Восставая из пепла

      Хибари гонял меня долго и упорно со всей своей широтой души поборника правил всея Средней Намимори. Он на голову, если не на две, превосходил меня по уровню физической подготовки, обладал огромным запасом воистину бараньего упрямства, сумасшедшей выносливостью, поражающим воображение объемом Пламени Облака и неугасимым желанием сделать из меня отменную отбивную.       Поначалу я пыталась ему объяснить, что я, черт возьми, не мой брат: вот моя официальная справка об освобождении из Вендикаре, вот мои документы о переводе в Среднюю Намимори, что тебе, чудовищу, еще надо? Однако Хибари с завидным упорством продолжал гонять меня, как шпану, и вид у него при этом был крайне озлобленный: мой дорогой братец от души проехался и по гордости, и по несостоятельности Хибари как бойца, а крайней как обычно осталась я. Разумеется, Мукуро где-то там, далеко, но идти к нему нет смысла, если прямо под боком обитает такая чудесная, вся из себя распрекрасная я, выглядящая точь-в-точь, как злейший враг, еще совсем потоптавшийся по всем больным мозолям без исключения.       Мои логические доводы и попытки переубедить прерывались веским «я загрызу тебя до смерти», сказанным стальным тоном, и быстрыми-быстрыми взмахами тонфа, уходить от которых удавалось только чудом, не иначе. Мне нельзя было раниться так часто – иллюзия обезболивающего была в дефиците, потому что туманников, готовых со мной сотрудничать, в доступной близости не было. Чем чаще я оказывалась в непосредственной близости от Хибари, тем большее отчаяние меня захватывало, – кажется, в скором будущем мне снова предстояло перейти на обезболивающее, работающее через раз, и навсегда забыть о спокойной жизни без страданий.       Чем плохо хорошее, так это тем, что к нему очень быстро привыкаешь. Я успела ужиться с мыслью о том, что боль не будет меня тревожить, что я могу забыть о ней, как о страшном сне, но теперь я была одна – некому было меня оберегать и опекать, и я осталась одна против целого мира, настроенного ко мне агрессивно.       Еще недавно я была готова клясть защиту Мукуро на все лады – теперь же я отдала бы все на свете, чтобы вернуть хотя бы Связь между нами, хотя бы ту тонкую ниточку, соединявшую нас сквозь пространство и время. Братец по-прежнему не выходил на контакт – сколько раз я не сбивала в кровь ментальный лоб и костяшки, стена, ограждавшая его от меня, была глуха к моим мольбами и безразлична к моему рыданию.       В школе я молчаливо скалилась на трио в лице Савады, Гокудеры и Ямамото, вежливо улыбалась Реборну, а по окончанию уроков и на переменах со всех ног улепетывала от Хибари, опасаясь того, что он меня найдет и поколотит.       Я не боялась боли, но приятного в ней было мало, поэтому было логичным, что столкновения с нею я старалась избегать. Несмотря на то, что я вроде как была теперь бессмертной, проверять на практике степень моей регенерации мне не хотелось. Охотно верилось и в слова, и в действия Бермуды – все же этот человек был куда старше и опытнее меня, поэтому под сомнения его выкладки я подводить не смела. Тем более, как бы это отвратительно не звучало, мне свернули шею, мне проломили грудную клетку, меня запихнули в ледяную воду и вынудили под ней дышать…       Мысли о моих злоключениях вынуждали меня сдавленно, истерично хихикать, пряча слегка сумасшедший взгляд где-то в напряженном сцеплении пальцев на коленях. Киоко и Хана смотрели странно, но лишних вопросов не задавали, одним лишь видом обещая поддержку и помощь – и чем я их вообще заслужила? – однако с каждым днем мне становилось все хуже и хуже. По ощущениям я действительно ехала крышей – на меня навалилось столько всего, что я не могла выносить на своих плечах в гордом одиночестве.       Ситуацию накаляло и то, что Реборн больше ничего не говорил мне о вступлении в Семью и прочем – Савада и компания рядом со мной практически не обитались, лишь Гокудера плевался ядом в мою сторону, Ямамото раздражающе улыбался, Савада напряженно косился, будто ожидая чего-то… А я чувствовала, что с каждым днем к моему виску все ближе и ближе становится пуля, вылетевшая из снайперской винтовки ровно в тот момент, как я сказала свое веское «да» в ответ на предложение пополнить ряды Вонголы.       Я не справлялась. Упуская что-то из виду, я не могла понять, что от меня требуют, лишь ощущала, как все теснее и теснее смыкается моя клетка, в которую я добровольно себя загнала. От меня чего-то ожидали, и пока что мне не удавалось оправдывать эти ожидания в полной мере. Это осознание давило на виски стальным обручем, лишало трезвого рассудка, делая из меня умалишенного человека.       Меня пугало то, во что спешно превращалась моя жизнь. Это случилось слишком спонтанно, все неожиданно смешалось в одну кучу и упало на мою спину неподъемным грузом, тащить который я была не в силах.       Две недели. Две недели я была в Намимори, а по ощущениям прошло несколько месяцев. Я все еще жила у Киоко и успела вскользь познакомиться с ее братом, который уходил из дома ни свет, ни заря и возвращался со своих тренировок поздно вечером. Помимо этого, я судорожно искала подработку, которая позволит мне существовать на свои деньги или хотя бы вернуть то, что я задолжала Киоко, Хане и Хару – несмотря на то, что они отнекивались, не желая ничего слышать о моих жалких попытках отплатить им за их доброту, я чувствовала себя погребенной под бетонной плитой, зная, что надо мной висит долг.       Правилами Средней Намимори школьникам работать запрещалось, поэтому я лихорадочно искала работу где-то на окраине города. Помимо этого, японский менталитет обязывал подростков контактировать с окружающими их людьми, а также посещать кружки, клубы и прочая, и прочая ради социализации и создания устойчивых связей. У меня не было времени ни на одно, ни на другое – я задыхалась от безысходности и металась в своей тесной клетке раненым зверем, – поэтому в гипотетическом будущем оскорбленные моей неотзывчивостью и неприступностью школьники запросто могли бы устроить мне темную.       По истечении двухнедельного срока я знала Среднюю Намимори лучше, чем кто бы то ни было, и, казалась, могла бы дойти до нужного места с закрытыми глазами, а также спрятаться там, где спрятаться, по сути своей, было абсолютно невозможно. Попытки поговорить с Хибари ничего не дали, равно как и предоставленная ему возможность меня побить, выместив свой гнев, – он по-прежнему с завидным упорством продолжал гонять меня по городку, будто у него не было других дел. Взгляд Реборна прожигал во мне дыру все время – на уроках, на переменах, на улицах Намимори, – словно намекая на то, что скоро придет и мой час.       Ощущение высочайшего уровня напряжения меня доканывало медленно и мучительно. Я перестала нормально есть и спать и выглядела теперь как зомби, которым меня, в принципе, из-за своего Пламени и можно было назвать. Какая ирония. Если я не справлюсь, если я не совладаю со мной, Вонгола найдет мне… другое применение, и в таком случае моя жизнь превратится в ад. Обольщаться на этот счет не получалось – слишком хорошо помнились застенки лабораторий Эстранео и бесконечная череда опытов, ломающих тело и разум. Но тогда у меня была возможность умереть: погибнуть от обильной кровопотери, заражения крови, с которым не смог бы справиться мой организм, или болевого шока.       Теперь же – вряд ли, при этом испытывать границы собственной прочности у меня не было никакого желания, однако маловероятно, что мое мнение было бы хоть кому-то интересно в том случае, если бы я вновь оказалась в застенках лабораторий.       Почему-то я не сомневалась, что у Вонголы имелись такие же.       Все слезы я пролила тогда, когда впервые вступила под уютную крышу дома Сасагав, оказавшись в безопасности, под защитой надежных стен, где, казалось, никто не смог бы меня обидеть. С тех самых пор, возвращаясь сюда, я подолгу смотрела в свое отражение и видела в нем не себя, и заторможенно затягивала петлю на шее.       Плакать сил не было. Жалеть себя – тоже.       Апогей наступил, когда оскорбленные моей безынициативностью и безразличием школьники начали меня травить. Просто в определенный момент мой ящик для обуви оказался завален мусором, а парта – изрисована чем-то черным и липким. Я даже сразу сообразить не смогла, что это, стояла и медитировала над захламленным ящиком, а после – над испачканной партой. Видимо, мое озадаченное, непонимающее выражение лица одноклассников развеселило; особенно радовалась девушка с мелированием, высокая девушка с пронзительным взглядом и плечистая рыжая с наманикюренными ноготками.       Это было так… банально и клишированно, что я зависла, изучая пространным взглядом парту. Вот уж чего даже представить не могла, так это того, что подобная дичь может случиться именно со мной. Можно было бы поскандалить, начать ругаться или назначить стрелку обнаглевшим малолеткам, но у меня не было совершенно никакого желания демонстрировать свои эмоции, и злорадные шепотки из разряда «посмотри на ее лицо, да она же сейчас расплачется!» меня совсем не трогали.       Мой мозг сообразил, что парту нужно очистить, и я судорожно заозиралась в поисках тряпки. Дверь в класс снова отворилась, и я замерла сусликом, увидев вошедших Киоко и Хану, отлучившихся до урока куда-то по своим делам. «Нет-нет-нет, не смотрите на меня так», – хотелось произнести мне, да только слова так и застряли в горле, когда темные глаза Курокавы в гневе сузились, обратившись сначала ко мне, потом к моей парте, потом снова ко мне.       Хана встряхнула волосами и крайне боевито пошла к одноклассницам, – видимо, бить им морды. Киоко кинула ей вслед встревоженный взгляд и проскользнула ко мне.       – Привет, Нери-чан, – тихо сказала она, и на ее мордашке появилось сострадательное выражение, когда она осмотрела мою парту. – Тебе помочь?       – Нет, – моментально ответила я, вскидывая на Сасагаву напряженный взгляд, и девушка чуть вздрогнула из-за моей резкости, недоуменно хлопая глазами. – То есть… привет, Сасагава-чан. Спасибо за предложение, но я справлюсь сама. Впрочем, я была бы рада, если бы ты подсказала мне, где можно найти тряпку.       – Вон в том шкафу, Нери-чан, – мягко произнесла Киоко, указывая тонким пальчиком на дальний угол кабинета. – Может быть, тебе все же стоит помочь? Ты же знаешь, я никому не скажу.       Едва ли Киоко имела в виду помощь с отмыванием парты, но я состроила из себя дурочку – первоклассное умение, зачастую пригождающееся в обычной жизни, – и в ответ просто вежливо улыбнулась:       – Благодарю, но не нужно, – я кивнула Сасагаве и бодро засеменила в сторону шкафа. Хана ругалась с нашими стервами-одноклассницами на повышенных тонах, а я пребывала в какой-то прострации и не понимала, где я, что и зачем. Мой мозг сумел донести до меня мысль, что, судя по всему, началась травля, в которой мы играли ключевую роль жертвы.       Парта была отмыта точно к приходу преподавателя. Пламя сидевшего сзади Ямамото, словно почувствовав мою озадаченность и потерянность, впервые за эти две недели потянулось ко мне, окутывая облаком умиротворения и спокойствия. Я сначала замерла, с ошалелым видом пялясь на записи в тетради, а потом слегка расслабилась, усаживаясь слегка поудобнее.       Пламя Дождя Ямамото ощущалось на коже как что-то освежающее-пощипывающее, как ментоловый гель для душа, отменно прочищало мозги и ненавязчиво выметало из загруженной головы все посторонние мысли. По какой-то причине Дождь Ямамото мне симпатизировал, но не так покровительственно, как Мрак Бермуды, а скорее… дружелюбно, что ли. Я включила Взгляд – светло-синее Пламя с вкраплениями голубого игриво вилось вокруг моих бедер и покрывалом укутывало плечи и, кажется, было радо тому, что его подпустили.       Вот любопытно, это было желание самого Ямамото или же исключительно только его Дождя? Я прекрасно знала, что некоторые владельцы Пламени давали ему больше свободы, что обеспечивало гармонию в их взаимоотношениях, но это работало в том случае, если пользователь знал о своем Пламени. Знал ли об этом сам Ямамото? Я не могла быть в этом уверенной.       По окончанию урока я обернулась к нему и тут же встретилась взглядом с желтовато-карими глазами. Ямамото вскинул брови и широко улыбнулся.       – Спасибо, – искренне произнесла я, и парень тут же недоуменно склонил голову вбок, всем своим видом демонстрируя замешательство.       Понятно, не знал.       – Неважно, – вздохнула я, поднимаясь со стула, а после, не обращая больше ни на кого внимания, подошла ко все еще воинственно настроенной Хане, волосы которой чуть ли не искрились от негодования. – Спасибо, Курокава-чан, но не стоило.       – Почему это не стоило? – угрожающе сузила глаза Хана так, что у меня мурашки пробежались по коже. – Ты считаешь, что это в порядке вещей, что твою парту исписали и закидали мусором?       – И испачкали ящик для обуви, – пробормотала я и тут же вскинулась, когда лицо Ханы потемнело на пару тонов, а сама она начала подниматься со своего места. – Нет-нет-нет, Курокава-чан, не надо идти разбираться! Я справлюсь сама, ладно? До конца этой недели я разберусь с этими проблемами, хорошо?       – Ну-ну, – не поверила мне Хана, и ее темные глаза просканировали меня с ног до головы. Когда ей было нужно, Хана умела быть угрожающей, поэтому я, нервно улыбнувшись, еще раз постаралась заверить Курокаву, что я разберусь с проблемой.       Легко сказать, спустя время мрачно подумала я и задрала голову вверх, пристально рассматривая окно, в проеме которого только что исчезли две длинноволосые головы. Послышалось тихое хихиканье и перешептывание, и я раздраженно стряхнула со щеки капли воды. Левое плечо, рукав и часть пиджака, половина бедра были вымочены насквозь – тупые школьники решили, что поступать по самому шаблонному шаблону травли на свете – это нормально.       Брезгливо стерев со щеки влажную дорожку, я с отвращением уставилась на разводы грязи на пальцах. Еще и из ведра окатили, водой в котором помыли пол. Блеск. Несмотря на продолжительные периоды времени, в течение которых мне приходилось жить без крыши над головой, нормальной еды и возможности помыться, я все же предпочитала уют, тепло, чистоту и комфорт, поэтому предпочитала спать в постели, прилично питаться и мыться ежедневно.       А сейчас вся грязь с пола, по которому топтались десятки ног, оказалась у меня на коже, волосах и одежде. Дойдя до скамеечки в самом дальнем углу территории школы, я плюхнулась на нее, запрокинула голову назад и задумчиво уставилась на небо. Оно было высоко и далеко, и не было никаких шансов дотянуться до него, коснуться рукой, приласкать, поддержать, научить. Я убила Алессандро, а сама продолжила жить своей жизнью. Мерзко и тошно? Конечно. Ошеломляюще больно и обидно? Разумеется. Человек, которого я любила, который являлся моими игривыми Грозовыми Небесами, был мертв и вряд ли даже похоронен нормально, как подобает боссу целой Семьи.       Свыкнуться с этой мыслью казалось невозможным. Да и каким образом, если неровно, безо всякого пиетета обрезанная нить связи атрибутов непрерывно, болезненно ныла в груди?       – Ой, – испуганно произнес кто-то, и я тут же опустила голову, встречаясь взглядом с крайне неловко себя ощущающим Савадой Тсунаеши. – Прости, Нери-сан, я не знал, что тут занято, я уже…       – Савада, – приветственно вздохнула я и подвинулась в сторону, похлопав ладонью по месту рядом с собой. – Садись, раз уж пришел. Какими судьбами?       – Тут тихо и спокойно, – слегка смущенно произнес парень, таращась на меня во все свои необычайно большие для японца светло-карие глаза. Полукровка, не иначе; и почему я только сейчас обратила на это внимание? – А еще обычно никого не бывает, – добавил он и, словно решив для себя что-то, бочком-бочком поковылял в мою сторону, настороженно на меня поглядывая, а то вдруг резко изменю свою мнение и решу его прогнать.       – Я не знала, прости, – произнесла я, особо не испытывая чувства вины. Савада наконец дошел до моего временного пристанища, дважды чуть не навернувшись на ровном месте, и сел на самый краешек скамейки, неестественно ровно выпрямляя спину и теперь напряженно таращась перед собой.       Я краем глаза окинула Взглядом его тощую фигурку: милосердное Небо беспокоилось и нервничало, слегка вибрируя, но, впрочем, никак не желая делиться своим волнением с другими атрибутами. Нити связей уходили в разные стороны, но дрожь Неба ни коим образом их не затрагивала, чтобы не вызывать подозрений.       Значит, Савада специально их блокировал. Я посмотрела на парня другими глазами и неожиданно почувствовала гордость за него, словно это было моей заслугой, что он научился подобному трюку.       – В-вот, – пролепетал Савада, и я, проморгавшись, недоуменно уставилась на протянутую мне руку. – Возьми. Я, конечно, не уверен, что это поможет, но это лучше, чем ничего.       В руке оказалась зажата пачка бумажных носовых платков, и я, хмыкнув, отмерла и приняла этот скромный дар.       – Спасибо, – произнесла я с неподдельной благодарностью, чувствуя, как немного потеплело на сердце, и, вскрыв упаковку, принялась деловито обтирать сначала форму, потом кожу в надежде на то, что хоть что-то салфетки сумеют впитать. – Что на этот раз привело тебя сюда?       – Гокудера-кун очень шумный, – неловко произнес Савада, словно испытывая неподдельное смущение из-за того, что он это сказал. – Я, конечно, ему благодарен и все такое, но иногда его становится слишком много. Он очень шумный, и это его вечное «Джудайме!», и динамит, и чрезмерная вспыльчивость… мне очень сложно находиться рядом с ним. И Реборн еще давит, тренировки эти, постоянно какой-то переполох, и еще детей-убийц куча… Не дом, а дурдом, почему они все не могут просто оставить меня в покое! Я просто хотел читать мангу и играть в приставку, а не вот это вот все!..       Вот это накипело у пацана. Он яростно сжимал кулаки и отчаянно жмурился, и вообще не выглядел довольным тем, что на него свалилось. Что ж, я сейчас не в Семье – не мне его чему-либо учить, – поэтому я промолчала, ожидая, что Савада скажет дальше.       – Я хочу убежать куда-то, где никого не будет, – тоскливо произнес Савада, и его Небо затрепетало, соглашаясь со словами носителя.       – Бежать – это не вариант, – не удержалась я. – Всю жизнь провести, бегая от того, чего тебе не избежать, разве это можно назвать жизнью?       – А почему тогда ты бегаешь от Хибари-сана? – честными глазами уставился на меня Савада, и я подавилась заготовленными словами. Вот ведь нахал! Через Взгляд было видно, что он не издевался надо мной, а действительно просто спросил, и это уничтожило мои возмущения на корню.       – Я не хочу получить тонфа по ребрам, – нехотя ответила я, рассматривая кучку грязных салфеток на скамейке рядом со мной.       – Поэтому ты продолжаешь убегать? – спросил Савада, и я, чувствуя закипающее бешенство, снова перевела взгляд на него. Нет, это засранское Небо просто издевается надо мной! – У тебя, кстати, замечательно получается. Никогда не видел, чтобы кто-то так ловко уходил от Хибари-сана.       – Замечательно? – прохрипела я, ощущая, как гневно клокочет под ребрами Облако и недовольно ворчит Солнце. – Бояться за свою шкуру – это замечательно? Жить в постоянном напряге – это замечательно? Трястись перед каждым днем – это замечательно?!       – Хи-и, Н-нери-сан, – пискнул Савада, глядя на меня широко расширенными глазами. – Я-я н-не думал, что это т-так…       – Убей или будь убитой? – произнесла я не своим голосом, подскакивая с места, и почувствовала, как на лице растеклась хищная улыбка – такая же, какую натягивал на свое лицо Мукуро, пребывающий в гневе. – Посмотрим, черт возьми, кто тут убьет, а кто будет убитым!       Пламя забурлило в венах, жидким огнем растекаясь по всему телу, когда я, оставив за своей спиной растерянное Небо, поочередно рванула по всем местам, где возможность пересечься с Хибари была выше всего. Школьники шарахались от меня, как от чумной, когда я пробегала мимо них. В принципе их ужас был понятен – не каждый день мимо бегает девица в наполовину мокрой форме и с диким оскалом на лице.       Хибари нашелся около ворот Намимори, как всегда при параде, словно пастух, контролирующий свое стадо травоядных. Он скорее почувствовал меня, нежели заметил, – медленно повернув голову, он моргнул и немигающе уставился на меня.       – Хибари, – пророкотала я, и Пламя под ребрами взвыло, заметавшись из стороны в сторону. – Пойдем-ка потолкуем.       Сердце колотилось в груди, но не испуганно, скорее, в предвкушении – грядущей схватки, гибели или свободы, неважно. Глядя на то, как опасно сузились серо-стальные глаза, я, машинально потянувшись рукой к метательным ножам под юбкой, поняла одну очень важную вещь.       Убей или будь убитой.       Не смей убегать.       Сразись насмерть и постарайся завоевать уважение.