на риск шли с нами, несогласные оставались гнить в промозглых камерах, а пробующие бунтовать погибали от наших рук. Лишь чудом мы сумели убить двух Вендиче, поражающих мое искушенное в Аурах воображение мощью черного Пламени и наивно не ожидавших такой подставы – можно было собой гордиться, потому что сработали мы на редкость оперативно. Это было подлое нападение со спины, но стыдно мне не было ни разу – свободы мне хотелось точно так же, как и всем остальным.       По истечению времени оказалось, что компания наша складывалась более, чем просто странная – помимо нас четверых и рыжей стервы, из примечательных личностей в ее составе имелись два стремных существа, больше похожих на срисовку с картины «Крик» Эдварда Мунка*, чем на людей, подозрительного вида мужик по имени Птичник, перекошенная молчаливая женщина с постоянно дергающимся глазом, имени которой мы так и не узнали, мелкий рыжий мальчишка-называйте-меня-Дон, заткнуть которого было невозможно без применения силы, и, черт подери, Ланчия. С пустым взглядом, печатью скорби на лице и помятым видом – даже через воздействие Пути Небес все в нем говорило о том, что у него не осталось причин жить.       На последнего члена семьи Нери я старалась не смотреть, целиком и полностью концентрируясь на своей задаче.       Ненависть удушающим комком слез подкатила к горлу, но я вбила ее себе обратно в глотку и, игнорируя слабое жжение в глазах от долгого использования Взгляда, уставилась вперед, выискивая гипотетические проблемы. Заняться саморазрушением можно было и попозже, сейчас у меня были дела поважнее.       Кто бы мог подумать, что у Вендикаре есть черный вход или же, в нашем случае, выход. Я глухо хмыкнула, оторопело уставившись на ничем не примечательную дверь, проступающую из-под завесы иллюзий и практически сливающуюся с камнем стены, особенно в полумраке какой-то неприглядной комнатушки. Вот зачем бессмертным Стражам, которым не нужна ни вода, ни еда, ни сон, черный вход в, на минуточку, страшной мафиозной тюрьме? Неужели пережитки прошлого, которые мудрый начальник не предусмотрел?       Ледяной ветер хлестко вдарил мне по щекам со всей силы, взвился к влажной челке, облепляющей лоб, и я отшатнулась назад от неожиданно накатившей слабости. Связь с Мукуро тонко звенела, отдавая размытым ощущением его усталости, и я ментально отправила братцу поддержку и гордость за него.       Он взглянул на меня и, прищурившись на мгновение, улыбнулся. Я отзеркалила его бледную улыбку и втянула носом колючий морозный воздух. Свобода пьянила покрепче самых высокоградусных алкогольных напитков, но я поспешно выгнала этот дурман из мозгов и устремилась босиком вслед за близнецом. Снег жег пятки и бесстыже облизывал икры, холод раздирал легкие во время неуверенного бега, вымученное тело тряслось от слабости и замотанности, а я сдерживала в себе желание зайтись громким хохотом и повалить братца в сугроб, притиснуться к нему всем телом и пройтись ладонями по худым ребрам, скрытым под тюремной робой, чтобы вырвать из его груди сдавленный куфуфукающий смешок, а не любоваться его осунувшимся и исхудавшим лицом с впалыми блестящими глазами. Стремления мои Мукуро уловил – не то чтобы я их особо старательно скрывала, – а посему сгреб меня в охапку и мимолетно прижался щекой к моей скуле, перекинул меня к себе за спину; я обхватила его руками за шею. Сил этому дрыщу было не занимать – не имея никакой регенерации, однако виртуозно пользуя Путь Демонов, он скакал по сугробам так, как будто бы это не он полтора месяца проторчал в промозглой тюрьме, прикованный к стене все это время и получивший возможность двигаться каких-то два часа назад. В очередной раз остро ощутилась собственная бесполезность – даже М.М., и та могла усиливать свое тело Пламенем, а меня на руки подхватили только потому, что я начала увязать в снегу и сильно тормозить наш побег.       Это бесило. Ощущать себя ничтожеством было отвратительно.       Взглядом я проводила спину удаляющегося Ланчии, отсалютовала оскалившемуся Кену, кивнула на мгновение замешкавшемуся Чикусе и только потом поняла, что, зная большую часть нашего плана, я понятия не имею, куда именно мы направляемся.       – Куда теперь держим путь? – спросила я близнеца, с интересом разглядывая расходящиеся от трезубца темно-синие волны, укутывающие меня и братца плотным покровом иллюзии. Пламя Тумана ластилось ко мне, как игривый котенок, проходясь по коже теплым касаниями – кто бы мог подумать, что эта же самая сила могла виртуозно выкручивать людям мозги и рушить чужие судьбы.       – В Намимори, – коротко отозвался братец, и на губах его заиграла непонятная усмешка.       – Нами… что? Это где вообще? – я недоуменно моргнула и нахмурилась; Мукуро опять что-то мутил без моего ведома, да и с мнением моим попросту не считался, потому и не собирался интересоваться, что я по этому поводу думаю.       – Маленький, тихий, уютный городишко, – ответил любезно близнец, и я заметила испарину на его бледном лбу, быстрым движением вытерла влагу с горячей кожи – братцу, как бы он не старался казаться сильным, приходилось очень и очень несладко.       – И ты хочешь начать там новую спокойную жизнь, построить дом там, дерево посадить? – ехидно поинтересовалась я, все еще не очень понимающая, к чему ведет братец.       – Да, и обязательно три ребенка, две девочки и один мальчик, и чтобы девочки были похожи на меня, а мальчик – на тебя, – донельзя серьезно ответил Мукуро, и я закатила глаза. – Но если честно, то там живет один оч-чень неопытный наследник Вонголы…       – Мукуро, нет, – предостерегающе произнесла я и сильнее сжала кольцо рук на его шее; он коротко куфуфукнул, и в этом смешке мне послышался отзвук чистейшего безумия. По спине невольно пробежались мурашки – я ведь действительно не могла ничего противопоставить брату, жаждущему самыми радикальными методами разрушить мафию. В этот раз, судя по всему – растоптать преступный мир с высоты Королевского трона.       – Беатриче, да. И даже тот факт, что в данный момент ты пытаешься меня задушить, ничего не изменит, – насмешливо хмыкнул близнец, и я совсем по-звериному оскалилась, хоть он даже этого не видел. Только я собиралась было ответить ему чем-то резким, ранящим в самую суть, как почувствовала, что связь Якоря заполнилась до краев родным клубящимся Туманом, который плавно перетек ко мне в голову и без стыда и совести кинул мое сознание в темно-синее небытие.       Очнулась я, как после похмелья – с чугунной головой, болящими глазами, нездоровой тяжестью во всем теле и полным непониманием происходящего. Я хрипло вдохнула и тут же закашлялась, как после первой затяжки, потерла глаза, втянула носом воздух второй раз, и рецепторы взорвались от концентрированного окружавшего меня аромата шоколада, апельсинов и пряностей. Несложно было определить, чей запах меня дурманил, и в чье тепло я куталась, грея ступни об чужие ноги и прижимая ледяные ладони к горячей грудной клетке, лениво вздымавшейся от размеренного дыхания.       Мукуро был красив. Я невольно залюбовалась высоким лбом, острыми скулами, длинными темными ресницами, изящными линиями бровей, четко очерченными губами, белоснежной кожей, на фоне которой сильно контрастировали синие пряди волос, спадающие на расслабленное лицо…       Задумавшись, я прозевала момент, когда близнец проснулся. На меня хищно уставились два разноцветных глаза, блестящих в полумраке – как говорится, вас заметили, упс. Братец изучал меня внимательно, вдумчиво шаря взглядом по моему лицу, словно пытаясь что-то найти, а после, прищурившись, молниеносно подмял меня под себя и очень-очень нежно поцеловал. Я, ошарашенная подобным, сначала на автомате ответила, еще не понимая происходящего, но после несильно укусила его за язык и отпихнула его неуверенным толчком в грудь.       – Это что еще за фокусы? – проворчала я, исподлобья взглянув на близнеца, нависшего надо мной подобно одной очень туманной туче, и сердито нахмурилась.       – С добрым утром, – хрипловато мурлыкнул Мукуро, вжав меня в жесткий матрас, пробежался пальцами по моему предплечью, перехватил ладонь и поочередно чмокнул каждую костяшку, не сводя с меня внимательных разноцветных глаз. – Добро пожаловать в Намимори, дорогая.       – С-с-сволочь, – прошипела я, наблюдая за тем, как темнеет взгляд близнеца, и резко выбросила руку вперед, грубо притянув братца за шею ближе к себе, настойчиво впившись в чужие губы и позволив чужим ладоням скользить по коже под рубашкой.       Я любила Мукуро.       И ненавидела себя за то, что не могла ему противостоять.