shoot me if you can

Nothing but Thieves — Soda

Приглушённый свет огромной стеклянной люстры под потолком Собора вызывает резь в глазах. Юнги стоит посреди толпы безмолвных игроков всё с тем же безумным взглядом, не в силах пошевелиться, и чувствует, как с его волос и одежды на пол капает смешанный с кровью дождь. Левый бок горит. Правое запястье саднит. В теле неожиданная слабость вызывает диссонанс. Юнги приоткрывает губы, чтобы глубоко вдохнуть, но пошатывается от резкой боли в лёгких и теряет контроль над телом: оно готово позорно перед всем сервером завалиться вперёд. Чуть слышно с досадой чертыхнувшись, он пытается с ним совладать, и лишь смиренно закрывает глаза, когда колени предательски подкашиваются, а под веками белой молнией вспыхивает смольная пустота. Он чувствует, что падает. Чувствует, что из-за обильного кровотечения у него почти не осталось HP, что может умереть прямо здесь, а ещё чьё-то обжигающее тепло и руки, мягко принявшее вес его обессиленного тела на себя. Кто-то Юнги подхватил. Кто-то осторожно притянул к груди и почему-то обнял, нежно приложив его голову к плечу. Он узнаёт это тепло. Он явственно ощущал его на крыше секунд тридцать назад, когда точно так же сжимал тело бездыханного Тэхёна в окровавленных руках. Он сделал это неосознанно. Сделал просто потому, что ситуация позволяла, а ещё было так невообразимо хорошо. Сейчас ему хреново. Сейчас Юнги совсем не хочет быть в чужих объятиях. Не хочет получать то, чего не заслужил. Открывать глаза не хочет тоже, но желание увидеть горечь от поражения на смазливом лице побеждает в схватке со слабостью, выиграв немного сил. Юнги пытается отстраниться, но очевидный Тэхён не позволяет, медленно поглаживая по мокрым волосам, будто Юнги есть за что жалеть. Подумывает возмутиться и спросить, что этот идиот себе вообще позволяет, но прикусывает язык, вовремя вспоминая, что и сам позволил себе лишнего. Осознаёт, что вокруг него другие игроки, и эти игроки сейчас непонимающе, с отвращением и неприязнью смотрят только на них двоих, и теперь у Юнги совсем не будет спокойных дней. А ещё он медленно теряет сознание, обмякая на груди человека, чьё сердце бьётся слишком загнанно, словно мечущийся в тесной клетке зверь. А что будет, если эту клетку открыть? Юнги откуда-то знает, что у него в одном из карманов есть от неё ключ. Но стоит ли? Стоит ли этого зверя выпускать? Лисы с койотами не дружат. Они лишь грызут друг другу глотки, сражаясь за территорию и добычу, и сегодня Юнги победил. HP осталось процентов… шесть? В голове густой влажный туман. Юнги медленно умирает. Он точно сегодня умрёт. Как давно это было? Когда он умирал в последний раз? Он уже и не помнит, каково это. Не помнит, что чувствовал, когда впервые испустил в ШаР дух. Знает только, что приятного в этом мало, когда система восстанавливает тебя по кускам, как приятного мало и в том, что Тэхён ловко подхватывает его на руки и куда-то несёт. Но зачем? Зачем Тэхён это делает? Для чего? Что он хочет сделать с бесполезным телом, которое способно лишь истекать кровью на его руках? Бессмысленные вопросы роятся в голове с мерзким жужжанием трупных мух. Лица касается прохладный ветер, когда массивные двери Собора распахиваются от лёгкого пинка. — Поставь… — голос сиплый и глухой. Он противным эхом отскакивает от стенок черепа и причиняет невообразимую боль, но Юнги наплевать. Юнги не хочет жалости и сочувствия. Ему уже всё равно, даже если и вправду умрёт. — Поставь меня туда, где взял, идиот, — хрипит из последних сил. — Заткнись, — внезапный холод в густом голосе Тэхёна удивителен. Юнги чувствует его мелкими морозными мурашками по спине, даже если позвоночник почему-то горит. — Заткнись и не смей помирать на моих руках. — Тогда дай мне спокойно помереть где-нибудь в другом месте, блядь, — ворчливо возмущается Юнги на все оставшиеся хит поинты и с трудом поднимает голову к тэхёнову лицу, но перед глазами плывёт. — Я сказал тебе заткнуться, — всё так же холодно отрезает Тэхён, плотнее прижимая его к себе. Юнги закашливается и давится булькнувшей в глотке кровью: несколько капель попадают на тэхёнову щёку и губу. Лучше он не делает. И вправду идиот. Больше Тэхён ничего не говорит. Юнги с усилием проглатывает противный сгусток крови, не переставая удивляться льду в голосе человека, который всегда казался жизнерадостным дурачком, но в этом едва ли есть что-то странное, ведь его уловки не сработали. Ведь Юнги победил. Он и должен был победить. В этом не было никаких сомнений, но… Но зачем он это сделал? Ради чего? Ради того, чтобы Тэхён остался в ШаР ещё на месяц? Или ради того, чтобы начитаться и наслушаться о себе всякого дерьма? Юнги точно знал, на что идёт. Знал, чего стоит ожидать, если победит, так почему? Ему плевать на гордость. Плевать на первую строчку в рейтинге. Плевать на чужие слова. Не плевать только на зону комфорта, высокие стены которой полностью разрушены, и что-то подсказывает, что так теперь будет всегда. Или нет? Или какие эмоции сейчас на смуглом смазливом лице? А на смазливом лице никаких эмоций нет. Там только кровь. Его кровь. В кофейных глазах Тэхёна тот же обжигающий холод, что в ласкающем слух голосе, а ещё такая же пустота, как в чёртовой душе Юнги в этот самый момент. Ему идёт серьёзная стеклянная отстранённость. Идут эти плотно сжатые пухловатые губы с безобразной алой кляксой, которую он растёр по бархатной коже кончиком языка. Идёт упавшая на лоб мокрая медовая чёлка, с которой всё ещё капает потеплевшая дождевая вода, и даже окровавленная рука Юнги, перекинутая через его плечо, ему тоже идёт. Таким он нравится ему чуточку больше. Такой Тэхён заставляет частично превратившиеся в кашу кишки сворачиваться в тугой клубок, но это совсем не то, что хочется Юнги ощущать. Он не хочет признавать, что привязался к нему. Не хочет даже думать, что победил только для того, чтобы оставить Тэхёна рядом с собой. Он просто сделал, что должен был, да. И нет другой причины. Совсем. — Каково это — впервые проиграть? — Юнги едва удаётся связно говорить, но его вовсе не радует тот факт, что Тэхён прижимает к себе так, словно невообразимо им дорожит. Он не может им дорожить. Никто не может. Юнги не заслуживает такого обращения к себе. — Ты так хвалился тем, что непобедим, а теперь в турнирной таблице даже не на второй строчке. На второй строчке какой-то ноунейм, которого я пристрелил из твоей же пушки сразу после тебя, — шепчет едва слышно в тэхёнову шею, положив голову обратно на его крепкое плечо. Но Тэхён молчит и просто идёт вперёд. Обычно он отвечает на каждую колкость ядом, выворачивая всё в свою пользу, и то, что он сейчас спокоен и тих, слишком странно, чтобы списать всё на проигрыш в какой-то VR игре. Или победа для него настолько важна? Или проигрыш может его подкосить? Будь так, кажется, Тэхён бы точно не стал сейчас тащить Юнги на руках, позволив ему умереть в Соборе у всех на глазах в качестве маленькой мести, но он его не бросил. Почему? Тэхён всё ещё играет свою роль, надеясь победить в следующий раз? Или всё же был искренен всё это время, но внутри из-за проигрыша бушует ураган? Юнги не знает, каково это. Он не знает, что ощущаешь, когда кто-то другой скидывает тебя с трона. Он ещё никому не отдавал виртуальную корону из хрупкого хрусталя, но был готов на крыше. Правда был готов, но что-то пошло не так. Юнги интересно, почему победа для Тэхёна настолько важна. Интересно, почему он ходит из игры в игру, оставляя после себя лишь недовольство других игроков на форумах, но не решается спросить. Кажется, сейчас не самое подходящее время. Кажется, Тэхён и не ответит, даже если Юнги и вправду нравится ему настолько, что он сходит с ума. Это сокровенное что-то. Это где-то там, где по предположениям философов есть душа. Тэхён ведь готов был оставить Юнги после всех своих слов. Он точно готов был уйти, даже не обернувшись назад, и это озадачивает сильнее, чем его безэмоциональное выражение лица. Что происходит у него в голове? Какие мысли заставляют Тэхёна так необъяснимо себя вести? И почему Юнги вообще всё это интересует? Он не может. Он не может и не хочет привязываться к людям. Люди ему не нужны. И вообще, куда Тэхён его несёт? Куда тащит тело, что вот-вот потеряет последние проценты HP? Юнги помнит, что в Вегасе есть клиника, услугами которой мало кто пользуется, ведь проще закинуться таблетками или помереть, но зачем Тэхёну ему помогать? Он ведь знать не знает, насколько важно Юнги было не умирать две недели назад, и не знает, что ему абсолютно плевать на это сейчас, пока в голове белый шум. Хоть раз. Хотя бы раз он хотел быть кем-то побеждённым, даже если вот так, после турнира, когда убивает лишь струящаяся из пулевого ранения кровь, но Тэхён отбирает подаренную им же самим возможность. Это не благородство. В играх, как и в реальности, никакого благородства нет: есть только выгода, которую можно извлечь буквально из всего. Какую выгоду Тэхён извлечёт из того, что отнесёт Юнги к врачу? Он не станет относиться к нему лучше. Это совсем ничего не значит. Ведь так? Юнги, если честно, нравится его непрошенное тепло в момент, когда трудно адекватно соображать. Оно влажное и липкое от крови. Оно умиротворяет и расслабляет напряжённое от боли тело, действуя, как сильный анальгетик. Как морфин. Юнги знает, о чём говорит: однажды в реальности он попал в аварию, сильно повредив плечо, и перед операцией ощущал ту же самую эйфорию, которую ощущает сейчас. Ему спокойно. Ему хорошо. Его впервые за двадцать восемь лет жизни несут на руках вот так. В реальности это выглядело бы нелепо — ну, то, что какой-то сопляк тащит на себе пусть и не слишком высокого, но взрослого парня с каменным лицом, — но здесь, в ШаР, Юнги не находит это чем-то плохим. Он заслужил немного покоя. Хотя бы сейчас. Предположение оправдалось: Тэхён и вправду несёт Юнги в клинику, которая от Собора не так уж и далеко. Он всё ещё молчит, лишь дышит немного сбито, а ещё его сердце отчётливо быстро стучит, и этот стук смешивается в удивительную телесную музыку, объединяясь с учащённым пульсом Юнги. Хочется задать вопросы, пока позволяет момент. Ему бы вывалить на Тэхёна всё, что сейчас разливается морем вязкой патоки в голове, но что-то останавливает. Что-то возводит плотину между желанием и рациональной стороной. Он не может через себя перешагнуть. Он просто не может быть с кем-то даже вот так. Не может сближаться. Не может признаться в том, что устал быть один, намеренно отталкивая от себя людей. И не может поверить Тэхёну, который готов был оставить его позади. Ради чего были все те слова? Зачем он их говорил? Хотел сделать его своим? А что потом? А потом Юнги бы снова остался в одиночестве. Он так не хочет. Он через это уже проходил. Двери клиники разъезжаются сами собой. В нос ударяет знакомый противный запах стерильности и химических средств. Юнги не в большом восторге от больниц — лечение в них стоит непомерно дохуя и в ШаР, — но сейчас готов со всем смириться, даже если серьёзно хотел помереть минуту назад: так он, по крайней мере, мог возродиться на кладбище в первоначальном состоянии с полной полоской HP. Здесь первоначального состояния не получится. Его раны заживут, но одежда так и останется потрёпанной и в крови, впрочем, он уже давно к этому привык. Не привык только к жалости, когда жалеют просто потому… А почему? Тэхён всё ещё ничего не говорит, превратившись в глыбу льда. Он заносит Юнги внутрь осторожно, так, чтобы ничего им не задеть, но заставляет зажмуриться от ударившего по глазам яркого белого света, проходя вглубь, следуя за красными указателями в нужный кабинет. Юнги ничего не остаётся, кроме как покорно и кротко обнимать его за шею, спасаясь от новой вспышки головной боли. Абсурдность ситуации вызывает лёгкую кривую ухмылку на пересохших губах. У клиники, в общем, два назначения: в левом крыле делают так называемые «пластические операции», позволяя изменять внешность в редакторе, а в правом стоят специальные медицинские капсулы, волшебным образом залечивающие даже самые гнусные раны. Юнги понятия не имеет, зачем такая штука существует в шутере, в котором коронованная смерть царит на каждом шагу, но, быть может, как раз для таких абсурдных ситуаций, в которой сейчас оказался он сам. Не все хотят умирать, даже если это лишь виртуальная смерть, а Тэхён почему-то твёрд в желании сделать так, чтобы Юнги не умер от его руки, и кто он такой, чтобы этому желанию препятствовать, когда настолько слаб? Он может сделать для него хотя бы это, раз эгоистично оставил в игре просто из-за того, что без Тэхёна всё будет уже не так. А если он изменится? А если станет тем самым загадочным V, который лишь призрак в сети? Если перестанет улыбаться так ослепительно квадратно и неумело подкатывать к Юнги яйца? Тогда всё снова встанет на свои места. Тогда Юнги будет лишь негодовать с действий Хосока, помогая унести его жопу подальше от беды, но у Хосока теперь есть RM. Что-то меняется, и лишь он один остаётся стабильно неизменным вот уже несколько лет, но в неизменности, на его скромный взгляд, совсем нет ничего ужасного, кроме разъедающей тоски. Обычно он об этом не думает. Обычно ему на всё наплевать. И что пошло не так? Где он свернул не туда, раз один незначительный в глобальном плане человек вызывает в нём слишком много инородных чувств? Юнги, наверное, и вправду просто устал. Ему нужно немного отдохнуть. Медицинская капсула в игре для этого едва ли подходит, но он вовсе не против сейчас немного в ней полежать. — Несите пациента во-о-он туда, — доносится до ушей Юнги незнакомый мягкий мужской голос, совсем не похожий на тот, который хотелось бы слушать ближайшее всегда. Тэхён слушается. Он разворачивается в просторном помещении, окрашенном всё в тот же идеально белый, режущий глаза, и, стараясь лишний раз не тревожить тело на своих руках, медленно идёт к дальней капсуле, терпеливо дождавшись врача. Юнги, откровенно говоря, почему-то совсем не хочет лишаться комфортного тепла, приглушающего ноющую боль в боку, но его никто и не спрашивает, когда Тэхён ставит одну ногу на открытую капсулу, чтобы было удобнее скинуть с себя его руки, вцепившиеся в широкую манящую шею совсем неосознанно: в обычной ситуации Юнги никогда бы не стал так отчаянно хвататься за этого дурачка, но сейчас он просто маленький чёрный котёнок, запустивший в большого мягкого человека острые коготки. И хоть эти мысли слишком странны и удивительны для него, он почему-то представляет себя именно так, пока Тэхён с лёгким усилием перекладывает его в капсулу, а он недовольно дует щёки, морщась от новой вспышки боли в голове. Ему будет стыдно за это. Точно будет стыдно, когда полностью придёт в себя, но Юнги, в общем-то, имеет полное право немного покапризничать: первые сорок лет детства мужчины самые сложные, как показывает жизнь. Юнги не будет Тэхёна благодарить. Он об этом его не просил. И так холодно смотреть на себя сверху вниз он не просил тоже, но Тэхён смотрит. Просто стоит рядом, пока NPC закрывает и включает прозрачную капсулу, и, растирая его кровь по своим изящным ладоням, зачем-то излишне горячо слизывает немного с тыльной стороны, скользя по нему колючим пристальным взглядом. Но что это за взгляд? Какие мысли за ним стоят? Почему Тэхён не горит? Почему не кидается с оскорблениями, как делали все эти самоуверенные идиоты до него? Он хочет показаться лучше? Или он лучше и есть? Юнги не знает. Он не знает, о чём думать, пока в вену впрыскивается неизвестная жидкость из небольшого автоматического шприца. Наверное, всё закончилось. Быть может, Тэхён уйдёт и так. И он уходит. Разворачивается, отрывая от него примёрзший взгляд, и просто идёт прочь. Своё дело он сделал. Его удаляющаяся спина почему-то кажется Юнги неожиданно хрупкой. Хрупкой? Что за инородное сентиментальное дерьмо в его голове? — Неплохо тебя потрепало, Шуга, — весьма симпатичный и с внушающим крепким телом черноволосый молодой NPC, на чьём белоснежном халате вышито имя Jungkook, внезапно садится на край капсулы у кнопок и почему-то обращается к нему так просто и нараспев, словно они знакомы столетие, но Юнги точно его не помнит. Он его ещё не видел. Никогда. — А какой красавчик тебя принёс, однако. Я завидую, — и смотрит на Юнги игриво такими большими оленьими глазами, чуть надув губы, под которыми примечательная родинка, как у RM’a. Милота. Иногда NPC пугают. Иногда они знают слишком много и достаточно человечно себя ведут, но это всё по воле системы, позволяющей с ними флиртовать. Бывало, что Юнги не сразу мог определить, где игрок, а где неигровой персонаж, страдая от жуткого эффекта зловещей долины каждый раз, но всё же к этому привык. С ними можно поговорить. Им можно выложить всё, что гложет изнутри, а они хоть и оставят это в памяти, но никому не расскажут: это строжайше запрещено. А вот спать с ними, на удивление, не запрещено. При желании Юнги мог бы спокойно завалить этого милого паренька на ближайший стол, подобрав к нему подход, но идея стравливать внутреннее напряжение с NPC откровенно для него плоха, даже если этот NPC привлекает взгляд. — Ещё никто не заносил в мой кабинет раненого на руках, — продолжает невинно восторгаться Чонгук, эффектно сложив ногу на ногу. Его бёдра настолько мощные, что кажется, будто швы на узких брюках вот-вот лопнут: в истории этого игривого паренька точно есть любовь к качалке, да. — Тебе повезло, что у тебя есть такой человек. Это так романтично, скажи? Юнги не понимает, что в этом такого романтичного, но отрицать не спешит. Он как бы вообще полный профан во всём, что связано с романтикой, ведь в отношениях с мужчинами она почти не нужна, и ещё совсем не в курсе, почему ему повезло. Повезло в чём? В том, что теперь печально известный «недоубийца рейтингов» решил, что хочет его? Или в том, что Юнги повёлся на его настойчивость и в одночасье стал совсем мягким и податливым, как подтаявший шоколад? Впрочем, есть в Тэхёне что-то магическое, да. Есть в нём некий особый притягательный свет, на который хочется лететь, но существует большая вероятность разбиться, а Юнги не хочет разбиваться ещё один раз: он и так кое-как в прошлом собрал себя из кусков. Собрал криво, косо, как смог, потеряв в процессе несколько осколков, упавших куда-то в бездну чужих слов, и лучше теперь его не кантовать. Даже если настоящий он постепенно возвращается назад. Даже если Юнги всё ещё просыпается от долгого беспокойного сна. Тот самый Юнги, который всегда бросался в омут с головой. Тот самый Юнги, которого окружало множество разных людей, но он легко отказался от них всех. И от Тэхёна он должен отказаться тоже. В голове сейчас полный бардак. — Я тут часто становлюсь случайным наблюдателем всякого интересного по долгу работы, знаешь, но никогда ещё не видел, чтобы кто-то так трепетно и бережно прижимал другого человека к груди, — до этого явно скучавший Чонгук точно не хочет замолкать, облокачиваясь на капсулу руками, а Юнги хочется послать его куда подальше. Чего он к нему пристал? — Вы встречаетесь, да? — Чонгук, ты можешь просто отвалить? — Юнги не выдерживает, прохрипев достаточно враждебно. Они не встречаются. С чего он вообще это взял? Тэхён был холоден. На его словно высеченном из камня лице не было никаких эмоций. Вообще. Трепетно прижимал? Что за чушь? Завтра его здесь уже не будет. Он с точностью в девяносто процентов просто уйдёт в следующую игру. Просто сбежит. На Юнги свет клином не сошёлся: Тэхён точно должен понимать, что не сможет его победить даже в следующий раз. Не то чтобы он такой непобедимый титан, но тэхёновы навыки под ШаР совсем не подходят, хоть он и замечательный боец. — Тю, злюка какой, — надувается Чонгук ещё сильнее, превращаясь в этакого большого мускулистого кролика, и всё же спрыгивает с капсулы, направляясь к рабочему месту. Юнги выдыхает. Теперь он может свободно дышать. — И что, что лучший игрок, если такая противная задница? Будь немного проще, что ли, а то так и останешься один. — От нéпися нотации я точно слышать не хочу, — Юнги страдальчески закатывает глаза и ворчливо бурчит себе под нос. Подумаешь, злюка. Будто в этой ситуации он может быть кем-то другим. Бесит его всё. И особенно бесит тот непонятный для Юнги идиот. Никакой он не простой. Сложный он, а Юнги такие загадки пугают. В людях он не разбирается. Они не привычный для него исходный код. Ему и вправду становится лучше. Боль практически полностью ушла после укола, а разорванное пулей Тэхёна мясо постепенно затягивается, вызывая странное щекочущее ощущение: хочется поднять водолазку и хорошенько там всё расчесать. Интересный эффект. Забавный, даже можно сказать. Юнги пользуется капсулой впервые, и есть в ней своя прелесть: регенерация тканей происходит намного быстрее, чем от обычных хилок-колёс. Понять бы ещё, что вызывает такой эффект, но игра — есть игра: таких технологий в реальности ещё не изобрели. Иногда, честно говоря, Юнги наивно хочется стать таким же беззаботным NPC, как этот миловидный паренёк или Джин, и остаться здесь до самого конца существования Ланса, ведь в блёклой реальности ему всё равно не для чего и не для кого жить. Там уныло. Там нет того, что делает Юнги живым. И Тэхёна нет там тоже. Почему Юнги сейчас вообще думает о нём? По рукам от ярких осязаемых воспоминаний пробегает лёгкая дрожь: он всё ещё невероятно отчётливо помнит тёплые мягкие ладони под водолазкой, а ещё помнит, как чёртов Тэхён упоительно отсасывал его стволу в особняке. И, блядь, он же сказал об этом вслух. Он сказал это под камерами, когда его мог слышать каждый заинтересованный их боем игрок, а это где-то процентов девяносто сервера, и Юнги сейчас вот вообще не врёт. Этот дурак сделал для них двоих ещё хуже. Ещё хуже, чем сделал Юнги, когда отвёл его в туалет и сразу же вышел обратно, дав понять, что просто над ним подшутил. Зачем Тэхён вообще полез к нему со своей хотелкой на турнире, когда должен был просто быстро убить? Почему не сделал этого сразу? Почему превратил кровавое поле боя в цирк? Он же тоже с Юнги играл. Внезапное осознание возмущает. Какого чёрта вообще? — Шуга, у тебя пульс подскочил! — звонко и с ехидством кричит Чонгук из-за стола где-то в другом углу помещения. — С тобой там всё хорошо? Ты только не дрочи в капсуле, а то я не очень хочу потом оттирать её от твоей спермы, даже если эта сперма лучшего на сервере игрока. — Специально надрочу побольше, чтобы ты в ней утонул, говнюк, — огрызается Юнги во весь голос, скрипнув зубами. И почему все NPC в ШаР такие бесячие? Fake Reality проработали их характеры на ура. И вообще, у него всё просто прекрасно. Он чувствует себя на все сто. Щёки, правда, слишком запоздало вспыхивают пунцовым, а ещё подгорает чуть ниже копчика, однако в целом всё хорошо. Даже запястье больше не болит, так что он и вправду мог бы подрочить Чонгуку назло, если бы хотел, но, чёрт, почему он ощущает себя таким дураком? И мало того, что он дурак дураком, так ещё и зачем-то цеплялся за Тэхёна, как идиот. У всего этого точно будут последствия. Подобного рода надпись, что всегда всплывает в углу экрана в играх с выборами, влияющими на сюжет, сейчас отчётливо вспыхивает красным перед глазами. И за какие грехи ему всё это? Чем он заслужил? Перед каким богом профакапился, что он сейчас настолько очевидно глумится над ним? В богов Юнги, правда, не верит, но сейчас бы хотелось, чтобы один такой всемогущий всё же существовал: сбросить на него свои проблемы было бы гораздо проще, чем просто их принять. Сгорая внутренне, как чёртов Silent Hill, Юнги поднимает зад и достаёт из заднего кармана коммуникатор, удивляясь тому, что он всё ещё жив. Видит на экране оповещение о десятке сообщений, но совсем не хочет их читать, уже примерно зная, что будет в каждом их них. Сейчас его интересует другое. Сейчас он на собственный страх и риск заходит на местный форум в раздел общего чата, чтобы начитаться о себе и Тэхёне нелестного дерьма, и совсем не понимает, зачем это делает, но лучшего времени не найти, пока у него всё ещё горит. Так будет проще. Так он точно безболезненно перенесёт любые колкие слова. Шумно выдохнув, Юнги облизывает пересохшие губы и листает немного вперёд. Swain: Наш сладкий мятный пирожочек и вправду пидор. Интересно, каково всем сейчас осознавать, что нас всё это время по кд сливал мерзкий гей? Lenne: Разве не поебать, какой он ориентации, если просто хорош? Одно с другим вообще никак не связано, охладись. Swain: О, защитнички подъехали. Тоже любишь долбиться в зад? Lenne: Твой зад последнее, во что я буду долбиться, чел. Swain: Ну так и не для тебя моя вишенка росла. Swain: И вообще, именитый убийца рейтингов тоже пидором оказался. Такое забавное совпадение. Swain: И как же позорно он слился мятному пирожку. Шуга тупо застрелил его из его же пушки. Helma: Зато за этим было охуенно наблюдать. Helma: Или ты что-то имеешь против двух горячих парней, которые так очевидно друг друга хотят, токсичный мудак? Swain: Я хоть и токсичный, но не заднеприводный. Спасибо Будде, что сделал меня нормальным. Helma: Если голубь насрёт тебе на голову в ближайшем будущем, считай, что это Будда в тебя плюнул, гомофоб. Юнги хрипло и громко прыскает со смеху, забрызгивая слюной экран коммуникатора. Признаться честно, он клал большой и толстый — ну, не совсем — член на любые истеричные излияния гомофобов, не обращая на них никакого внимания даже в реальности: в этом плане он давно познал дзен. Что эти люди знают о нём? Как они могут его судить? Да, он гей. Да, он — очевидно — трахается с парнями. Да, он пробовал и с девушками, когда пытался разобраться в себе, но ничего не вышло, не встал. И что теперь? В окно выйти лишь потому, что он немного другой, но в целом ничем не отличается от обычных людей? Ориентация — дело каждого. Лезть в чужую жизнь и навязывать свои взгляды он никому не собирается, а тех, кто так делает, может разве что на хуй послать. На нём приятненько. Ну, по крайней мере, ему. Протерев экран рукавом бомбера от слюны, Юнги с едкой ухмылочкой читает далее. Всё это начинает его веселить. Bishaimuso: Да и ладно бы геи, но зачем, блин, делать всякое у всех на глазах? Я, может, не хочу видеть, как эти самые горячие парни лапают друг друга. Bishaimuso: И про отсосы стволам я тоже слушать не хочу. Это вообще был какой-то лютейший кринж. Honyo: А мне кажется, что Ви просто не знал про камеры. Камон, он в ШаР только две недели. Давайте пожалеем парня. Все новички ошибаются. Honyo: А стволы своих пушек, кстати, лизал здесь практически каждый второй. Swain: Мне больше жаль того беднягу, который сейчас второй в рейтинге. Он наблюдал за всей это мерзостью своими глазами. Swain: Ему явно нужны новые. Honyo: А тебе нужны новые мозги, но мы же об этом молчим. Honyo: Ой, упс. Уже не молчим. Тэхёна, думается Юнги, и вправду стоит пожалеть: у него слишком длинный язык и в прямом, и в переносном смысле. Вспоминая, как он нагло проскользнул им в его рот тогда, Юнги прикрывает глаза и закусывает губу, чувствуя, как невидимая рука внизу его живота наматывает на кулак несчастные кишки. Насколько его ещё хватит? Насколько хватит его выдержки? А насколько хватит Тэхёна? Как он вообще реагирует на подобные разговоры? Может, он к ним совсем не привык? Юнги ничего о нём не знает, кроме имени. Он и вправду загадочный. Непостижимый и двойственный: за широкой доброжелательной улыбкой точно скрывается что-то тёмное и большое. Промозглое, как тот дождь. Юнги бы вывести его на разговор, чтобы узнать о нём побольше. Ему бы перестать загоняться по таким пустякам, но он так привык. По-другому не получается. И не получится, даже если кажется, что на первый взгляд всё хорошо. Swain: Типа вы реально думаете, что нормально быть вот такими? И даже готовы таких защищать? Vettera: Другая ориентация не делает их плохими людьми. Каждый дрочет, как хочет. Vettera: И ты тоже иди подрочи. Заебал высираться в чат. Xiea: Мы впервые увидели, как Шуга истекает кровью. Меня больше волнует это, чем то, что он предпочитает парней. Xiea: Его личная жизнь никак не касается никого из нас. Не нравится — не смотрите. Всё просто. Felin: Да, сегодня точной эпохальный день. Ещё и Хоуп с АрЭмом повеселили. Swain: Нет, ребят, с вами реально что-то не так. Swain: На ваших глазах два мерзких гея чуть не потрахались, а вам и норм. Swain: Я понимаю, что в ШаР трахаться можно в любом углу, но совесть-то надо иметь. Swain: Пусть держат своё гейство в узде. V: Мы обязательно позовём тебя в следующий раз, когда соберёмся потрахаться, не переживай, латентный дружок. V: И завали уже ебало. Нормальным людям должно быть плевать на то, кто с кем спит. Юнги широко распахивает глаза от удивления, забыв вдохнуть. Он пришёл. Тэхён тоже пришёл в чат. Но зачем? До сегодняшнего дня он никак не реагировал на грязь, льющуюся на него словесными потоками от жалких ноулайферных троллят, но почему-то решил сделать это именно сейчас. Обидненько, между прочим: Юнги, значит, ничего не сказал, кроме тех холодных «заткнись», а в чате явно проявил больше эмоций, чем с ним. Да и вообще, с чего бы это им собираться потрахаться? Пусть говорит только за себя. Юнги не хочет в этом участвовать. Никогда не участвует в словесных метаниях дерьма, зная, что они бессмысленны хотя бы из-за того, что две стороны конфликта на подобной почве никогда друг друга не поймут. Пусть варятся в собственной желчи в одиночку, если им так приспичило. Рад только отчасти, что есть люди, которые зачем-то его защищают. Да и не только его. Swain: В гробу я видал вас двоих. Ебитесь на здоровье хоть в уши, но только не прямо перед моим салатом, блядь. V: А тебя никто и не просил за нами наблюдать. Нехорошо, знаешь ли, подслушивать и подглядывать за другими. Или ты просто бесишься с того, что Шуга теперь мой? У Юнги неосознанно дёргается веко. В капсуле становится душно до тошноты. Что за херню этот идиот несёт? Кто ему вообще позволил так писать? С чего это Юнги — его? Он ничей. Он никому не принадлежит и не хочет принадлежать. На это есть причины. Он не просто так до сих пор один. Менять что-то в жизни будет болезненно, да и не всегда перемены к лучшему. И, может, он всё же совсем не против трахнуться с Тэхёном после всего произошедшего, но сближаться с ним для фальшивых виртуальных отношений точно не собирается. Чуть краснея, раздувая щёки от возмущения, Юнги делает то, чего никогда ещё не делал. Он набирает сообщение в чат в самый разгар срача, касающегося непосредственно его. SUGA: Кто это тут твой, идиот? Оставь свои фантазии при себе. Swain: Начинается. Сейчас они ещё и отношения будут тут выяснять. Я точно не хочу смотреть на то, как два голубка собачатся друг с другом. — Не мешайся, мусор, — шипит Юнги себе под нос ядовито и снова стучит по экрану пальцами с самым злобным видом. SUGA: А тебя вообще ебать не должно, кто и что тут будет выяснять. Иди нарабатывай скилл, чтобы не сливаться всяким мерзким геям, нубьё. Kass: Это было жестоко, Шуга. Jannis: Уделал, реально. V: Ты там как, лисёнок? Всё норм? Юнги передёргивает от этого слащавого обращения так, что он ударяется локтем о бок капсулы, сморщившись от боли. Никакой он, блядь, не лисёнок. Он всё ещё кот. Теперь большой злющий чёрный котяра, который точно расцарапает Тэхёну морду острыми когтищами за такие выходки. И в тапки ему ещё нагадит для профилактики, а то чё он, собственно. Что позволяет себе вообще? Задумываясь, Юнги на полном серьёзе хочет послать Тэхёна к чёрту на вилы, но вспоминает его холодный отрешённый взгляд и почему-то передумывает. А с ним-то нормально всё? Как он себя после всего этого чувствует? Почему был таким — горячим — серьёзным? Ненужные вопросы. Юнги не должен о нём беспокоиться, но всё же это делает. Дурак. SUGA: Да. Скоро вылезу из капсулы как новенький. SUGA: А у тебя? Чат с возмущениями от ущемлённых гомофобов опять взрывается и стремительно летит вверх, но Тэхёна среди их сообщений нет. Почему он не ответил на такой простой вопрос? Почему был с Юнги холоден, хоть и реально трепетно прижимал к себе? И почему Юнги продолжает об этом думать, даже если знает, что все эти мысли для него бесполезны? Ему должно быть плевать. Ему точно должно быть всё равно, так какого чёрта? Какого чёрта он ждёт его ответа? Ничего не изменилось. Между ними всё то же соперничество, даже если они друг друга хотят. Тэхён может называть его своим, может лапать его, целовать и томно шептать в уши всякие пошлости, но Юнги так и останется для него лучшим снайпером сервера, которого нужно победить. Останется преградой к первой строчке в рейтинге. И для Юнги он всего лишь избавитель от скуки, даже если всё время хочется его пристрелить. Устав читать разгоревшийся ещё сильнее срач, который скоро потрут модераторы, раздав парочку банов особо отличившимся, Юнги тяжко вздыхает, убирает коммуникатор обратно в карман и хочет закурить, но вовремя вспоминает, что всё ещё в медицинской капсуле, и дымить в ней явно не вариант. Ощупав себя на предмет повреждений, удовлетворительно покивав пустоте, он задирает продырявленную водолазку и с упоением почёсывает уже полностью восстановившийся бок, чувствуя, как под ногтями собирается запёкшаяся кровь. Их кровь. Перед глазами снова проносятся воспоминания. Внутренности сводит. Пальцы сжимаются в кулаки. Трудно в этом признаться самому себе, но Юнги понравилось. Понравилось выражение тэхёнова лица, когда он прострелил ему подбородок. Понравилось, как его кровь стекала на живот и смешивалась с собственной. Он был прекрасен тогда. Прекрасен в своей беспомощности перед ним. Слишком нездоровые мысли внезапно пугают. Влепив себе лёгкую пощёчину, Юнги выплывает из кровавого наваждения, ищет глазами кнопку поднятия крышки капсулы и замечает то, чего заметить сейчас совсем не хотел: отчётливо выпирающий бугорок у ширинки брюк. У него стоит. Опять стоит. Стоит из-за чёртового Тэхёна, который где-то там наверняка придаётся самобичеванию, пытаясь поднять самооценку со дна. Может, будь Юнги двадцатилетним наивным пацаном, он бы точно пошёл Тэхёна искать, чтобы успокоить, оседлать и хорошенько пришпорить, но ему двадцать восемь, и он заебался. Заебался быть для людей кем-то, чтобы в одночасье стать никем. Кнопка всё же находится. Выбравшись из капсулы с полной полоской HP, Юнги сладко потягивается, с хрустом разминая кости, сбрасывает с себя пропитанный кровью бомбер и повязывает его на бёдрах так, чтобы рукава прикрывали пах: позволить кому-нибудь увидеть его стояк желания никакого нет. Держа курс к столу бесячего врача, он достаёт из инвентаря увесистую пачку лансобаксов и кидает её Чонгуку на папки с документами, а тот поднимает на него огромные оленьи глаза и по-кроличьи улыбается, окидывая Юнги пристальным взглядом с головы до ног. — А ты горячий без всей этой мешковатой одежды, — делает он никому не нужное заключение заискивающе, а Юнги устало фыркает. Его точно нужно познакомить с Джином. Они подружатся. — Может, сходим куда-нибудь прямо сейчас? Ординаторская всегда свободна, — и задорно подмигивает. Юнги передёргивает. Впервые за всё время в ШаР его клеит NPC. — Сходи туда со своей рукой, пацан, — кидает Юнги чуть спокойнее, чем предполагал, разворачиваясь к обнаглевшему Чонгуку спиной. Парнишке на вид лет двадцать, а Юнги такие совсем не интересуют. Да никто, в принципе, его сейчас не интересует, кроме одного идиота с чертовски чувственными вишнёвыми губами. О, их бы сейчас на его несчастный стоя… Прерывая поток ненужных мыслей, Юнги выметает их ссаной тряпкой, тряхнув головой, и идёт к выходу лёгкой походкой, слыша в спину тихий смешок. Медицинская капсула и вправду творит чудеса: он чувствует себя просто прекрасно и переродившимся, но, быть может, дело не только в ней. За последнее время он стал чуть раскованнее. Стал чуть проще к себе и другим. Может, эти перемены и вправду не к лучшему, но пока Юнги не чувствует, что уходит на тёмное холодное дно. Вода в его воображаемом душевном озере всё ещё чистая и прохладная, а ещё там завелась парочка рыб: одна оранда белая, а другая — клоун. Они, правда, не слишком хорошо ладят друг с другом, но Юнги нравится за ними наблюдать, сидя на воображаемом отвесном берегу. Растянув губы в чуть заметной улыбке, он находит это аналогию забавной и намурлыкивает себе что-то мелодичное под нос, неспеша топая в отель. Не то чтобы Юнги пора спать — уже выходной, — но он устал. Устал за неделю от работы, устал от людей и в ШаР. Сегодня он хорошо провёл здесь время, практически полностью раскопав могилу со старым Мин Юнги, но этого прогнившего зомби точно стоит зарыть обратно, иначе он может натворить сомнительных дел. Ему не хочется быть собой. Да, нравится, когда избавляется от кучи сдерживающих цепей, позволяя себе разойтись, однако такой он губителен не только для себя, но и для других. Такой Юнги может разрушить всё, что он так тщательно выстраивал в последние несколько лет. Получился, правда, продуваемый всеми ветрами шалаш, но пока в нём уютно. Пока снова не пойдёт дождь. Добравшись до номера, выслушав приличное количества кинутых в спину лестных и не очень слов, Юнги плюхается в кожаное кресло, устроившись поудобней, и открывает инвентарь, достав из него винтовку и пистолет. На турнире нельзя лишиться оружия навсегда, даже если его потерял: оно автоматически отправляется в инвентарь, ведь самостоятельно со специально подготовленной локации после его никак не вернуть. Проигравшие — и Юнги, — рассеявшись туманом, тут же возвращаются туда, откуда система телепортировала их на поле боя, а через несколько минут получают обратно свои пушки и некоторое количество лансобаксов в качестве награды за строчку в рейтинге, которые можно спустить в ближайшем баре, с горя утопившись в алкоголе на любой вкус. Юнги бы тоже выпить, честно говоря, но лучше он вернётся обратно в реальность и пропустит стаканчик другой пива из холодильника в полной тишине. Nemesis выглядит потрёпанной: у неё несколько неприятных царапин на прикладе и дульной коробке по всей длине. Горестно вздохнув, любовно погладив пострадавшую напарницу по стволу, Юнги обещает вычистить её до блеска чуть позже, и ставит рядом с креслом, принимаясь разглядывать пистолет. Steyr совсем не пострадал. Похмыкав, повертев его в руках, Юнги нехотя вспоминает, как Тэхён выбил его одним точным пинком, и откидывается на спинку, запрокинув голову к потолку. Это был хороший бой. И хороший для Юнги урок: ему ещё есть, куда расти. Он не лучший. Он не король. Он обычный человек, которому приятно заниматься тем, что приносит душевный покой, а есть те, кто ставят на свою победу абсолютно всё. Интересно, Тэхён из таких людей? Может, причина, из-за которой он ходит из игры в игру, не так уж загадочна, как и он сам? Дело может быть в деньгах. В споре или обычном интересе. И даже в банальной скуке дело тоже может быть. Вполне возможно, Тэхён точно такой же потерянный для реальности, как и Юнги. Возможно, ему комфортно только в реальностях, созданных другими для других. Поплёвывая в потолок, Юнги совсем не хочет забивать голову всяким сложным дерьмом и встаёт с кресла, вкладывая пистолет обратно в кобуру на ремне. Его вес приятно дополняет Юнги, а сам он развязывает рукава бомбера — стояк уже упал, — подхватывает края пропитанной алым железом водолазки и тянет её с себя, после кинув шмотки в сторону ванной, чтобы потом постирать. Да, здесь можно стирать. Здесь можно заниматься практически всем, кроме того, что превращает жизнь в ад, но вот дом, например, всё ещё нельзя купить: разве что снимать такую же комнату в отеле, как уже долгое время делает он сам. Ему так комфортно. Комфортно приходить сюда в самом конце дня и возвращаться назад к работе и счетам. Это его хрупкая грань. Его точка перехода между двумя разными Мин Юнги. Разглядывая бурый от засохшей крови живот, Юнги шумно втягивает носом воздух и невесомо проходится по ванильно-алой коже подушечками пальцев, тут же вспоминая, как забирался под водолазку Тэхён, словно наяву чувствуя его тепло и холод капель дождя. Это бесит. Бесит, что Юнги думает о нём уже… А сколько времени с турнира прошло? Это едва ли имеет какое-то значение, но ему всё же хочется понять, насколько глубоко он вляпался в то, чему и сам не рад. Действительно, вляпался. Влип, как в маленькая мошка в огромную ленту от мух. Стоит всё прекратить. Выжечь любые позывы наладить контакт, ведь иначе всё пойдёт прахом. Иначе будет намного труднее вытягивать себя с того самого дна. Полностью забив на то, что грязный и воняет так, будто на него наблевал вампир, Юнги заваливается на кровать, прихватив винтовку, и укладывает её рядом с собой: Nemesis тоже заслужила немного покоя, пусть он и серьёзно сомневается в том, что всё ещё в своём уме. Откинувшись на мягкие подушки, Юнги поворачивается к ней лицом, скользит взглядом по стволу вниз и находит её удивительно совершенной — лучшей из всех, которые только выбивал. Если бы он держал её в руках там, где нельзя просто так убивать людей, был бы всего лишь на тридцать сантиметров выше неё, и это почему-то заставляет уголки губ дрогнуть в лёгкой улыбке от осознания, что есть два совершенно противоположных друг другу мира, в которых он живёт. И есть лишь один человек, мысли о котором просачиваются за пределы одного в другой. Открыв меню ШаР щелчком пальцев, Юнги закрывает глаза и нажимает на выход, чувствуя, как оцифрованная душа возвращается обратно домой. Переход в реальный мир похож на пробуждение от интересного сна: просыпаться совсем не хочется, даже если будильник вовсю звенит. Нехотя открыв глаза на другой стороне, он видит всё тот же привычный сероватый потолок и снимает с головы нейропривод, откладывая его на тумбочку рядом с кроватью. Чуть приподнимается, взъерошивает жестковатые чёрные волосы и сладко зевает, понимая, что совсем не хочет вставать. Нашарив у подушки пачку сигарет, он прислоняется к холодной спинке кровати, прикуривает, раскусив мятную кнопку, и ставит пепельницу на живот. Ему всё ещё кажется, что в боку зияет пулевое отверстие, которого там, конечно же, нет и не может быть, и это вызывает легкий когнитивный диссонанс. Есть что-то упоительное в том, как смешиваются два этих мира в одном маленьком Мин Юнги. И есть нечто угнетающее в тишине, упавшей на плечи после всех тех громких выстрелов и упоительного шёпота в чувствительное ухо. Юнги совсем не хочет здесь быть. Пепел падает на оверсайзную домашнюю футболку сам по себе. Юнги выплывает из мыслей, выдыхает настоящий никотин, туманящий разум, и пытается аккуратно убрать истлевший табак, но он разваливается на маленькие куски. Об этом совсем не хочется думать, но Юнги находит с ним родство: он тоже однажды сгорел и остался пеплом в чужой постели, в которой сейчас наверняка беззаботно спит кто-то другой. Ему, в общем-то, давно плевать на этих других, как плевать на лёгкую меланхолию, положившую холодную ладонь на его плечо, да только хочется восстать из пепла и опять взлететь к солнцу. Он такой идиот. Идиот ещё и потому, что снова начинает вспоминать. Затягивается глубоко, задерживая в лёгких дым, а перед глазами смуглое смазливое лицо и медовые мокрые волосы, с которых на щёки капает дождь. Вспоминает горячий язык, слизавший с шеи его кровь, и мягкие подушечки тэхёновых пальцев на сосках. Его тепло вспоминает тоже. Обнимать его там, на крыше, было чем-то сокровенным. Чем-то необходимым. Таким же важным, как поддерживать в себе жизнь. И то, как Тэхён обнимал его после, прижимая обессиленное тело к груди, кажется точкой отсчёта до сближения огромной кометы с его и так пережившей апокалипсис Землёй. Юнги едва ли понимает, почему скользит сейчас свободной рукой по футболке вниз. Не понимает, от чего скручивает внутренности и какого чёрта его член снова стоит. Знает только, что давно нуждается в разрядке. Осознаёт, что она ему необходима, иначе он и вправду может пойти в разнос. Юнги давно не удовлетворял себя. Давно не занимался сексом с человеком, на которого было бы не наплевать: признаться честно, он не фанат случайных половых связей, хоть и пытался заглушить ими воющую пустоту внутри. Но что там сейчас? Почему в груди разливается нечто мягкое, похожее на растаявшее сливочное масло? И почему перед глазами совсем не стены его дома, а другая реальность, для которой здесь места нет и не может быть? Затушив сигарету в пепельнице, Юнги оставляет её обратно на тумбочку и медленно закрывает глаза, съехав в подушки. Абстрагируясь от давящей на уши тишины, запускает прохладную ладонь в трусы и обхватывает в тесное кольцо узловатых пальцев налитый кровью член, прикусив от ярких ощущений губу. Он не прикасался к себе уже… Месяц? Два? Юнги не помнит, когда кончал в последний раз. Он забыл, насколько приятно мастурбировать, если брал долгий перерыв. И забыл, насколько обжигает собственная возбуждённая плоть. Чуть приподняв зад и приспустив свободной рукой бельё, он задирает футболку к соскам и размеренно двигает рукой по стволу. Вверх. Вниз. Повторить. Удивительно просто для того, чтобы на секунду вознестись к выдуманным богам. В голове яркие картинки. Они сменяют друг друга кадрами той самой плёнки в кинотеатре для одного; дышать становится сложнее: Юнги снова явственно чувствует, как тёплые руки давят на его грудную клетку, чувствует, как горячее дыхание скользит по шее вверх. Облизывая губы, ощущает на них совсем непривычный для себя чужой вкус, и кажется, словно его язык — совсем не его. Юнги далёк от настоящей реальности. Он там, куда другим дороги нет. Он размазывает по чувствительной головке капли естественной смазки и поглаживает уздечку, закатывая под веками глаза. Ствол слишком твёрдый. Он словно из стали. Словно тот, что потом пришлось чистить от тэхёновой слюны. Тэхён. Чёртов Тэхён сейчас здесь. Он стоит над кроватью и просто смотрит сверху вниз. Холодным пристальным взглядом наблюдает за тем, как Юнги бесстыдно дрочит на него из воспоминаний, ускоряя ритм. Юнги возбуждён. Возбуждён так, что совсем не чувствует лёгкой боли, когда крепко хватается за член у основания, чтобы рывком скользнуть вверх и сжать чувствительную головку в кулаке. Ему плевать, что не хватает смазки. Не волнует, что будет об этом жалеть. Он тонет в воздушной эйфории и захлёбывается в сбитых выдохах, подняв свободную руку к лицу, прикусив кожу на тыльной стороне. Ему хочется стонать. Стонать так порочно, чтобы соседи снизу смотрели при встрече с подозрением в глазах, но он душит эту мысль в тот же момент, не дав ей возможности жить. Лишь похрипывает глухо, ярко чувствуя, как начинает сокращаться простата, впрыскивая в кровь сладостный яд, и хочет растянуть этот момент на чуточку дольше, выдыхая медленно и громко, втягивая воздух ртом. Если его спросить, как описать оргазм, Юнги не сможет найти подходящих обычных слов. Он словно легальный наркотик. Он ярок и красочен, как вспышка сверхновой в необъятной космической пустоте, и приходит слишком быстро, погребая под собой пушистой волной. Успокоив бьющееся о рёбра сердце, дав ему немного отдохнуть, Юнги снова ускоряется, стимулируя головку, и всё же позволяет себе тихо простонать, когда на руку и живот выплёскивается тёплая сперма, а в голове полный ватный штиль. Там больше нет картинок. Нет кинотеатра для одного, в котором на последнем ряду сегодня сидел не только Юнги. Полностью расслабившись, позволив удовольствию разойтись по уставшему телу, он прислушивается к самому себе, подняв затёкшую руку на уровень глаз, и думает, что совсем тронулся умом, наблюдая за белёсыми каплями, стекающими к запястью на часы. Всё очень плохо, полагает он. Плохо просто катастрофически, ведь Юнги сделал это. Кончил с мыслью о человеке, которого хотел выкинуть из головы, опасаясь наступить на ещё одни грабли, которые так ловко раньше обходил стороной. Ему опять нужно закурить. И выпить чего-нибудь покрепче пива. Или даже выйти с крыши, чтобы отмучиться здесь и сейчас. Он проиграл. Разгромно проиграл в игре, которую затеял опасный для него до дрожи невозможный Тэхён.