Set It Off — Wolf In Sheep's Clothing
Юнги, зажав фильтр безликой сигареты меж покусанных от нервов губ, сидит за барной стойкой любимого бара, утопающего в густой сизой дымке, а перед ним, на гладкой деревянной столешнице, помимо пепельницы лежит заветная снайперка SVLK-14S Twilight. Он так её хотел. Он охотился за ней год почти, не надеясь абсолютно ни на что, а теперь, когда она вот прям тут во всей красе так и просится в руки, Юнги не чувствует по этому поводу абсолютно ничего. Радости нет. Облегчения нет. И даже гордости от того, что он выиграл её на ивенте вместе с Тэхёном, обойдя Хосока на весомое количество голосов, нет тоже, ведь Тэхён не здесь. Здесь только Хосок, Намджун и Джин, усердно натирающий кристально чистый бокал, а ещё несколько абсолютно незнакомых Юнги зевак, столпившихся полукругом только для того, чтобы увидеть воочию легенду, которой до этого времени не было ни у кого на азиатском серве. Юнги это бесит. Бесит настолько, что хочется развернуться и уйти туда, где будет тихо, спокойно и больше рядом никого, но он всё так же задумчиво курит, держа в свободной руке наполовину пустой стакан односолодового виски, время от времени позвякивая кубиками льда. Тэхён в игру больше не заходил. Тэхёна нет уже несколько часов, и Юнги не имеет ни малейшего понятия, что ему делать, о чём думать и куда бежать. Тэхён попросил спасти. Попросил с таким душераздирающим выражением лица, что Юнги ещё долго стоял около забора парка развлечений в полном ступоре, пытаясь увиденное и услышанное переварить, и он до сих пор не знает, что тогда за сценой произошло: ему невдомёк, почему Тэхён отреагировал на слова того парнишки-айдола именно так. Юнги хотел его поймать. Оклемавшись от лёгкого шока, он пошёл за кулисы после конца выступления неизвестной ему группы с самыми серьёзными намерениями на детальный допрос, грубо растолкав в разные стороны хилую охрану, у которой против него всё равно было шансов ноль, но оказалось поздно: группа спешно вышла полным составом из игры, отработав гонорар. Юнги громко чертыхнулся тогда. Он отшвырнул в сторону рядом стоящий стул, на котором совсем недавно сидел, наблюдая, как Тэхён трепетно сжимает в изящных руках микрофон, и впервые за долгое время всё его тело в тиски сковал леденящий душу липкий страх. Страх разлился по венам стремительно, словно адреналин, и принёс вместе с собой настолько всепоглощающую пустоту, что хотелось забиться в угол и во весь голос истошно зарыдать. Его Тэхён тоже рыдал. Он проливал горючие слёзы так отчаянно, будто ребёнок, потерявший маму в огромной толпе, и Юнги совсем ничего не мог с этим поделать. Не может и сейчас: он не знает, в какую высокую башню отправиться с мечом наперевес, чтобы своего принца от злобного дракона спасти. Они особо друг о друге ничего не знают, кроме имён. Они даже номерами телефонов не обменялись, банально не успев, и теперь Юнги горячо жалеет, что совсем потерял рядом с Тэхёном голову, забыв о самых очевидных вещах. Ещё ему обидно. Обидно до опизденения из-за того, что он хотел приехать к Тэхёну в конце этого дня, а теперь, когда стрелка часов уже давно перевалила за десять, Юнги не вдыхает пьянящий запах с тэхёновых волос только потому, что какой-то ублюдок решил напомнить ему о себе. Какие их связывали отношения? Что между ними произошло? Об этом ли говорил Тэхён на крыше, когда Майндхантер подчинил его разум себе? Там было про предательство. Про то, что он боится людей и взял в руки оружие именно из-за них. Но почему, чёрт возьми? Насколько Тэхён травмирован, раз не смог сдержать слёз? Он казался Юнги сильным. Непоколебимым. Спокойным, как прохладный горный поток, а теперь этот поток в его воображении превратился в буйный водопад, и дно его намного глубже, чем можно ожидать. В нём запросто утонуть. Юнги, если честно, успокоился только вот-вот. Он метался за сценой из стороны в сторону, как раненный в клетке зверь, пока взволнованные NPC пытались с ним совладать, и получилось это только у Хосока, резко прижавшего к себе. Юнги чувствовал, как хосоково сердце беспорядочно бьётся в щуплой груди. Чувствовал успокаивающие поглаживания по напряжённой спине и искреннее беспокойство в тихом шёпоте о том, что всё будет хорошо. Только что хорошего? Что хорошего, когда Тэхён где-то там наверняка тщетно пытается справиться с самим собой? Всё плохо, если его до сих пор здесь нет. Отвратительно, раз Юнги не может ничем ему помочь в ШаР, что от реальности не так уж и далека. Юнги хочет к Тэхёну. Хочет отчаянно, задыхаясь с каждой затяжкой, оставляющей в лёгких эфемерный яд, но ему остаётся лишь хватать губами фальшивый кислород, нервно курить одну за одной и опрокидывать виски стаканами, пытаясь хоть как-то заглушить царствующий над телом и разумом страх. Страшно за Тэхёна. Безумно страшно от того, что Юнги совсем не знает и не может знать, что происходит с ним по ту сторону в этот момент. Он всё ещё плачет? Дрожит? Прокручивает в голове болезненные воспоминания, наверняка испытывая мучительную душевную боль? Юнги чувствует себя беспомощным. Самым бесполезным человеком на всей чёртовой Земле. Зачем он живёт, раз даже не может помочь тому, с кем искренне хочет быть и в горе, и в радости, и в любом другом дерьме? Почему он не в состоянии хоть что-то сделать? Даже упорядочить хаос в голове. Сигареты не успокаивают. Алкоголь — что вода. Юнги кладёт голову на сложенные на стойке руки, затушив в пепельнице уже пятый бычок, и хочет исчезнуть, раствориться, не существовать. Он давно не ощущал такой пугающей безысходности. Давно не испытывал за кого-то волнения настолько острого, что кажется, будто каждый орган внутри скручивается в тугие узлы. И вину он чувствует. Вязкую вину за то, что вообще находится здесь вместо того, чтобы вернуться в реальность и искать Тэхёна хотя бы в тех же соцсетях, хоть и смысла в этого абсолютно никакого нет. Он должен. Обязан: найти, приехать, спасти. Притянуть к себе и крепко-крепко обнять, прошептав, что всё теперь будет хорошо, как сделал для него Хосок, хоть и наверняка боялся отхватить по лицу. Теперь Юнги понимает. Полностью понимает расхожее мнение о том, что за сильной на первый взгляд личностью часто скрывается различной паршивости надрыв. Он ведь тоже такой. У него ведь тоже в глубине души тёмная-тёмная дыра, оставленная человеком, от которого меньше всего ожидал. Что ж, общего у Юнги и Тэхёна стало в одночасье куда больше, да жаль, что повода для радости тут вовсе нет. — Юнги, — Хосок осторожно дотрагивается до его плеча, отодвинув пепельницу в сторону, чтобы случайно не смахнуть. Джин всё ещё здесь, и Джин очень не любят, когда мусорят и бьют в его баре любые предметы из стекла, — может, ты всё же расскажешь, что вообще у вас произошло? Мне нужно хоть что-то понять, чтобы тебе помочь, — и громко шикает на столпившихся сзади зевак, чтобы они шли заниматься своими делами и не развешивали уши, когда им тут не рады совсем. — Да я и сам ничего не понимаю, честно говоря, — глухо хрипит он, повернув голову на звонкий голос, от которого зачастую на душе тепло. Когда Юнги в последний раз видел Хосока настолько сопереживающим и серьёзным? Обычно у него улыбка на пол-лица и в глазах ребячества столько, что хоть купайся в нём. — У меня в голове одно с другим не укладывается. Полный бардак. — Так давай попробуем понять вместе, — Хосок явно не теряет оптимизма. Обычно он ни на чём не настаивал, но сейчас явно не та ситуация, чтобы оставаться за границей той самой зоны комфорта, за которую раньше опасался заходить. — Для этого и нужны друзья, разве нет? — Я не привык делиться своими проблемами, — Юнги всё ещё трудно вспарывать душу и показывать содержимое другим, но Хосок всё-таки в чём-то прав, даже если Юнги уже давно забыл, какое значение в себе несёт простое, но многогранное слово «друг». — Думаю, ты удивишься, если узнаешь, сколько всего осталось за кадром. Мне даже неловко об этом говорить. — А мне неловко от того, что я ничем не могу повлиять на твоё убитое состояние, — Хосок переходит на вкрадчивый тон, сведя брови к переносице, и такие перемены — если знать Хосока получше — в иной ситуации могут серьёзно напугать. — Мне правда хочется тебе помочь. Искренне. От всей души. Научись принимать чужую заботу адекватно, а не отмахивайся от неё из-за загонов. Это полезно, знаешь ли. — Стоит ли говорить, что иногда чужая забота приносит боль и в целом не нужна? Навязывать её тоже не вариант, Хосок, — Намджун, что сидит у его правого плеча, не упускает возможности спустить Хосока на землю с небес. Рациональности у него точно не занимать. Он хоть и мало говорит, когда относительно трезв, но всегда в точку и честно. За это, быть может, Юнги уважает его сильнее всего. — Намджун, ты вот вообще не помогаешь, — негодует Хосок, эмоционально всплеснув руками, а Юнги не замечает, как тянет в полуулыбке уголки губ. Настроение ниже плинтуса и выползать из-под него точно не спешит, но эта парочка не оставляет равнодушным даже в моменты, когда морально хреново настолько, что хочется выть на Луну. — Я тут стараюсь, если ты не заметил. Из-под этого камня, — кивает на Юнги, попутно бросив неоднозначный пристальный взгляд, — даже лист бумаги не вытянешь. Ты же будешь кочевряжиться до последнего чисто из принципа, да? — Да не кочевряжусь я, — вздыхает Юнги горестно, потянувшись за пачкой сигарет. Они здесь совсем не расслабляют, но есть что-то успокаивающее в том, когда фильтр меж губ. — Просто реально ничего не понимаю. Без понятия, что сейчас делать. Как мне его спасти? — Кого спасти? — Хосок явно догадывается, но лучше задаст наводящий вопрос, чтобы побыстрее Юнги разговорить. У него это хорошо получается. Он умеет располагать к себе. — Тэхёна? У него что-то случилось ирл? Поэтому он убежал? — Явно случилось, но не сегодня. Давно, — хрипит Юнги сипло-сипло, поднимая голову с рук, чтобы закурить. Яркий огонёк зажигалки на мгновение освещает его лицо в приятной полутьме дымного бара, и в отражении начищенного Джином стакана на нём самая настоящая вселенская скорбь. Остаётся только шумно выпустить из лёгких дым, чтобы его размыть. Юнги реально даже придумать не может, чем может Тэхёну помочь. Он ничего путного о нём не знает. Вообще. — В общем, когда мы стояли за сценой после выступления, к нам подошёл какой-то парнишка из группы, что выступала за нами, и этот парнишка явно не тот человек, которого Тэхён хотел бы видеть не только в реальности, но и здесь. Дословно слова не передам, но парниша сказал, что узнает голос Тэхёна из тысячи, а ещё то, что они были вместе несколько лет. — Может, это его бывший? — предположение Хосока самое очевидное из всех, ведь и Юнги сначала подумал именно так. А о чём ещё тут думать? Впрочем, всё может оказаться куда глубже, и это «глубже» подразумевает под собой много страшного дерьма, где банальное насилие — не единственный вариант. — Встреча с бывшими редко когда сулит хоть что-то хорошее: обычно там травма на травме и приправлено всякими обидами сверху ещё. — Может, и бывший, но есть во всём этом кое-что странное, — не сказать, что Юнги вообще хочет об этом рассказывать, но Хосок и вправду желает помочь, и кто Юнги такой, чтобы эту помощь отвергать? Она ему нужна: сам он из-за нервов даже не сложит сейчас два и два. — Этот парнишка знал и меня ещё до ШаР, но я точно никогда его не видел. Даже по ТВ. У меня аллергия на айдол-группы и на нашу музыкальную индустрию в целом, так что я ими вообще не интересуюсь, да и на хую всё это вертел, но… — Но что? — Хосок, отхлебнув из стакана, чуть морщится и придвигается ближе, чтобы Юнги было комфортнее говорить. Ему интересно. Винить его за это точно нельзя. — Тэхён бывший трейни, а я бывший бас-гитарист в университетском бэнде, который в своё время гремел в определённых кругах, — слова выходят вместе с сигаретным дымом на выдохе, на долю секунды пряча за собой вытягивающееся в удивлении хосоково лицо. Юнги его понимает. Он ведь не упоминал об этом вообще. — Только то, что ты в целом скрытный и замкнутый человек, сдерживает меня от того, чтобы прописать тебе смачного такого пинка, — Хосок не негодует, нет, но привычного звона в его всегда жизнерадостном голосе нет. Там лёгкая обида, но он даже лучше Юнги понимает, что обижаться на это именно сейчас смысла нет. — А вообще… — Хосок задумывается на пару секунд, отмахнувшись от очередной дымной струи в лицо. — Раз так, может, тот парнишка вовсе не бывший, а был с Тэхёном в одном агентстве? Я немного шарю за эту тему. Много раз приглашали, знаешь же. — Блядь, и вправду, — а вот об этом Юнги почему-то подумать не успел. Всё просто же, ну. Даже очевидно, ведь скользкий парнишка сначала сказал за вокал. — Тэхён говорил, что ушёл из агентства из-за тёрок с директором, но кто знает, что за тёрки там были. Что же с ним случилось? — задаёт этот вопрос скорее себе и под нос, но Хосок всё равно слышит и отводит в сторону пристальный взгляд. Ему явно есть что сказать, но он тактично держит самые поганые предположения при себе. — Кто бы мог подумать, что у нашего «убийцы рейтингов» Ви такое занятное прошлое, — отхлебнув виски ещё, Хосок тяжело вздыхает, и этот вздох очень о многом всем присутствующим здесь говорит. — В принципе, об этом можно было догадаться, ведь он пиздец какой харизматичный, а после вашего выступления я вообще в шоке был: его вокал выше всяких похвал. Индустрия явно многое потеряла, и теперь мне тоже интересно, из-за чего. Он что-то ещё говорил? — Только то, что его мечта стать айдолом умерла, — почему-то Юнги всё ещё сложно об этом говорить. Имеет ли он право? Может ли вообще рассказывать о Тэхёне вот так? Только для того, чтобы хоть чуть-чуть разобраться. Лишь потому, что и вправду хочет его спасти. — Больше я ничего не знаю. Он умело отмахивался от всех моих вопросов. Ему явно было неприятно вспоминать. — Выходит, что группа по какой-то причине дебютировала без него, и в итоге из-за этой самой причины у нашего Тэхёна наверняка осталась травма, поэтому я увидел то, что увидел, — Хосок видел вправду. Он кинулся за Юнги следом, едва ли понимая, что вообще происходит, и совершенно точно заметил слёзы на тэхёновом лице, как и многие другие вокруг них. — А ещё, раз ты говоришь, что играл в группе, вполне возможно, что этот парнишка видел тебя в её составе. Логично же, да? — С тех пор прошло слишком много лет, чтобы меня помнить, — Юнги сомневается, но всё равно находит это объяснение рациональным, опустошая залпом ещё один заботливо налитый суетящимся с посетителями Джином стакан. Жжётся, но внутри жжёт сильней, — но это всё равно задачу не облегчает. Если Тэхён не зайдёт в ШаР завтра, я даже не представляю, что мне делать. Мы ведь хотели встретиться после фестиваля. Не здесь. В реальности. А что теперь? У меня нет ни его телефона, ни адреса. Он попросил спасти, а как я это сделаю, если ничего не знаю? Я не хочу потерять его. Мне страшно, Хосок. Страшно из-за того, что я совсем не знаю, что происходит с ним сейчас. Это убивает. Я так не могу, — в хриплом голосе отчаяние, а в груди медленно разрастаются бритвенно-острые шипы. Юнги и вправду не хочет Тэхёна потерять: он настолько привязался к нему, настолько в нём увяз, что уже совершенно не представляет без него завтрашний день. Да и как тут представить, когда больше не хочется возвращаться туда, где гнетущая тишина, холодная постель и одиночество, как единственный друг? Юнги хочет разобраться. Хочет понять. Если бы он только знал. Если бы Тэхён успел сказать ему адрес, Юнги сорвался бы тут же, не думая вообще ни о чём, но Тэхён не успел, а Юнги не подогнал. И что теперь? Как ждать этот самый завтрашний день? Вероятность, что Тэхён зайдёт обратно сегодня, равняется пустому нулю, да и будущее безрадостно, если всё настолько плохо, насколько предположил Хосок. Только вот… Там явно что-то большее, чем какая-нибудь потасовка или мелкий скандал. Мечты просто так не умирают. Просто так не трясутся от звука голоса человека, с которым когда-то тренировался петь и танцевать. Может, Тэхён именно поэтому постоянно отовсюду уходил? Может, он боялся, что его найдут даже там, где безопасно на первый взгляд? А если он думал, что для него совсем нигде места нет? Что он для всех изгой? Наверное, ему хотелось признания. Быть может, он отчаянно желал, чтобы хоть кто-то услышал его беззвучный крик, а Юнги так и не понял. Не догадался потому, что всё-таки немного эгоист. Его свои проблемы волнуют. Волнует лишь собственные травмы и боль, но теперь всё иначе: теперь Юнги на всё это плевать. Ему бы сесть с Тэхёном за один стол, налить ему то, что он любит больше всего, долго смотреть в пытливые глаза, пытаясь разглядеть внутри то, что под сотней замков, и медленно, осторожно подбирать к этим замкам ключи, только сначала Тэхёна нужно найти. Пустив с губ клубящийся внутри туман, Юнги опрокидывает ещё стакан, надеясь горечь запить, а Джин, до этого воркующий с игроками по другую сторону стойки, чтобы их компашку не смущать, кидает на него внимательный взгляд, берёт из бара ещё одну бутылку и ставит её рядом, отрывисто кивнув на всё ещё лежащую на столешнице SVLK-14S Twilight. Юнги про неё забыл. Она стала чем-то настолько незначительным, хотя раньше была главной хотелкой за всю игру, что теперь он и не знает, зачем она ему вообще и для чего. Тэхён хотел первым увидеть, как Юнги будет из неё стрелять. Именно он был тем, кто подбил на авантюру, на которую Юнги без него точно никогда бы не пошёл, а теперь его нет. Странно было получать её одному из хосоковых рук, потому что сам на сцену подняться больше не смог. Странно было ощущать её холод и вес, понимая, что Тэхён не был первым, кто увидел его с ней. Сейчас она ему не нужна. Сейчас она, ни разу не выстрелив, причиняет ничем необъяснимую ноющую боль. Открыв инвентарь, Юнги устало вздыхает и убирает её с глаз долой. — А если попробовать связаться с агентством? У них должна храниться информация о бывших трейни, — вдруг вливается в потухший разговор главный голос разума их компании — Намджун. До этого он просто пил и слушал, задумчиво похмыкивая, а теперь, кажется, готов что-то предложить. — За чисто символическую сумму кто-нибудь из стаффа точно будет готов её слить. Вы всё равно, я так понимаю, собирались встретиться, так что в том, что ты узнаешь его адрес от третьих лиц, особо ничего предосудительного нет. — А вот это уже звучит, как разумный план, — Юнги, затушив в хрустальной пепельнице дотлевший до фильтра окурок, тут же оживляется, расправив ссутуленные плечи. Надежда есть. Её не может не быть. — Только как с этим агентством связаться? В интернете только официальная информация же. Нельзя просто так позвонить и попросить к телефону кого-нибудь, кто готов слить за деньги инфу. Меня нахер пошлют. — Нельзя, ты прав, — Намджун, тоже подобравшись чуть ближе, чтобы их не услышали те, кто потом всё это по серверу разнесёт, достаёт из кармана коммуникатор и кладёт его на стойку, придвинув тонким пальцем в самую середину воображаемого круглого стола, — но можно воспользоваться чудесами социальной инженерии или прошерстить тот же инстаграм их CEO, например. Что там, кстати, за группа была? Я как-то внимания не обратил. — Уроборос, если мне память не изменяет, — кидает Хосок небрежно, словно не хочет иметь с этим названием никаких дел. — Они не так популярны, как одна из наших групп, что каждый год катается на Грэмми, но сейчас на слуху, — поправив ворот красной гоночной куртки, Хосок чуть надувает губы, сузив глаза, и наклоняет голову к Юнги с таким забавным выражением лица, словно вся истина мира упала на его плечи, а он был к ней совсем не готов. — Неужели наш Ви мог бы в ней петь? — кажется, до него и вправду только дошло, даже если он как бы сам раньше об этом говорил. — С ума сойти. Когда я следил за ним в интернетах, такой информацией точно никто не располагал. Получается, если там был какой-то скандал, его похоронили без шума вообще. — Агентства мастерски заметают скандалы, если скандалы случаются внутри. Вероятность, что о них узнает кто-то извне, крайне мала. Там же контракты ещё, — Намджун звучит очень уверенно, так, будто знает об этом совсем не понаслышке, а Юнги теперь очень хочется узнать, чем он зарабатывает на жизнь. — В общем, давайте глянем, — разблокировав коммуникатор, Намджун открывает браузер — в глобальный интернет выйти из ШаР не составляет никакого труда — и вбивает название в поисковик, чуть прокрутив вниз, чтобы найти единственную нужную строчку, от которой у Юнги тут же холодеет внутри. — Какого… — неверяще слетает с губ, когда он читает название про себя. Не может быть. Этого просто, сука, не может быть. — Какого хуя? Это шутка какая-то, блядь? Они издеваются надо мной? Что за хуйня? Почему?! — срывается на рык загнанного в угол льва, со всей дури ударив по стойке кулаком. Юнги не верит глазам: он хочет взять и выколоть их ко всем чертям, чтобы вставить новые, которые не видели этого дерьма. Почему это снова происходит с ним? Почему это блядское агентство преследует его даже здесь? Чем он это заслужил? Кому, чёрт возьми, он дорогу перешёл, что вынужден всю жизнь из-за него страдать? Ах, да, теперь, кажется, всё встаёт на свои места. Встаёт прям чётко, как фигурка в детскую игрушку, в которую так любят пытаться запихать то, что не подходит совсем, потому что теперь Юнги понимает. Он, блядь, понимает абсолютно всё. Это не было совпадением. Тэхён не был совпадением. Его странная одержимость Юнги тоже не была совпадением, ведь ссаный бывший Юнги, о котором он почти уже забыл, в далёком прошлом променял их группу и его самого именно на чёртово TC Entertainment, из которого потом позорно сбежал. Они заодно же, да? Они вдвоём решили хорошенько поиздеваться над Юнги? Дать жалкому неудачнику шанс быть кому-то нужным, чтобы потом посмеяться над ним? Юнги ведь предполагал, что так и будет. Он с самого начала знал, что Тэхён использует его, но за что он так с ним? В чём Юнги провинился? Это не он изменял. Не он бросал. Не он сделал себе настолько больно, что до сих пор от этой боли не отошёл. Так почему? За какие грехи? — Юнги, что с тобой? — голос Хосока обеспокоенный, но Юнги не видит его лица. Он вообще ничего не видит: глаза заволокло красной пеленой. — Ты меня слышишь? Эй?! Юнги не слышит. Он не хочет ничего слышать. Он даже не хочет дышать. Неужели всё так и есть? Неужели эти двое вместе? Весело трахаются где-нибудь на другой стороне и заливисто смеются над его убогими попытками быть таким, как все? Обсуждают его каждый день и придумывают, что бы ещё такого сделать, чтобы убогий Мин Юнги точно плотно сел на крючок? Всё было ложью. Абсолютно всё. Каждое тэхёново слово, каждое его действие, объятие и взгляд. Он играл. Он так профессионально играл, что даже такой мнительный человек, как Юнги, смог поверить в эту игру, а теперь Тэхёна раскрыли, и он позорно бежал. Может, он думал, что Юнги узнает парнишку из группы. Может, полагал, что у него настолько хорошая память на лица, что Юнги будет помнить всех, с кем его знакомил бывший, когда приводил к куче других безликих парней, поэтому и разрыдался, как ребёнок, ведь чёртов адский спектакль подошёл к концу. Юнги зол, потерян и абсолютно беспомощен, словно маленький гадкий утёнок, для которого места в этом мире нет. Он хочет провалиться под землю. Утопиться. Вспороть головой асфальт. Всё ведь налаживалось. Всё и вправду было хорошо. Он старался. Он честно старался побороть себя и начать жить, да даже в отношения, от которых всегда бежал, как от огня, споткнулся и упал, совсем не думая, что может в этой яме застрять, а теперь понимает, что попросту утонет в ней. Как ему быть дальше? Как отмыться от этого всего? Как не впасть в новый анабиоз? Зачем они так с ним? Почему захотели во второй раз сломать? Юнги никого не обидел. Ни перед кем не провинился. Ничего ни у кого не украл. Он обретался в маленькой квартирке, работал допоздна и возвращался только для того, чтобы помыться и завалиться в кровать. Ах, ещё же он играет в ШаР. Он лучший снайпер сервера, которого никто так и не смог победить, а Тэхён чёртов «убийца рейтингов», который всегда добивается своего. И ведь недаром он его «маленьким» лисом называл. Совсем недаром, ведь чёртов бывший наверняка рассказал ему, что у Юнги комплексы не только по поводу внешности, но и по поводу роста, так что он всё знал. Да, он всё знал. Блядский Ким Тэхён знал абсолютно обо всём, поэтому настолько нагло катил к нему яйца, понимая, что в один момент Юнги попросту сорвётся и прогнётся под ним. И тот момент. Тот самый момент, когда в торговом центре Тэхён заверял, что бывший мог просто так наговорить ему тех слов, обретает смысл. Они знакомы. Они заодно. В голове противный колокольный звон. В животе взорвался шар с иголками, пронизывающим каждый орган тысячи, миллионы раз. Юнги сидит неподвижно, не в силах сделать и вдох, и пытается сжать пальцы левой руки в кулак, но почему-то не получается: почему-то под ними что-то хрустит, но ему наплевать. Юнги теперь наплевать абсолютно на всё. Как он мог купиться? Как мог обмануться? Почему тогда не увидел никакого подвоха в тэхёновых действиях и словах? Он был слеп. Удивительно слеп и слаб перед человеком, сочетающим в себе всё то, что ему всегда нравилось в других, и, быть может, именно поэтому позволил ему бессознательно взять над собой верх. Тэхён ведь такой… Такой… Нечто хрустит сильнее. Громче. Взрывается в руке, как стакан, да это чёртов стакан с виски и есть, и теперь его осколки впились в мясо, вызывая жуткую боль. Только Юнги плевал на неё. Ему теперь удивительно и кристально на всё поебать: и на жжение, и на кровь, обильно стекающую вниз, и даже на Джина, что отвлёкся от бокалов и бросился к стойке её вытирать. — Шуга, твою мать, что на тебя нашло? — его голос больше не чистый и медовый, а в размытом горячей влагой взгляде что-то человеческое совсем. Надо же, NPC здесь и вправду ничем не отличаются от живых людей. — Отпусти эти осколки, слышишь?! — пытается до него докричаться, но Юнги не ответит. Юнги кубарем катится в бездну. Прямо в Ад к Сатане. — Прекрати заливать кровью мой бар! — Юнги! — теперь это Хосок. Не на шутку обеспокоенный Хосок, которому никогда не было на Юнги наплевать. Или было? Юнги не понимает. Он уже не понимает совсем ничего. — Юнги, посмотри на меня. Пожалуйста, очнись! — выкрикивает и замахивается для пощёчины на эмоциях, оставив на его щеке отчётливый красный след. Пощёчина отрезвляет: прогоняет внутреннюю истерику прочь. Юнги тут же разжимает кулак, закусывает от жгучей боли губу и поворачивает к себе пострадавшую ладонь, отстранённо наблюдая за тем, как Джин, кинув полотенце на стойку, уже вынимает торчащие из ладони осколки очень осторожно, боясь ещё больше навредить. Кровь превращает белое в алое. Крови столько, что она скапывает со столешницы на бедро, но Юнги всё ещё наплевать. Подумаешь, жалкие царапины: в его душе кровит куда сильнее, ведь та огромная рана открылась вновь. Или он просто дурак? Или просто хочет продолжать верить, что тот человек до сих пор имеет над его жалкой жизнью власть? Да, Тэхён и бывший могли быть в одном агентстве, ведь их не так-то и много на весь Сеул. Да, они могли даже пересекаться или тренироваться вместе, но почему он так уверен, что Тэхён в сговоре с бывшим, чтобы окончательно уничтожить человека по имени Мин Юнги? Это не имеет никакого смысла. Это абсурдно со всех сторон, ведь Тэхён занимается излюбленным делом — если верить Хосоку — уже очень давно. Рано делать фатальные выводы. Рано разочаровываться в человеке, виртуальное тело которого, как оказалось, не могло здесь врать. Так не сыграешь. На такое не хватит никакого актёрского мастерства. Да, Тэхён может очень многое с его невообразимо красивым лицом, но… Юнги в это не верит. Не хочет верить и не поверит: он просто на эмоциях надумал себе невесть что. Стоит успокоиться. Взять себя в руки и хорошенько пораскинуть мозгами, не поддаваясь эмоциям, сорвавшимся с цепей. — Юнги, не пугай меня так, — Хосок, состроив жутко виноватое выражение лица, треплет его по плечу. — Что с тобой вообще? Вьетнамские флешбэки внезапно одолели? Какие-то жёсткие они у тебя. — Что-то вроде того, — хрипит Юнги чертовски сипло, жмурясь, пока Джин всё ещё заботливо продолжает без слов обрабатывать порезы на руке, вытащив небольшую аптечку из закромов. Что ж, этот стакан точно дорого ему обойдётся. Повезло ещё, что Джин не схватился за ружьё. — У меня с этим поганым агентством свои счёты. — Только не говори, что тоже был трейни, — беспокойство в хосоковом голосе уже не такое выраженное, как пару секунд назад, но он всё ещё смотрит на Юнги так, будто перед ним брошенный на обочине дороги котёнок, которого необходимо забрать домой. — Слишком много трейни для нашей небольшой компашки. Сейчас и Намджун ещё скажет, что тоже хотел петь, но почему-то не срослось, да? — Не скажу, — бурчит он из-под его руки, смотря на Юнги с сожалением: это странно, но Намджун тоже беспокоится за него. Неужели у Юнги и вправду есть надёжные друзья? Какой же он круглый дурак. Жалкий трус, привыкший от всех убегать. — Ты, — начинает так властно, что Юнги чуть ли не подскакивает на стуле, внезапно вспомнив армейские деньки, — обращайся ко мне, если что. Я могу при желании всю эту контору на уши поставить буквально за пару минут. — Он немножко хакер просто, — отмахивается Хосок так, будто совсем ничего удивительного в этом нет. — Ну, балуется чуть-чуть. Обсмотрелся Мистера Робота и решил, что тоже может так. — И ничего не обсмотрелся, — фыркает Намджун, хлебнув из хосокова стакана по велению жуткой обиды, которой на самом деле нет. — В общем, если так информацию достать не получится, можно перейти к крайним мерам. Я только за. — Не придётся, — Юнги отрицательно покачивает головой, уже зная, что ему делать. Будет трудно, но он справится. Он должен. Обязан, чтобы покончить со всем не здесь и сейчас, но навсегда. — Я встречусь с бывшим. Это он был трейни в этом же агентстве, и, возможно, с Тэхёном близко знаком. — У меня ощущение, будто я бразильский сериал смотрю, — присвистывает Хосок, а Джин, уже закончивший накладывать на ладонь Юнги повязку, кидает на него исподлобья хмурый взгляд. — Мало того, что оба бывшие трейни, так ещё и знакомы друг с другом. Вот так поворотный поворот. Тебе прям «повезло». — Я сам в шоке, честно говоря, — Юнги в замешательстве вправду. Он, может, где-то в глубине души и догадывался после того разговора, что такое вполне возможно, но подтверждения предположения никак не ожидал. Хотя, может статься, всё это и вправду одно большое совпадение, и Тэхён с тем человеком совсем не знаком. В айдольских агентствах та ещё текучка. Юнги видел. Он знает наверняка. Выдохнув горечь, скопившуюся внутри, он кидает взгляд на перебинтованную руку и поднимает на заботливого бармена глаза. — Спасибо, что подлатал, Джин. Я заплачу за стакан и оставлю побольше чаевых, — Юнги чуть наклоняет в благодарности голову и тянет в лёгкой улыбке уголки губ. Его окружают хорошие люди и один классный NPC, так что и Тэхён не может быть злодеем. Он точно не главный босс его игры. И хоть с этим целиком и полностью разобрались, хоть стало где-то чуть легче, а где-то наоборот невообразимо тяжело, Юнги всё равно не по себе, а страх за человека, с которым твёрдо решил построить то, что так и не смог выстроить с другим, меньше точно не стал. Как там Тэхён? Чем занят? О чём думает? Хочет ли обратно в ШаР? Юнги честно не собирается думать о самых поганых вариантах развития событий, чтобы ещё больше не накручивать себя, но всё равно чувствует, что где-то здесь есть какой-то подвох. Или так получилось? Так вышло, что одно мусорное агентство, в котором работают, похоже, одни мудаки, может, и не разрушило, но точно подпортило жизнь им троим? Юнги знает, что бывший тоже забросил идею с айдольством, когда грубо с ним порвал, и после доучился в другом месте, чтобы не пересекаться вообще и никак, но никогда не пытался узнать у него точных причин. Он говорил, что группа разваливалась. Говорил, что продюсер его обманул, а агентство разорилось и вскоре вообще перестанет существовать, но судя по тому, что оно цветёт и пахнет, да ещё и имеет группу, которая на слуху — с теми самыми участниками, с которыми в одной общаге спал, — в этом он ему всё же зачем-то напиздел. И чего ради? Какие цели он преследовал, вешая Юнги на уши ту лапшу? Он не хочет с ним встречаться. Юнги тошно от одной мысли о том, что он увидит этого человека ещё один раз, но по-другому, кажется, всей правды ему не узнать. Тут есть что-то ещё. Что-то такое, что висит в воздухе вот уже много лет, но Юнги упорно это игнорировал потому, что больше не хотелось иметь с бывшим абсолютно никаких дел. Он ведь поверил в его слова. Он принял их удивительно просто: только этим можно было всё объяснить, а ещё они ознаменовали конец тому, что каждый день причиняло удушающую душевную боль. И пусть шило сменилось на мыло, пусть жизнь изменилась после «от» и «до», Юнги хотя бы освободился от самых тяжёлых оков, а дальше поплыл по течению, которое прибило туда, где боли было легко избежать: когда людей рядом нет, они не могут нанести моральных и физических ран. Когда абсолютно один, не надо брать на себя чужую ответственность и беспокоиться о всяких приземлённых вещах. Есть только ты и твоя скромная берлога, и что ещё нужно, чтобы спокойно в этом мире существовать? Пусть даже с психологической травмой. Пусть даже с уверенностью в том, что попросту недостоин других людей. Юнги, впрочем, подождёт. Он будет волноваться, но пороть горячку — не для него, так что всё же понадеется, что Тэхёну тоже удастся себя перебороть, а если нет… Ну, что же, придётся перебарывать ещё раз уже себя. Юнги больше не тот наивный двадцатилетний парнишка, которого ранить было настолько легко. Он вырос и физически, и морально, а значит, сможет встретиться с главным страхом лицом к лицу, а не мельком, как в прошлый раз. Может, всё было и вправду совсем не так. Может, Тэхён был в том уверен как раз потому, что знает что-то, о чём Юнги невдомёк, и где-то глубоко внутри желание ситуацию прояснить понемногу отодвигает травму на второй план. Сейчас всё иначе. Сейчас Юнги понимает, что ничем не хуже других. Понимает, что в чём-то бывает хорош, а ещё нравится людям, раз они тянутся к нему, прекрасно зная, что временами он тот ещё говнюк. И Тэхёну он нравится тоже, а может, тут есть что-то большее, о чём пока рано ещё говорить. Он не врал. Не врали его глаза. Юнги не будет в нём сомневаться, даже если подозрений чуть больше, чем дохуя. Он найдёт его и обо всём расспросит сам, а дальше… А дальше на всё воля призрачной судьбы, в которую не верится, но, кажется, она всё же есть. — Джин, дружище, принеси ещё бутылку самого крепкого, что у тебя есть, — Юнги решает, что напиться в самые сопли, чтобы успокоить бушующее внутри море, — в самый раз. Завтра всё решится. Завтра, если Тэхён был серьёзен, Юнги спасёт его от всего, а пока стоит позаботиться о самом себе, чтобы окончательно не сойти с ума. — Опять водки? — Джин, поправляя безупречную укладку на мягких волосах, улыбается так тепло, оттирая с рук его кровь, что не ответить ему тем же самым самое страшное преступление на данный момент. — Опять, — отрывисто кивает Юнги, подхватывая губами сигарету из пачки, которую не так давно взял для него Тэхён, — и этим двоим тоже налей, — склоняет голову к притихшим голубкам у плеча. — Сегодня у всех трудный день.***
С Хосоком и Намджуном в баре Юнги просидел за несколькими бутылками водки и задушевными разговорами до утра где-то, пока не выкинуло из игры насильно, а потом долго не мог уснуть в реальном мире, ворочаясь из стороны в сторону под прохладным одеялом. Совсем не до сна было. Не до отдыха. Не до чего вообще, кроме мыслей о Тэхёне, который где-то в осеннем Сеуле наверняка тоже не спит, а если и спит, то чертовски беспокойно. Всё-таки сомневаться в нём не было смысла. Всё-таки, если собрать воедино всё, что Юнги о нём знает и предполагает, ни о каком сговоре с тем человеком не могло быть и речи, а Земля круглая так-то, так что едва ли есть нечто странное в том, что люди, с которыми он в этой жизни волей судьбы пересёкся, могут быть друг с другом если не близко, то шапочно знакомы. Юнги думал, что Тэхён особо ничего о себе не говорил как раз потому, что мог его расстроить. Быть может, он даже и не знал изначально, что его новоиспечённый парень знаком с возможным «другом», и понял это лишь тогда, когда Юнги поделился своей историей в торговом центре. Тэхён сказал ещё, что хочет быть с ним честным. Сказал, что не хочет, чтобы между ними были какие-то стены, но подробности оставил за кадром для более подходящего момента. И вот он пришёл. Пришёл незванно, неправильно и насильно, но всё тайное в итоге всегда становится явным. Юнги встал с постели ближе к концу дня, так и не поспав ни секунды, выпил чашку паршивого кофе, сваренного в турке, долго курил, наблюдая, как осень за окном плавно перетекает в зиму, и много, много думал: обо всём, о чём не задумывался раньше. Прокручивал перед глазами воспоминания, от которых щемило в сердце, переосмысливал какие-то действия и слова, понимал, что во многом и часто ошибался. Просто он был молодым. Был с горячей головой и холодным сердцем, в котором всегда существовала уверенность в том, что он особо никому и не нужен, поэтому, быть может, слова того чёртового парня так фатально на него повлияли. Они всё подтвердили. Стали гвоздями для крышки гроба, в который Юнги положил самого себя потому, что у него изначально были большие проблемы с самооценкой, вызванные лёгким кризисом ориентации и тем, что он, возможно, никогда не смог бы найти близкого человека. Ему всегда было сложно доверять людям. Всегда было сложно им открываться, боясь получить нож в спину, но сейчас Юнги не чувствует, что он торчит из позвоночника, поблёскивая рукояткой. Сейчас ситуация совершенно иная. В ванной, после душа, из зеркала на него смотрел самый обычный парень: не кривой, не косой, не уродливый, а вполне ладный и, может, весьма симпатичный, если перестать загоняться по пустякам и вернуться к реальности. Удивительно, но Юнги себе нравился. Он понимал, что в его лисьих глазах нет ничего ужасающего. Понимал, что его кошачья улыбка и вправду милая, а тот самый легендарный прищур ничуть не пугающий. У него хорошая кожа, мягкие волосы, аккуратный нос без чёрных точек и в целом лицо, что вполне вписывается в стандарты красоты страны, что на них помешана. Если задуматься, больше никто ему не говорил, что он уродливый. Если оглянуться назад, рядом с Юнги всегда есть люди, которым он нравится, да даже на той же работе ему частенько оказывают внимание милые девушки. Парни в гей-барах, что стали для Юнги отдушиной, зачастую подходят к нему первые, и от них он слышал разве что «какой красивый котик, так и хочется почесать за ушком и погладить по пузику». Трудно понять, почему он в итоге поверил человеку, которому полностью тогда доверился. Сложно осознать, почему до сих пор этим словам словно бы осознанно следовал, хотя всё так и кричало об обратном, но он не замечал этого. Ему нравилось быть жертвой? Доставляло сидеть в клетке, в которую загнал себя самостоятельно? Юнги не знал. Не знал он и того, из-за чего дыра в груди начала медленно, но совершенно точно снова затягиваться. Он не стал закидывать в желудок еду — не было никакого желания — и зашёл в ШаР как раз ко времени, к которому они с Тэхёном негласно договаривались, но Тэхёна в игре не наблюдалось, да и в целом он не заходил ещё: это отображалось в коммуникаторе. Юнги, если честно, уже успел смириться с тем, что в любом случае придётся столкнуться лицом к лицу с тем самым «призраком прошлого». Он смирился ещё ночью, когда в голову лезло разное, и теперь даже не чувствовал особого раздражения. Там было только беспокойство. Волнение. «Что с Тэхёном?» «Как он себя чувствует?» «Почему не возвращается обратно, ведь тот парень вряд ли здесь появится?» Юнги пугало, что они в ШаР больше не встретятся. Он только-только начал прививать Тэхёну любовь к игре, в которую сам горячо влюблён и уходить из неё точно никуда не собирается, и теперь всё прахом шло, но, быть может, только лишь в его воображении. Юнги прождал долго. Он лежал в постели, что всё ещё была холодная, плевал в потолок и перекинулся с Хосоком парой слов, когда он пришёл проверить его, а ещё понемногу набирался храбрости: неизвестность всё же пугала и приносила на свой обеденный стол мысли разной степени паршивости, да только Юнги каждый раз отодвигал их в сторону. Он только надеялся, что с Тэхёном всё хорошо, что он тоже где-то в осеннем Сеуле сам с собой борется. Ему, наверное, необходимо немного времени, но для Юнги это время казалось невыносимым. Убийственным. На часах было чуть-чуть за шесть вечера, когда Юнги вышел из ШаР и глубоко вздохнул, протяжно выдохнув. Он не трясся больше. Не боялся. Не нервничал. Он уверенно встал на ноги, закурил, дошаркал до старенького шкафа и достал с верхней полки ту самую коробку со старыми пожелтевшими листами, а пепел с кончика сигареты падал на паркет, как снег, которого за окном ещё не было. И вот Юнги стоит теперь, держа в руках ящик Пандоры почти, верит его перед глазами, как заветное сокровище, а на душе не тяжко: скорее там облегчение. Усевшись на скромный диван в импровизированной гостиной, положив коробку на журнальный стол, на котором бардак такой, что легче всё выбросить, он задумчиво курит, пуская кольца дыма под потолок, а потом зажимает ментоловый фильтр меж губ и, прикрыв глаза, открывает крышку, под которой его больное прошлое. Внутри не только пожелтевшие листы со старыми песнями. Внутри выцветшие полароиды, исцарапанные диски, значки, автографы когда-то любимых исполнителей, счастливый медиатор, серьги с крестами, массивные кольца, фенечки, и ещё до кучи всякого мелкого, но единственное Юнги нужное на самом дне, добираться до которого, если честно, до сих пор особо не хочется. Там записная книжка, в которой старые бывшие друзья и просто знакомые. Там имена, адреса и телефоны, которые могут уже давно не обслуживаться, и один такой нужен ему, чтобы спасти не только Тэхёна, но и самого себя от оков, в которые всё ещё закован, даже если они ослабли и почти в ржавую пыль рассыпались. Он не хочет слышать голос бывшего. Не хочет иметь с ним абсолютно ничего общего, но так получилось, что это общее нашлось внезапно и имеет для него большое значение. Юнги надеется и не надеется: с одной стороны, ему очень хочется, чтобы номер ещё обслуживался, а с другой — пропади бы всё пропадом. Жаль только, что второй вариант для него вообще и никак не рассматривается. Жаль, что Тэхён не оставил адреса, но ничего уже не поделаешь. Скинув дотлевший до фильтра окурок в недопитый стакан кофе, Юнги нашаривает на диване смартфон, уверенно включает и чувствует, как от лёгкого волнения все его кишки завязываются в кровавые бантики. Ему сложно. Сложно катастрофически, но нужно здесь и сейчас действовать, иначе он упустит право на счастье, о котором ничего не знает, но Тэхён пообещал обязательно познакомить с ним. Номер телефона набран. Узловатый палец хоть и подрагивает, но нажимает на зелёную кнопку уверенно. На той стороне длинные гудки, к счастью или сожалению, а потом… А потом звучит голос, которого он не слышал с того самого разговора, да и желания услышать его вновь у Юнги никогда не было. — Слушаю, — лёгкая осиплость в высоком и мягком теноре намекает на то, сколько сигарет обладателем этого чёртового тенора было скурено. — Нам нужно встретиться, — Юнги не здоровается. Не представляется. Юнги почему-то думает, что человек по ту сторону точно так же не забыл его, если судить по тому смазанному взгляду, что он поймал на себе, когда приезжал в главный офис Fake Reality. — Юнги? — голос пронизывает взволнованность. — Юнги, это ты? Я не ошибся же? — Приятно, что ты меня помнишь, — Юнги врёт очевидно, потому что слово «приятно» и этот человек и рядом не стоят, но хамить он не будет: может сорваться всё. — Ты свободен сегодня? Этим вечером? — У тебя что-то случилось? — Юнги не верит, что этот человек может о нём беспокоиться, но перебивать не станет тоже. У него есть задача, и эта задача первостепенной важности. — Столько лет прошло. Зачем я тебе? — Так ты свободен или нет? — он старается говорить спокойно, размеренно, но запускает ладонь в мягкие волосы и нервно почёсывает голову. Где-то на горизонте маячит нервный срыв, а Юнги безжалостно душит его, не давая ему вырваться. — Я бы не позвонил просто так. У меня к тебе серьёзный срочный разговор. — Я… — человек по ту сторону максимально растерян, потерян даже, но шумно выдыхает в трубку и произносит главное: — Я свободен, да. Не думаю, что смогу куда-то выехать, так что… Можешь приехать ко мне домой, если тебя это устроит. — Меня устроит, — на самом деле, вообще не устраивает, но у Юнги нет другого выбора: или сейчас, или никогда. Стоит разобраться и с гордостью. — Скинешь адрес на этот номер. Я выеду сразу же. — Юнги, я не понима… Юнги не станет дослушивать, сбросив звонок. Он закрывает глаза, положив в колени смартфон, и откидывается на спинку дивана, наконец отчётливо чувствуя, как сердце загнанно стучит, отдаваясь в висках, а по спине крупными каплями бежит холодный пот. Если честно, этот человек — самый страшный для Юнги кошмар. Говоря откровенно, он тот самый монстр в углу комнаты, что всегда наблюдает из темноты, но Юнги уже не маленький мальчик, чтобы верить в монстров, которых нет и не может быть. Он давно вырос. Повзрослел. И пусть страх ещё остался, пусть волнение всё ещё вяжет внутри узлы, Юнги не отступит назад. У него и не выйдет: телефон вибрирует, а на экране вспыхивает окно с адресом, который от него не так уж и далеко. Паники нет. Лёгкие ничего не сдавливает в тисках. Юнги ещё раз протяжно выдыхает, собирает яйца в кулак и тянется за новой сигаретой, чтобы окончательно убить мысли-бритвы, которых с каждой секундой всё больше и больше в кровоточащей от них голове. Прикурив, затянувшись глубоко, он пару секунд смотрит в потолок, а потом уверенно встаёт, так и оставив коробку с прошлым на журнальном столе. Надо собираться. Ехать. Делать хоть что-то, чтобы действительно Тэхёна спасти. Юнги идёт обратно к шкафу, долго смотрит на его содержимое, раздумывая, что бы надеть, а потом плюёт на желание выглядеть с иголочки и выкладывает на постель самые привычные шмотки, которые носит чуть ли не триста шестьдесят пять дней в году: узкие брюки чинос и чёрную хлопковую рубашку — его беспроигрышный повседневный вариант. Быстро одевшись, он заправляет рубашку в брюки, подбирает не броский, но подходящий к образу ремень, и, чуть похмыкав, оставляет две расстёгнутые пуговицы сверху, после по локоть закатав рукава. Юнги находит чертовски забавным тот факт, что будто на свидание собирается, а не ехать к человеку, на которого, в общем-то, во всех смыслах давно наплевать, но после, если повезёт, он сразу же помчится к Тэхёну, а Тэхён должен впервые увидеть его именно таким: самым обычным Мин Юнги. Не уверен, правда, что время подходящее и стоит прихорашиваться вообще, но топает в ванную, докурив, и привычная «дорамная» укладка с косым пробором и поднятой чёлкой заставляет подумать, что он и вправду выглядит хорошо. Время на месте не стоит: на часах, что украшают тонкое запястье, уже семь. Юнги горестно вздыхает, понимая, что волнение до сих пор никуда не ушло, но старается больше ни о чём не думать, рассовывая по карманам чёрных брюк портмоне и смартфон. Он должен. Обязан сделать ради Тэхёна то, чего никогда не сделал бы по собственной воле вообще, так что заливает в себя немного прохладной воды, проглотив стоящий в глотке ком, и направляется к двери. Погода на улице оставляет желать лучшего, а ещё начинает значительно холодать, поэтому чёрные ботинки на ноги, а на широкие плечи двубортное шерстяное полупальто. Сказать откровенно, он не любит подолгу смотреть в зеркало, ведь любоваться там нечем совсем, но сегодня из него на Юнги и вправду смотрит взрослый, уверенный и статный молодой человек, который никогда не усомнится в себе, и ему, определённо, нравится этот вид. Действительно, многое осталось позади; Юнги вырос, и вместе с ним подросла самооценка, что больше не ютится под плинтусом в кладовой. Не забыв про пачку сигарет, Юнги захватывает ключи, открывает дверь, полной грудью вдыхает влажный осенний воздух и впервые за несколько дней выходит из дома на белый свет. Он вернётся обратно совсем другим. Юнги уже точно не будет таким, каким его видела эта квартира на протяжении нескольких лет, и он машет ей на прощание, прежде чем спуститься по лестнице к парковке, на которой пыльная Creta так долго его ждала. Сев в машину, он заводит движок, вбивает в навигатор адрес из смс и с полным отсутствием мыслей в голове выезжает из системы запутанных улочек, направляясь в логово монстра без доспехов и меча. Этой встречи нельзя было избежать: она должна была случиться хоть бы для того, чтобы Юнги снова мог поверить в себя. Впрочем, не факт, что тот человек сможет хоть что-то путное ему рассказать и сказать, но Юнги всё равно думал об этом с тех самых пор, как наткнулся на него в Fake Reality, осознав, что бывший сейчас точно такой же заёбанный жизнью офисный клерк. Они в одинаковых положениях. Они не стали знаменитостями, не осуществили мечты и просто стараются выжить в мире, что едва ли приветлив с каждым из восьми миллиардов проживающих на планете людей. Ехать, действительно, недалеко. Юнги немного опускает стекло, закуривает на автомате и наслаждается тем, как лёгкий ветер треплет волосы и невесомо гладит по чуть впалым щекам. Всё будет в порядке. Будет хорошо. Они просто встретятся. Просто поговорят. Юнги не бросится сразу с места в карьер, а для начала спросит, для чего бывший ему соврал, а потом плавно сменит тему в сторону знакомства с Тэхёном и попробует хоть что-то разузнать. Он не задержится там надолго. Не станет справляться о его делах, и как он жил все эти годы с осознанием того, что полнейший мудак, но расставит все точки над «i» и окончательно выкинет его из головы. Юнги больше не собирается из-за него страдать. Не собирается думать, что бывший хоть в чём-то был прав. Теперь хозяин его жизни — только он сам, и только он сам может за себя решать. Боль обязательно останется позади. В прошлом останется и то, что удерживало в рамках «неудачника, который безнадёжен настолько, что больше никто не захочет с ним быть». Дом, в котором живёт тот человек, такой же безликий, как и он сам. Юнги подъезжает к нему где-то через полчаса, попав в небольшую пробку на мосту, и, припарковавшись возле, замечает кое-что, что сразу же бросается в глаза: около нужного подъезда стоит подозрительно знакомое корыто с подбитой фарой, и это корыто, определённо, в понедельник стояло на его привычном парковочном месте — память на всякие занятные вещи точно не даст соврать. Мысли, одна другой хреновее, снова начинают отплясывать на многострадальных мозгах; выйдя из машины, направившись к тому ведру, он ещё раз окидывает его внимательным взглядом и понимает, что, да, это было именно оно. И о чём это Юнги говорит? Что, чёрт возьми, всё это значит, если эта тачка принадлежит тому, о ком он подумал в первый момент? Бывший следил за ним? Преследовал? Они всё-таки с Тэхёном заодно? Нет. Нет и ещё раз нет. Этому должно быть другое объяснение. Тэхён здесь точно не причём. Успокоив панику, не до которой сейчас вообще, Юнги пока отбрасывает все подозрения прочь и без труда попадает в подъезд, попутно спросив у местного жителя, на каком этаже находится квартира под номером «132». Получив ответ, он щёлкает кнопку лифта, борясь с жутким желанием снова закурить, и через пару минут оказывается перед самой простой дверью, обклеенной объявлениями чуть ли не до потолка. Становится волнительно. Опять скручивает живот, а палец, тянущийся к кнопке звонка, дрожит. Кажется, Юнги не знает многого. Кажется, бывший о нём и вправду никогда не забывал, а ещё тут что-то нечисто совсем, и, быть может, адекватного диалога не получился вообще, но Юнги уже здесь, и поворачивать назад смысла нет. Нужно выдохнуть. Прогнать ссаной тряпкой подобравшийся к горлу животный страх и сделать то единственное, от чего всегда без оглядки бежал. Секунда, и палец уже полностью лежит на кнопке звонка. Дверь распахивается практически сразу же: кажется, бывший его ждал. Он, так привычно ничего не сказав, разворачивается обратно внутрь квартиры, быстро отведя неясный взгляд, а Юнги, отмирая, понимает, что этот человек не изменился совсем: разве что подрос, окреп и из милого двадцатилетнего парнишки превратился в чёрного лебедя с подбитыми крыльями, что уже никогда не сможет летать. Почему-то больше не страшно. Почему-то становится удивительно легко на душе. Юнги делает шаг внутрь, захлопнув за собой дверь, разувается, расстегнув пальто, и проходит в просторную студию, обставленную со вкусом: здесь ничего лишнего, как и у него самого. — Ты так… — начинает бывший тихо, внезапно развернувшись к Юнги, а Юнги прекрасно понимает, что он хочет сказать. — Так изменился? — тут же перебивает, потому что всё это лицемерие им вообще ни к чему. — Есть такое дело, да, а вот ты, Чимин, остался точно таким же. Будто не было всех этих лет. — Может, ты и прав, — Чимин не смотрит Юнги в глаза. Он не смотрит на него вообще, и, быть может, в этом виноват пугающий лисий прищур. — Иногда мне кажется, что всё вокруг меняется и лишь я один остаюсь неизменным. Будешь кофе или чай? — спрашивает вскользь, явно понимая, что не стоит Юнги своими проблемами грузить. — Кофе, — отвечает хрипло, так и не сдвинувшись с места. Окинув внимательным взглядом скромную квартирку, Юнги подмечает некоторые детали, о которых точно упомянет. — Могу я куда-нибудь присесть? — Да, конечно, — отзывается тихо низенький Чимин, уже полезший на носочках за второй кружкой в высокий шкаф. — Можешь сесть на диван. Юнги лишь отрывисто кивает и полноценно проходит внутрь, усадив жопу туда, где не раскидано грязного шмотья. И вправду, словно не было всех этих лет. И вправду, время здесь будто застыло, а ещё застыл во времени сам Пак Чимин: черты его лица хоть и стали более очерченными, а сам он избавился от детского жирка и выглядит куда стройней, образ его жизни остался всё таким же, как и в те беззаботные дни, и почему-то от осознания этого становится невероятно хорошо на душе. Почему-то нет больше лёгкого тремора, тяжёлого камня внизу живота и стойкого желания сбежать. Юнги находит Пак Чимина удивительно жалким, пока искоса наблюдает за ним. У него всё тот же казуальный стиль в одежде, всё те же жёсткие на вид волосы, пострадавшие от частых окрашиваний, пухлые-пухлые губы, кажущиеся разными из-за небольшого шрама на веке глаза и коротенькие пальцы, которыми Юнги так и не смог научить его играть на гитаре, хотя очень хотел. Всё это кажется таким ностальгическим, возвращающим в прошлое, в которое им двоим пути больше нет, но горевать тут не по чему: Чимин всё ещё остаётся невообразимым мудаком, а Юнги, признаться честно, даже рад, что бывший живёт именно так. — Так, может, уже расскажешь, зачем пришёл? — Чимин, поставив кружку с растворимым кофе на стол, с максимальной скромностью садится по другую сторону дивана, сбросив на пол джинсы и что-то ещё, отдалённо напоминающее трусы, — в его доме, честно сказать, тот ещё бардак. — Я думал, ты меня ненавидишь. Думал, что больше никогда не захочешь увидеться, да и я сделал для этого всё, что мог. — Синяя Хонда с подбитой фарой у подъезда — твоя? — Юнги понял, к чему он ведёт, но решает начать с насущного. Сейчас это волнует его больше всего. — Моя, — кивает Чимин, всё ещё смотря куда-то сквозь. Раньше он так не делал. Раньше он всегда нагло пялился Юнги в глаза. — Всё не хватает времени отвезти в сервис, да и не могу пока, а что? — в мягком и в целом приятном на слух голосе нервное что-то, что не остаётся для Юнги незамеченным. Что ж, он догадывался. Он примерно понимает, почему Чимин так себя с ним ведёт. — И что ты делал у моего дома в этот понедельник? — Юнги, отхлебнув паршивого кофе, чуть морщится и поворачивает к Чимину голову, кинув на него этот самый устрашающий лисий прищур. Что-то начинает вырисовываться. Неужели этот жалкий человек и вправду за ним следил? — У твоего дома? — Чимин пытается сыграть удивление, но получается у него так себе: актёрских навыков ему явно не завезли. — Не имею ни малейшего понятия, где ты живёшь. Я о тебе вообще не вспоминал, пока ты зачем-то не позвонил. До сих пор интересно, если что. — Пак Чимин, ты врёшь человеку, который раньше часто ловил тебя на лжи. Прекрати, — Юнги хрипит не враждебно, но строго, и этот хрип явно расходится мурашками по чиминовым рукам. — Мне честно поебать, с какими целями ты мог за мной следить или делать ещё чёрт знает что, но постарайся быть честным со мной хотя бы в этот раз. Больше мы не встретимся. Никогда. — Юнги, я… — ему явно нечего сказать. Он опускает смущённый взгляд в пол, волнительно треплет длинные рукава чёрного лонгслива и долго не может подобрать слова. Юнги ждёт. Ждёт терпеливо, скрестив руки на груди, когда на самом деле хочется врезать Чимину так, чтобы он ко всем чертям вылетел в окно. — Я просто… Просто… Больше ни о чём не мог думать, с тех пор как увидел тебя в нашем офисе в тот день. Ты был таким… — каждое предложение явно даётся ему с трудом. — Ты вправду изменился. Стал красивым и статным мужчиной, совсем не похожим на того паренька из прошлого, что с лёгким озорством в глазах бренчал на гитаре. Мне стало интересно, чем ты теперь живёшь. Интересно, как провёл все эти годы и смог ли обрести новую мечту, поэтому я… Прости меня. Пожалуйста, Юнги, — кажется, Чимин даже плачет, но на самом деле пытается давить на жалость, которой у Юнги к нему давно уже нет. — У меня есть знакомый в твоей компании и он многое мне рассказал, но я не делал ничего плохого, а просто… — Сталкерил, ага, — Юнги на это может лишь чуть слышно вздохнуть. Он даже не догадывался. Даже подумать не мог, что тот, кто бросил его, наговорив попутно больного дерьма, через несколько лет очевидно начнёт об этом жалеть. Имея, не храним, а потерявши — плачем, да? — И не только в реальности, судя по всему? — Юнги ещё раньше заметил на тумбочке возле полуторки знакомый нейропривод. — Я наблюдал за тобой только со стороны, — пытается оправдаться Чимин, всё ещё не подняв от пола взгляд: ему наверняка стыдно на Юнги смотреть. Он прекрасно понимает, насколько жалок. Понимает, что заслужил порицания и, может, даже справедливый удар в глаз, но Юнги почему-то так монументально поебать. Следил за ним? Да и похуй, честно говоря. Не похуй лишь на то, что Чимин теперь очевидно кусает локти, осознав, что человек, который раньше всем сердцем его любил, но которого он предал и оттолкнул, больше не может ему принадлежать. Забавно, но от этого даже приятно внутри. Юнги серьёзно рад, что и этот великий притворщик умеет страдать. — Не подходил слишком близко. Никогда. Там ты такой… Весь сервер от тебя без ума, а ещё у нас в офисе много о тебе говорят. Всем интересно, что Шуга за человек, а сейчас… Ну… — Чимин мнётся, и выглядит это ещё жальче, чем он сам. — А сейчас многие обсуждают твои отношения с Ви, поэтому я… — Поэтому ты захлебнулся в ревности и решил подкараулить меня около дома после той сцены на турнире, но что-то пошло не так? — Юнги не помнит, чтобы видел кого-то подозрительного рядом в тот день, но чиминова тачка на его привычном парковочном месте точно стояла до самого утра. — Я понял, что не имею на ревность никакого права. Осознал, что ты бы всё равно меня не простил, ведь я тогда серьёзно ранил тебя, — Чимину наконец-то хватает смелости посмотреть Юнги в глаза, но лишь на секунду, состроив страдальческое выражение лица. Юнги помнит, что он тот ещё король драмы. Помнит о нём практически всё спустя столько лет, даже если помнить об этом не хочет совсем. — Так и нахуя ты это сделал? — Юнги чувствует, как медленно закипает, сжимая кулаки. Нет, ну, Пак Чимин, безусловно, имеет право за ним «наблюдать», если не переходит черту, но, блядь, какого хрена он несёт? — Зачем ты мне в тот день соврал? Чего ради? Чтобы потом говорить, что я стал красивым и статным мужчиной, а ещё преследовать меня? У тебя все дома вообще? — Откуда ты знаешь, что я соврал? — Чимин задаёт этот вопрос таким удивлённым тоном, что Юнги остаётся лишь закатить глаза. Он правда не понимает? Серьёзно, да? — Кто тебе сказал? Ким Тэхён? — Так вы всё же знакомы? — Юнги даже не удивляется. Только в каком именно качестве? Что между ними вообще? — Знакомы, но последний раз общались очень давно, — а вот в этом Чимин Юнги совсем не врёт. Остаётся только с облегчением вздохнуть и дать себе мысленного леща за то, что вообще Тэхёна подозревал. — У нас когда-то были общие интересы, а теперь… Я ведь рассказывал ему о тебе, но даже подумать не мог, что он когда-нибудь… Что ты с ним… Я не понимаю, что вообще произошло. — Произошло то, Пак Чимин, что ты бросил меня, наговорив вдогонку хуйни, из-за которой меня пидорасило после много долгих лет, а потом, когда я наконец-то смог избавиться от влияния этих слов и снова начать полноценно жить, у тебя в сраке засвербело, потому что кто-то наконец-то смог меня заинтересовать, — хрипит Юнги, не повышая голоса, стараясь держать себя в руках. Он сможет. Он выдержит этот разговор. — Понятия не имею, почему этим человеком стал твой знакомый, но явно не назло тебе. Мир, чтобы ты знал, точно не крутится вокруг тебя. Очнись уже. — Думаешь, я хотел тебя бросать? — в мягком чиминовом голосе звенит непривычная сталь: он прекратил строить из себя жалкого пёсика, и теперь готов выложить всё как на духу. Юнги только этого и ждал. — Думаешь, мне было легко? Да, я тебе соврал. Да, я сам ушёл из агентства, потому что понял, что никому там не нужен, что дебютировать не смогу не из-за того, что группа разваливается, а потому, что мудак-продюсер, который споил меня и трахнул, а потом шантажировал, чтобы я держал рот на замке, гонялся не за талантами, а за парнишками с милыми личиками, которые будут под ним стонать. Он нашёл другого через пару месяцев. Знаешь, я ему надоел, и оказалось, что никакого таланта у меня и не было. Оказалось, что я даже ебалом не вышел, чтобы светиться на ТВ. Мне было стыдно к тебе возвращаться. Я знал, что ты примешь меня. Я прекрасно понимал, что простишь, даже если я всё тебе расскажу, ведь у тебя самое доброе сердце из всех людей, что я когда-либо встречал, но моё возвращение после того, как совсем потерял рассудок из-за лёгкой славы и денег, да ещё и ноги перед каким-то ублюдком раздвигал, могло тебя сломать. Я не хотел делать тебе ещё больнее. Я напился для храбрости и сказал первое, что пришло на ум. Просто намеренно тебя оттолкнул, хоть и продолжал болезненно любить. И в чём я был не прав? Разве ты сам не понимаешь, что этот мой выбор был самым правильным из всех? Мне тоже было хуёво. Да, блядь, мне хуёво до сих пор, — заканчивает с горечью на лице и влагой на глазах, спрятавшись в ладонях, чтобы драма была сочней. Юнги соврёт, если скажет, что об этом знал. Он не знал. Он не догадывался. Он, чёрт возьми, не мог даже другого предполагать. Пальцы тянутся к заднему карману за пачкой сигарет. Юнги не спрашивает разрешения, вытянув одну губами и чиркнув зажигалкой, втянув глубоко спасительный дым. Как ему всё это теперь переварить? Как до конца осознать, что Чимин травмировал его лишь потому, что хотел от себя уберечь? Он ведь только хуже сделал. Он ведь проебался ещё сильнее, чем мог вообще. Что он тогда Юнги сказал? Что был с ним из жалости? Что больше никто и никогда не сможет с ним быть? Что он уродливый, скучный, посредственный и таланта у него никакого нет? И всё ради чего? Ради того, чтобы Юнги его не простил? Да, блядь, он не простил бы и за измену, для которой любые оправдания и так звучат, как лютый пиздёж, а Чимин с чего-то решил, что у него доброе сердце, что он сможет его обратно принять. Сломать не хотел? Не хотел причинять боль? Какого хуя он несёт? Кто позволил ему вообще всю эту ахинею нести? Он сломал. Он растоптал. Он втоптал Юнги в грязь. После стольких лет вместе, после обещаний, что они будут вместе всегда, он позволил себе сказать, что был с ним… Юнги мелко трясёт. Никотин не помогает. Не туманит рассудок. Не расслабляет, как бывает всегда. Кадык нервно пляшет под кожей; в уголках глаз мокро, но Юнги не позволит душевному морю пролиться за края. Не из-за этого ублюдка. Только не из-за него. — Я не буду вдаваться в подробности, но скажу, что ты самый последний мудак, Пак Чимин, — у Юнги нет для него других слов. Сложив ногу на ногу, откинув полы пиджака, он сбрасывает недокуренную сигарету в кружку голимого кофе и шумно выдыхает, прикрыв горящие от выступившей соли глаза. Злиться не вариант. Изрыгать проклятия тоже, но можно, если чуть-чуть. — Если бы тебе хватило духу сказать правду, я бы бросил тебя сам, но ты почему-то решил поджать хвост и трусливо перевести все стрелки на меня. Сломать меня не хотел, да? А как тебе новость о том, что я был и остаюсь сломанным до сих пор? — презрительно, пристально смотря, хрипит. — Рассказать тебе, скольких парней я перетрахал, чтобы хоть как-то залатать ту дыру, что ты оставил у меня в груди? А о том, что я поверил во всё то дерьмо и действительно считал, что уродлив и не заслуживаю других, и был одиноким долгие годы, может, тоже рассказать? — не срывается, не истерит, но спокойным оставаться не представляется возможным: всё-таки он и вправду много выстрадал за те мрачные года. — Прости, Юнги, — Чимин, вжав голову в плечи, картинно всхлипывает и кидается вперёд, чтобы взять за руки или сделать чёрт знает что ещё, но Юнги отталкивает его от себя. Ему мерзко. Он не хочет, чтобы его трогал этот человек. Может, Чимин и жалок, может, и вправду как лучше хотел, но это не отменяет того факта, что он ранил Юнги намного сильнее, чем ранил бы банальной правдой, о которой постыдился рассказать. — Прости меня, правда, — продолжает надрывно лопотать. — Я не знал. Я не хотел. Я не думал, что ты примешь эти слова близко к сердцу. Я считал, что ты возненавидишь меня и больше не будешь искать со мной встреч. У меня не было других намерений. Я оказался таким дураком. Я мудак, Юнги. Я заслужил всё, что происходит со мной сейчас, — и не сказать, настоящая ли та влага, что собирается в уголках узеньких глаз, но Юнги… Боже, как же ему похуй на этот спектакль. Разберётся со внутренним он потом. — Если и вправду хочешь загладить вину, лучше расскажи, что тебя связывает с Тэхёном. Откуда ты знаешь его? — у Юнги нет на всё это времени. Он больше не хочет продолжать бессмысленный разговор, который позже ещё придётся прокрутить в голове не один десяток раз. — Это же из-за агентства всё, да? Вы вместе стажировались? Или что? — Тэхён пришёл в агентство после меня, так что вместе мы не стажировались, нет, — Чимин, подуспокоившись, ещё раз всхлипывает, трёт глаза и заползает обратно в угол дивана, теперь виновато смотря лишь на Юнги. И что, это всё? Его совесть теперь полностью чиста? Чимину явно повезло, что в жизни Юнги появился Тэхён, иначе он ему эту стоящую рядом кружку в глотку точно бы прямо сейчас затолкал, — но познакомились действительно из-за агентства, — продолжает, подобрав колени под себя. — Он искал на форуме людей, которые тоже пострадали из-за происходящего в TC пиздеца. Мы встречались всего несколько раз, чтобы всё обсудить, и как-то я напился и обо всём ему рассказал, но это было давно. Я очень удивился, когда увидел его рядом с тобой, а потом осознал, что если ты расскажешь ему о себе, он вспомнит, что где-то уже обо всём этом слышал. Так и случилось, да? Поэтому ты здесь? — Случилось иначе, но тебе стоит поблагодарить его хотя бы за то, что он тебя не выдал и долго пытался уверить меня, что на самом деле ты так не думал. Что то просто был алкоголь, — Юнги устало прикрывает глаза и облизывает пересохшие губы, наконец разжав кулак. Сейчас ему значительно легче. Он рад, что Тэхён знаком с Чимином совсем иначе, чем представлялось в голове: нет никакого заговора, но есть один подонок, которого жаба задушила из-за того, что брошенного им парня «подобрал» кто-то другой. Пак Чимин воистину жалкий человек. — Но здесь я не поэтому, — продолжает, намного спокойнее хрипя. — Ты же всё видел вчера, так? — Как он от тебя убегал? — Чимин спрашивает невинно, а Юнги эта невинность представляется ядом, что разъедает всё на своём пути. Ему тошно. Поскорее бы отсюда уйти. — Я примерно представляю, почему это случилось, но он так толком именно о себе ничего не рассказал. Чисто в общих чертах. Тебя интересует что-то конкретное? — Его адрес, телефон или IP, если сможешь в офисе достать, — Юнги говорит прямо в лоб. В конечном итоге он всё ещё здесь именно потому, что надеется хоть что-то о Тэхёне узнать. — Вот оно что, — коротко посмеивается Чимин, опустив взгляд, и в этом смехе горечь такая, что резко становится горько во рту. Неужели он думал, что Юнги тут только из-за него? Воистину, идиот. — Тебе повезло. Я действительно знаю, где он живёт, если ещё не съехал, да и номер до сих пор не удалил. Сейчас напишу. Пока Чимин записывает, Юнги всё ещё пытается до конца умертвить кипящую внутри лавой ненависть и злость. Он был дураком. Полным и круглым, которого, если честно, только пристрелить, чтобы прекратил мучить не только себя, но и других, и был дураком лишь потому, что его, видите ли, не хотели сломать. Ему вдруг становится жутко обидно за проведённые впустую года, потраченные на самобичевание, секс на одну ночь и алкоголь, когда всё-таки мог воплотить в жизнь заветную мечту. Юнги нравилось выступать на сцене. Нравилось сочинять музыку и пытаться писать лирику, которая была постыдная настолько, что хотелось умереть, а после он даже гитару в руки нормально брать не мог: она стала ему ненавистна, даже если всё ещё продолжал на ней играть. А теперь он узнал, что всё было зря. Зря была депрессия, секта, одиночество и та клетка, в которой добровольно продолжал сидеть. Юнги потерял столько времени, столько возможностей, столько всего, что могло подарить то самое счастье, если бы кому-то хватило крепости яиц не врать, но есть в этом и светлая сторона: он нашёл Тэхёна. И он его спасёт. — Не буду спрашивать, почему он тебе сам свой адрес не дал, но, чувствую, просто так, если бы там не было ничего серьёзного, ты бы ко мне не пришёл, — Чимин, подойдя на расстояние вытянутой руки, протягивает жёлтый стикер с опаской, словно боясь, что Юнги всё-таки даст ему в глаз. — Надеюсь, вы будете счастливы друг с другом. Тогда он показался мне человеком, которому можно доверять. — А ты, я надеюсь, — Юнги прячет стикер во внутренний карман пальто и встаёт. Больше ему делать здесь нечего. Ему пора, — перестанешь за мной сталкерить и смиришься с тем фактом, что после всего, что сделал, не имеешь никакого права не то что быть рядом, а даже думать, что такое вообще может быть. Живи дальше, Пак Чимин. Просто влачи жалкое существование и уберись дома, ладно? У тебя срач ещё хуже, чем у меня. — Прощай, Юнги, — Чимин, склонив голову, тянет в наполненной грустью улыбке уголки пухлых губ. — Не думаю, что смогу это так быстро перебороть, но жить дальше и вправду неплохой вариант. Может, когда-нибудь ты меня всё же простишь, ведь я правда не хотел тебе зла. А ещё, знаешь, тебе до сих пор идёт гитара и сцена, а Ким Тэхён классно поёт. Из вас получился и получится великолепный дуэт. Такой, какой по моей вине не вышел из нас. — У тебя всё ещё есть возможность взять себя в руки и перестать вариться в том, что давно осталось позади, — последнее, что кидает ему Юнги, прежде чем обуться и выйти за дверь. Юнги не оборачивается и не дожидается лифт. Он спешно спускается по лестнице, держа ладонь у места, в котором спрятан листок, и отчего-то улыбается глупо-глупо, так, что сводит челюсть, но ему наплевать. Он узнал всё, что хотел. Он наконец-то и вправду может всю эту ситуацию отпустить, даже если бездарно потратил не столько из-за Чимина, сколько из-за самого себя несколько скоротечных лет. Ещё не всё потеряно: ему только двадцать восемь, а в двадцать восемь жизнь не заканчивается. В двадцать восемь можно обрести мечту и, может, даже семью, если Тэхён захочет разделить с Юнги свою жизнь. Честно сказать, он чувствует себя удивительно странно, пока выходит из подъезда, садится в машину и вбивает в навигатор новый адрес, который, наверное, никогда из него не удалит, а ещё дышится как-то легче, что ли, даже несмотря на то, что он выкурил за последние дни слишком много сигарет. Слова могут ранить. Слова могут убить. Сила слов, сказанных человеком, который небезразличен, способна разрушать хрупкие души и сердца, и как же жаль, что не все могут это понять. Жаль, что понять не могут и то, что ложь во благо благом не является как раз потому, что в один прекрасный день она превратится в ничто, рассыпавшись стеклянной крошкой под тяжестью правды, от которой после лжи будет больнее вдвойне. Юнги, правда, не больно: ему действительно легко, но только потому, что есть куда податься. Только потому, что его ждёт человек, с которым он хочет начать жизнь с чистого листа. До дома, в котором, возможно, до сих пор живёт Тэхён, ехать намного дольше, но Юнги не торопится и соблюдает правила дорожного движения дотошно, чтобы ненароком куда-нибудь на мокрой после дождя дороге не влететь, и даже ловит на радио что-то задорное, в такт покачивая головой. Кто бы мог подумать, что чёртов Пак Чимин тогда банально соврал. Кто бы мог подумать, что после, через несколько лет, его будет разрывать от того, что Юнги «статен и красив», а ещё вляпался в парня, в которого не вляпаться со всей дури было просто нельзя. Сказать честно, Юнги приятно. Сказать откровенно, он даже злорадствовал, пока там сидел, ведь злорадствовать действительно было над чем, но скоро он забудет об этом. Скоро в его мир примешаются новые краски, что разбавят пасмурную палитру унылых дней. Юнги, правда, наверняка не уверен, что Тэхён хочет его видеть прямо сейчас, да и не знает, понравится ли ему вообще без десяти лишних сантиметров и мятного андерката, которого у него никогда больше не будет IRL, но попытка не пытка, и это даже не пугает: он стал более уверенным в себе. Мин Юнги вернулся. Мин Юнги готов абсолютно на всё. Может, понадобится времени больше, чем кажется на первый взгляд. Может, Юнги и лукавит, ведь психологические травмы не исчезают просто так, но именно сегодня, именно этим свежим осенним вечером, который скоро плавно перетечёт в ночь, он может сказать точно: теперь всё и вправду будет хорошо. Они справятся. Помогут друг другу. Залижут душевные раны и зашьют зияющие дыры в груди. Осталось только доехать. Только добраться. Позвонить в очередной дверной звонок, ощущая волнение совсем иного толка, от которого скорее тепло. Юнги поправляет чуть растрёпанную ветром укладку, одёргивает пальто и без страха, но внутренне чуть дрожа, уже стоит напротив двери тэхёновой квартиры и терпеливо ждёт. Тэхён, наверное, удивится. Быть может, Тэхён Юнги совсем и не ждал, но он всё-таки немного всемогущий, а ещё готов прийти на помощь даже в ситуации, когда совсем не знает, куда бежать. Сейчас он, в принципе, не знает тоже, потому что волнуется так, как не волновался перед первым выступлением, когда сцена казалась чем-то пугающим, способным с костями сожрать, и умер внутренне уже сотни и тысячи раз, но за дверью — его Тэхён. ЕгоЧёртов Ким Тэхён ждал его абсолютно любым.