shoot me if you can

Cat Pierce — You Belong to Me

Юнги жарко. Жарко до невозможного. Он, не просыпаясь, пытается повернуться на другой бок и скинуть внезапно тяжёлое одеяло, но одеяло почему-то не скидывается, а сам Юнги не поворачивается. Два и два не складываются. В захваченных сном мозгах error 404 not found и откуда-то из самых глубин поднимается первобытный животный страх, как в моменты, когда сонный паралич в недалёком прошлом сковывал по рукам и ногам и даже на вдох требовались усилия. Сейчас дышать легко, да и конечности свободно двигаются. Сейчас Юнги в панике продирает глаза, видя перед собой пустоту, хватает пересохшими губами спёртый воздух с инородным терпким привкусом и не может до конца осознать себя. Где он? Что с ним? Что так давит на него? Мозг медленно просыпается. Глаза ловят тусклый солнечный свет, тонким лучом пробивающийся между ним и тем самым тяжёлым, что не даёт двигаться, а осознание самого очевидного понемногу приходит в уже ясную голову. Он не в своей квартире. Не в своей постели. Не под своим одеялом, да и одеяла на нём нет вообще: Юнги погребён под горячими руками и ногами, а ещё его крепко прижимают к себе, да так, что нос утыкается куда-то в область глубоких ключиц, а ещё чей-то тупой подбородок неприятно давит на темечко. Юнги уже и не вспомнит, когда просыпался в чужой постели в последний раз. Уже и не вспомнит, кем был тот размытый в памяти человек, но точно помнит, как вчера несся навстречу бесконечно необходимому настоящему, чтобы построить с ним яркое прекрасное будущее без боли и уверенности в том, что он обуза, что с ним могут быть исключительно из жалости. Рядом с ним Ким Тэхён сейчас. Рядом с ним и непосредственно на нём бесконечно удивительный человек, неприязнь к которому сделала лишь один маленький шаг над пропастью, чтобы превратиться в нечто тёплое, объёмное, необъяснимое. Объяснение тут есть, впрочем. Существует слово, охватывающее и связывающее красной лентой воедино каждое чувство и ощущение, но оно такое невыразительное. Совсем серое. Неудобно. Юнги пытается вывернуться из жарких объятий, в которых чуть ли не сгорает заживо, но Тэхён не отпускает, низко бурча что-то неразборчивое. Он сильный. Сильный до ужаса, а ещё большой такой, да и конечности у него нереально длинные. Рядом с ним Юнги и вправду крошечный. В его руках Юнги просто потрёпанный плюшевый кот, спасающий от кошмаров по ночам, в которого по привычке вцепляешься, и все попытки оттолкнуться и вдохнуть хоть немного свежего воздуха заканчиваются тем, что Тэхён жмёт теснее и ближе, пытаясь, кажется, полностью забраться на Юнги или слиться с ним. Запоздалое чувство безопасности пронизывает пастельным спокойствием. Юнги устало выдыхает, решив, что так и останется, и заметно расслабляется, смирившись, что проиграл Тэхёну в реальности, а Тэхён вдруг сам ослабляет сонные объятия, позволяя ему высвободиться. Юнги не упускает возможности. Он скользит по простыни, заполняет лёгкие естественным тэхёновым запахом и чудом оказывается головой в подушках, аккуратно убрав его руку в сторону. Больше не жарко, как на сковородке у Дьявола, но горят алым щёки, а ещё по коже в местах соприкосновений будто в панике носятся маленькие искорки. Теперь Тэхён прямо перед ним: весь полностью. За окном рассвело давно, и тот самый узкий солнечный луч, найдя лазейку меж тёмных штор, мягко трогает растрёпанные волосы. Юнги хочется прикоснуться к ним. Хочется запустить в манящую копну пальцы и взъерошить её, но он одёргивает их, боясь встревожить наверняка сладкий тэхёнов сон, и просто им любуется. Он непередаваемо красивый такой. Такой диссонансно тихий, домашний, необычайно простой — для Юнги в этот момент не произведение искусства, но отпечатанный на сетчатке апельсиново-клубничный закат. Но позволено ли ему так близко за ним наблюдать? Имеет ли он право единолично им владеть, чтобы больше никто не увидел такой удивительной красоты? Может ли быть так близко и снова гореть, гореть, гореть, сгорая от бушующих внутри чувств? Достоин ли? Способен ли сберечь его пока тусклый, но тёплый свет? К горлу подкатывает ком; липкий животный страх вновь тянет к нему холодные пальцы, повязывая на шее цепь-поводок. Юнги внезапно страшно. Так страшно осознавать, что рядом с ним человек, которого можно сломать и который может сломать в ответ. Так страшно понимать, что отношения — не навсегда и могут дать трещину в любой момент даже из-за совсем неважных мелочей, стоит придать им смысла больше, чем требуется всегда, а ещё страшно осознавать, что Юнги в реальности и Юнги в ШаР личности кардинально разные, и реальный он посредственный и незначительный для мира человек, у которого даже богатой внутренней организации нет. Здесь Юнги никто. Здесь он обычный унылый задрот-айтишник, которых пруд пруди, и зачастую такие, как он, остаются одинокими на невыносимое навсегда потому, что другим подавай интересных, красивых и популярных, а у Юнги всего этого нет. Да, он опять принижает себя. Да, опять опирается на те слова, но лишь из-за того, что стандарты придумал не он. Лишь из-за того, что рядом с Тэхёном даже сейчас кажется самому себе неуместным, тем, кто будет обязательно тянуть его вниз. Тэхён ослепительный, даже если чуть-чуть потускнел. Тэхён статный, великолепный, от него трудно отвести взгляд. Он и вправду предназначен для сцены. И вправду создан для того, чтобы фанаты сходили по нему с ума, даже если давно отказался от этой мечты, и может ли Юнги… Может остаться с ним? Может быть с ним? Может до беспамятства влюбиться в него? И ведь для Юнги дело совсем не в красоте. Не в суховатых алых губах причудливой формы, которых отчаянно хочется попробовать на вкус, не в трепещущих длинных ресницах, скрадывающих глубокий тёмный взгляд, не в притягивающей исцеловать шее, не в длинных пальцах и ногах, а в том, как Тэхён широко и солнечно улыбается ему. В том, как смотрит, как произносит его имя, как прижимает к себе и говорит, что Юнги тоже красивый. Красивый. Юнги красивый. Тэхён и вправду считает так? Он говорил это на полном серьёзе? Не врал? Конечно, не врал. Ему незачем было врать тогда и ему незачем было врать вчера. Юнги понимает, зачем и почему он так говорил. Теперь Юнги всё понимает, растягивая уголки губ в скромной тихой улыбке, предназначенной для того, кто до сих пор безмятежно спит. Он такой глупый дурак. Его травма, к сожалению, всё ещё с ним, а «какое-то» время совсем не какое-то: его может понадобиться намного больше, чем Юнги предполагал. Просто он сломанный и сломленный. Просто ему всё ещё трудно поверить, что кому-то нужен, что заслуживает чью-то любовь. Юнги всегда убегал. Юнги всегда считал, что никому до него никакого дела нет, да и смотрят на него лишь потому, что он фрик, но Тэхён смотрит совсем иначе: в его кофейных глазах при взгляде безбрежный ласковый океан, и гладь его волнуется только тогда, когда Юнги рядом с ним. Они точно неслучайно друг друга нашли. Быть может, так распорядилась судьба, наигравшись с их жизнями всласть, и теперь им позволено дополнить друг друга теми кусочками пазла, что не потерялись по дороге, вымощенной битым бутылочным стеклом. Для Тэхёна Юнги и вправду красивый: он был красивым в игре и остаётся красивым здесь, даже если Тэхён не любит само слово «красота», говоря об этом так скорее из-за того, что этого не может сказать себе сам Юнги. Он комфортит его. Он этим бархатным и тихим баритоном до него доносит то, что воспринималось раньше больнее всего, искренне надеясь, что Юнги прекратит слушать внутренние голоса. Тэхён готов перерезать им глотки, чтобы они заткнулись ко всем чертям. Тэхён готов показать Юнги, что всё то — наглая, отвратительная ложь, и он уже показал, когда в душе притянул его к себе. И совсем неважно, как они будут вместе смотреться. Совсем неважно, что кто-то там может что-то посчитать, когда им друг с другом чертовски хорошо. Когда они только-только встретились, чтобы грандиозно начать совсем новую жизнь. Юнги обещает самому себе, наблюдая, как путается в мягких тэхёновых волосах солнечный свет, что выбьет из самооценки всё дерьмо. Обещает, что возьмёт её за грудки, встряхнёт и прикажет очнуться от долгого сна. Ему больше не нужен анабиоз, чтобы относительно спокойно существовать. Он хочет вдохнуть полной грудью и приложить к ней тэхёнову ладонь, чтобы он почувствовал, как сердце Юнги оттаивает, освобождаясь от многолетнего льда. Он заслуживает, чтобы его любили. Заслуживает, чтобы любовались им, и быть с Тэхёном он заслуживает тоже, потому что Тэхён точно так же изрезал ступни на усеянной стеклом дороге, ища вожделенный выход. Рай — он не где-то в небесах, на которых восседают прекрасные ангелы с белоснежными крыльями, окропленными кровью тех, кто отчаянно ищет его. Рай — он в человеке, что готов отдать всего себя, лишь быть с другим рядом. Тэхён уже отдал, пока пытался доказать Юнги, что достоин, и теперь черёд Юнги отдаться бурному потоку чувств и плыть по течению, раскинув руки в стороны. Впрочем, всё ещё безумно сложно поверить в то, что Юнги сейчас здесь. С Тэхёном. До сих пор не верится, что нашёл, пришёл, уснул с ним в одной постели, а больше всего не верится в то, что он близко совсем: только руку протяни, чтобы дотронуться. Юнги давно забыл уже, что такое «отношения», не имея ни малейшего понятия, с каким гарниром их подать на тарелке со сколами, и совсем не в курсе, как они должны нормально развиваться, ведь перед постелью, если он не ошибается, сначала у обычных людей следуют долгие свидания. Можно ли считать их вылазки в игре свиданиями? Можно ли считать тот секс в амбаре и на чёртовом колесе чем-то таким, что убьёт здесь смущение? Можно ли вообще переносить что-то сюда из виртуальной реальности, если на то она и виртуальная, что ненастоящая? Юнги опять загоняется. Юнги опять раскидывает вокруг мысли-капканы, чтобы обязательно попасться в них, но искренне надеется, что они в один момент истлеют в прах, исчезнут, больше не будут донимать его. Он хочет покоя. Хочет перестать вставлять себе палки в колёса из убеждений, не имеющих с ним ничего общего, и наконец-то отпустить больное прошлое. Наконец-то узнать, что такое это самое «счастье», о котором говорил Тэхён, и обязательно подарить его в ответ, чтобы быть вместе счастливыми. Юнги не знает, сколько времени, да это ему и без надобности. Он просто лежит напротив солнца, что персональное, подложив руку под голову, и наслаждается его светом, скользя взглядом по растрёпанной чёлке, густым бровям, кончику носа с маленькой милой родинкой. Юнги нравится тэхёново умиротворение. Нравится, как он слепо ищет его по простыне ладонями, а потом, когда находит, еле заметно мило-мило улыбается. Юнги нужен Тэхёну: тут сомнений никаких, даже если сомневаться хочется, а Юнги нужен Тэхён, даже если он не так давно пытался доказать самому себе обратное. Сколько ещё таких пробуждений ждёт его в будущем? Сколько раз он будет вот так Тэхёна рассматривать, находя его чертовски умилительным? Сколько дней «вместе» отвела им судьба, прежде чем раскидать в разные стороны? Юнги привык к тому, что хорошее в его жизни надолго не задерживается, но сделает всё для того, чтобы обставить судьбу в её же игре, поставив ей шах и мат, не дав из подготовленной ловушки вырваться. Тэхён тихо посапывает. Тэхён дышит размеренно и что-то едва слышно приговаривает, сгребая одеяло под себя, а Юнги и не против, в общем-то: после жарких сонных объятий скользящая по коже прохлада успокаивает. Он лежал бы так вечность, честно сказать. Вечность бы Тэхёна разглядывал. Забавно, но он и вправду почти ничем не отличается от аватара в ШаР. Занятно, но в реальности он даже привлекательнее без медового фейда и фирменной ядовитой ухмылочки. Юнги в восторге от кожи оттенка карамели, что намного темнее его собственной, в восторге от маленького прыщика на щеке, который так и кричит о том, что красота действительно в глазах смотрящего, а больше всего в восторге от лёгкой небритости, доказывающей, что реальность — она здесь. Она настоящая. Юнги не любит загадывать наперёд, не любит строить планы на будущее, чтобы потом не расстраиваться, но уже рассуждает, как бы остаться здесь ещё немного. Как бы сделать Тэхёна своим полностью. Переехать к нему? Пригласить жить к себе? Купить квартиру и съехаться? Юнги, конечно, ещё работать и работать на неё, но когда-нибудь чужое гнездо на крыше выпустит пусть и не птенца, но уверенного в себе мужчину, чтобы он смог свить собственное. — Юн… Юнги… Где ты? — сквозь сон бормочет Тэхён жалостливо, ощупывая одеяло в поисках, а Юнги вдруг перестаёт хватать воздуха. Юнги задыхается. — Я здесь, — шепчет он хрипло, глухо почти, и тянет пальцы к руке Тэхёна, чтобы легонько сжать её. — Я рядом. Я никуда не ушёл. Ты можешь больше ни о чём не беспокоиться, — в уголках лисьих глаз пощипывает. Тэхён и вправду в нём нуждается. И что Юнги делать? Как не разрыдаться в голос, представ перед ним совсем маленьким? В Юнги давно не нуждались. Ему почти всю жизнь не придавали никакого значения. Он даже не знал, что чувствуешь, когда кто-то так отчаянно хочет, чтобы ты был рядом и держал за руку, и это удивительно горько-сладкое чувство сейчас разъедает каменную оболочку, под которой Юнги всегда прятался. Его скорлупа медленно трескается. Толстый панцирь, защищавший от всего, что может сделать слабым, раскалывается, а под ним, свернувшись калачиком, лежит Юнги из далёкого прошлого, которому нужен был рядом хоть кто-нибудь. Он придвигается чуть ближе, переплетается с Тэхёном пальцами, отмечая, как горяча его ладонь, когда собственные руки всегда холодны, и громко шмыгает носом, больше не стесняясь собственной слабости. Рядом с Тэхёном он может быть самим собой. Рядом с Тэхёном грозный Мин Шуга просто крохотный рыжий котёнок, нуждающийся в ласке, теплоте и внимании. — Ты и вправду не ушёл, — тэхёнов низкий хрип спросонья мурашками пробегает по спине, уходя под резинку трусов, играясь с бёдрами. — Я точно помню, что обнимал тебя изо всех сил, чтобы ты не смог выбраться и уйти, но, видимо, сил у меня недостаточно, — и улыбается драгоценно так, чуть растягивая уголки алых губ. — То-то я думал, что меня грузовик придавил, — неумело отшучивается Юнги, когда Тэхён медленно открывает тёмные-тёмные глаза, в которых, как в зеркале, лишь он один. — Ты такой говнюк, знаешь, — абсолютно искренен Тэхён, хмуря густые брови, надуваясь, как хомяк. — Я правда боялся, что ты уйдёшь. Боялся, что реальный я совсем не тот человек, который тебе нужен. Что не понравлюсь тебе. — Мне нравится в тебе абсолютно всё, Тэхён, — Юнги растерян из-за того, что их первый за день разговор полетел с места в карьер, но может Тэхёна понять. Он и сам об этом думал. В этой постели, определённо, два дурака, — и я никуда не уйду, пока ты не прогонишь меня сам. — А тут никто и не собирается тебя прогонять, — бурчит Тэхён забавно так, сдувая щёки, и притягивает ладонь Юнги к губам. От них исходит ощутимый жар. Неловко. Неловко смотреть ему в глаза, но Юнги не может отвести от них взгляд, и как же удивительно, что у Тэхёна точно такое же двойное веко, появившееся само по себе, — и… — смущённо чуть заминается, — тебе нравится даже моя тату? — Готов прикоснуться к каждому шипу по отдельности, — совсем не врёт Юнги, кажется, заливаясь румянцем просто от того, как тэхёново дыхание нежно трогает кожу, чуть опаляя её. — Могу снять футболку прямо сейчас, — Тэхён смотрит теперь лукаво так, из-под пушистых ресниц, и Юнги совсем не знает, куда себя деть. Он серьёзно? Серьёзно вот так грязно играет с ним? Юнги вчера-то едва держал себя в руках, потому что Тэхён был слаб, а теперь, кажется, он полон сил и готов ко всему. — Всё ещё не могу поверить, что ты здесь. В голове не укладывается, что прямо передо мной, — шепчет низко в ладонь, касаясь губами едва-едва. — Я так долго представлял себе этот момент, но даже не думал, что ты возьмёшь и найдёшь меня сам, когда это я постоянно встретиться предлагал. Видеть тебя реального так близко… Чёрт, безумно хочу поцеловать, — шумно сглатывает, и Юнги будто в воздухе чувствует то нетерпение, что исходит от него волнами. И вправду хочет, но… — У меня во рту кошки нассали, извини, — Юнги тоже хочет, да как-то несолидно получится, если его первый в реальности с Тэхёном поцелуй будет со вкусом нечищеных зубов. — Я заметил, но это нам никак не помешает, — щебечет Тэхён еденько, внезапно придвинувшись ближе с озорным огоньком в полусонных глазах, но Юнги не купится. Юнги останавливает его, тыкнув пальцем в милую родинку на носу. — Давай сначала умоемся, а потом уже поговорим, — серьёзный хрип Юнги действует на Тэхёна отрезвляюще: он поджимает губы и показательно отворачивается, отпустив ладонь. Такой ребёнок. Капризный и большой. На этом удивительное совсем не утреннее пробуждение подходит к концу. Юнги сладко потягивается, покряхтывая, как старый дед на смертном одре, встаёт с тёплой постели босыми ногами на холодный паркет, покрывается гусиной кожей на пару секунд и встряхивает головой, не замечая, как Тэхён сзади тоже уже встал, направляясь к нему. Он крупно вздрагивает, когда по талии проскальзывают горячие ладони. Он забывает на секунду, как дышать, когда подавляющее крупное тело прижимается к спине, а по шее от дрожащего выдоха разливается чистейший жар. Тэхён обнимает его. Тэхён обнимает так, как привык обнимать в ШаР, но ощущения от объятий здесь и там — Рай и Ад. Там всё безлико совсем. Там тоже чувствуешь, но так, как это делают все, а сейчас Юнги готов поклясться, что его сердце собирает чемоданы, чтобы выпрыгнуть из груди и шмякнуться кровавой кляксой к тэхёновым ногам. Это подлый приём. Это удар ниже пояса, который нужно на законодательном уровне запретить, но как же, чёрт возьми, ему хорошо. Как приятно и необходимо ощущать тепло человека, который теперь близкий совсем, как удивительно чувствовать его вздымающуюся грудь и лёгкий поцелуй в затылок, потому что Юнги ниже Тэхёна на полголовы. Он и сам не знал, что эти объятия были необходимы ему, как сама жизнь, и теперь готов стоять тут до самой ночи и даже на работу с Тэхёном пойти, но он отстраняется так же внезапно, как подошёл, и с лёгкой хитрой улыбкой ретируется с места преступления, взмахнув воображаемым хвостом. Тэхён идёт в ванную, а Юнги, споткнувшись на не менее внезапном мусоре, следует за ним, уже зная, чем они займутся после того, как поедят. В ванной так некстати одолевают воспоминания, срок которым жалкие часы; Юнги спешно отводит взгляд от засранного душа, нервирующего потемневшим кафелем и забитым сливом, который он вчера вообще-то очищал, а Тэхён смотрит на него озадаченно сверху вниз и протягивает новенькую щётку из шкафчика, уже сунув свою с пастой в рот. В сером-сером зеркале они стоят вдвоём. Стоят рука об руку, касаясь едва, и через грязную гладь наблюдают друг за другом пристально, будто боятся, что исчезнут, распадутся на тысячи кусков того самого пазла, что ещё не собран до конца. И так странно всё это, так необычно ощущать кого-то рядом, когда привык заниматься повседневной рутиной один, что Юнги не сдерживает улыбки, прекрасно понимая, что и выглядит теперь, как дурак, да ему всё равно. Главное, что Тэхён тоже улыбается, не отводя от зеркала тёмный кофейный взгляд. Главное, что они сейчас вместе, даже если в затхлой замусоренной квартире, которую легче лёгкого убрать. Когда с зубами покончено, Тэхён заботливо протягивает Юнги и новый станок, как бы намекая, что при поцелуе им не должно ничего мешать, а Юнги только и остаётся, что тяжко вздохнуть и выбриться начисто, пока Тэхён занят тем же самым у плеча. И так Юнги тепло почему-то, и так не хочется отсюда уходить, даже несмотря на жуткую грязь, что он ещё долго брызгает водой в лицо, чтобы Тэхёна ненадолго задержать. Есть что-то удивительное в том, как самое обычное превращается в волшебство. Есть что-то невероятно приятное в осознании, что дни одиночества наконец-то подошли к концу, даже если одному всё-таки намного проще жить. Он привык. Юнги привык просыпаться в холодной постели, думая, что так будет всегда, но Тэхён всё для него изменил, и даже укладку на волосах меняет тоже, зачесав волосы назад, чтобы открыть выбритые виски. Юнги в ответ тэхёнову растрёпанность не трогает: лишь создаёт больше хаоса, ведь хаос Тэхёну безумно идёт. Может, он и сам хаос, а Юнги тот самый строгий порядок: вместе из них выйдет та ещё гремучая смесь. — Теперь-то я могу тебя поцеловать? — спрашивает Тэхён заискивающе, прижав Юнги к двери, когда он уже собирался выйти из ванной и отправиться на поиски съестного, в принципе, не особо надеясь что-то найти. — Не можешь, — протестующе покачивает головой Юнги, едва сдерживаясь, чтобы самому его не засосать, но есть кое-что, что им просто необходимо сделать в течение дня. Кое-что, за что Тэхён в конце получит заветный приз. — Не можешь до тех самых пор, пока у тебя в квартире срач. У меня уже глаз дёргается, если честно: так сильно я хочу всё это убрать. — Ты такой жестокий человек, — фыркает Тэхён потешно, но руки от двери не убирает, думая, что сможет провести Юнги умильным взглядом, как у небезызвестного кота в сапогах, да только Юнги на такие уловки не ведётся. Он морально сильнее, чем кажется на первый взгляд. — Тут на целый день работы, а потом ты домой уедешь же. Может, я тебе не нравлюсь? Может, ты не хочешь меня целовать? — и говорит это с таким скорбным выражением лица, что сердце кровью обливается, но Юнги сильный, да. Он на это не купится, иначе до уборки дело сегодня вообще не дойдёт: нужен как раз один поцелуй, чтобы у него сорвало стоп-кран. — Если мы не сделаем этого сейчас, потом придётся ждать выходных, а я не хочу, чтобы мой парень продолжал жить в грязи, как депрессивный хиккан, — Юнги вот как бы вообще на полном серьёзе. Может, он тоже не особо чистюля, да и лень иной раз ту же пустую банку из-под пива до мусорного ведра донести, но у Тэхёна тут не банка и даже не две. У Тэхёна тут полный кромешный пиздец. — «Мой парень» из твоих уст звучит слишком горячо, — Тэхён отшатывается назад сам, шумно выдохнув в губы, да так, что по телу вновь пробежала мелкая дрожь, — но я тебя понял. Можно постараться и успеть убраться до вечера, если повезёт, а потом ты весь мой, так? — Так, — соглашается Юнги, отрывисто кивнув, и только чудом гонит прочь секундное наваждение, вспыхнувшее перед глазами кадрами из ШаР. — Потом я весь твой до самого утра. Тэхён облизывает пересохшие губы. Он ведёт по ним кончиком языка, едва ли вкладывая хоть что-то в привычное действие, которое от него неотделимо уже, но Юнги всё равно засматривается, осознавая, насколько разрушителен для его маленького мира весь этот невозможный Ким Тэхён. Рядом с ним сложно. Чертовски сложно просто существовать, не думая о всяких скабрёзных вещах, ведь он пиздец, охуеть насколько горяч. У Юнги даже не будет слов, чтобы его описать. Юнги превращается рядом с ним в один большой сгусток желания, что с каждой секундой разъедает кровь, заменяя её на чистый дофамин. Он предвкушает уже. Он на секунду гасит ресницами тусклый свет лампы под потолком и в бессилии сжимает кулаки, пытаясь успокоить ноющее чувство, поселившееся в животе, и точно знает, что Тэхён пристально наблюдает за ним, и его радужки сейчас не кофейные. Они чёрные, как смола. Юнги успокаивается через пару долгих секунд. Он криво улыбается под тяжёлым взглядом, которым точно можно убить, и юркает в дверь, как провинившийся зверёк, да он провинился и вправду: не столько перед Тэхёном, сколько перед самим собой. Трудно себя контролировать, когда рядом бомба замедленного действия, таймер которой может сработать в любой момент. Трудно сдерживаться, когда хочется эту бомбу обезвредить, избавив от всех проводов. В голове Юнги и вправду ни одной приличной мысли нет, но лишь потому, что Тэхён провоцирует его на это сам. Лишь потому, что он очевидно хочет, очевидно тянется, очевидно точно так же старается держаться ради того, чтобы не отхватить словесных пиздюль. Они так удивительно искренни друг с другом даже без слов, и это в какой-то степени мило даже, но только если не знать, что у них на уме. Правильно ли это? Разве так и должно в отношениях быть? Впрочем, они оба взрослые парни, которых тянет друг к другу так, что при малейшем соприкосновении тел будет не отодрать, и ничего противоестественного в этом нет: разве что задница Юнги в опасности, ведь он не занимался сексом с реальным человеком уже очень давно. В тэхёновом холодильнике всё так же шаром покати, как вчера, и даже запасов рамёна по шкафам у него нет. Юнги озадаченно хлопает глазами раз, окидывая взглядом масштабный срач, хлопает глазами два, переводя его на Тэхёна, почёсывающего затылок с кривой улыбкой на губах, и решает, что пора ехать в ближайший магазин не только за провизией, но и за мешками для мусора и прочим, чтобы было чем всё это великолепие убирать. — Собирайся, — кидает Юнги Тэхёну тоном ультимативным настолько, что возражений никаких даже не может быть. — Смотаемся за химией и жратвой. — Мне даже стыдно как-то стало внезапно, — коротко и не менее неловко посмеивается Тэхён, стоя босыми ногами на упаковке из-под пиццы, которой явно несколько недель. — Ты точно не должен делать всё это за меня. — Я планирую долго и счастливо с тобой жить, так что… Как там в клятве той? — Юнги прекрасно знает, но хочет посмотреть, как на его слова отреагирует Тэхён, а реагирует он широкой-широкой счастливой улыбкой на пол-лица. — И в горе, и в радости, да? — так нежно, бархатно, невесомо почти произносит эти слова, а у Юнги внутри — теплота. И в горе, и в радости, да. Не хватает только колец. — В общем, не загоняйся по пустякам, — Юнги делает вид, что это его никак не задело вообще, и топает обратно к ванной, чтобы посмотреть, как там поживают его рубашка и штаны, — да и просить о помощи, знаешь, не зазорно ни разу. Тем более у меня. Я всегда тебе помогу, если на это есть ресурс. — А если ресурса нет? — спрашивает Тэхён так невинно, провожая взглядом, втыкая его в спину точечно, как острый нож. — Тогда стоит пнуть меня под зад, но не советую этим злоупотреблять, — кидает Юнги словно вскользь, оставляя Тэхёна за дверью обдумывать злодейские планы по использованию во всяких странных целях маленького Мин Юнги. Юнги может только порадоваться тому, что не забыл вчера достать из сушилки промокшее по вине Тэхёна шмотьё. Сняв футболку, в которой и вправду утонул, он накидывает на плечи мятую рубашку, сетуя, что погладить её у Тэхёна точно негде — да и, собственно, наплевать, — и понимает, что ему действительно придётся уехать утром, чтобы переодеться перед работой, иначе кто-нибудь обязательно начнёт домогаться с вопросами, а вопросы Юнги ни к чему: коллегам совсем необязательно знать, что за недолгий недельный отпуск у него появился парень, с которым проводил чуть ли не каждый день в игре вместо того, чтобы блаженно отдыхать. Да, отдыха как такового не получилось. Да, Юнги бы с удовольствием взял ещё неделю, на которую имеет все права, но брать долгий отпуск в их стране — моветон, да и будет классно где-то месяцев через пять-шесть снова вот так попинать на пару с Тэхёном вола. Интересно, что у него там за фриланс? Юнги решает чуть позже об этом спросить. Он выходит из ванной, когда полностью одет, и ждёт скрывшегося в спальне Тэхёна пару минут, распихивая мусор по углам, и только чудом успевает подхватить стремительно падающую на пол челюсть, когда Тэхён выходит из двери. На нём самые обычные чёрные зауженные брюки, как и у него самого, и свободное в плечах худи цвета асфальта после дождя, из-под воротника которого тянутся ветви-шипы, но так это всё гармонично на нём смотрится, так хорошо сидит, что хочется, на самом деле, раздеть Тэхёна обратно и надёжно спрятать ото всех. Юнги, наверное, жуткий собственник. Наверное, Юнги из тех парней, которые попросили бы девушку прикрыть от греха подальше откровенный наряд, но девушки у Юнги никогда не будет, а «наряд» Тэхёна на откровенный тянет точно так же, как сам Юнги на актёра театра и кино, например. Просто он красивый очень, кажется, абсолютно во всём, что на него ни надень, и теперь безумно хочется узнать, как сидит на Тэхёне леопардовая рубашка и здесь. Есть ли она у него? Юнги даже не прочь купить, если нет. — Я неделю из дома не выходил, — как-то потерянно бросает Тэхён, поравнявшись с Юнги, и скользит по нему внимательным взглядом с ног до головы. — Уже и забыл, что такое солнечный свет. — Нашёл чем удивить, — фыркает Юнги, направляясь к двери. — Я тоже редко из дома выхожу не на работу, а вообще, можешь держать меня за руку, если тебе будет тревожно или что-то вроде того. — На нас могут косо смотреть, — Тэхён, кажется, удивлён предложению Юнги. Он даже прекращает втискиваться в ботинок, останавливаясь на полпути. — Ну, ты же знаешь, что меньшинствам лучше скрываться от других в обычном обществе, чтобы проблем не огребсти. — А мне поебать на других, — Юнги и вправду поебать. Какое ему дело до всяких негодующих, когда всего лишь хочется держать за руку парня, которому готов всё отдать? Пусть себе негодуют на здоровье сколько влезет, а если будут агрессировать, он и сам может особо возмущающимся втащить. Во всяком случае, не засасывать же он Тэхёна посреди улицы собрался, впрочем, когда-нибудь, возможно, ему захочется сделать и так. — И ты тоже на всё забей: будь тем, кто ты есть. Мы абсолютно ничем не отличаемся от других. Гетеро-пары, к слову, по статистике куда чаще практикуют анальный секс. — Ты так просто об этом говоришь, — в бархатном густом баритоне восхищения столько, что хоть купайся в нём. Интересно, были ли у Тэхёна партнёры до Юнги? Интересно, хоть кто-нибудь лишил его девственности там? Юнги опять кроет. Он опять едет куда-то не туда, но с Тэхёном, кажется, и вправду иначе нельзя. — Я ещё не держался за руки с парнем на людях в свои двадцать пять. — Никогда не поздно начать, — пожимает плечами Юнги, накидывая пальто. Он полностью готов к труду и обороне. Готов потратить последний день отпуска на то, от чего не в восторге и сам, но Тэхёну обязательно нужно помочь. Они выходят из квартиры тогда, когда солнце уже высоко-высоко. Юнги честно не в курсе, который сейчас час, да и следить за временем не хочет рядом с Тэхёном совсем — счастливые часов не наблюдают, как говорилось в Горе от ума, — и спускается по лестнице к машине, попутно достав из кармана пальто брелок-ключ. Он ещё, кажется, никого не возил на ней. Кажется, со времени покупки кроме Юнги в салоне не было вообще никого, и так странно понимать, что Тэхён будет первым. Так странно осознавать, что он первый во многом, что касается, казалось, самых обычных вещей. Юнги только-только начинает полноценно жить. Юнги относительно скоро двадцать девять уже, но это никак не мешает ему открывать для себя что-то новое, да и отдаться новым чувствам с головой. Он спал слишком долго. Слишком долго нуждался в том, что есть у всех остальных просто так, и теперь готов наверстать упущенное семимильными шагами, как и готов потакать Тэхёну буквально во всём, ведь и он долгое время был всего лишён. Тэхён заслуживает целого мира. Заслуживает вселенной без края и дна, и одна такая как раз найдётся в душе Юнги. В одну такую он готов пригласить его на ПМЖ. — Наверное, ты водишь какой-нибудь большой массивный джип, да? — подаёт голос Тэхён, когда замечает брелок в руках Юнги. Юнги хочется рассмеяться в голос. Большой джип, ага. Он как бы не компенсирует, впрочем, «крету» маленькой не назовёшь. — А ты у нас приверженец теории о том, что чем больше тачка, тем меньше член? — отвечает Юнги вопросом на вопрос заискивающе, словно желая убедиться, что Тэхён думает о нём, но у Юнги и так там всё в порядке. Он хоть и привык к роли пассива, но точно не из-за того, что азиаты в большинстве своём сантиметрами не блещут: так уж распорядилась природа, а значит, ей видней. — Мне всего лишь кажется, что большой массивный джип тебе пойдёт, — такой бесхитростный тэхёнов ответ заставляет Юнги постыдиться самого себя. И о чём он только думает, черт возьми? Пора заканчивать пользоваться той головой, что у него в штанах. — Ну, по крайней мере, я точно не вижу тебя на «Мини Купере» или чём-то таком, хоть ты и крошечный-крошечный лис. — У тебя осталось ещё девять раз, — Юнги старается игнорировать лёгкое раздражение, ведь Тэхёну явно нравится выводить его из себя. И вообще, ничего он не маленький, даже если ниже Тэхёна на полголовы, и вовсе не лис, даже если привычно продолжает по-лисьи щурить глаза. Ему больше нравится быть котом, например. Он тоже любит валяться и ничего не делать, но поесть ему в миске, к сожалению, просто так никто не принесёт, — а потом… — Ты откусишь мне жопу, я помню, — коротко посмеивается Тэхён, легко хлопнув по плечу. Юнги едва не задыхается, когда попутный ветер взлохмачивает тэхёновы волосы ещё сильней, а он милейше жмурится, сам походя на большого кота. Или медведя, быть может, в дутой куртке, в которой больше размера на три. Плюшевого такого. Во весь рост. — Я успел передумать, так что твоя жопа понадобится мне для других целей, — думать верхней головой конкретно сейчас для Юнги задача непосильная, так что остаётся смириться и сильно не возбухать. Это пройдёт, когда они начнут отдраивать дом. — Бойся и трепещи. — Вряд ли это станет для меня наказанием, — лукаво подмечает Тэхён, выходя вперёд, когда до улицы всего ничего. — Я вообще-то буду только рад, если ты захочешь меня так же, как я хочу тебя. Роль пассива мне тоже пойдёт. При ласковом солнечном свете его карамельная кожа становится песочной совсем: она словно переливается и блестит. Юнги снова трудно отвести от него взгляд, но… Он не один такой засматривающийся идиот: Тэхён, запнувшись о небольшой выступ, чуть не полетел этой самой задницей в лужу, оставленную дождём, и Юнги чудом успел схватить его за куртку и резко притянуть к себе. Теперь они слишком близко. Теперь их взгляды словно переплелись и этот чёртов клубок змеиных хвостов не распутать, даже если масла подлить. Они зрительно нравятся друг другу в равной степени: точно так же, как Юнги восхищается тэхёновой исключительной красотой, Тэхён находит красивое и в нём, ведь красота и вправду в глазах смотрящего — для каждого она своя. Для Юнги в Тэхёне прекрасно всё, за что цепляются глаз, но вот родинка рядом с кофейной радужкой нечто невообразимое, делающее этого восхитительного парня восхитительнее вдвойне. И как им теперь отойти друг от друга? Как подавить непреодолимое желание прикоснуться к этим дьявольским алым губам хотя бы подушечкой пальца на доли секунд? Юнги готов даже выпросить немного моральных и физических сил у богов, в которых поверить ещё сложнее, чем в призраков и НЛО. Реальность меж ними истончается, расходится на лоскуты. Воздух становится тяжёлым и непригодным для дыхания, даже если на улице свежесть после дождя. И больше не существует ничего на этой земле, кроме застывших в нерешительности, скованных надуманными правилами парней, сгорающих от желания, что так трудно подавить, но… Они в этом пленительном моменте вовсе не одни: Юнги резко приходит в себя, когда в плечо врезается намеренно чья-то рука, и кто-то, на кого он даже не взглянет, что-то бормочет о том, что нынче голубки охуели совсем. Юнги с эти согласен, да. Голубки особенно хуеют, когда гадят ему на капот, но рядом с ними никаких голубков сейчас нет, так что он просто пропустит это мимо ушей. Ему чуть больше, чем поебать. И пусть общественное мнение может принести множество бед, он больше не купится на всё это дерьмо. Юнги важно лишь то, что думает о нём Тэхён, и Тэхён явно восхищён его выдержкой: сам бы он наверняка бросился в драку, ведь может и себя, и Юнги защитить. Шумно выдохнув, Юнги вскользь треплет Тэхёна по волосам, тихо улыбнувшись на неозвученный вопрос, и идёт к машине, дёрнув его за рукав. «Крета» в ожидании притаилась не так далеко, приветственно промурлыкав писком снятой сигнализации, а Тэхён у плеча окидывает её оценивающим взглядом, следом внимательно посмотрев на Юнги, и опять на машину, как бы прикидывая, подходит ли ему обычный кроссовер, а не массивный джип, и вроде как остаётся доволен, чему-то кивнув, когда Юнги впервые кому-то открывает пассажирскую дверь. Из чёрного кожаного салона пахнет самой обычной вонючкой для машины, которую Юнги выбрал потому, что так вроде заведено, но она кстати: без неё обивка воняла бы табаком. Юнги собой не гордится. Он как бы вообще не гордится тем, что будет курить рядом с человеком, которому курение нравится только с эстетической стороны, но Юнги — он Юнги и его «независимая» зависимость является такой исключительно на словах. Сейчас курить хочется адски, а ещё неплохо было бы выпить чего-нибудь, но это после, а пока прямо по курсу большой магазин. Юнги заваливается на водительское сиденье, искоса наблюдая, как Тэхён вертит головой по сторонам, рассматривая всякое, что можно связать с самим Юнги, но у него в салоне относительно чисто, да и машина нужна ему в основном для того, чтобы проще добираться до работы, так что она как новенькая почти. Он особо ни о чём не думал, когда её выбирал. Подбирал лишь варианты подешевле, чтобы не увязнуть в кредите на недобрые несколько лет, и взять отечественный вариант оказалось выгодно по всем фронтам. Сейчас же Юнги думает, что можно было и присмотреть что-нибудь спортивное, например, чтобы в будущем прокатить Тэхёна по сеульским улочкам с ветерком, но о будущем он раньше не задумывался, да и покатушки с ветерком в оживлённом городе могут закончиться плачевно не только для машины, но и для него самого. В реальности Юнги осторожен с вещами, способными унести в могилу чужую жизнь, и лишь в ШаР может позволить себе взять в руки оружие, наслаждаясь его весом, холодом и тем, как легко и просто даётся ему стрельба. Здесь вытворять такого Юнги не сможет. Здесь он законопослушный сознательный гражданин и даже скорость ещё ни разу не превышал, чтобы штрафов не огрести. Замечая, как Тэхён мешкает с ремнём безопасности, не особо понимая, где он там, Юнги наклоняется к нему через коробку передач и, шумно выдохнув в смуглую шею, пристёгивает сам, даже до этого не представляя, насколько в салоне тесно для двоих человек. Теперь, думает Юнги, поднимаясь от тэхёновых колен, мельком скользнув взглядом по его озадаченному лицу, что к этому нужно привыкать. Думает, что так будет всегда. Не то чтобы Юнги любит загадывать, не то чтобы вообще хоть когда-то строил наперёд свою жизнь, но в ближайшее время, например, хотел бы съездить с Тэхёном в кино или бар: в квартире, конечно, хорошо, но некоторых эмоций не получить в собственных четырёх стенах. Устроившись поудобнее, убедившись, что Тэхён тоже нормально сидит, Юнги дивится заботе, которую обычно ни для кого не проявлял, достаёт из кармана пальто смартфон, на который за вчерашний день так привычно никто не писал и не звонил, и ищет по карте ближайший большой магазин: такой находится примерно в двадцати минутах езды. Юнги вбивает адрес в навигатор, заводит со стартера движок, меняет передачу и медленно выезжает с парковки, выворачивая из-за других машин. Через минуту тэхёнов дом в тихом спальном районе остаётся позади; Юнги заметно нервничает, излишне возякая уже чуть влажными ладонями по рулю, но лишь потому, что Тэхён на него пристально, чуть повернувшись, смотрит. Лишь потому, что он не сводит взгляда с его рук. Он рассматривает их дотошно, скользя томным прищуром по каждой костяшке, фаланге и даже ногтю. Он неосознанно покусывает губы в лёгкой задумчивости, ведёт цепким взглядом потемневших кофейных глаз по запястьям, предплечьям, плечам и останавливается на его лице, еле слышно хмыкнув себе под нос. Юнги неуютно. Юнги чувствует себя маленькой мушкой под стеклом, которую вот-вот разрежут надвое, чтобы посмотреть, что там у неё интересного внутри, но ничего Тэхёну не говорит, чтобы ненароком его не спугнуть. Он просто изучает Юнги. Просто делает то, на что не хватило времени вчера, и явно доволен тем, что видит перед собой, да только Юнги из-за этого нервничает ещё сильнее, стараясь внимательнее следить за дорогой, но выходит, если честно, так себе: рядом с Тэхёном сложно сосредоточиться на чём-то одном. Шумно выдохнув, чуть прикрыв глаза, Юнги наклоняется к бардачку и вытаскивает из него ещё одну пачку сигарет: другая осталась на тэхёновом кухонном столе. Открыв её одной рукой, Юнги вытягивает сигарету зубами и, легко зажав фильтр меж губ, тянется за зажигалкой, но Тэхён резко подаётся вперёд и достаёт зажигалку сам, поднося к лицу. Юнги флешбэкает в ШаР. Юнги чудом удерживает внутри одновременно растерянное и восхищённое «ох», когда Тэхён снова даёт ему прикурить, и здесь это самое обычное действие ощущается таким сакральным, таким удивительным, даже несмотря на то, что ничего удивительного в нём нет. Юнги чувствует себя необъяснимо странно. Юнги глубоко в лёгкие втягивает дурманящий дым, кидает на Тэхёна быстрый взгляд и обмирает на месте, потому что Тэхён… Потому что его чёртовы кофейные радужки снова затянуты густой гущей, за которой не видно дна, и сомнений вдруг не остаётся совсем: Юнги Тэхёну нравится до умопомрачения, и «нравится» — слово явно недостаточное, чтобы описать всё то, что творится в его забитой один им голове. Юнги зря волновался. Он зря надумал себе невесть что, предположив, что может решать за других, и это внезапное осознание ошарашивает настолько, что он проглатывает немного дыма и закашливается, а Тэхён сводит на переносице густые брови и обеспокоенно заглядывает в глаза, занося ладонь для того, чтобы похлопать его по спине. — Я слишком, наверное, засматриваюсь, да? — хлопнув раз, второй хлопок закончив лёгким поглаживанием, натянувшим все нервы внутри, Тэхён глупо улыбается и почёсывает в затылке свободной рукой. — Ты так охуенно выглядишь за рулём, что я не могу не пялиться. Не могу не рассматривать тебя. У меня, знаешь, так со вчерашнего дня горит всё внутри. Я представлял тебя любым. Я даже думал, что твой аватар в ШаР может не иметь ничего общего с реальным, раз уж ты по натуре закрытый человек, и так удивительно видеть тебя точно таким же, разве что меньше сантиметров на десять, да и мятный андеркат куда-то пропал. Мне было больно слышать, как ты себя недооцениваешь. Мне было так больно из-за того, что ты поверил чужим словам, но, если честно, я благодарен тому человеку хотя бы за то, что ты сейчас здесь. Со мной. — Благодаря тебе моя самооценка больше не барахтается на дне, так что… — Юнги польщён словами Тэхёна до глубины души, но всё это в прошлом. Он больше не хочет об этом вспоминать. Больше не хочет помнить о том, что было «до». Настоящее важнее в сто крат, — тебе не обязательно каждый раз кидать ей спасательный круг. — Я знаю, но… — Тэхён шумно сглатывает, когда Юнги делает очередной затяг, пуская дым с пухловатых губ. Кажется, у него и вправду внутри пожар от невозможности прикоснуться к ним. — Но мне и вправду хочется говорить об этом каждый чёртов день. Надеюсь, ты не находишь мою лёгкую одержимость тобой чем-то странным, потому что я не какой-то там больной на голову псих, а просто… С первого взгляда… С тех самых пор, как увидел тебя… В общем, совсем неважно, где ты находишься, ведь ты здесь и ты в ШаР — один и тот же для меня человек. Разве что в этих сводящих с ума руках нет винтовки, но в реальности она и не нужна. В реальности в твоих руках могу быть я. — Не буду врать, что не испытываю неловкости от твоих слов, но лишь из-за того, что мне ещё никто такого не говорил, — стряхивая пепел в небольшую пепельницу для машины, абсолютно искренен с Тэхёном Юнги, останавливаясь на светофоре, заглядывая в тэхёновы глаза. Ему сложно осознавать, что кому-то нужен. Что кто-то так отчаянно хочет быть с ним. Заслуживает ли он? Сможет ли хоть что-то хорошее Тэхёну дать? Определённо. Хватит с него самобичевания, когда даже предпосылок никаких к этому нет. — Я не привык доверять людям. Не привык считать все их слова в свою сторону правдой, но мне хочется верить тебе, ведь я… Я чертовски хочу быть с тобой, Тэхён. Хочу с тобой жить и, может, прожить вместе до самого конца. А ты? Чего хочешь ты? — спрашивает и в самую душу смотрит, чуть прищурившись, пока сзади сигналят, кажется, даже матерясь. — Я… — голос Тэхёна чуть заметно дрожит, а глаза в дымном тумане ярко-ярко блестят, отражая в волнующейся глади зрачков тёплую улыбку на губах Юнги. — Я тоже хочу. Тоже хочу с тобой жить. Переедешь ко мне? Для Юнги в этот момент больше ничего не существует вокруг. Ему плевать на истошный писк клаксона, плевать, что другим водителям приходится его объезжать. Он смотрит на Тэхёна, находя удивительно прекрасным то, как заглядывающие в салон лучи солнца золотом рассыпаются по его хаотично встрёпанным волосам, и готов прямо сейчас предложить ему руку, сердце, ключи от машины, квартиры и вообще всего себя. Даже почку вторую отдать готов, если потребуется, лишь бы они были вместе на долгое и не всегда возможное навсегда. И кому какое дело, что они спешат? Кому какое дело, что только-только встретились в мире, в котором каждый готов другого обмануть, когда настолько открыты и честны? Никто из них не пролил ни капли лжи. Никто из них после не пожалеет об этих словах, потому что они извлекли их из самых глубин, потому что они нужны друг другу больше, чем вообще можно вообразить. Да, им ещё предстоит многое узнать. Да, может найтись что-то, что будет неистово бесить, но разве не в этом вся суть? Разве не прекрасно находить компромиссы и сглаживать углы? Ничего совершенного на этом свете нет — ну, только если Тэхён по мнению Юнги — и лишь искреннее желание любить, заботиться и оберегать может сделать из недопониманий ничто. Может сделать из двух абсолютно разных людей союз, рождённый на небесах. Юнги приходит в себя через пару секунд, когда слышит раздражённое «ты там уснул?» в приоткрытое окно. Он затягивается под пытливым тэхёновым взглядом ещё раз в попытке вытравить мысли, для которых рано ещё, задерживает в лёгких ядовитый ментоловый дым, убивая буйно разрастающийся внутри первоцвет, и понимает, что ему предстоит серьёзно поработать над собой, чтобы научиться выражать чувства так же, как делает это Тэхён: всё написано у него на лице. Он предвкушает ответ Юнги. Он беспокойно ёрзает, волнительно сжимая и разжимая длинные пальцы, что лежат на бёдрах, и точно не примет ответ, отличный от того, который уже поселился в его голове. Жить вместе? Начать прямо сейчас? Юнги всё же не уверен, что стоит съезжаться сразу, но вполне можно пожить то тут, то там, а потом уже решить, как правильнее поступить. Торопиться им некуда, а вообще… Юнги вспомнил вдруг, что не говорил Тэхёну фамилии, а это важно, когда настанет время выбирать, чью взя… Нет, он забегает далеко вперёд. — Ты готов пустить в дом человека, о котором не знаешь почти ничего? — Юнги тот самый голос разума, который спустит с небес на землю, даже если сам частенько зависает на небесах. — А вдруг я маньяк? Вдруг вырублю тебя, увезу в лес, изнасилую, сверну шею и присыплю сверху листвой? Я ведь даже своей фамилии тебе не сказал. — Быть изнасилованным в лесу так себе перспективка, конечно, — Тэхён прекрасно понимает, что Юнги несёт бред, да почему-то относится к нему серьёзней, чем следовало, задумчиво похмыкивая, когда Юнги всё же трогается с места: до магазина уже чуть-чуть, — но всё в порядке, если это будешь ты. В общем-то, долго жить я всё равно не планировал, а убить себя самостоятельно в своё время рука не поднялась. Только сделай это быстро, окей? — явно не шутит, а Юнги снова чуть дымом не давится, спешно туша окурок, чтобы ненароком не выронить его. — Иногда мне хочется отвесить тебе смачного пинка, — честно признаётся Юнги, заворачивая на парковку торгового центра, которая практически пуста, — и моя фамилия Мин. Я Мин Юнги. Могу даже айди показать. — Мин… — задумчиво и небрежно роняет Тэхён, прикусывая губу. Юнги может только догадываться, что там опять занимает его мозги. — Мин Тэхён. Ким Юнги. Что тебе нравится больше? Мне, если честно, и то, и другое по душе. — Ты и детей успел распланировать? — Юнги поступил абсолютно правильно, затушив сигарету, иначе точно подавился бы, а у него и так першит в горле уже. — Можно взять из приюта девочку и мальчика годам этак к тридцати пяти… — Тэхён распланировал. Он распланировал ещё как, но кто Юнги такой, чтобы сказать хоть что-то против человеку, от которого без ума? Он и сам, если честно, хотел бы семью, которой у него не было никогда. Ту семью, где нет места презрению со стороны родителей из-за того, что их ребёнок кое в чём отличается от других. — Давай сначала немного поживём, — хрипит Юнги тихо, а внутри так невообразимо тепло. Мог ли он представить, что когда-нибудь встретит человека, который тоже хочет просто… жить? Жить той самой обычной, но удивительной жизнью, от которой многие отказываются только потому, что не хотят брать ответственность за других. Тэхён прикусывает язык, явно собираясь ещё что-то сказать, а Юнги, на душе у которого так легко-легко, паркуется поближе ко входу и глушит движок. У него всё трепещет внутри. Он чувствует, как закупорившая сосуды и вены тьма позорно отступает под напором тэхёнова света, чувствует, как очищается, излечивается от болезни, сотканной из чужих лживых слов. Теперь он уверен в Тэхёне железно и прочно. Теперь Юнги больше не будет сомневаться в его намерениях, не будет даже мысли допускать, что его не заслужил. Не всё в этом мире поддаётся объяснению, и для чувств, рождающихся из пустоты, никаких объяснений и нет. Они просто существуют. Просто вспыхивают, как звёзды, ярко-ярко горя, и лишь человеку решать, будет ли он поддерживать в этих мертворождённых звёздах жизнь. Юнги поддерживать её будет. Юнги обещает самому себе, что и счастлив будет несмотря ни на что, а пока выходит из машины и обходит капот, чтобы открыть Тэхёну пассажирскую дверь. Сегодня он джентльмен. Сегодня Юнги для Тэхёна хочет быть самым лучшим мужчиной на всей Земле. В торговом центре многолюдно даже в понедельник днём; Юнги, замечая лёгкую растерянность на тэхёновом лице, равняется с ним плечом к плечу и осторожно тянет к нему ладонь, чтобы взять за руку, чтобы Тэхён знал, что Юнги рядом с ним. Он сжимает длинные пальцы в своих трепетно, снова отмечая, насколько они горячи, когда его даже летом могут охлаждать, и прячет их ладони в карман пальто, даже если это заметно со стороны. Ему и вправду плевать. Юнги плевать абсолютно на всё, что не касается их двоих, и смущённая тэхёнова улыбка сейчас дороже любых богатств. Он расслабляется, гордо расправив плечи. Он больше не оглядывается по сторонам, словно пытаясь разглядеть в прохожих тех, кто причинил ему боль, и доверяет Юнги всего себя, а Юнги полностью принимает его таким, какой он есть: с тревожностью, с до сих пор не зажившими шрамами, с мыслью, что любой может ему навредить. Он постарается это исправить. Попытается сделать так, чтобы Тэхён в один день смог выйти за пределы дома с твёрдой уверенностью в том, что больше никто не в силах его сломить. Рука об руку — чертовски хорошо. Рука об руку в реальности — куда теплее и приятнее, чем в ШаР. Юнги не может перестать сравнивать два мира, в которых они ощущают друг друга одинаково почти, но здесь смуглая тэхёнова кожа на ощупь такая бархатная-бархатная, а ещё даже от самых скромных прикосновений по телу разливается жар. Юнги хочет попробовать больше. Юнги хочет исследовать карту тела Тэхёна дотошно, не оставив без внимания ни один населённый мурашками пункт, но сейчас он должен думать совсем о другом. Повертев головой по сторонам, Юнги замечает нужный магазин, разворачивается в другую сторону, потянув притихшего Тэхёна за собой, и, продолжая кутать его пальцы в своих, собирается закупиться всяким, а потом уже дать волю тому, что скулит глубоко внутри. Тэхён у плеча спокоен настолько, насколько хватает выдержки, запрещающей свалить отсюда домой под любым предлогом, даже если он будет совсем тупым, и Юнги надеется, что рядом с ним ему всё-таки будет полегче среди толпы. Юнги берёт тележку, не расцепляя рук, и окидывает внимательным взглядом огромный зал, раздумывая, к каким полкам сначала пойти, чтобы и самому смыться отсюда побыстрей — он тоже не особо любит всё эту магазинную возню, — и в первую очередь решает взять самое необходимое в доме любому корейскому мужику: месячный запас рамёна, к которому ещё просто необходимы яйца и кимчи. Держа путь к отделу, что не назвать больше никак, кроме ёмкого слова «Рай», он попутно скидывает в тележку различные продукты, чтобы можно было приготовить Тэхёну что-то вкуснее вчерашней каши, да и в целом показать ему, что Юнги умеет не только хорошо стрелять, а Тэхён, внезапно оживившись, дёргая Юнги за собой, прихватывает несколько банок газировки, пива и пару бутылок недорогого вина, попутно загружая тележку снеками, здоровой пищей которые вообще не назовёшь. У полок с мясом Юнги выбирает свинину дотошно, оценивая каждый кусок, а в овощном проверяет на свежесть лук, решив, что неплохо было бы пожарить паджон, когда в следующий раз наметится дождь. Закончив с главным, убедившись, что в тэхёновом холодильнике будет всё, что среднестатистический человек потребляет каждый день, они идут к отделу с химией и затариваются моющими, губками, тряпками, мешками для мусора, прихватывая также удобную складную швабру, чтобы как следует отдраить тот самый дом, в который Тэхён предложил переехать Юнги. Он никогда не думал, что поход в магазин может доставлять. Не думал, что вместе с близким человеком даже самая рутинная рутина вспыхивает яркими красками, больше не принося головную боль, и как же забавно класть за Тэхёном на место всякое ненужное, типа быстрых углеводов, что обычно напоминают потом о себе прыщами по всему лицу, когда он корчит до того умильные рожи, что хоть рыдай навзрыд. Он и вправду ребёнок такой. Такой капризный подросток в теле двадцатипятилетнего горячего парня, которого невозможно не хотеть. Юнги даже ненароком думает, а правильно ли вообще с его стороны испытывать желание к такому «душевному» пиздюку? Впрочем, этот душевный пиздюк уже успел выебать Юнги стволом Desert Eagle, так что… Как же трудно об этом вспоминать. Набрав всякого нужного до кучи, чтобы потом никуда не выезжать, они всё так же рука об руку и с тележкой, набитой до краёв, топают к кассе и долго-долго ждут, пока явно скучающая на рабочем месте кассирша всё внимательно пробьёт. Тэхён, все же вытащив горячую-горячую ладонь из кармана пальто, раскидывает продукты по пакетам, стараясь сделать так, чтобы влезло побольше, увлечённо закусив кончик языка, а Юнги, помогая ему, попутно достаёт бумажник, готовясь заплатить, вот только… Тэхён ему не даёт. Тэхён с едкой ухмылочкой суёт свою карту первый, как бы намекая, что он вообще-то не бедствует, даже если кажется, что всё как раз наоборот. Юнги об этом и не задумывался даже. Юнги хотел оплатить покупки потому, что может себе это позволить, ведь не просто же так он просиживает в душном офисе задницу иногда чуть ли не до утра, и решает теперь, что точно купит Тэхёну леопардовый костюм и здесь: ну, ему до зуда хочется на Тэхёна потратиться, даже если он об этом совсем не просил. Пакетов оказывается много. Пакеты оказываются тяжёлыми, неподъёмными почти. Юнги, покряхтывая, берёт самую главную ношу на себя — он как бы всё-таки мужик, — но быстро сдаётся и позволяет еденько посмеивающемуся над ним Тэхёну взять кое-что на себя. Не то чтобы Юнги красуется перед ним. Не то чтобы Юнги вообще думает о таких позорных вещах, но Тэхён всё ещё выглядит болезненно, так что Юнги не может позволить ему перетруждать себя. Путь до машины оказывается намного длиннее, чем от неё, и после крепкого и тихого «блядь, пора в качалку уже», пакеты отправляются в багажник, а Юнги и Тэхён в кожаный чёрный салон. Обратно едут они в тишине. Юнги задумчиво курит, едва ли замечая, что Тэхён всё ещё лукаво смотрит на него, но смотреть в ответ не может: во-первых, в противном случае они разобьются ко всем чертям, а во-вторых, Тэхён удивительно прекрасен на переднем сиденье «креты», так что Юнги может вообще-то и помереть тут от умиления, если взглянет на него лишний раз. Привыкнуть к такому сложно. Сложно не любоваться украдкой на светофоре, когда не сводят взгляда в ответ. Они не могут друг на друга насмотреться: понадобится ещё куча времени, чтобы их начало от одного вида лиц напротив тошнить. Юнги паркуется у тэхёнова дома через пару минут, втиснувшись так, чтобы багажник смотрел на подъезд, и уже хочет выходить, но Тэхён вдруг беспокойно оглядывается по сторонам, сообщая, что кое о чём забыл, и вылетает из машины, попутно бросая что-то про «пять минут». Юнги озадачен. Он хлопает глазами, провожая спину Тэхёна за дом, и ненароком думает, что он не выдержал и сбежал, но выкидывает тревожные мысли из головы. Пять минут проходят быстро. Юнги бросает обеспокоенный взгляд на часы, понимая, что эти самые «пять минут» иногда превращаются в двадцать, а если не в двадцать, то в целый час, и откидывается на сиденье, предполагая, что Тэхёну нужно что-то ещё купить. Снова закурив, пустив по трахее ментоловый дым, он уходит в мысли, где до сих пор кровавое побоище между прошлым и настоящим, что совсем не ждал, и тушит вакуумом в голове настойчивые голоса, уверяющие, что всё это — красочный сон, который может закончиться в любой момент. Юнги бы выдохнуть не только дым. Юнги бы вывернуть всего себя наизнанку, чтобы хорошенько промыть, и тогда, быть может, он наконец-то перестанет себя принижать. Его кидает из крайности в крайность. Его окатывает то горячей, то холодной водой, и этот контрастный душ уже в печёнках сидит, да жаль, что он ничего не может с ним поделать прямо сейчас. Остаётся ждать. Ждать ещё минуту, прежде чем Тэхён в явно приподнятом настроении вывернет из-за угла, махнув ему рукой. Он не объясняет, куда уходил, лишь отвечает загадочной улыбкой на обожаемый лисий прищур и жестом просит, чтобы Юнги открыл багажник: пора «крету» разгружать. Лифт в тэхёновом доме — по его же словам — работает через раз, так что переться на четвёртый этаж с пакетами приходится ножками, и ножками же потом приходится запинывать всё внутрь, потому что руки чертовски болят. Юнги как бы хилый вообще-то. Юнги уже и не вспомнит, когда занимался спортом в последний раз, а вот Тэхён на его фоне просто какой-то невъебенный греческий бог, да и видно по нему, что он спокойно держит себя в форме, даже если питается чёрт пойми чем. Кажется, он и вправду может спокойно носить на руках. Кажется, он и хочет это сделать, когда Юнги без сил приваливается к стене, но тут же отлипает от неё, чтобы не выглядеть совсем жалким в его глазах. Да, стоит позаботиться о себе. Да, наверное, даже пора бросать курить, но вокруг него всё ещё много стресса, а этот стресс никак иначе не прогнать. Юнги остаётся смириться. Смириться с тем, что Тэхён не только выше, но и куда сильнее его, и, если честно, ему даже греет душу этот факт: иногда и мужчине хочется побыть слабым и уязвимым в чьих-то руках. — Ты обещал, что после уборки я получу поцелуй, так что не забудь, — раздевшись, попутно приняв пальто Юнги, щебечет Тэхён, чуть прищурив пытливые глаза. Его длинные-длинные ресницы трепещут. Он в явном предвкушении и ради этого готов чуть ли не на всё. — Будто я вообще могу об этом забыть, — бубнит тихо под нос Юнги, когда и сам едва держится, но мотивацию к уборке убивать нельзя. Пока Юнги отдраивает от грязи просторный холодильник, закатав по локоть рукава, Тэхён переодевается в домашнее, берёт мусорные пакеты и деятельно, как положено, начинает расфасовывать из кухни-гостиной мусор по разным, не забывая украдкой за Юнги наблюдать. Закончив, Юнги спешно раскладывает по полкам продукты, едва всё внутрь запихав, и вспоминает, что они вообще-то ничего не ели и даже не пили ещё, а за окном как бы вечереет уже. Шлёпнув себя по лбу, наконец почувствовав, как умоляюще поскуливает желудок, требуя хотя бы чашку кофе, если уж Юнги решил сегодня питаться росой, он быстро прикидывает, что можно приготовить на скорую руку, и выбор падает как раз на тот самый заветный Шин Рамён. Окликнув Тэхёна, уточнив, сколько воды он обычно наливает в сотейник, чтобы получилось вкусней, Юнги ставит кастрюльку на плиту и занимается ящиками кухонных тумб и шкафов, находя внутри вещи, которым место где угодно, но только не здесь. Пока вода закипает, он успевает отмыть дверцы и столешницу, на которой засранная донельзя микроволновка так и кричит, чтобы её спасли, и Юнги решает оставить её на потом, а пока забрасывает в сотейник три пачки рамёна на двоих. Тэхён тоже не сидит без дела, продолжая сгребать мусор со всех углов, но всё так же кидает на Юнги скорбные взгляды, в которых обиды столько, что хоть на хлеб её мажь. Кто-то тут не любит убираться. Кто-то не в восторге от чистоты, но Юнги как бы и сам убираться не так чтобы любит, да только делать это не у себя, а в доме человека, с которым уже твёрдо решил связать жизнь, доставляет удовольствие, даже если в обычное время от уборки тошнит. Отыскав палочки, которыми можно спокойно поесть, Юнги помешивает волшебное варево, обливаясь слюнями, призрачно капающими на паркет, и, когда лапша готова, ставит кастрюльку на барную стойку, не забыв взять два яйца и немного кимчи. Они едят быстро, обжигая языки, а Юнги почему-то кажется, что так было всегда. Кажется, что вот так вот есть с Тэхёном — самое правильное, что он делал в последние дни. Раньше Юнги всегда ел один. Ел без особого энтузиазма и просто за тем, чтобы от обезвоживания не помереть, а теперь он чувствует вкус пищи. Теперь сталкивается с Тэхёном палочками в кастрюльке и тихо посмеивается, сражаясь за рамён. Он и вправду получает удовольствие от того, что всегда казалось рутиной: Юнги больше не хочет возвращаться к промозглому одиночеству, вкусив комфортную теплоту. Они шлифуют скромный обед баночкой пива, завалившись на скромный диван, а после, когда всё более-менее в желудках улеглось, снова возвращаются к уборке даже без слов. Юнги занимается кухней, достав химию, тряпки и губки, чтобы всё хорошенько отмыть, а Тэхён продолжает сортировать мусор, собрав банок из-под колы уже целый мешок. Юнги, искоса наблюдая за ним, отмечает всё то же усердие, даже если раньше Тэхён точно не горел желанием приводить квартиру в порядок, привыкнув жить в грязи, и Юнги только диву даётся, как у него тут ещё не завелись тараканы или ещё какая живность похуже, которую пришлось бы с криками ужаса выгонять. Работа идёт быстро, ведь квартирка почти такая же, как и у Юнги, да и в компании за похабными шутками и подколами, которых у Тэхёна целый вагон, они убирают здесь примерно за два часа: Юнги даже гордится тем, что отдраил индукционку от страшного нагара, да и кран с раковиной теперь блестят. Словесно пнув Тэхёна в ванную, чтобы он принёс оттуда ведро, они на пáру, пританцовывая, моют пол сразу с двух сторон — у Тэхёна, оказывается, швабра всё же была, — а после, пока Юнги протирает со всех поверхностей пыль, Тэхён пылесосит небольшой ковёр. Теперь кухня-гостиная выглядит хорошо. Теперь тут чисто и даже пахнет приятно, хоть и мусор всё ещё стоит у двери. Шумно выдохнув, утерев лоб, Юнги даже не собирается отдыхать и идёт в тэхёнову спальню, в которой не так грязно, но заняться там всё же есть чем. Понимая, что подкроватное пространство — оно для каждого страшный секрет, Юнги, стараясь ни о чём не думать, выгребает оттуда обёртки от шоколадок, использованные салфетки, какие-то журналы, стоячие носки и трусы. Не задавая никаких вопросов, позволив внезапно засуетившемуся Тэхёну всё это быстро убрать, он относит в мойку спрятанную в горе бумаг посуду, попутно её помыв, и снова разбирается с пылью, таская с собой по комнате стул, чтобы протереть лампочки гирлянд. Когда с гирляндами покончено, Юнги берётся за светильники, и его так и подмывает спросить, почему их настолько много здесь, но вместо этого задаёт совсем другой вопрос, взглядом цепляясь за цифровое пианино, которое словно инородное здесь: — Так что там, кстати, у тебя за фриланс? — Лирику пишу, — односложно отвечает Тэхён, словно Юнги это совсем не удивит, но его удивляет. Он даже приоткрывает рот. — Лирицист я. Работаю с кем придётся и живу на авторские отчисления. Недавно вот одна из песен бомбанула в чартах, так что могу теперь спокойно чиллить, когда выплатят роялти. — Я даже предположить такого не мог, — Юнги и вправду не мог. Тэхён в его представлении занимался чем угодно, но только не лирику писал, впрочем, это идеально же: у Юнги столько мелодий без текстов, и как классно бы было поработать друг с другом, чтобы… Чтобы что? Чтобы всё-таки создать не менее опасный даже в реальности дуэт? — Я тоже думал, что даже так связываться с индустрией себе дороже, но во времена трейни меня всякому обучали и после я много эмоций вылил на бумагу. Хотелось, чтобы они нашли своё место. Чтобы не пропали даром, — смахивая лёгкий пыльный налёт с клавиш, Тэхён оглаживает их любовно. Юнги недаром казалось, что у Тэхёна руки пианиста, и если он умеет полноценно играть, а не просто подбирать подходящие ноты, Юнги готов даже душу продать, чтобы однажды Тэхён сыграл ему хоть что-то, а пока… А пока у них на повестке дня уборка, уборка и ещё раз уборка. — Сам я петь могу только дома, так что… — продолжает, положив пианино обратно. — За меня поют другие. Сейчас кредиты мало кто смотрит, поэтому Ви, как автора немногочисленных текстов песен, обычные люди почти и не знают. Юнги снова горько. Юнги прекрасно понимает, что Тэхёна и вправду могла ждать блистательная карьера, если бы не ублюдок, решивший, что ему дозволено ломать молодым парням жизни, но назад уже ничего не воротишь: Тэхён вряд ли когда-нибудь сможет полностью оклематься. Он удивительный такой, впрочем. Такой сильный, даже если это всего лишь одна из кучи масок. Тэхён прошёл через Ад, но до конца не сломался, и Юнги может только позавидовать его выдержке, которой у него самого никогда не водилось. А вообще, он хочет, чтобы Тэхён засиял однажды. Чтобы залатал сломанные крылья и воспарил на них ввысь не в одиночку, а под его аккомпанемент, даже если думать об этом неожиданно страшно. Может, они и вправду создадут канал на Ютубе. Может, даже выступят сначала на Хондэ, чтобы собрать немного фанатов, а потом… А потом их может ждать всё, что угодно, и исключительно им решать, как это на них повлияет. Юнги пока больше не хочет об этом думать. Юнги улыбается тихо, прислушиваясь к льющейся еле слышно с тэхёновых губ песне, и прикрывает глаза, растворяясь в бархате густого баритона. Хорошо. Спокойно. Так кажется, будто Юнги и вправду всегда был здесь. Будто Тэхён его та самая потерянная часть, с которой разделили на конвейере мирозданья. Подыграть бы ему ещё на гитаре под бездонным ночным небом, наблюдая за мёртвым звездопадом, и, быть может, следующий отпуск Юнги возьмёт именно для того, чтобы куда-нибудь подальше от города уехать. Он хочет с Тэхёном путешествовать. Хочет посмотреть вместе с ним на то, на что никогда бы не посмотрел в одиночку, и создать лучшие воспоминания, которые обязательно вытеснят всё больное прошлое, не оставив от него и кусочка. Им больше не нужно страдать в одиночестве. Больше не нужно просыпаться в поту по ночам, оглядываясь по сторонам в поиске хоть кого-то, ведь теперь они есть друг у друга. Теперь жизнь обязательно изменится. Пока, правда, меняется лишь внешний вид тэхёновой квартиры, наполняясь уютом, что был давно в мусоре потерян, и это тоже хороший результат. Так сейчас правильно. Закончив со светильниками, Юнги заправляет постель, вспоминая, как проснулся в ней, и без задних мыслей хочет убраться в шкафу, но Тэхён тактично отодвигает его в сторону. Юнги понимает: негоже лезть в чужое личное спустя день знакомства в реальности, так что Тэхён остаётся разбирать шмотки самостоятельно, но любопытство всё равно так и подмывает посмотреть, есть ли среди кучи сваленных в ком рубашек леопардовая. К сожалению, такой не высмотрев, Юнги быстро протирает пол начисто, и теперь на повестке дня осталась только засранная донельзя ванная. В ванную не хочется. Он оттягивает этот момент, как может, повалившись в лёгкой истоме на постель, рассматривая на потолке люминесцентные звёзды, складывающиеся в созвездия, и понимает, что обязательно в один день привезёт к Тэхёну гитару и сыграет даже под этими звёздами: здесь их куда больше, чем в загазованном сеульском небе, которое совсем тёмное. Тэхён, разобравшись со шмотками, с кряхтением падает рядом, чтобы перевести дух и расслабиться, и слепо ищет по покрывалу пальцы Юнги, баюкая, согревая их. Он не спрашивает, почему руки Юнги такие холодные. Он вообще ничего не говорит, повернув к нему голову, и тишина между ними пролегает совсем не гнетущая, а комфортная, таинственная. Юнги ведёт подушечками по тэхёновой ладони, изучая линии, и линия его жизни такая удивительно длинная. Он не верит во всю эту чушь с хиромантией. Не верит, что по рукам можно определить будущее, когда оно такое непостоянное, но когда-то его называли «МинСтрадамус» за то, что он предсказывал всякое, и сейчас Юнги предсказывает Тэхёну только счастье и себя рядом с ним до самой старости. Забавно, что тэхёновы ладони совсем здесь не мозолистые. Занятно, что они такие мягкие-мягкие, бесконечно нежные, а пальцы его даже тоньше, чем в ШаР, кажется. Он хрупкий в представлении Юнги. Хрустальный почти, но на самом же деле Ким Тэхён тот ещё кабан, который без труда раздавит, если завалится на него ещё хоть раз. Чуть-чуть отдохнув, Юнги с трудом поднимается, когда хочется пролежать так с Тэхёном целое столетие, и всё-таки плетётся в ванную, дёрнув его за запястье на себя, чтобы не одному Юнги страдать, да он как бы и не обязан вообще. Захватив с собой тряпки и средства, они собирают сначала пустые флаконы, банки и тюбики, а потом отмывают кафель, стиралку, сушилку и раковину. Юнги как бы ничем не брезгует. Юнги терпим буквально ко всему, что касается всякого человеческого, но выгребать волосы из слива было для него всё-таки задачкой той ещё: мало того, что они похожи на мёртвое животное, так ещё и воняет всё это отвратительно. Тэхён рядом, разводя бурную деятельность по протиранию зеркала, наблюдает через него за Юнги пристально, улыбаясь тихо так, еле заметно почти, и Юнги под его взглядом расстёгивает две верхние пуговицы уже совсем не черной пыльной рубашки, в которой жарко просто до невозможного. Залив водой со средством кафель на полу, чтобы отмок чуть-чуть, он до сияния надраивает краны и здесь, наказав Тэхёну заняться унитазом, чтобы из жёлтого он наконец-то превратился в беленький. Юнги, если честно, даже не заметил, как выебся. Они покончили с уборкой где-то часа за четыре, стащив мусор в одну кучу, чтобы позже его вынести, а солнце за окном уже успело укрыться одеялом-горизонтом, оставив на небесном холсте алые росчерки. Тяжело выдохнув, взмокший Юнги плетётся в кухню, чтобы смочить глотку чем-нибудь, и берёт бутылку воды из холодильника, осушая почти половину жадными глотками, совсем не боясь, что может проснуться утром простуженным. Тэхён в ванной всё ещё с чем-то копается. Он явно не привык к тому, чтобы им кто-то командовал, да и убираться ему совсем не нравится, но он хорошо себя вёл в процессе, да и не возбухал почти. Теперь небольшая тёмная квартирка такая чистая-чистая. Теперь полы надраены, пыль ликвидирована, посуда на своих местах, а все банки из-под колы и пива только и ждут того, чтобы их переработали. Юнги нравится, как преобразилось окружающее. Ему безумно доставляет понимание, что он уже изменил тэхёнову жизнь, пусть и так незначительно, и всей душой надеется, что в следующий раз эта квартира встретит его точно такой же чистотой, а не затхлостью и плесенью. Ему бы у себя ещё прибраться не помешало бы, но это потом. Это в том случае, если Тэхён захочет посмотреть, где норка его маленького лисёныша. И он туда же, чёрт возьми. И он уже увязнул в этом полностью. Заприметив на барной стойке пачку сигарет, Юнги вертит головой по сторонам в поиске хоть чего-то, что может сослужить ему пепельницей, но на кухне больше не находится ничего лишнего. Ухмыльнувшись неизвестному, он запрыгивает на кухонную тумбу рядом с раковиной, которая тоже неплоха в качестве пепельницы, и с наслаждением закуривает, позволяя впервые за пару часов плечам расслабиться. Руки приятно покалывает; ноги чуть-чуть гудят, но это пройдёт в скором времени. Пот, собравшийся у висков, остывает под прохладой, текущей в небольшое кухонное окно ветром с привкусом поздней осени. Юнги думает, прикрыв глаза, что провёл отпуск с пользой. Думает, что сделал всё правильно, но всё же жалеет, что они не встретились с Тэхёном раньше, чтобы успеть изучить друг друга если не досконально, то хотя бы частично губами и ладонями. Завтра Юнги на работу. Завтра он опять погрязнет в рутине часов до восьми вечера, если на него не скинут что-нибудь срочное, и Тэхёна он, наверное, не сможет увидеть до самых выходных, а это бесконечно расстраивает. Впрочем, они могут и вправду съехаться, а ещё встречаться в ШаР перед сном, что совсем не то, но тоже утешительно. Ментоловый дым сизым туманом плывёт с пухлых губ. Юнги нехотя вспоминает, как сидел в чужой кухне точно так же, стряхивая пепел в раковину, и тогда его тоже одолевали сомнения. Что будет через день, два, неделю и месяц? Изменится ли к нему хреновое отношение? Заслуживает ли он любви, в которой признавались каждый день, обесценив это слово целиком и полностью? Юнги его возненавидел тогда. Юнги тогда считал, что оно — синоним ко лжи, ведь ей пропитано, и до сих пор относится к нему с осторожностью. Он думает, что любовь для всех разная. Думает, что для одного она тёплая и ласковая, а для другого набита острыми иглами. Юнги глотал их. Глотал отчаянно, лишь бы не остаться в одиночестве, и сейчас эти ядовитые иглы до сих пор торчат из груди, напоминая о предательстве. Его отравили. Его бросили. Его обманули самым подлым способом. Юнги казалось, что поверить кому-то ещё будет мучительно. Казалось, что все вокруг только и хотят, что навешать ему лапши на уши, а теперь так странно осознавать, что тот бесконечно особенный парень, что всё ещё возится с чем-то в ванной, с ним искренен. У них не одна боль на двоих, но они оба пережили предательство. Юнги ранили морально, растоптав сердце и растерзав душу, даже не догадываясь о последствиях, а Тэхён пострадал и физически, и понимать, чего ему стоило восстановиться, снова начав нуждаться в людях, которые не достойны его, так удивительно. Тэхён удивительный. Самый сильный человек из тех, которые встречались Юнги на пути, и он обещает, что никогда до конца не сломает его. Лучше уж сам в прах развалится. — Может, пиццу закажем? — спрашивает Юнги громко, зажав сигарету меж узловатых пальцев, когда Тэхён выходит из ванной и идёт к нему. — Так неохота готовить. Я полностью выебся. — Я голоден, но совсем иначе, — Тэхён подходит ближе. Тэхён, такой домашний-домашний, взлохмаченный, надвигается на Юнги грозовой тучей, что не объять ничем. Юнги знает, чего он хочет, но… Найдутся ли силы ещё хоть на что-нибудь? — И вообще, ты так меня загонял, что от еды пока будет тошнить. — Я тоже, если честно, не хочу ничего, — Юнги не врёт. Юнги будет даже лень подносить ко рту палочки, а вот у Тэхёна, кажется, сил хоть отбавляй ещё. Он немного, если честно, пугающий: не столько физически, сколько тем, как подходит совсем впритык, чуть сощурившись, и этот томный взгляд из-под ресниц завораживает. Сейчас, когда Юнги сидит на кухонной тумбе, они почти одинаковы по росту, и это так почему-то волнующе. Тэхён делает ещё шаг к нему. Тэхён, пышущий жаром таким, что он почти осязаемый, пахнет терпко-терпко, завораживающе. Юнги нравится естественный запах его тела, нравится, что оно такое большое и надёжное. Хочется прикоснуться к нему, обжечься, держась потом за ухо. Хочется зарыться пальцами в густых волосах, убрать чёлку с глаз, что почти полностью закрывает их, зачесать копну назад и оставить на лбу влажность губ невесомым касанием. Юнги не думает о пошлостях. У него в мыслях усталая нежность одна, и она явно не сойдётся с тем, что блестит на дне тэхёновых зрачков. Там томится костёр, выплёвывая искры в разные стороны. Там тёмная ночь в хвойном лесу, настораживающая тишина и где-то за деревьями притаился невиданный зверь, капая слюной, облизываясь. Юнги чувствует опасность. Юнги, затягиваясь, рефлекторно подаётся чуть в сторону, когда Тэхён тянет пальцы к лицу, но его явно интересует другое. Он забирает наполовину выкуренную сигарету без слов, пристально наблюдая, как ядовитый дым уходит к потолку — Юнги чуть задирает голову, чтобы не выдыхать в него, — и в неясном порыве зажимает фильтр меж губ, а у Юнги по загривку холодок и в мыслях каша совсем. Тэхён восхитителен. Тэхён настолько охуительно выглядит с сигаретой, пытаясь сделать затяг и не закашляться, что Юнги даже шумно сглатывает, не отрывая взгляда от него. Завораживает. Разрывает. Вспарывает. — В этот раз получилось лучше, не правда ли? — выпуская дым, едва сдерживаясь от того, чтобы облажаться в попытке свести с ума, спрашивает Тэхён заискивающе, а его и без того умопомрачительный голос чарующе хрипит чуть-чуть. Юнги чувствует, что совсем не выдерживает. Ему не верится. Не верится, что настолько губительный для него человек существует в реальности. Да кто этот Ким Тэхён такой, что смеет без физического контакта убивать его? — Дрянь, если честно, редкостная, но я готов простить ей это лишь потому, что в твоих руках она — самое эстетически прекрасное из всего существующего. — Даже несмотря на то, что медленно убивает меня? — Юнги трудно сейчас. Юнги трудно оставаться благоразумным в ситуации, которая этого благоразумия не терпит совсем, что он вовсе не знает, куда деться, чтобы остаться в сознании. — У всего есть последствия, — выдыхает Тэхён в самые губы жарко, обжигающе, и отстраняется, чтобы вернуть сигарету обратно, позволив затянуться с его руки, и это чуть ли не контрольный в голову. Юнги плохо. Юнги задыхается. — У тех твоих слов, что ты весь мой после уборки, последствия есть тоже. Помнишь же? — На поцелуй меня хватит, но на остальное… — Юнги едва понимает, что вообще несёт, плавясь под взглядом, темнеющим стремительно, и сам себе удивляется, потому что его хватит. Потому что родившееся из тьмы желание вдруг резко ударяет в голову, а внизу живота кто-то чан с маслом разлил, и это масло точно сварит его заживо. — Предоставь всё мне, — лицо Тэхёна близко. Он избавляется от сигареты и тянет пальцы к щекам, зачёсывает назад чуть взмокшие волосы. Если бы Юнги стоял, его колени подкосились бы. Если бы он не был морально готов, умер бы тут же от сердечного приступа. — Я всё сделаю сам. Тебе останется только наслаждаться, покрепче держась за меня. Тэхён облизывается. Облизывается хищно, словно вот-вот на Юнги набросится, и вклинивается меж бёдер, смотря в глаза, ища внутри то, что всё ещё его сдерживает, чтобы вырвать с корнями и раздавить, растоптать, выкинуть. Юнги не может сделать и вдоха, положив Тэхёну ладони на талию. Он легко сжимает её, не смея взгляд отвести, и понимает, что назад не отступить уже. Понимает, что Тэхён хочет свой чёртов поцелуй, но сильнее, чем поцелуй, хочет его всего полностью. Юнги интересно, каковы на вкус эти алые губы в реальности. Интересно, насколько отличаются здесь и там ощущения, что так кружили голову, и лёгкая дрожь от предвкушения не остаётся для Тэхёна незамеченной. Он улыбается. Улыбается едко так, разъедающе, а зрачки в угольных радужках расширяются. Для Юнги больше не существует ничего вокруг. Для Юнги есть лишь Ким Тэхён в этот самый момент, и весь он — его вселенная. Далёкий неизведанный космос, для исследования которого понадобятся тысячелетия. Юнги тысячелетий сейчас не хочет. Юнги не может насмотреться, не может напиться кислородом, которого так отчаянно недостаточно меж их лицами, и томиться в ожидании он не может тоже, пока Тэхён им без слов любуется. У него в глазах теперь море волнуется. Море чистое, холодное, безбрежное, но абсолютно мёртвое: оно притягивает, затягивает, погребает под пенистыми волнами. Юнги не прочь утонуть. Юнги так надоело на поверхности, что он готов сам в этот омут броситься и бесследно исчезнуть в нём. Раствориться. Стать кормом для рыб-призраков. Время для них остановилось, кажется. Погасли все огни, оставив только их самих друг для друга ориентирами, и они горят, пылают, прокладывают дорогу заблудившимся в море чувствам, которые были бесследно в Бермудском треугольнике потеряны. Юнги чувствует, что начинает жить заново. Чувствует, как грудь насквозь пронизывает ощущение нужности, принадлежности. Он нашёл гавань, в которой останется. Нашёл место, что всегда примет его с распростёртыми объятиями, и теперь может вдохнуть полной грудью солёный воздух, больше не ощущая запаха собственного разложения. — Я докажу тебе, что ты ошибаешься, — шепчет Тэхён на грани слышимости и большим пальцем ведёт от уха по линии челюсти, смотря любовно, как не смотрел на Юнги никто ещё. — Докажу, что все твои сомнения абсолютно беспочвенны. Ты нужен мне, Юнги. Нужен так отчаянно, что я готов цепляться за тебя всеми конечностями. Я правда ни к кому ещё не испытывал ничего подобного. Никого ещё не хотел так, что в голове приличных мыслей ноль вообще. Могу я? Могу сделать тебя своим полностью? — Ты можешь делать со мной всё, что захочешь, Ким Тэхён, — выдыхает Юнги горячо, а перед глазами туман стоит. Он плавится, как мятная конфета под солнцем. Растекается липкой патокой. Эти слова были нужны ему. Необходимы, ведь он действительно ещё сомневается. Теперь сомнений больше нет: они умерли. Тэхён вгрызся в их глотки псом и растерзал с особой жестокостью. Его слова — выстрел в воздух, что даёт разрешение сорваться с цепей и вцепиться друг в друга, покатившись кубарем. Тэхён дышит жадно. Он вновь смачивает пересохшие губы с языка и медленно, невыносимо почти, приближается, а Юнги чувствует дыхание Смерти на затылке, чувствует, что ещё чуть-чуть — и он отдаст ей душу, ведь его сердце не бьётся почти. Сантиметры превращаются в миллиметры. Миллиметры меж губ корчатся в агонии. Тэхён целует нежно. Трепетно. Он никуда не спешит, осторожно прокладывая языком дорогу к Пандемониуму, а Юнги закрывает глаза и отдаётся в тэхёновы руки, становясь совсем податливым. Поцелуй со вкусом табака и ментола с секундами становится смелее, жарче, торопливее. Тэхён прикусывает, зализывает, всасывает. Он терзает губы Юнги за все те разы, что не мог коснуться их, и Юнги остаётся только жать его ближе, судорожно сглатывать слюну и неуклюже отвечать, пытаясь угнаться за ним. Тэхён невообразимо жаден. Он берёт больше, чем может на себя взвалить, и обжигает выдохами, захлёбываясь. Юнги и вправду чувствует, будто сгорает заживо. У Юнги эфемерные языки пламени лижут спину, а внизу живота самое настоящее пожарище. Скручивает. Мучает. Вызывает эйфорию, сравнимую с приёмом губительных наркотиков. Концентрация вожделения в крови на максимуме. Языки сплетаются, путаются, различают вкус друг друга на рецепторах. Тэхён для Юнги вкусный; аперитивный поцелуй раззадоривает. Душно. Грудь сдавливает похоть, подстрекающая к злостному преступлению. Тэхён отрывается от губ нехотя, понимая, что так не насытиться, и припадает к шее, склонив голову Юнги в сторону. Он целует хаотично и отрывисто, словно рассудок покинул его. Он покусывает мочку, проникает кончиком языка в ушную раковину, дышит опаляюще. Юнги передёргивает. Юнги сдавленно стонет, закатывает глаза и жмёт в кулаке ткань тэхёновой футболки так, словно вот-вот сорвёт её. Ему казалось, что на сегодня он ни на что не годен больше. Казалось, что может только упасть безжизненной куклой в постель и отключиться сразу же, но Тэхён его распаляет, вливает в вены собственную избыточную энергию. Он что батарейка для него. Он скользит подушечками пальцев под рубашку, выжигает на коже невидимые метки, поглаживает. Тэхён лакомится им, как вкуснейшим мандариновым мороженым, вылизывает размашисто, добираясь до мечущегося под кожей кадыка, подбородка и снова к губам, продолжая жестокую экзекуцию. Юнги никогда не целовали так, словно он божество, словно лишь один имеет значение. Обычно Юнги сам проявлял инициативу, да и зачастую с партнёрами на одну ночь не целовался совсем, считая, что поцелуи — они самое сакральное, и получать от Тэхёна столько, что в голове не укладывается, настоящий шок для тела и психики. Он дышит Юнги. Он на деле доказывает, насколько сходит с ума по нему, и это сладко-солёное карамельное сумасшествие заполняет до краёв и льётся вязкой слюной, оставшейся меж, когда Тэхёну снова мало терзать его. Юнги знает, чего он хочет. Юнги сам отстраняет его и дрожащими пальцами помогает избавиться от футболки, откинуть её прочь, забыть о ней. У Тэхёна в глазах минуты перед рассветом, что самые тёмные. У него трепещут густые ресницы, на которых эфемерным пухом оседает сбитое дыхание, и он застывает в ожидании, а Юнги рассматривает его, любуется. Шрам, что чуть ниже солнечного сплетения, притягивает внимание. Юнги тянется к нему пальцами, обводит по кромке подушечками, на которых по угольку, что вжигают друг в друга безжалостно, и пленительно кусает губы, желая припасть и коснуться кончиком языка каждого шипа веток терновника. Пока Юнги лишь прослеживает путь тату машинки, мучительно медленно скользя по смуглой коже груди, поднимаясь к кадыку, огибая его. Он знает, прекрасно знает, какой смысл выбит на ней, но хочет, чтобы сейчас это не имело между ними никакого значения. Хочет, чтобы Тэхён отпустил всё, чтобы тоже получал удовольствие. Дрожаще выдохнув, Юнги подаётся вперёд, насколько позволяют сантиметры, которых между нет почти, и осыпает ветки цветами-поцелуями, которых не хватает, которые обязательно должны распуститься у ключицы где-нибудь. Тэхён изнемогает под неторопливыми прикосновениями губ, задрав голову к потолку, доверившись, и Юнги рисует кончиком языка соцветия у уха невидимыми чернилами, оставляя печатью принадлежности, что никогда не смоется. У Тэхёна мало терпения. Тэхён гибнет в жарком томлении, отстраняет Юнги за плечи и вцепляется взглядом в чёрные пуговицы на рубашке, которая скрывает под собой всё, чего он стесняется. Юнги хиленький. У Юнги нет кубиков пресса, которыми можно похвастаться, да и руки его тонкие-тонкие, но Тэхёну на всё это плевать вообще. Тэхён спешно, путаясь, расстёгивает рубашку и прикусывает манящие косточки ключиц, обводит ногтями соски с аккуратными ореолами. Юнги хочется провалиться под землю от необъяснимых чувств, захвативших сознание. Юнги чувствует, как она разевает пасть, чтобы без остатка сожрать его. Бегущие по коже лёгкие разряды стимулируют, подгоняют, заставляют отчаянно хотеть самого главного, а давно стоящий в брюках член обильно истекает естественной смазкой, делая Юнги бесстыдно мокрым, будто он и не парень совсем. Тэхён словно чувствует это, словно читает мысли, забравшись Юнги в голову, и тянется невозможно длинными пальцами к ремню брюк, ловко с ним расправляется. Юнги вздрагивает, когда слышит звон ширинки, что Тэхён медленно, издевательски расстёгивает. Он, кажется, даже теряет последние крупицы здравомыслия и готов отдаться ему прямо так — неподготовленным, — но останавливает, схватив за руку, и кладёт большую тэхёнову ладонь себе на грудь, чтобы он прочувствовал, насколько Юнги жив сейчас. Он давно не ощущал такого безрассудного желания. Давно не хотел кого-то настолько непреодолимо, что это важно для выживания, и Тэхён, кажется, разделяет его порыв, прикрыв глаза, что совсем бездонные. В реальности их взгляд опьяняет, заставляет чувствовать себя особенным. В реальности поцелуи и прикосновения такие удивительно полноценные, и там, в игре, вправду была демо-версия. — У меня давно никого не было, — хрипит Юнги, хватая губами кислород, которого не хватает катастрофически. — Нельзя без подготовки, иначе потом придётся очень долго и мучительно лечить задницу. — Я не просто так отбегал на пять минут, — густой низкий баритон становится совсем шёлковым. Тэхён касается лба Юнги своим, целует веки, прижимает к себе до возможного. — У меня в кармане куртки смазка и презервативы. Отпустишь или вместе пойдём? Юнги и не заметил, что всё это время хватался за его бока, боясь, что он исчезнет, как наваждение. Не ответив, ведь ответ без надобности, Юнги убирает руки и остаётся на кухонной тумбе в одиночестве, провожая крепкую тэхёнову спину взглядом щенка, которого бросили. Что он вообще сейчас делает? Почему до сих пор здесь сидит, когда стоит пойти в спальню и сделать всё правильно? Он никогда ещё не трахался на чёртовой кухонной тумбе, да и вообще не представляет, как это, но почему-то так хочется попробовать. С Тэхёном, кажется, везде будет потрясающе. Кажется, им сойдут любые поверхности, даже если придётся подвывать от боли и костями стукаться. Юнги с ума сошёл. Юнги окончательно и бесповоротно тронулся, и виноват в этом чёртов Тэхён, возвращающийся назад с заветными покупками. Он всё продумал наперёд. Он уже знал, что на одном поцелуе всё не закончится, и Юнги благодарен ему за прозорливость, а ещё больше за резинки, которыми многие брезгуют пользоваться. Тэхён в одних пижамных широких штанах чуть более, чем восхитителен. Он двигается уверенно, размеренно, как тот самый леопард, шкура которого на его плечах смотрелась бы невероятно охуительно, и Юнги под пристальным смольным взглядом — что дрожащая лань, которой скоро полакомятся. Он не будет сопротивляться. Не будет лишний раз дёргаться. Юнги позволит Тэхёну разделать себя медленно, насладиться каждым кусочком, тщательно пережевать его. Он отдаст ему всю кипящую в венах кровь, все органы, своё прерывистое дыхание. Он не пожалеет ни о чём, когда свет померкнет в глазах, и не жалеет, когда Тэхён ставит смазку рядом и снова припадает к губам, толкаясь языком настойчиво. Юнги желейный совсем. Совсем мягкий и податливый. Он хватается за широкую шею, сам подаётся и даже инициативу берёт, чтобы показать, насколько ему не терпится, и терпения вправду нет: оно сбежало за руку вместе с лёгким стеснением. Да и какое тут, к чёрту, стеснение, если Тэхён трахнул его дважды уже, пусть это и было в виртуальной реальности? Непривычно лишь: без Nemesis и Steyr Юнги чувствует себя голым таким, совсем беззащитным, в ком-то нуждающимся, и даже пристрелить Тэхёна при случае за бесоёбство не сможет теперь, но… Там — оно там. Здесь и сейчас они играют совсем по другим правилам. Здесь и сейчас Тэхён отстраняется, слизав влажность у уголка губ медленно, и стаскивает Юнги с тумбы за талию, смотря теперь сверху вниз властно настолько, что перехватывает дыхание, что хочется упасть на колени и слёзно умолять о пощаде и прощении. Юнги рядом с ним и вправду крошечный. Такой совсем-совсем незначительный, но для Тэхёна значения имеет больше, чем собственная жизнь, кажется. Он скользит подушечками пальцев по шее, которую сломать может одним движением, доводит длинную прямую до кромки трусов, змеёй проскальзывает под неё. Лёгкое прикосновение к налившемуся кровью члену обездвиживает. Юнги чуть слышно ахает, прикусывает губу и жмурится, когда ладонь накрывает член полностью. Тэхён не церемонится. Тэхён, не переставая ни на миг подавлять взглядом, весом в тонну целую, берёт его в руку, сжимает, давит на уретру большим пальцем, размазывая по чувствительной головке влажность, которой хватило бы, чтобы смазать Юнги. Он явно наслаждается, неотрывно наблюдая, как меняются эмоции на лице своего идола, и приоткрывает губы, язык меж которых уже жаждет его дочиста вылизать. — Я так хочу тебя, — горячий шёпот на выдохе оседает внизу живота сладким покалыванием. Тэхён ведёт по стволу размашисто и порочно облизывается. — Хочу до умопомрачения. — Так возьми уже, — выдыхает Юнги в эти блядские губы, почти теряя от жара сознание. — Разве кто-то запрещал тебе? Тэхёну не терпится. Тэхён ещё в ШаР говорил, что там ему Юнги катастрофически недостаточно, и он хочет поскорее взять его в мире реальном, чтобы как следует им насытиться. Прелюдии — хорошо, но не тогда, когда желание сильнее, чем обожание, и тратить на них время сейчас так чертовски кощунственно. У них ещё будет бесконечно много возможностей. Они ещё успеют заебать друг друга до потери сознания, ведь всё время мира теперь в их распоряжении, и Тэхён резко тянет руку из трусов, разворачивая Юнги к себе спиной, вскользь целуя под волосами, чуть толкнув его на тумбу, чтобы облокотился ладонями. Юнги слушается. Подчиняется. Юнги едва осознаёт себя в пространстве, когда Тэхён дёргает трусы вниз вместе с брюками, и теперь, когда он прижимается, протянув руку за смазкой, ждущей своей очереди, Юнги чувствует тэхёнов каменный стояк бедром, так ясно понимая, что сидеть завтра на заднице будет болезненно. Он и вправду давно ни с кем не трахался в реальности. Он уже и не помнит здесь это приятное чувство наполненности, когда больше ничего не имеет значения, но с Тэхёном приятного вначале будет мало. Тэхён лишь с усилием войдёт в него. Звук, с которым открывается крышка тюбика смазки, пригвождает к тумбе намертво. Тэхён задирает чёрную рубашку, совсем не желая избавляться от неё, а Юнги едва справляется с чувством, вяжущим кашпо для стучащего в рёбра сердца из внутренностей, и закатывает глаза, ощущая вожделенную прохладу, стекающую с крестца к анусу. У Юнги в голове туманно совсем. Юнги успевает подумать только о том, что эти пальцы, эти возмутительно красивые длинные пальцы скоро будут в нём, прежде чем мысли исчезнут, потеряются, и сквозь зубы выстанывает, принимая на спину вес горячего тела, а в себя сразу средний и указательный. Тэхён не жалеет его. Тэхён знает, что Юнги не девственник, который будет зажиматься и охать от такой малости, и двигается внутри уверенно, тягуче, обильно смазывая, растягивая. Смазка на стенках быстро согревается. Она уже жжёт почти, и Юнги кусает губы, чуть подаваясь бёдрами, потому что мало, потому что хочется большего. Он ни жив, ни мёртв сейчас. Он где-то на грани у двух дверей, за которыми миры кардинально разные, но даже не посмотрит в сторону излучающей свет, дёрнув за ручку ту, что ведёт к ухмыляющемуся Дьяволу. Юнги всё ещё не может поверить в происходящее. Он принимает тэхёновы пальцы с трепетом, чувствуя их так ошеломляюще отчётливо, и хочет шею свернуть, чтобы посмотреть в тэхёново лицо, чтобы узнать, что на нём за выражение. Он наверняка уничтожающе горячий такой. Наверняка взволнованный. Юнги чувствует спиной его бешеное сердцебиение, чувствует, как он дрожит, наверняка внутренне погибая от того, что наконец-то обладает парнем, которого хотел сделать своим с таким рвением. Тэхён старается, оглаживая ягодицы, сжимая их. Тэхён усердствует, чтобы Юнги было не больно, добавляя ещё смазки, что теперь хлюпает, но Юнги прекрасно знает: больно будет всё равно. Тэхён большой. Тэхён значительно больше всех, кто был у Юнги до этого, и он прекрасно это чувствует, даже не надеясь сразу поймать за хвост удовольствие. Во внутреннем мире Юнги Помпеи рушатся. Там разлившаяся за душевный вулкан лава буйствует, погребая под собой всё, до чего дотянется, и Юнги отдаётся ей, рассыпаясь пеплом, когда пусто внутри, когда Тэхён заканчивает с подготовкой, едва сдерживаясь, и поворачивает к себе обратно, подхватывает, снова усадив на чёртову кухонную тумбочку. Юнги был прав: Тэхён уничтожающий. У него в полуприкрытых глазах пусто-пусто совсем, и лишь один Юнги отражается. У него припухли значительно теперь вишнёвые губы, которые он кусал в предвкушении, и взгляд совсем поплывший: расфокусированный. Он тянется влажными пальцами к брюкам Юнги, цепляет их и тянет на себя торопливо, чтобы не мешали, чтобы Юнги мог ногами хвататься за него, и снова вклинивается меж бёдер, оставляет на них едва заметные отметины. Юнги теряет рассудок от такого Тэхёна. Юнги видит его таким впервые в реальности, и то, что он видит, нравится ему до помешательства. Тэхёна хочется трахнуть самому. Хочется поменяться с ним ролями просто для того, чтобы над ним всецело властвовать, но Тэхён приспускает пижамные штаны, и Юнги чудом остаётся в сознании, когда видит его испещрённый жилами член настолько близко к заднице. Она ноет уже. Она требует. Юнги так чудовищно желает его, что даже не сдерживается: берёт со стола пачку презервативов, достаёт один, разрывает упаковку зубами под испепеляющим смольным взглядом и запускает ладонь меж их животами, раскатывая резинку по тэхёнову члену умело, обжигая пальцы о карамельную кожу, что безмерно нежная. Теперь остаётся только направить его. Только устроиться чуть удобней и раздвинуть ноги до возможного, представ перед Тэхёном таким грязным, умоляющим. Тэхён смотрит с осязаемой похотью. Тэхён ждать больше не может и направляет головку самостоятельно. Он размазывает выступившую смазку по анусу, ещё придвигается и подхватывает бёдра Юнги под руки, заставляя откинуться назад и упереться затылком в подвесной шкаф, об который непременно будет стукаться. Юнги лишь сейчас осознаёт, что всё по-настоящему. Осознает, что Тэхён ни слукавил абсолютно ни в чём, когда говорил, что в нём нуждается, и в глазах его не только нужда, но и что-то больше, значимее, объёмнее. Юнги почему-то сбежать хочет. Почему-то ему страшно от того, что нужен, что теперь есть человек, которому до дрожи нравится. Тэхён ведь всю жизнь его изменит. Он ведь забьёт последний гвоздь в крышку гроба одиночества и похоронит со всеми почестями. Он ведь… Мысли о побеге теряются в сдавленном стоне и ощущении, будто разрывают изнутри, когда Тэхён начинает медленно проталкиваться. Головка входит с трудом, доставляя дискомфорта столько, что хочется на эмоциях оттолкнуть его, но Юнги спасительно хватается за широкие плечи, обхватывает и притягивает Тэхёна ближе, позволив ему войти глубже. Позволив заполнить собой полностью. Член Тэхёна и вправду большой. Внушительный. Он горячий такой, такой твёрдый, рельефный, в обхвате пугающий. Юнги больно до умопомрачения. Больно так, что в глазах вдруг влажно и темно совсем, но он горячо выдыхает в тэхёнову шею и негласно разрешает ему двигаться. Второй толчок грубый, тугой: он даже с большим количеством смазки идёт с трудом, что вовсе неудивительно. Тэхёну неприятно и больно тоже. Тэхён старается быть нежнее, успокаивающе поглаживая по бёдрам большими пальцами, и Юнги душит выступившую в уголках глаз слабость в зародыше, расслабляясь, отдавая себя на растерзание. Тэхёну быть нежным мучительно. Он шумно сглатывает и врывается по основание резко, неожиданно, а Юнги хрипло-хрипло выстанывает и в отместку сжимает у корней в кулаке густые взмокшие волосы. Привыкнуть к Тэхёну сложно. Сложно не сжиматься вокруг него, пытаясь облегчить страдания, и Юнги так хочется, чтобы его член уменьшился в размере до среднестатистического, но одного желания тут мало: ему бы ножницы. Тэхён на пару секунд останавливается. Он дышит жадно и чуть отстраняется, а Юнги поднимает к нему затуманенный взгляд, заглядывается. Если говорить откровенно, он ещё не видел в жизни прекраснее зрелища. Если говорить совсем начистоту, томное выражение тэхёнова лица и вправду тянет на произведение искусства, цену которому не выставить. Юнги знать не знает, чем заслужил его. Не понимает, почему Тэхён так за него цепляется, когда может соблазнить любого, стоит лишь поманить, заглянуть в глаза, сказать что-нибудь этим невозможным голосом, но благодарен судьбе за то, что она ему этого непостижимого преподнесла в праздничной упаковке с яркой ленточкой. Одними глазами спрашивая, можно ли продолжить начатое, Тэхён чуть наклоняется и припадает к губам, целуя так необходимо, с напором, вновь начиная проталкиваться. Он делает это размеренно. Он двигает бёдрами плавно, выходя практически полностью, и входит осторожно, проглатывая сиплые полустоны, что срываются с губ Юнги совсем неосознанно. Сейчас не так больно уже. Теперь Юнги может сказать, что привыкнул почти, и Тэхён это чувствует на уровне импульсов, ускоряя толчки постепенно, подбирая ритм, который позволит Юнги поймать за хвост запоздалое наслаждение. У Юнги поясницу ломит из-за позы, что совсем неудобная, а Тэхён теперь вбивается. Он мажет языком по языку хаотично, врезается пальцами в ванильную кожу, сжимает их. Он дышит Юнги, смотрит в Юнги, до сумасшествия обожает его, поднося корону из своих костей к трону из плоти, на который возвёл мысленно. Тэхён получил всё, чего желал так отчаянно. Он сделал Юнги своим и теперь берёт его, двигаясь всё быстрее, словно хочет слиться с ним, вот только Юнги его энтузиазм не устраивает: он бьётся затылком о шкафчик при каждом резком толчке и едва может сосредоточиться хоть на чём-нибудь. Да, внутри всё пылает и плавится. Да, Тэхён достаёт до простаты, входя под углом, различив, как приятнее, но секс на кухонной тумбе для Юнги всё-таки экспириенс такой себе, даже если хотелось попробовать до ужаса. Что ж, он попробовал и распробовал, а теперь… — Я сейчас… себе шишку на затылке набью, — жалуется Юнги хрипло, через стон на выдохе, а Тэхён тут же виновато останавливается. — Ты не молоток же, ну. Прекрати вбивать меня. — Тогда, может, пойдём в другое место? — голос Тэхёна до невозможного запыхавшийся, вязкий, низкий и завораживающий. Юнги не выдерживает. Совсем не выдерживает. Он хочет этот голос даже сильнее, чем тэхёнов член, стенки вокруг которого пульсируют. — В ванную, например. У нас там неоконченное дело, если ты не забыл ещё. — Это какое такое дело? — Юнги всерьёз озадачивается, но ничего не вспоминает: в голове вакуум. — Я так хотел тебя тогда, в твоём номере, но ты даже не смотрел на меня. Было, знаешь ли, обидненько, — Тэхён складывает губы трубочкой и дуется. Мощнейший контраст расходится по спине мурашками. — Какой ты злопамятный, — Юнги плевать уже. Главное, чтобы они всё же закончили. — Пойдём в ванную, если тебе так хочется. Тэхёну хочется, но хочется совсем не так, как Юнги представлял себя. Он не выходит из него, чтобы спокойно дойти. Он тянет уголки губ в хитрой ухмылке, отпускает бёдра и подхватывает Юнги на руки, а Юнги в панике обхватывает его бока ногами и вцепляется в шею намертво. Ощущения непередаваемые: ему одновременно и нравится, и неловко до ужаса, ведь ещё никто не носил его на руках, пока у него чёртов член в заднице, а Тэхёна, кажется, всё устраивает. Юнги лёгкий для него. Он даже особо не запаривается, пока топает до двери, и с лёгкостью, прижав его к себе одной, второй рукой открывает её. Юнги не понимает, чего Тэхён хочет сейчас. Посадить на стиралку? Прижать к раковине? Он даже не догадывается и от неожиданности громко охает, когда Тэхён впечатывает спиной в кафель душа и открывает воду, что до опизденения холодная. Дыхание перехватывает; с волос тут же капает; расстёгнутая рубашка липнет к коже и так хочется избавиться от её. Только Тэхён другого мнения. Тэхён настраивает воду до приемлемого и сам мокнет под душем, рассматривая Юнги пристально, и ему до того нравится, что он улыбается ярко так, неуместно почти, но улыбка эта дьявольская: внезапный толчок заставляет вспомнить, что его член всё ещё внутри, что никто тут не собирается давать Юнги поблажек и совсем останавливаться. Юнги хватается за тэхёновы плечи отчаянно. Юнги врезается большим пальцем в шипы на смуглой коже, почти о них режется, и старается удержаться, стискивая тэхёновы бока бёдрами. Он скользкий под водой, от которой приходится отплёвываться. Он безумен, раз считает, что трахаться под душем идея многим лучше, чем делать это на кухонной тумбочке, но Юнги больше не будет жаловаться. Ему доставляет. Ему, чёрт возьми, заходит так, что здравый смысл утыкается в тряпочку, и Юнги жмётся к Тэхёну сильнее, повисая на шее полностью, а его член меж их животами даже не требует внимания: хватает беспорядочного трения. Тэхён ускоряется. Его сердце бьётся так быстро, невероятно загнанно, и он низко-низко постанывает, и эти стоны, смешиваясь с жаркими выдохами, становятся для Юнги обезболивающим. Он и вправду больше не чувствует боли от фрикций, разрывающих его маленькое тело надвое. Он скребёт ногтями по тэхёновым плечам, оставляет полукружья в качестве доказательства, что он только его, что больше никто не посмеет прикоснуться к нему, и закатывает глаза на каждый толчок, что ударяет по простате точечно. Тэхён всё ещё большой донельзя. Он такой жгучий, до предельного распаляющий. Он вбивается стремительно, втрахивая Юнги в кафель безжалостно, и сам наконец наслаждается, подхватывая под ягодицы, насаживая. Чуть уловимое хлюпанье и громкие шлепки топят в эйфории, от которой голова кругом и пульс зашкаливает. Вода из душа охлаждает, сглаживает. Юнги стекает в слив вместе с ней, рассыпается на составляющие, но Тэхён собирает обратно, входя глубже, до возможного вбивается. Он весь в Юнги. Он весь для Юнги. Он держит крепко-крепко, так, что можно полностью ему довериться, и Юнги доверяет. Всего себя доверяет. Вверяет в эти сильные руки с выступающими венами и кровью в контракте на душу расписывается, потому что продал её уже. Потому что она теперь Тэхёну принадлежит пожизненно, а он в праве распоряжаться ей так, как ему захочется. Сейчас ему хочется выходить так медленно, дразняще, издевательски, дожидаясь, пока анус закроется, и врываться обратно стремительно, срывая с губ Юнги стоны гуще, развязнее, испытывая от них несравнимое ни с чем удовольствие. Юнги в нём тоже весь. Юнги кусает губы, чувствуя, как оргазм на подходе уже, и сам старается насаживаться, стимулируя собственный член трением кожи о кожу, что такая мягкая. Потоки воды заставляют жмуриться; Тэхён вновь набирает темп, и этот темп ещё безжалостней предыдущего. Шлепки яиц о ягодицы оседают на ушах алыми пятнами; капли выступившего пота тут же смываются. Юнги дышать нечем уже. Юнги хватает горящими губами воздух, но он не насыщает лёгкие кислородом: лишь царапает горло, раздирая его. Он хватается за Тэхёна отчаянней, вокруг его члена сжимается и чувствует, как тело освобождается. Чувствует, как рассудок окончательно покидает его, уходя на дно душевного моря, что поднимается высокими волнами. Оргазм приходит под задушенный в тэхёново ухо хрип, который хотелось сдержать внутри, но он вырвался. Юнги подбрасывает, выворачивает: неведомая сила ломает внутри пополам каждую косточку. Он чувствует, как сперма стекает по их животам, чувствует, как истома захватывает контроль над телом, делая его ватным совсем, а ещё стремительные толчки он тоже чувствует: Тэхён не закончил пока. Он дрожит ощутимо так. Его и самого переламывает от того, что Юнги кончил уже, и Тэхён врывается во всю длину в самый последний раз с застывшим на приоткрытых губах бархатным стоном, откинув голову. Юнги кончает снова. Сухо кончает от того, насколько Тэхён в момент оргазма пиздецки потрясающий, и его трясёт в тэхёновых руках, сотрясает, как эпилептика. Он ещё никогда не испытывал ничего подобного. Он, мысленно успокаивая сердце, что всё ещё бьётся в сладкой агонии, вдруг понимает, что оргазм в ШаР даже рядом не стоит с тем, что можно ощутить в реальности. Там тоже хорошо, но не так уничтожающе. Там безлико и безвкусно, а тут красочно и со вкусом ментола, который раскатывали на языках в поцелуях, обмениваясь жидкостями. — Ты так прекрасен сейчас, моя вселенная, — сбито и низко шепчет Тэхён, пытаясь восстановить дыхание. Он сильный, выносливый, но держать на руках взрослого парня настолько долго всё-таки мучительно, — и, знаешь, я впервые ощущаю себя так, словно в живой воде выкупался. Виртуальный секс по сравнению с реальным отсасывает. — Ещё скажи, что и парня трахнул впервые, — Юнги всё ещё держится за широкую тэхёнову шею, отстранившись, а струи воды из душа всё ещё заставляют отплёвываться. И так хорошо, что больше ничего не существует вокруг: есть лишь тепло крепкого тела и лёгкая пульсация внизу, ведь Тэхён всё ещё не вытащил. — Ну, как бы тебе сказать… — в бархат густого баритона примешивается лёгкое смущение. Юнги не верит. Не может быть. — Я несколько лет безвылазно дома сидел, так что все мои свершения, если честно, были только в симуляторах. — Так я, получается, лишил тебя девственности? — Юнги растерян. Юнги, прильнув к прохладному кафелю, заглядывает во всё ещё затянутые смольной дымкой глаза, а там ни намёка на ложь. Удивительно. — Я не знаю, что… Вау. Чёрт, теперь буду гордиться этим до старости. Тэхён смеётся. Тэхён смеётся чисто, звонко, искренне и в необъяснимом порыве сжимает Юнги в сильных руках крепко так, но невообразимо трепетно. Юнги прижимается в ответ, едва удерживаясь, и стоически игнорирует подкативший к горлу ком, запуская пальцы в тэхёновы волосы. Юнги не знал, что такое «счастье», до сегодняшнего. Он уже и забыл, что чувствуешь, когда хорошо настолько, что умереть хочется, но теперь он чувствует. Чувствует так много всего, и это «много» выплёскивается наружу жидкой солью, оседая на тэхёновом плече алыми лилиями. Юнги расцветает сейчас. Юнги напитался влагой после многолетней засухи и вытянулся к солнцу, как те самые подсолнухи, только его солнце прямо в руках. Оно не где-то на высоком небосводе. Оно досягаемое. Родное. Близкое. Теперь Юнги спокойно. Теперь он даже жить хочет больше, чем исчезнуть, растворившись в безвестности, и уже точно готов быть с Тэхёном и в горе, и в радости, если он не шутил тогда. Если всерьёз хочет создать с ним что-то большее. У Юнги в груди вспыхивают сверхновые, и их яркий завораживающий свет влечёт к себе всепоглощающие чувства, давно забытые за ненадобностью. Те самые разрушительные для любых галактик и миров, от которых не спастись, из-под которых не выбраться, и безумно странно, что их можно облечь в одно ёмкое слово, способное стать контрольным в голову. Юнги так хочется произнести его, влить в тэхёновы уши ядом, от которого не существует противоядия, но вместо этого он отстраняется и целует его. Целует, вкладывая в касания губ ценнейшее значение. Юнги счастлив теперь. Чёрт возьми, Юнги и вправду счастлив прямо сейчас под освежающим душем и с тэхёновым членом в заднице. — Это прозвучит банально, но… — Тэхён, облизывая порочно пухлые губы, которые всё ещё хочется, волнительно сглатывает и шепчет искренне, с обжигающим придыханием, — я рад, что мой «первый» — человек, с которым хочу идти рука об руку в будущее. Будь со мной, Мин Юнги. Будь моим. На чёртовы веки вечные. — Куда уж я денусь после всего? — Юнги двадцать восемь. Юнги взрослый мужик, что пережил всякое, но он готов разрыдаться в тэхёновых руках, как маленькая девочка. — Будущее с тобой — всё, чего мне хочется, только вот… Может, ты из меня выйдешь уже? Юнги уходит под утро, когда и одно, и второе солнце спит ещё, сладко посапывая, и долго Тэхёном в полумгле под люминесцентными звёздами любуется, понимая, что ему и вправду уже из этого вязкого болота не выбраться. Он хочет глубже. Хочет увязнуть с головой и остаться там, пока оно не высохнет. Тэхён самое настоящее чудо совершил, разбудив Юнги от анабиоза бесячей настойчивостью, и Юнги сделает всё, чтобы тоже помочь Тэхёну начать жить так, словно никакого дерьма в его жизни и не было. Всё у них будет теперь хорошо. Они, взявшись за руки, со всем справятся, а если будет что-то, с чем придётся повозиться, Юнги по ситуации применит навыки снайпера, а Тэхён надерёт этому «чему-то» задницу. Они больше не потеряются в мире, что для многих людей такой холодный и неприветливый. Они спалят дотла талмуд с выдуманными правилами и создадут для себя новые, в которых не будет места лжи и предательству. — Я вернусь, — шепчет Юнги тихо, оставляя на тэхёновом виске влажный след истерзанных им губ. — Я обязательно вернусь к тебе.