shoot me if you can

Jamie Cullum — But For Now

— Юнги, у меня есть пиздец какая важная новость, — хосоков звонкий голос из динамика телефона ощущается совсем иначе, — но я расскажу о ней только тогда, когда вы встретитесь со мной в одном классном джазовом баре. — Мне кажется или я это уже где-то слышал? — мельком поглядывая на Тэхёна, что с интересом смотрит на него в ответ, чуть подняв голову от плеча, хрипит Юнги, ощущая себя жутко странно. Признаться честно, он никогда бы не подумал, что связи, созданные в игре, плавно перетекут из неё в реальность, но это случилось. Случилось так неожиданно, что он и сам не заметил, как обзавёлся парнем и хорошими друзьями. Для полного счастья, наверное, не хватает только собаки. — Это тоже связано с Тэхёном, ага, но тут есть кое-что ещё, что вам двоим просто кровь из носу необходимо увидеть, — Хосок переходит на заговорщический шёпот, а Юнги улавливает вокруг него шум оживлённых улиц: он явно не дома. — Вы свободны на этот вечер? Или, может, я отвлёк вас от увлекательного изучения друг друга? — чуть посмеивается, и этот лёгкий смешок очень игривый. — Мы фильм смотрели, если тебе так интересно, — влезает Тэхён в разговор с лукавой ухмылкой, совсем не испытывая от хосокова любопытства негатива: он, активно общаясь с людьми, тоже начал понемногу вылезать из пуленепробиваемой скорлупки. — Намджун что-то нашёл, да? Я и не надеялся, что он управится так быстро. — Знаю я ваши фильмы, — фырчит Хосок потешно, смотря всё же в корень, ведь они недавно из душа, — а Намджун у меня немного скоростре… — осекается далеко не на полуслове, за что точно получает толчок локтем в бочину: это можно понять по сдавленному «на правду не обижаются же» в отнятую от уха трубку. — В общем, если у вас никаких дел, кроме кино и друг друга, давайте встретимся через пару часов. Тут дресс-код, кстати, так что с каждого по костюму. — Хорошо, — соглашается Юнги без особого упрямства, потому что Намджун, судя во всему, и вправду нашёл что-то. — Скинешь адрес. Подъедем, как сможем. Повесив трубку, Юнги шумно вздыхает, поворачивает к Тэхёну голову и улыбается ему тепло, согревающе очень, протянув узловатые пальцы к упавшей на тёмные глаза чёлке. Прошли уже две недели с тех пор, как они обрели в реальности друг друга: эти дни были насыщенными, яркими и абсолютно сумасшедшими для двух людей, привыкших проводить свободное время в одиночестве и дома. Юнги тогда после работы приехал прямиком к Тэхёну, ещё утром захватив шмоток на смену, а Тэхён встретил его на пороге квартиры так, словно они живут вместе уже целую вечность, притянув для лёгкого, но такого трепетного поцелуя. Он обнимал потом крепко. Прижимался плотно, кажется, всё ещё не в силах поверить, что Юнги в его руках живой и настоящий, но всей душой уверовал после, когда упали на постель и с головой утонули в том, что уже трудно назвать просто сексом. Юнги ещё никто не изучал так дотошно. У него никто не спрашивал, где больно, а где наиболее приятно. Никто не интересовался его мнением в процессе, чтобы понять, как доставить удовольствия больше, и точно никто не делал с его задом языком такого, о чём и говорить в приличном обществе будет жутко неловко. Тэхён чуткостью, заботой и пониманием написал для Юнги новую главу в унылой книге серой жизни пёстрыми красными чернилами, оставив на страницах неповторимый росчерк, и теперь она точно может метить в небесной библиотеке сразу на бестселлер. Сказать откровенно, они мало чем ещё занимались в первую неделю: у Юнги после работы хватало сил лишь на то, чтобы заказать что-нибудь на ужин, помыться и завалиться с Тэхёном постигать друг друга в позах, которые раньше только снились, а на разговоры о том и сём времени почти не оставалось. Иногда хотелось сесть и узнать друг о друге больше за бокалом вина или банкой пива. Хотелось пройтись вместе за руку от детства до буйной юности, в которой разочаровались, но каждая попытка открыть душу в тусклом свете разноцветных лампочек заканчивалась широко разведёнными ногами и хриплыми стонами, оседающими густой испариной на окнах. Слова выжигала страсть. Мысли подавляло непреодолимое желание. Юнги за это время постиг одну важную истину: не хотеть Тэхёна нельзя, а Тэхён не может удержаться, когда перед ним «его вселенная». Он стал называть Юнги так чаще. Он выдыхал эти слова томно на ухо, прикусывал мочку, спускался поцелуями к ключицам и оставлял алые печати принадлежности, так и кричащие, что Юнги — его, что больше никто даже не смеет прикоснуться к нему. Юнги ещё никогда не ощущал себя настолько важным и значимым. Он даже не догадывался, что чувствуешь, когда в тебе бесконечно нуждаются, и это чувство в одну ночь обрело физическую форму и пришло к остаткам сомнения с ножом, безжалостно с ними разделавшись. Выжигающие в лёгких кислород поцелуи стали бессловесными клятвами. Объятья связали прочнейшими нитями, укутали, убаюкали. Нежные прикосновения разливались по коже, как эфирное масло, успокаивая тело и разум, расслабляя до возможного. С Тэхёном Юнги чувствовал себя таким лёгким. Облачным. И плевать было на всё, что произошло с ним ранее. Плевать было на то, что давно осталось позади, как ненужное, ведь теперь всё это не имело абсолютно никакого значения. Он понял, что такое «искренность». Осознал, как именно она выглядит, чтобы больше не попадаться в сети лжи, у которой лиц столько, что впору в них запутаться. Юнги нашёл глубоко в себе ключ, замок от которого запер в тесном гробу на дне моря доверие, и отдал Тэхёну, попросил открыть его. Тэхён принял ключ с благоговением. Он пообещал, что будет обращаться с доверием бережно, приласкает его, согреет, никогда не даст снова почувствовать холода, и взамен протянул Юнги хрустальную душу, не боясь, что он случайно уронит и разобьёт её. Они обменялись сокровенным. Обменялись тем, что так долго кровоточило, умирая и возрождаясь вновь и вновь с надеждой на лучшее, но было ещё кое-что, что Юнги хотел отдать Тэхёну на пожизненное хранение: то самое, что каждый раз рядом с ним билось о рёбра, как сумасшедшее. В двадцать восемь Юнги узнал, что чувствуешь, когда дома кто-то ждёт твоего возвращения. В двадцать восемь пришло осознание, что дом — не бетонная коробка с окнами, а человек, без которого не представляешь существования. Многое открылось для него с другой стороны. Многое стало значимым. Юнги посмотрел под другим углом на вещи, что раньше считал невообразимо глупыми, и теперь не стеснялся первым просить ласки. Не стеснялся обнимать Тэхёна со спины, зарываться носом в мягкие волосы и стоять так минуту, две, пять, пока вокруг так тихо и слышно лишь звуки их с каждой секундой тяжелеющего дыхания. Юнги млел от теплоты и спокойствия. Томился на медленном огне под крышкой из хрупкого самообладания и не выдерживал дольше пяти, отстраняясь, чтобы развернуть Тэхёна к себе и припасть к губам, что такие сладкие. Потребность в поцелуях стала необходимостью. Язык к языку — единственно верно и правильно. Юнги и подумать не мог, что когда-нибудь будет нуждаться в чём-то так же отчаянно, и Тэхён поддержал его в этом, ныне являясь единственной причиной, почему его губы всегда ярко-алые. Им оторваться друг от друга сложно до звона будильника. Им расставаться даже до вечера — мучительно, поэтому частые голосовые и смс, а в курилке, попутно втягивая ментоловый дым, Юнги пропитывается бархатом баритона: он даже через динамик телефона невообразимо упоительный. Коллеги в эти дни смотрели на Юнги с подозрением. Системный аналитик, что раньше невербально подкатывала, кажется, тоже заподозрила нечто неладное, однажды спросив, почему он внезапно перестал устрашающе хмуриться. Юнги и не заметил, как складка меж бровей разгладилась. Не заметил, что перестал реагировать на пристальные взгляды лисьим прищуром, пытаясь распугать всех в нём заинтересованных, и даже в зеркале он теперь видел не самого посредственного айтишника-неудачника, а уверенного в себе мужчину, у которого всё в порядке с внешними данными. Юнги перестал принижать себя. Перестал считать, что недостоин, что рядом с ним нет никакого будущего. Он видел будущее чётко: в его руке рука Тэхёна, а всё остальное так или иначе приложится. На первых выходных Юнги пригласил Тэхёна к себе, чтобы больше открыться ему. Это было немного волнительно, учитывая, что он не приводил в квартирку на крыше никого ещё, а Тэхён походил туда-сюда, похмыкал и пришёл к выводу, что уборка жилищу Юнги не помешает тоже: так они и провели субботу, в конце которой опробовали уже его ванную. Воскресенье после бурной ночи было объявлено официальным днём отдыха перед трудным понедельником, да и в ШаР после того, как смотались за некоторыми тэхёновыми шмотками, совсем не мешало зайти, чтобы проведать Хосока, который, как оказалось, места себе не находил. Он за них порадовался. Он чуть ли не разрыдался за стойкой, когда Юнги и Тэхён зашли в бар, держась за руки, и бросился к ним, заобнимав почти до́ смерти. Хосок говорил, что волновался просто до ужаса, что даже Намджуна подключил, чтобы он нарыл на них хоть какую-нибудь информацию, но после посчитал, что в этом нет никакой необходимости, что они обязательно вернутся вместе, ведь по-другому он и не представлял уже. Юнги был тронут его словами и чувствами. Он был так благодарен Хосоку за то, что тот тогда помог ему, что и сам чуть не расплакался, а потом они долго пили и делились друг с другом разными подробностями. Оказалось, Хосок с Намджуном тоже встретились. Оказалось, что именно из-за них двоих, ведь Хосока метало, разрывало в разные стороны, а успокоить его в игре не было никакой возможности: помогли только настоящие объятия. Две бесячие парочки на пару квадратных метров — катастрофа для одиночек, которым костью в горле любые романтические взаимодействия даже в виртуальной реальности, но по мере того, как продвигался вечер и пустели стаканы с бутылками, всё это становилось таким бессмысленным. Юнги посчитал их квартет удивительным. Удивительным в том смысле, что порой гея даже в гей-клубе встретить проблематично из-за девушек и латентных, которым всего лишь интересно, да, а тут их целых четверо, а ещё окружающие к ним абсолютно нормально относятся. Было комфортно так. Комфортно настолько, что под опьянением посыпались номера телефонов для обмена, а потом было командно решено, что Намджун обязательно нароет что-нибудь на ублюдка, разрушившего Тэхёну карьеру айдола, чтобы засадить его в тюрячку или хотя бы подпортить ему репутацию. Кто-то Юнги говорил, что после тридцатника жизнь заканчивается. Говорил, что если перешагнуть за тот рубеж, сразу же станешь унылым куском дерьма, которому только бутылка поможет расслабиться, но тогда Юнги понял, что эти слова к нему совершенно никак не отнесутся и не относятся. Понял, что его жизнь и вправду лишь начинается, а оттого ещё долгие годы будет пестрить яркими красками. Может, он уволится. Может, наконец-то начнёт заниматься тем, чем действительно хочется, а хотелось ему вновь достать коробку с пожелтевшими листами и подарить Тэхёну всё, чего он был лишён из-за чужой алчности. Юнги уверен: у них всё выгорит. Уверен и в том, что никогда не поздно начать, даже если кажется, будто всё потеряно. Жизнь не делится на удачные и неудачные периоды. Жизнь — не прямая дорога с остановками на каждом десятилетии и конечной-колумбарием, а извилистая тропка, с которой можно сойти в любом направлении, поэтому не стоит себя закапывать раньше времени. Не стоит сгоряча решать, будто чужие слова и действия могут до основания разрушить всё, что дорого, ведь даже мечту можно починить: достаточно надёжно склеить её новым стремлением. Вторая неделя началась с того, что Тэхён решил у Юнги немного пожить, раз он даже нейропривод припёр, а Юнги только порадовался: ехать до работы от тэхёнова дома всё-таки намного дольше, чем от его собственного. Тэхён совсем не чах в одиночестве: он пообещал, что обязательно научится готовить что-нибудь сложнее омлета, раз уж делать ему особо нечего, но в итоге желание это сбежало в мусорку вместе с подожжённой сковородой и черной жижей, смотревшей из кастрюли на Юнги, казалось, с лютой ненавистью. Готовка отложилась куда-нибудь на когда-нибудь, а Тэхён положился на диван к давно забытой PS5, залипнув в игры, которые долго игнорировал, и каждый раз, как Юнги возвращался домой, он притворялся спящим, чтобы получить поцелуй и хитро улыбнуться в губы, притянув к себе. Юнги это нравилось. Он приносил вместе с собой много осенней прохлады, въевшейся в волосы, но Тэхён гнал её прочь теплом и объятиями, шепча на ухо что-нибудь до безумия пошлое, чтобы согреть, разогреть и сжечь к чёртовой матери. Его «я скучал» для Юнги в конце дня бодрящее зелье, наполняющее энергией. Его «я хочу тебя на этом диване прямо сейчас и возражения не принимаются» волшебное заклинание, дарующее вторую жизнь нежити. Скромная квартирка на крыше ещё никогда не слышала столько стонов, срывавшихся с губ неосознанно, а Юнги ещё никогда настолько в прямом смысле не заёбывался, но ему, говоря откровенно, это пиздец как нравится. — У меня вообще нет костюмов в гардеробе, — растерянно бурчит Тэхён, когда Юнги откладывает телефон в сторону. — Ходить в них всё равно некуда. — Может, тебе подойдёт что-нибудь моё? — Юнги окидывает Тэхёна взглядом с ног до головы и сразу жалеет о сказанном, ведь влезает он разве что в его футболки, которые таскает просто потому, что ему нравится запах и то, что они принадлежат Юнги, собственно. — Подойдёт, — Тэхён расплывается в едкой хитрой ухмылочке, и Юнги уже точно знает, что последует далее: этот парень неисправим, когда дело доходит до всяких скабрёзностей. Помыть бы ему рот с мылом, да жалко, потому что иногда Юнги даже в восторге от этого. — Мне удивительно подходят следы твоих зубов на члене, но не думаю, что такой наряд оценят по достоинству. — Ты мне этот минет до конца жизни припоминать будешь, да? — Юнги не злится, нет, но ему всё ещё неловко вспоминать, как случайно прикусил, закашлявшись: член тэхёнов большой не только для его задницы. — В следующий раз откушу вообще, чтобы не выпендривался. — А чем я тогда буду доводить тебя до исступления? — Тэхён довольно жмурится, как кот на солнышке, а Юнги остаётся лишь запустить пальцы в его густые волосы и медленно поглаживать, отбросив желание щёлкнуть по носу с милой родинкой. — Твоё выражение лица при оргазме слишком прекрасное. Не хочу лишаться возможности лицезреть его. — У тебя останутся руки, — фыркает Юнги и отворачивается. Смотреть Тэхёну в глаза, когда он явно представляет себя неебаться каким хищником, удовольствие то ещё: щёки тут же загораются. Юнги ещё не привык, да и вряд ли когда-нибудь сможет привыкнуть к этому. — А вообще, может, заедем в ТЦ по пути? Я давно новых костюмов не покупал, да и тебе подобрать что-нибудь хочется. — Знаю я, чего именно тебе хочется, — Тэхён плавится под теплотой ладони и с плеча скатывается в колени: теперь можно делать с ним абсолютно всё, что придёт в голову. Юнги вновь смотрит на него. Смотрит и тянет уголки губ в умильной кошачьей улыбке, наслаждаясь столь пленительным зрелищем. — Не уверен, что здесь костюм с леопардовым принтом будет сидеть на мне также хорошо, как в виртуальной реальности. — Не узнаешь, пока не попробуешь, — пожимает Юнги плечами и отвлекается на вибрацию. Хосок прислал смс с адресом, а значит пора собираться на их первую встречу за пределами ШаР. Юнги интересно, как выглядят здесь Хосок и Намджун, а ещё интереснее, как они отреагируют на его внезапное усыхание. — Хочу, чтобы мой мужчина выглядел сногсшибательно. — Иногда с твоих губ срываются слова, которыми можно и убить, — Тэхён тянет к подбородку Юнги длинные пальцы и ведёт подушечками по линии челюсти, а голос его глубокий такой, удивительно вязкий, обволакивающий. — Не перестаю удивляться тому, как с каждым днём в моих руках ты раскрываешься и оттаиваешь. — Внутри меня ещё много льда, — хрипит Юнги низко, пронзительно, а по тэхёновой шее мурашки расходятся волнами. Иногда кажется, что достаточно нашептать ему на ухо, чтобы он кончил или сам умолял взять его. — Тебе предстоит много работы, знаешь ли. — Блядь, Юнги, я снова хочу тебя, — кофейные радужки под длинными ресницами становятся совсем мутными, затуманиваются. Бархатный баритон чуть дрожит, срывается. Тэхён удивительно простой, когда хочет его: он не сдерживается, не скрывается, говоря сразу в лоб, чтобы не было недосказанностей. Юнги находит это милым. Просто чертовски обворожительным. — Может, хотя бы вздрочнём друг другу по-быстрому? — Обязательно вздрочнём, когда вернёмся, а пока дуй одеваться уже, — Юнги трудно держать себя в руках, когда Тэхён перед ним такой умоляющий, но Хосок точно на них обидится, если они слишком задержатся. Юнги протяжно выдыхает, прогоняя секундное наваждение. С Тэхёном и вправду трудно сдерживаться: когда он смотрит так пьяно из-под полуопущенных век, когда ведёт кончиком языка по желанным губам, когда шумно сглатывает, а кадык под смуглой кожей пляшет, так и призывая прикоснуться к нему, Юнги самый слабый солдат перед ним. Он не знал до Тэхёна, что бывает вот так. Не знал, что можно хотеть кого-то настолько непреодолимо, и даже ему — мистеру «самообладание» — требуются огромные усилия, чтобы подавить в себе захлёстывающее волнами желание. Тэхён странно влияет на него. Тэхён делает его мягким, податливым. Он может мять его, как пластилин, лепить из него всё, что вздумается, а Юнги не возразит, соглашаясь на всё, о чём попросит, даже если этого никогда не пробовал. Так они познакомились с позой 69, захлёбываясь слюной и стонами, так Тэхён вылизал Юнги там дочиста, доведя до оргазма языком и пальцами, так осознанно умолял легко придушить его, чтобы всё же понять, что испытывают во время секса от этого, но это ещё самое безобидное: в его голове идей столько, что всерьёз страшно за зад становится. Юнги за Тэхёном не угнаться: у него горячая голова и сердце, а ещё он совершенно не стесняется, открываясь перед ним так, как не открывался ни перед кем ещё. Он полностью доверяет ему. Он даже не допускает мысли о том, что Юнги может предать или бросить его, и осознание этого заставляет обожать Тэхёна до невозможного. Юнги знает, что ему тоже трудно доверять другим. Знает, чего стоит его доверие. Тэхён не просто так захотел сделать его своим. Не просто так не прекращал попыток сблизиться: где-то на уровне инстинктов догадывался, что они поймут друг друга так, как не смогут ни с кем другим, ведь у них много общего. Они знают цену одиночеству. Знают, как горько, когда мечта разбивается вдребезги, и прочувствовали на собственной шкуре подлейшее предательство, а теперь, осознав, как больно могут сделать люди, которые были когда-то близкими, никогда не поступят друг с другом так же, иначе вовсе развалятся. Им на судьбе написано друг другом дорожить. Им до гробовой доски быть вместе — предписание. Юнги мягко поднимает Тэхёна с колен, бросив быстрый взгляд на ширинку брюк, что чуть топорщится, и тут же отводит его, иначе Хосок точно не дождётся их. Поднявшись с дивана, несколько секунд раздумывает, одеться сначала или привести в порядок волосы, и замечает вдруг, что на тумбе возле телевизора появился причудливый светильник с человечком, у которого абажур заменяет голову, а около приставки по полке тянутся разноцветные лампочки. Тэхён пришёл к нему не один, захватив вместе с собой то, что делает его немного особенным, а ещё Юнги узнал, почему у него дома так много светильников. Тэхёну просто было страшно засыпать по ночам в темноте и одиночестве: он так боялся, что кто-нибудь из тьмы нападёт на него, что спал сначала при включенном свете, а потом как-то увидел на прилавке магазина птичку, у которой вместо туловища лампочка, и так началась его маленькая страсть к собирательству всего примечательного, что дарило успокоение. Сейчас Тэхён может спать в темноте. Сейчас он почти не боится даже по тёмным подворотням ходить, но отказать себе в покупке безделиц всё равно не может, поэтому его спальня похожа скорее на выставку. Тэхён, тонущий в худи, смотрит на Юнги с интересом, разглядывает. Ему смотреть не надоедает. Не надоедает залипать открыто, так, что иногда смущает до ужаса, но Юнги прекрасно его понимает: ему и самому трудно оторвать от Тэхёна взгляд, потому что он завораживающий. Околдовывающий. Притягивающий. Юнги иногда хочет съесть его. Хочет уменьшить до крохотных размеров и носить с собой на работу в кармане пиджака, чтобы быть вместе каждую минуту, ведь по будням остаётся друг на друга слишком мало времени. Сказать откровенно, Юнги словно с ума сошёл, ежедневно думая о вещах, совершенно ему несвойственных, а Тэхён этому только радуется: растягивает уголки губ в фирменной ухмылочке и говорит, что им уже давно пора признаться друг другу в том, что так очевидно внутри плещется. Юнги тоже так считает, потому что невозможно держать в себе уже, но боится произнести слова, которые для него фатальные: в прошлом они принесли невообразимую боль. В прошлом он возненавидел их за то, что были пропитаны ложью полностью, но прошлое уже отпущено. Остался страх, и его тоже нужно отпустить, развеяв прахом по ветру. Ответив на пристальный взгляд тихой улыбкой, Юнги идёт одеваться, напялив первое, что вывалилось из шкафа под протяжное «Тэхён, развесь свои шмотки потом, пожалуйста», удивляясь тому, как странно звучат эти слова в квартире, которая никого, кроме него, до этой недели внутри и не видела. Юнги не перестаёт удивляться переменам каждый день. Не перестаёт чувствовать такое всепоглощающее ласковое тепло от того, что теперь у него есть человек, терпеливо дожидающийся возвращения, а ещё жить как никогда хочется. Раньше Юнги жил лишь потому, что не умер ещё. Раньше он часто задумывался, как было бы хорошо, если бы на дороге его смёл грузовик, впечатав в отбойник или ещё куда, а теперь даже дышится легче как-то, словно груз на плечах, весом в тонну, растворился в воздухе. Тэхён стал его спасением. Стал панацеей, которая от всего вылечила. Юнги даже не осознавал, насколько нуждался в нём, пока уверял себя, что заслуживает лишь одиночество, и как же он благодарен Тэхёну за то, что он всё же добился своего, вытянув его из ямы за шкирку почти, как брошенного котёнка, шипящего на любого, кто просто хочет помочь, хоть и сам в той же яме был. В ванной Тэхён дотошно укладывает волосы, а они совсем не хотят укладываться: только и делают, что торчат в разные стороны. Юнги забавно наблюдать за его тщетными попытками. Он тихо посмеивается на каждый возмущённый взрык, подперев дверь спиной, и дожидается, когда Тэхён повернётся к нему с тем самым щенячьим взглядом, от которого разрыдаться хочется. Нет, он совсем не беспомощный. Нет, не ленивый и вполне может сделать всё самостоятельно, но Юнги уже успел как-то уложить ему красиво волосы, а сейчас он хочет точно так же, но у него никак не получается. Если сделать Тэхёну кривой пробор и объёмно зачесать назад густую копну, оставив одну прядь чёлки на лбу, он становится похож на шикарного денди, затерявшегося во времени, а если дать ему шляпу, смокинг и сигарету, Юнги, наверное, на месте кончится. Он собирается сегодня совершить опасное. Собирается сделать то, что лелеял лишь в фантазиях, а пока забирает у Тэхёна расчёску и зажимает кончик языка меж губ, прекрасно зная, как сделать этого горячего парня ещё привлекательнее, отчётливо понимая, что играется с самим Дьяволом. Они выходят из дома на удивление свежим субботним вечером, и Тэхён всю дорогу до машины смотрит на Юнги пристально-пристально, любуясь укладкой, которую вызвался сделать самостоятельно. Сказать откровенно, до Тэхёна, кроме парикмахеров, ещё никто не трогал его волосы, да Юнги и не позволял никому, потому что вроде как совсем личное. Тэхёну же абсолютно всё позволено. Тэхён может касаться их так, как ему заблагорассудится: наматывать самые длинные пряди на пальцы, запутываться в них, натягивать, и это так интимно для них. Так сокровенно. Волнующе. Забавно понимать, что некоторые таинства близости Юнги постигает в зрелом возрасте. Забавно осознавать, что Тэхён в свои почти двадцать шесть тоже впервые познаёт многое, о чём даже не догадывался, и Юнги даст ему всё, научит всему, поведёт в правильном направлении. Со стороны они похожи на подростков, только-только открывших для себя отношения, но это лишь добавляет им изюминки: делает их единственными в своём роде. Неповторимыми. Юнги, открывая Тэхёну пассажирскую дверь, вспоминает, как волнующе было находить те самые местечки, от прикосновения к которым он приоткрывал фигурные губы и выдыхал с тихим стоном, чертовски стесняясь этого. Вспоминает, как он дрожал в его руках, когда Юнги ласкал языком уздечку, как закатывал глаза, когда обхватывал губами нежную головку, насаживаясь глубоко, до самой глотки. У него сбивалось дыхание, сердце колотилось так ощутимо в руку, пока Юнги вылизывал терновые ветви медленно, не пропуская ни единого шипа на чувствительной смуглой коже. Тэхён изнывал, умолял, плавился в жаре и удовольствии, когда Юнги дышал жадно в ухо, скользя по истекающему смазкой члену пальцами, что он до этого, прикрыв глаза, жадно в себя всасывал, лаская каждую фалангу, косточку. Тэхён признался честно: весь Юнги для него — сокровенная фантазия. Его идеал. Влажный сон, перетёкший в реальность утром со звоном будильника. Ему больше не о чем мечтать, больше нечего хотеть, совсем незачем смотреть в другие стороны. Юнги пленил его, не связывая, и теперь Тэхён весь в его руках. Теперь Юнги может даже забрать себе его жизнь, если захочется. Он много всего говорил после оргазма, когда совсем ватный, расслабленный, а Юнги мог лишь поглаживать по густым волосам и отрицательно покачивать головой на каждое «ты ведь не считаешь, что я странненький?». «Крета» везёт их к одному из пунктов назначения; Юнги задумчиво курит в чуть приоткрытое окно, наслаждаясь затекающей в машину прохладой, и так отчётливо понимает, что декабрь не за горами уже. Скоро Рождество. Скоро тот самый праздник, который справляют в кругу семьи или со второй половинкой, сидя под мерцающими гирляндами, и как же хорошо, что в этом году Юнги больше не придётся испытывать такого всепоглощающего одиночества от чужого счастья, раскрашенного улыбками. Им бы съездить куда-нибудь. Может, взять Хосока с Намджуном и выехать кататься на лыжах, а потом набрать алкоголя, пиццы, каких-нибудь настолок и закатить маленькую вечеринку, которая обязательно станет самой запоминающейся. Тогда, в прошлом, на всё это банально не было денег и времени. Тогда Юнги учился, репетировал, выступал и учился вновь, да и друзей у него особо не было, а сейчас он хоть и унылый взрослый, но может позволить себе многое. Парочку хороших дорогих костюмов, к слову, тоже, даже если это чуть-чуть отодвинет покупку собственной недвижимости. — Как думаешь, нам стоит знакомить друг с другом родителей? — Тэхён, который казался не особо многословным, держать рот закрытым в одной машине с Юнги не способен: всегда первым находит тему для разговора. — Мои скорее удавятся, чем примут то, что я встречаюсь с парнем, — Юнги не особо приятно о родителях говорить, но Тэхён должен знать о нём всё. — Я, в принципе, именно из-за этого из дома и ушёл: надоели их нападки, косые взгляды и молчаливое осуждение. Внуков им подавай. Жену им хорошенькую подавай. На госслужбу им экзамены сдай. К чёрту их. — Мои вообще не знают, что я гей, — сконфуженно, зажав ладони меж бёдер, открывается Тэхён, смотря на Юнги с пониманием. — Я хотел им рассказать, но так получилось, что им до лампочки всё, что связано со мной. Они над сестрой трясутся так, словно она фарфоровая, а меня сбагрили в ту квартиру, наказав разбираться со своими проблемами самостоятельно. — Ну, стоит поблагодарить их хотя бы за то, что ты появился на свет, — хрипит Юнги с долей пренебрежения, потому что и тэхёновы родители оказались очевидно хреновыми. Им не повезло с ними, но повезло друг с другом, а это самое главное. — В общем, забей на них. Мы сами со всем справимся. — Я просто хотел в будущем попросить у твоих благословения, — бросает Тэхён так обыденно, будто это совсем не удивительно, а Юнги чуть дымом не давится. Любит же он вот так взять и сказануть что-нибудь. — Есть вроде такое правило. — Ты у нас хороший мальчик? — Юнги, затушив сигарету в пепельнице, крепче хватается за руль, чтобы не утечь к педалям куда-нибудь. — Не любишь нарушать правила? — Иногда перехожу дорогу в неположенном месте, когда лень тащиться до перехода, — Тэхён говорит это с таким воодушевлением, словно делится невероятным свершением. Такой милый временами. До ужаса. — Да ты самый настоящий преступник, Ким Тэхён, — Юнги коротко посмеивается, и этот смешок заставляет уголки алых тэхёновых губ растянуться в ослепительной улыбке, которая такая обворожительная. Юнги нравится, как Тэхён улыбается. Улыбаться ему идёт: особенно широко-широко, прямоугольно так. — Хочешь, проеду на красный? Будем преступниками вместе. — Я хочу парную татуировку, — повернувшись к Юнги вполоборота, Тэхён внимательно наблюдает за его реакцией. Прощупывает почву, так сказать. — Что-нибудь такое со смыслом. Значимое. — Татуировки — это же навсегда, — занудствует Юнги, совсем забыв, что сейчас их спокойно сводят, не оставляя даже следов. — Вот так набьёшь чьё-нибудь имя на полужопии, а потом с этим человеком расстанешься. Будет неловко, когда встретишь другого: придётся искать партнёра с тем же именем. — Ты для меня тоже — навсегда, — в бархатном баритоне железобетонная уверенность. Юнги, если честно, так спокойно от этого. — Хочу, чтобы на коже было что-то, связанное с тобой. — Я никогда даже не задумывался о том, чтобы сделать тату, — Юнги готов пробовать с Тэхёном новое, да и парная тату — дело заманчивое. Он, правда, хотел парные кольца купить, но одно другому не мешает никак. — Ты хочешь что-то конкретное? — Для меня твой Steyr из ШаР, а тебе Desert Eagle, например, — Тэхён даже особо не думает, словно всё уже решил давно. Он, потянувшись к коробке передач, кладёт Юнги ладонь на бедро и успокаивающе поглаживает, уже предвкушая его реакцию. — Где-нибудь на предплечье, чтобы выглядело классно, когда мы будем держаться за руки. — Ты правда хочешь, чтобы я набил себе это распиаренное в поп-культуре де… — Да, хочу, — отрезает Тэхён так властно, скользнув ладонью по бедру вверх, что Юнги тут же задыхается, только чудом не перепутав на светофоре газ с тормозом. — Что ж, об этом стоит подумать, — Юнги не станет Тэхёну возражать, даже если жуть как хочется. Нет, он не безвольный. Нет, точно не готов вот прям во всём потакать ему, но, если честно, смысл в этих пушках для них двоих точно есть. ШаР помогла Юнги перестать чувствовать себя бесполезным куском дерьма. ШаР помогла убить кучу времени, которую по воле обстоятельств некуда было деть, помогла социализироваться, даже если он всегда оставался в тени. Игра, что иногда реальнее реальности, в которой не повезло обжечься о людей, сделала для Юнги больше, чем кто-либо другой до, и даже первый за долгое время друг у Юнги тоже появился из-за неё, а потом… А потом игра подарила ему чёртова V. Того охуенно невъебенного красавчика с пушками в набедренных кобурах, завалившегося в любимый бар так, словно готов был трахнуть каждого в нём, но в итоге Юнги трахнул его ближайшим столом. Через время V превратился в паршивого койота, что катил к нему яйца неумело, совсем не боясь их в процессе потерять, и в это же время у каждого в инвентаре от босса в Лесном городе появился пистолет, побывавший в итоге в местах, не предназначенных для него вообще: сначала Тэхён отсосал стволу Steyr, а потом Desert Eagle оказался в Юнги — и все эти ситуации стали отправными точками к тому, чтобы V стал Ким Тэхёном, а SUGA для него Мин Юнги. Юнги думает об этом всю дорогу до ближайшего к бару Хосока ТЦ; Тэхён всё поглаживает по бедру, надеясь задобрить или просто потому, что ему доставляет его отвлекать, царапая ногтями ширинку брюк. Он напрашивается. Он каждым действием так и намекает на то, что совсем не прочь заняться сексом в машине, как уже когда-то предлагал, но Юнги сегодня стойкий солдат. Юнги, выкурив подряд ещё две сигареты, пропитав дымным ментолом Тэхёна и весь салон, паркуется в чуть ли не единственном свободном месте, наконец осознав: сегодня — суббота, а в субботу любой ТЦ заполняется толпами людей. Тэхён это тоже осознаёт. Тэхён оглядывается по сторонам, выходя, и гасит ресницами вечерний свет до тех самых пор, пока в руке не оказывается рука Юнги. Его тревожность так сразу не пропадёт: с ней ещё работать и работать, чтобы Тэхён чувствовал себя комфортно в толпе, и Юнги готов держать его за руку столько, сколько потребуется, лишь бы он ощущал себя в безопасности. Лишь бы был уверен, что его никто не тронет: даже пальцем не прикоснётся, иначе Юнги взбесится. Может, он хилый. Может, не такой сильный, как Тэхён, но армия и реалистичная ШаР научили его многому, так что он кое-что умеет: например, профессионально бросать через плечо. В торговом центре и вправду много людей: они перетекают неплотным потоком из магазина в магазин. Сказать честно, Юнги тоже неуютно среди тех, кто так любит заострять внимание на других. Он ненавидит, когда обсуждают. Терпеть не может, когда шепчутся за спиной. Иногда он слышит тихие женские голоса и «смотри, у него ноги стройнее, чем у тебя», а иногда мужские и такое бесячее «с ростом этому парнишке не повезло». Южная Корея этим больна. Больна лукизмом, отсутствием тактичности, призывами похудеть, когда есть пара лишних килограмм. Тут никто не стесняется тыкать пальцем в других. Никто не задумывается, как это влияет на психику и самооценку, ведь как лучше хотят. Юнги сталкивался с этим достаточно часто по куче разных причин и даже по улицам в наушниках ходил, чтобы ничего не слышать и замечать, а сейчас ему… Ну, плевать? На них смотрят, да. Смотрят на их руки, сканируют взглядом дотошно лица, фыркают, отшатываются в сторону или тихонько хихикают, прижимая ладонь ко рту, потому что двум парням нельзя на публике вот так: нельзя показывать, что их связывает нечто большее, чем дружба, ведь иначе они мерзкие выродки, которых надо лечить. Юнги, если честно, так кристаллически поебать. Никто не посмеет запретить ему держать горячую тэхёнову ладонь. Никто не посмеет сказать, что болен, хоть доля правды в этом всё же есть: он заражён. Заражён губительной болезнью, которая вряд ли когда-нибудь пройдёт. Тэхён у плеча удивительно спокоен и тих, а Юнги внимательно разглядывает витрины на разных этажах. Увидев заманчивый пиджак на манекене, одиноко стоящем за стеклом, он поднимает взгляд на название магазина и припоминает, что именно тут как раз и может найтись то, что он хотел. Потянув Тэхёна за собой, не ответив на его недоумённый взгляд, Юнги уверенно шагает в бутик Dolce & Gabbana, кивнув на приветствие, брошенное молоденькой консультанткой, и топает сразу к заманчивым вешалкам с дорогущими костюмами, не думая больше ни о чём. Юнги костюмы не любит, откровенно говоря. Не любит просто из-за того, что дресс-код их компании слишком для аутсорсинговой строг, но, если отбросить в сторону неприязнь, костюмы ему идут. Он покупает итальянские или французские, что по фигуре всегда, предпочитая приталенные пиджаки и зауженные брюки, подчёркивающие стройность ног, но цена их обычно особо не кусается, а тут вот… Что ж, Юнги был к этому готов. — Вам что-нибудь подсказать? — консультантка спешит отработать зарплату, когда Юнги заходит в тупик, а Тэхён вообще в этом не смыслит ничерта, кажется, желая поскорее отсюда уйти. — У вас есть костюмы с леопардовым принтом? — спрашивает Юнги, развернувшись к ней лицом, а она скользит взглядом сначала по нему, а после по Тэхёну, словно уже пытается что-то подобрать. — Для вас или вашего спутника? — Для спутника, — Юнги надеется изо всех сил. В конечном итоге Хосок их реально сожрёт, если они задержатся ещё на час. — Один такой как раз у нас есть, — улыбается консультантка доброжелательно, едва ли обращая внимание на то, что они держатся за руки до сих пор. — Думаю, он прекрасно сядет по вашей фигуре, — обращается к Тэхёну, откровенно залипая на него. Пока консультантка уходит за костюмом куда-то вглубь, Юнги подыскивает что-то для себя, но глаза разбегаются: слишком уж каждый пиджак выглядит хорошо. Тэхён оживляется тоже, расцепив пальцевый замок, проходится взглядом по вешалкам с интересом, кажется, решив сделать всю работу за него, а потом тянется к одной и снимает, развернув Юнги к себе. У него в руках приталенная, шерстяная чёрная тройка в полоску, что идеально Юнги подойдёт. У него на губах магически-загадочная улыбка, в глазах задорный огонёк и уверенность в том, что он вот прям вообще в выборе не ошибся, что Юнги и подтверждает лёгким кивком. Консультантка возвращается назад, неся двубортную двойку с насыщенным пепельным принтом, совсем не похожую на ту, в которой был на годовщине ШаР Тэхён, и Юнги понимает, что это — то самое. То самое, в чём его мужчина будет не просто шикарен, а ошеломительно, мать его, потрясающ. Настолько убийственно прекрасен, что и вправду сможет одним взглядом убить. Юнги просит подобрать им по черной рубашке, предупреждая, что костюмы нужны «вотпрямщас», и направляется вместе с Тэхёном в примерочную, жутко жалея, что не получится зайти в одну вместе: консультантка за ними бдит. Он справляется с примеркой на удивление быстро, сгорая от нетерпения, подмечает, что тройка в полоску явно стоит своих денег, сидя на нём, как влитая, и находит себя в большом зеркале таким статным, привлекательным, солидным. Полоска делает его чуть стройнее, вытягивает, добавляет к росту несколько невидимых сантиметров, и вот обычный айтишник Мин Юнги словно и не айтишник больше, а самый настоящий директор успешной компании: не хватает только надменного взгляда и ключей от тачки многим дороже скромной «креты». Шумно сглотнув, жутко волнуясь, Юнги выходит из примерочной чуть ли не на ватных ногах, предвкушая, а консультантка, что стоит совсем рядом, кивает, одобряя тэхёнов выбор. Проходит ещё минута, прежде чем отъезжает занавеска, за которой нечто невероятное таится. Проходит ещё пара секунд, прежде чем Тэхён выходит уверенной походкой. Юнги застывает на месте, не в силах сделать и вдоха. Юнги смотрит на него во все глаза, понимая, что зрелища ослепительнее ещё не видел, а Тэхён расправляет плечи, приглаживает чуть растрепавшуюся укладку и прикусывает губу, скользя по Юнги вязким тёмным взглядом. Он чувствует себя удивительно уверенно в чёртовом леопардовом костюме, который сам по себе шикарный. Он настолько в нём охуенный, что Юнги может только стоять и ресницами хлопать, не в состоянии поверить, что какие-то шмотки могут так кардинально изменить человека. Чуть ли не закоренелый хиккан, боящийся нос высунуть из дома, у которого в гардеробе одни футболки и худи? Да вы шутите, что ли? Быть того не может, потому что перед Юнги точно топовая знаменитость, которую крупные агентства готовы заваливать деньгами. Интересно, а как бы Тэхён смотрелся в этом костюме на большой сцене? Интересно, как бы выглядел, если бы на него светили яркие софиты? Юнги жаль безумно: не того, что сфотографировать не может, а того, что тэхёнова мечта не осуществилась. Он, кажется, для этого создан. Создан лишь для того, чтобы им восхищались, но есть что-то волшебное в том, что восхищаться таким Тэхёном может сейчас только Юнги и слегка ошарашенная консультантка. Он её понимает. Прекрасно понимает, но лучше бы ей перестать так очевидно залипать, а то некрасиво как-то. Тэхён, поправляя лацканы, смотрит на Юнги тоже. Он поглощает его взглядом, как хищник, медленно подходит ближе. Юнги внезапно страшно. Он боится разрушительной силы такого Тэхёна и точно не уверен, что справится с ней, стоит ему оказаться совсем рядом, и даже делает шаг назад неосознанно, а Тэхён усмехается. Цвет костюма идеально гармонирует с карамельной кожей, делая её сочнее, вызывая желание прикоснуться к ней. Юнги почти больно от невозможности протянуть к широкой шее пальцы, провести тонкую линию по вороту черной рубашки, что прекрасно с костюмом сочетается. Ему так чертовски хочется толкнуть Тэхёна обратно в примерочную, прижать к зеркалу, подпереть пах коленом, проскользнуть языком меж алых губ и на долгие минуты жарко засосать его, но приходится сдерживаться. Заливать мысленно разбушевавшийся внутри огонь возбуждения и молиться всем существующим на свете богам в одном предложении, чтобы они над ним сжалились. Он не железный совсем. Он сейчас хрупкий, хрустальный, вот-вот пойдёт трещинами. Он не отрывает от Тэхёна взгляда, боясь упустить хоть что-нибудь, а Тэхён в жалких сантиметрах: протягивает ладони и с чарующей улыбкой всего лишь застёгивает вторую пуговицу пиджака, о которой Юнги забыл второпях. — Я вижу тебя в костюме перед работой и после каждый день, внутренне умирая от того, насколько ты пиздецки горячий в нём, но, блядь, Юнги… — у Тэхёна мало слов, но бархатный баритон с придыханием ласкает уши по-особенному фантастически, — я так хочу снять с тебя этот прямо здесь и сейчас, что едва сдерживаюсь. — Последнее — мои слова, — выдыхает Юнги хрипло-хрипло, так, что сам себе удивляется, а Тэхён закатывает глаза и кусает губы сильнее, лишь чудом оставаясь в сознании. Они выходят из магазина сразу в костюмах после того, как расплачиваются, и Юнги внутренне одновременно рыдает и радуется: во-первых, цены за бренд и вправду конские, а во-вторых, Тэхён настоял на том, что заплатит за костюм Юнги своей карточкой. Юнги сначала отпирался всячески, ведь где это видано, чтобы за него платили, когда он сам в состоянии, но Тэхён оказался убедителен, когда сказал, что они просто обменялись подарками. Что ж, подарки вышли стоящими, а леопардовый костюм так и вовсе оказался невероятным вложением: Тэхён в нём перестал зажиматься и сутулиться. Он головокружительно невозможен так. Так поразительно божественен. Девушки, встречающиеся им на пути, сворачивают на него головы, а парни, сопровождающие их, явно чувствуют себя по сравнению с Тэхёном ущербными. Юнги это нравится. Ему до мурашек по бёдрам доставляет то, как все эти люди глазеют на него, когда совсем недавно фыркали, а больше всего он где-то в нирване от одной лишь мысли о том, что этот парень его весь и полностью. В машине повисает опасное напряжение. Юнги заводит движок, кинув взгляд на часы, понимая, что они прилично так задерживаются, но это не спасает совсем: Тэхён сдерживаться с ним не привык, дёргая за пиджак к себе, припадая к до безумия желанным губам. Он целует хаотично, спешно, размазывает по языку Юнги сжигающее желание. Он вкладывает в касания губ всё, что не мог выразить словами, терзает его, напивается горячими выдохами. Тэхён насладиться Юнги не может: ему мало всегда. Мало прикасаться к нему, зарываясь пальцами в волосы. Мало делиться слюной и дыханием. Мало кусать и оттягивать, добиваясь задушенных скулящих стонов, от которых кончить готов. Тэхён всегда тянется к Юнги. Всегда за него хватается, просит, добивается. Он сводит с ума одним своим существованием, но берёт за это ответственность, когда Юнги обмякает в его руках, прижимая к себе, шепча что-то неразборчивое. Тэхён и вправду непостижимый такой. До безумия особенный. К его ногам хочется бросить весь мир. Хочется, чтобы он поклонялся ему, возносил молитвы, делал подношения. Юнги понять не может, почему вообще всё это чувствует, когда всё-таки жуткий собственник, но иначе с Тэхёном нельзя, кажется. Забавно только, что и Тэхён хочет сделать для Юнги то же самое. В машине на передних сиденьях целоваться неудобно вообще и хочется перебраться на задние. Тэхён отстраняется под просящее «может, отъедем куда-нибудь?», а Юнги отрицательно покачивает головой, слизывая влажность с губ, и падает в бездонную пропасть, разверзнувшуюся в кофейно-смольных радужках. Юнги обожает те моменты, когда Тэхён возбуждается. Обожает, когда смотрит томно из-под ресниц, и даже слов не нужно, чтобы понять его. Если кто-нибудь спросит, каким словом можно точно описать его, Юнги ответит: «секс» — самое подходящее, даже если сердце у Тэхёна доброе, уязвимое. Он за пределами ШаР другой совсем. Тут он ранимый, чуткий, понимающий, когда там ранит сам, ни о чём не задумываясь, и это притягивает к нему ещё сильнее: заставляет терять голову. Юнги в восторге от него. Юнги обожает его до возможного. У него к Тэхёну чувства, которых так много, что хочется рассыпать их повсюду гроздьями, но пока получается лишь вкладывать их в поцелуи, взгляды, нежные касания. Ощущал ли он когда-то хоть что-то подобное? Был ли так счастлив там, в том времени, которое больше не доставляет проблем, оставшись позади туманными воспоминаниями? Сейчас настоящее — самое прекрасное, и Юнги точно заслужил его за все злоключения. До бара, адрес которого уже в навигаторе, ехать мучительно: когда Тэхён рядом настолько горяч и сногсшибателен, ни о какой дороге не думается. Юнги крепко держится за руль, нервно курит под всё ещё тёмным взглядом и проклинает Хосока самыми гнусными проклятиями, потому что он в этом виноват: сделал так, что Юнги чуть ли не заживо в желании варится. Как ему дожить до дома? Как дождаться того момента, когда сможет Тэхёна медленно раздеть, внутренне умирая от того, насколько он занебесный весь? А Тэхён? Что будет с Тэхёном, если уже сейчас он распалён до максимума? Задница Юнги в большой опасности: сегодняшняя ночь будет для неё тем ещё испытанием. Шумно выдыхая, сосредоточиваясь на том, что за лобовым стеклом, Юнги абстрагируется и вроде даже с успехом: член в брюках наконец-то полностью падает. Бар на Итэвоне с живой джазовой музыкой и странным названием Epiphany привлекает сдержанной вывеской. Юнги ведёт по улице Тэхёна с парковки за руку, чувствуя себя здесь намного спокойнее из-за обилия гей-клубов, которых достаточно, и теперь уже парни сворачивают на них головы. Юнги узнаёт некоторых. Он кивает им на короткие приветствия, ни разу не гордясь тем, что знает их, и на самом деле хочет начать знакомство с Итэвоном заново, напрочь забыв о всех тех, кого успел трахнуть здесь. Больше ему искать тут кого-то незачем. Больше не нужно тешить самооценку пошлостями, брошенными в его сторону. Теперь Юнги уверен в себе. Теперь алкоголь не будет лекарством, а быстрый перепихон единственной причиной просыпаться по утрам, чтобы вновь прийти сюда. Жаль только, что вернуться всё же пришлось из-за Хосока, у которого очередная новость, которая пиздец какая важная, но за это Юнги с ним ещё расквитается. Юнги думает о Хосоке до самых дверей, чтобы он где-то там заикался до смерти, а потом замечает чуть сбоку от бара двух точно так же отличающихся друг от друга комплектацией парней и уже натачивает мысленный нож, чтобы всадить его по самую рукоять в одну дурную задницу. Хосока Юнги узнаёт сразу: он в броском красном костюме, который слегка оверсайз, а ещё у него ярко-алые волосы, флешбэкающие в ШаР, когда он неистовствовал в подвале торгового центра, покрывшись кровью полностью. Намджун рядом с ним высокий такой, большой очень, но чертовски привлекательный: у него тёмно-серая тройка с белой рубашкой, что по фигуре полностью, и наполовину зачёсанные назад эффектно каштановые волосы. Смотрятся вместе они сказочно, даже если на первый взгляд кажется, будто их вырвали из разного времени: Намджун такой элегантный и сдержанный, а Хосок кричащий, привлекающий много внимания. Юнги подходить к ним совсем не хочется, не хочется рушить их небольшую идиллию, но тянет вперёд Тэхён, которому просто не терпится убедиться, что в реальности эти парни точно такие же. — Намджун, Хосок, вы такие классные, — Тэхён, выворачивая из-за их спин, накидывается на них сразу же. — Так удивительно видеть вас в реальности. — Иисус в костюме пони на детском утреннике… — Хосок себе не изменяет вообще ни в чём, и даже здесь он всё тот же j-hope, разве только дробовика не хватает, да он и так смертоносный весь. — Я вижу тебя в чёртовом леопарде второй раз, но здесь и сейчас ты словно с подиума: красивый до невъебения. А где Юнги? — спрашивает непонимающе, переводя взгляд на сцепленные в замок руки, а потом и на Юнги, который точит уже второй нож, чтобы первому было не одиноко в хосоковой заднице. — Я туточки, — скрежещет Юнги хрипло так, улыбаясь очень рвано, натянуто. Знает он, что будет после, но всё равно морально не готов к этому. — Holly shit, — срывается с хосоковых губ ошарашенно, когда он понимает, что смотрит на Юнги сверху вниз. — Да ты, дружище, с нашей последней встречи усох совсем. Где же тот устрашающий снайпер — гроза всего сервера? Я вижу перед собой лишь маленького лиса в костюме, которому жутко не хватает пушистого хвостика. — Мне не нужна Nemesis, чтобы отправить тебя на кладбище, — Юнги уже готов закатывать рукава, чтобы шутливо начистить Хосоку всё, до чего дотянется, да и Тэхёну сейчас перепадёт, если он не перестанет противно посмеиваться. — Вот теперь я узнаю нашего Шугу, — лучезарно улыбнувшись, обнажив ослепительно белые зубы, Хосок хлопает его по плечу и хочет даже обнять, но Юнги отходит чуть в сторону. Ну его, а то может случиться страшное. Бросок через бедро, например. — Я, кстати, догадывался, что в реальности ты немного пониже из-за некоторых подозрительных ситуаций, так что совсем не удивлён. А вообще, вы офигенно смотритесь вместе. Я так рад за вас. — Вы тоже ничего, — бросает Юнги сконфуженно и переводит взгляд на Намджуна, который тих и безмятежен, словно деревце, понимая его полностью: порой Хосок болтает столько, что и слово вставить между не всегда получается. — Так что там у вас? — Давай сначала пройдём внутрь, — отвечает за Намджуна Хосок, а он даже бровью не ведёт, но зато ведёт плечом, и это плечо у него такое внушительное. — Ты удивишься, когда увидишь его, а я вообще сначала дар речи потерял. Никогда бы не подумал, что так может быть. — Да что там такое-то? — Юнги интересно, но Хосок явно не ответит, разворачиваясь ко входу. Остаётся только за ним следовать. Юнги, потянув Тэхёна внутрь, делает для себя удивительное открытие: они вправду точно такие же. Намджун, Хосок, Тэхён — все они выглядят так же, как в ШаР, разве что причёсками и цветом волос отличаются, а вот он единственный, кто решил хоть как-то изменить тело, даже если не настолько критически. Наверное, он отредактирует аватар потом. Быть может, уберёт эти чёртовы лишние сантиметры, чтобы наконец-то быть собой полностью, ведь комплексовать ему больше незачем. Тэхёну нравится, что он такой «маленький», да и разве ж Юнги виноват в том, каким его сделала природа, не спросив ничьего мнения? И пусть крошечный. Пусть не такой внушающий, но скилл его от пропажи нескольких сантиметров в росте точно никуда не денется, хотя… Есть в этих сантиметрах кое-что слишком заманчивое, из-за чего отказаться от них будет кощунственно: где ещё Тэхён станет приподниматься на носках ботинок, чтобы поцеловать его? Внутри небольшого бара неоново сумрачно и привычно накурено; посетителей не так, чтобы много, но заняты почти все столики. Живая джазовая музыка, льющаяся с маленькой сцены, подсвеченной софитами, тихая, спокойная, расслабляющая. Прохладно, комфортно, за густым сигаретным смогом можно различить тонкие алкогольные запахи. Юнги оглядывается по сторонам с интересом, подмечает детали, которые точно где-то видел уже, но не чувствует подвоха: лишь отмечает, что Хосок, занимая столик почти у самой сцены, загадочно улыбается. Юнги понять не может, что тут такого удивительного, усаживаясь рядом с Тэхёном, который тоже озадаченный, и всматривается в окружающую обстановку усерднее, но всё равно не имеет никакого понятия. Он не был здесь никогда, да и, честно сказать, вообще не видел раньше той вывески, но и на Итэвон в последнее время Юнги не заезжал, а всё вокруг имеет свойство меняться, развиваться, идти в ногу со временем. Может, тут можно попробовать что-то исключительное? Он бы точно не отказался от стакана хорошего виски, только вот Юнги за рулём, а Тэхён водить не умеет, но хочет научиться в будущем. — Это кто у нас тут рядом с Ви сидит такой крохотный? — нежный голос, который так отчётливо въелся в мозг из-за пленительной мелодичности, вдруг оказывается не в том месте, не в то время, да и вообще не в той реальности. Юнги замирает, не в силах повернуть к хозяину голоса голову, и чувствует, что точно поехал крышей. Вот прям совсем окончательно тронулся. — Я так рад вас всех видеть. За эти дни успел даже соскучиться. — Ну вот, хён, ты напугал Шугу, — Хосок, смотря на Юнги с искрящимся в глазах озорством, переводит взгляд на человека, стоящего позади. — Я же говорил, что он в ступор впадёт: вон, не дышит даже. Тэхён, тыкни его там. — Я чего-то не понимаю, да? — Тэхён, который в явном замешательстве, тоже не спешит поворачиваться. У них с Юнги на двоих один когнитивный диссонанс, в котором две их реальности друг с другом никак не складываются. — Он же NPC… Я же наговорил ему всякого, а Юнги даже успел облапать его… — Всё, что было сказано и сделано за барной стойкой, остаётся за барной стойкой, так что расслабьтесь и просто получайте удовольствие, — человек за спиной кладёт ладонь Юнги на плечо и легко сжимает пальцы. Юнги хлопает ресницами раз, пытаясь догнать ускользающее осознание, и хлопает два, хватая его за руку. Он так и знал, чёрт возьми. Догадывался же! — Джин, что по поводу голой правды думают лжецы? — спрашивает Юнги первое, что пришло в голову. Эта шутка несмешная совсем, но запомнил он её именно из-за бармена. — Что это неприлично, поэтому стараются её всячески прикрыть, — крякает Джин задорно, убирает ладонь с плеча и выходит лёгкой походкой к середине стола, а Юнги наконец кидает на него растерянный взгляд. Всё верно. Перед ним Джин: тот самый бармен из ШаР, который исправно — ну, почти — стоит за стойкой любимого бара, где играет лёгкий джаз и густо накурено. Тот самый привлекательный статный NPC, что шутит кринжовые шутки и грозится расплескать мозги любого из обреза по паркету, если хоть какое-нибудь имущество бара пострадает из-за драк. Он всегда казался излишне человечным. Всегда мог поддержать, рассказать забавную историю, составить компанию в моменты, когда хреново настолько, что хочется умереть. У него чарующая улыбка, до невозможности пухлые губы, чуть кривоватые пальцы и охуеть какой притягательный кадык. Юнги рассказал ему столько, что теперь стыдно вдвойне. Юнги столько раз представал перед ним пьяным в самые сопли, что теперь совсем не знает, как смотреть ему в глаза. Но что происходит? Почему Джин сейчас здесь? В реальности он платиновый блондин. В реальности на нём не типичный барменский костюм, а отглаженный до идеального чёрный смокинг с атласными лацканами; ворот белой рубашки украшает кокетливая бабочка. Джин высокий такой, на вид чуть старше, чем в игре, да и куда привлекательнее. Он улыбается Юнги обворожительно, явно довольный собой, и берёт свободный стул от другого столика, ставит его рядом, элегантно, сложив ногу на ногу, усаживается. Юнги всё ещё не может поверить, что это происходит здесь и сейчас. Не может поверить, что NPC — реально, блядь, NPC — живой и настоящий: вырванный из ШаР запретной магией. А вообще, до него доходит теперь. Да, были странные моменты. Да, иногда Джин исчезал, иногда становился немногословным, иногда вообще Юнги игнорировал. Бывало, он произносил те же фразы, что и другие бармены в заведениях Вегаса, превращаясь в бездушную куклу, к которой можно даже без последствий подкатывать, а иногда оживал, преображался, вертел подкаты на обрезе, задорно посмеиваясь. Юнги всегда казалось это странным, но он все странности упорно игнорировал, просто посчитав, что Fake Reality всего лишь экспериментировали с искусственным интеллектом NPC, пытаясь сделать его самым топовым. И что выходит? Весь их хвалёный искусственный интеллект — фикция? — Может, вы объясните наконец, что здесь происходит? — Юнги хватает на один вопрос сидящим перед ним, а Тэхён рядом и вовсе до сих пор глазами лупает. Его можно понять: не каждый день NPC из игры предстаёт перед тобой в реальном мире, да ещё и так пафосно. — Это может тебя немного шокировать, но я самый что ни на есть живой и настоящий человек, который иногда заходит в ШаР по вечерам, чтобы отдохнуть от мира и послушать увлекательные истории, — Джин говорит это так обыденно, не волнуясь вообще, будто уже отвечал на подобное, да оно и немудрено: другие игроки ведь тоже могли встретить его. — Из-под аккаунта NPC? — Тэхён, перестав охуевать, осознаёт, что ни разу не спит, а всё происходящее — вполне реальное, и приходит к самым очевидным выводам. — Из-под аккаунта NPC, что был создан по моему образу и подобию, — улыбается Джин сдержанно, поправляя бабочку: она удивительно волшебно смотрится под его кадыком, что в реальности куда выразительнее. — Кадык, кстати, у меня всё такой же привлекающий внимание, — подкалывает Юнги с абсолютно невинным выражением лица, заметив, куда он смотрит, и даже слегка наклоняется. — Можешь потрогать, если до сих пор хочется, — чуть придвигается, а Юнги заливается краской. Ему, конечно, хочется, да вот только встать и убежать с воплем в неизвестном направлении. — Да кто захочет его трогать, — бурчит Юнги смущённо и отворачивается, чувствуя загривком пристальный тэхёнов взгляд. Ситуация не выходит из-под контроля, но желание провалиться под землю всё такое же сильное. — И вообще, как так вышло, что в ШаР есть NPC, у которых внешность и голос реальных людей? — Как-то я наткнулся на объявление в сети от Fake Reality, в котором они искали тех, кто готов дать внешность, голос и некоторые особенности характера неигровым персонажам их новой игры. За деньги, конечно же, — отвечает Джин так открыто, что Юнги в его честности даже не сомневается. — Решив, что миру, пусть и виртуальному, точно не помешает ещё один сногсшибательный красавчик, я сразу же связался с ними, а многим позже на выплаченные деньги, добавив своих, купил этот бар. Быть барменом и там, и тут — занятное времяпрепровождение. — Охуеть вообще, — роняет Юнги под впечатлением и тянется за пачкой сигарет. Он никогда не слышал о таком. — Теперь понятно, почему NPC всегда казались мне такими настоящими. А вы, кстати, как об этом узнали? — обращается к притихшим Хосоку и Намджуну, что просто наслаждались занятным представлением. — Мы искали на Итэвоне место, в котором можно зависнуть с привычным комфортом, и так наткнулись на Epiphany, — начинает Хосок звонко, придвинувшись к столу почти впритык. — Сначала мне показалось, будто я до сих пор в ШаР, а потом даже начал глаза тереть, когда увидел за барной стойкой Сокджина. Намджун тоже удивился. Ему подумалось, что это шутка какая-то, он пошёл разбираться и пока шёл, расталкивая людей, чуть не снёс официантку с подносом. Тогда Сокджин как гаркнет на него «АрЭм, да ты и здесь неуклюжий рукожоп!», а я чуть в обморок от этих слов не грохнулся. Трудно было поверить, что передо мной живой человек, а не NPC. Потом ещё долго это вместе переваривали. — Нечасто ко мне заглядывают игроки из ШаР, но реакция их всегда одинаковая, — посмеивается Джин по-доброму, а Юнги наконец-то расслабляется. Сегодняшний день охуенно богат на события. — Ким Сокджин, к слову, — он, радушно улыбнувшись, протягивает Юнги ладонь для рукопожатия. — Приятно познакомиться. Юнги протягивает руку в ответ, представляясь следом, а потом то же самое делает Тэхён, больше не чувствуя перед Джином неловкости. Неосознанно припоминая, скольких NPC Юнги встретил за всё время в игре, он, со скрипом обрабатывая информацию, понимает, что таких вот настоящих было достаточно, и даже тот Чонгук из клиники отличался необычайной человечностью. Выходит, он предлагал перепихнуться вполне осознанно. Выходит, многие точно так же, как Ким Сокджин, развлекаются, а это ставит вообще всё под сомнение. Fake Reality хорошо постарались, да. Постарались обмануть игрока так, что он даже не заметил этого, но можно ли их за это винить? В конечном итоге создать искусственный интеллект, не уступающий человеческому, всё ещё задачка не из лёгких: невозможно заставить строки кода чувствовать так, как может чувствовать живое существо из плоти и крови. Неудивительно. Юнги, подтянув к себе пепельницу, с наслаждением закуривает, зажав ментоловый фильтр меж губ, а Джин — который Сокджин, но Юнги так привычнее — встаёт со стула и идёт к барной стойке, чтобы принять заказ самостоятельно. Переваривая всё, что услышал, Юнги мельком рассматривает алкогольную и коктейльную карты, игнорирует аперитивы и переходит сразу к виски, потому что, если честно, запить произошедшее нереально хочется. Плевать, что потом придётся ехать домой на такси или вызывать трезвого водителя: сегодня на него обрушилось многое, но самое шокирующее всё ещё сидит у плеча в чёртовом леопардовом костюме, выглядящем на Тэхёне чуть более, чем изумительно. Реальность в последние дни его радует. Если раньше хотелось убежать от неё, скрыться, спрятаться, сейчас же Юнги готов принять её с распростёртыми объятиями. Она комфортит его. Она не извиняется и легче точно не становится, но теперь в ней есть то, за что Юнги готов бороться до последнего вздоха, то, из-за чего начинает жизнь заново: у него здесь хорошие друзья, что придут на помощь, если потребуется, у него парень, которому отдаст всё, что имеется, и даже хороший знакомый в лице одного забавного бармена есть тут тоже, хоть это шокирует. Чего ещё желать? Чего хотеть ему? Он так долго был один, так долго считал, что нет в этом мире никого, кто мог бы стать близким, мог принять, понять, выслушать, а теперь их так много. Так много людей, с которыми связи, что такие драгоценные. Он был холодным с окружающими. Юнги казалось, будто они могут растопить, сломать, расколоть на тысячи кусков и растоптать, словно его и не было. Он боялся сближаться, боялся открываться, боялся сказать больше, чем требовалось, и намеренно всех отталкивал, чтобы сберечь те остатки тепла, которые ещё не выветрились. Люди казались монстрами. Отражение в зеркале казалось рябью на экране старого телевизора. Юнги истово верил, что доверять никому нельзя, что каждый может обмануть его, навешать на уши лапши и обернуть вокруг шеи, вздёрнув на ней, поэтому относился ко всему скептически. Он сам загнал себя в клетку. Сам посадил свободу на цепь, выплавленную из слов, застрявших в груди пулями, и сам же считал, что недостоин, ведь так сказал человек, которому впервые доверился. Юнги был ослеплён ложью: он принял её, как должное, но другие этой лжи не видели. Им было невдомёк, почему он такой холодный, почему отстраняется. Они пытались сблизиться, пытались сделать хоть что-нибудь, но, встречаясь с глухой стеной, разочарованно разворачивались назад и опускали головы. Поднялись на неё лишь самые смелые: сначала Хосок, таскавшийся за Юнги повсюду хвостиком, забив на то, что он жопа жуткая, а потом и Тэхён, что эту стену просто к херам сломал, проехавшись по ней на бульдозере. Юнги благодарен им двоим. Благодарен бесконечно, но слова благодарности застряли в глотке: лучше он выскажет всё будущими действиями. — Надеюсь, вы хорошо проведёте время и в моём реальном баре, — Сокджин, чей нежный голос ложится на уши лунной пылью — переливающейся и завораживающей, — ставит на столик заказанное: два сладких коктейля для Намджуна и Тэхёна, которым чистый алкоголь не особо нравится, и два стакана виски для Хосока и Юнги, которые давно привыкли к горечи, находя ей упоительной. — Тут у меня обреза, конечно, нет, но за разбитое и сломанное придётся заплатить в двойном объёме. Особенно это касается тебя, — улыбаясь сладко так, елейно совсем, обращается к Намджуну, который тут же виновато приосанивается. — И не заёбывает тебя работать в двух местах одновременно? — кидает Юнги, выпустив дым с губ, когда Джин собирается уходить за стойку или ещё куда-нибудь: он всё-таки хозяин заведения. — В игре я скорее отдыхаю от повседневности, так что — нет, ни разу не заёбывает, — и так гармонично звучит брань из его уст, что Юнги невольно заслушивается. — Это как выйти из-за рабочего ПК и сесть за домашний: вроде одно и то же, но смысл совершенно разный, — договаривает и посмеивается, и этот смех, этот чертовски родной скрежет по стеклу, Юнги узнает из тысячи. Сокджин уходит, оставляя в воздухе привкус древесно-цитрусового парфюма; Юнги, пуская дым к потолку, постигает умиротворение; Тэхён, потягивая нечто со вкусом дыни, заслушивается живым джазом, поглядывая на Юнги мельком; Хосок, переводя взгляд то на него, то на Тэхёна, разглядывает их без всякой тактичности, а Намджун, у которого на лице безмятежность такая, что аж завидно, ныряет рукой под стол, чтобы достать из рюкзака ноутбук, в котором наверняка что-то интересное. Со стороны они похожи на итальянских гангстеров из серии игр Mafia, собравшихся обсудить убийство какой-нибудь важной шишки, мешающей воротить дела в криминальном бизнесе, и для полного образа им не хватает пушек из ШаР, к которым прикипели уже. Насколько гармонично будут смотреться кровавые подтёки на хосоковом красном костюме, когда он возьмёт свой Remington? Насколько эпичен будет Намджун в серой тройке, когда начнёт палить во всё подряд из пулемёта, с которым трудно управиться? А Тэхён? Кончит ли Юнги лишь от того, насколько невозможным и божественным он будет с Desert Eagle и Hudson H9, стреляя с двух рук с удивительной точностью? Юнги нельзя. Нельзя представлять в реальности подобное, но, чёрт, ему бы сюда Nemesis и кучу мобов, которым не терпится. — У тебя такая занятная татуировка, — обращаясь к Тэхёну, разбавляет задумчивое молчание Хосок, остановив взгляд на тянущихся из-под ворота рубашки ветвях терновника. — У неё есть какое-то значение? В ШаР с ней ты выглядел бы ещё эпичнее. — Мне просто понравился эскиз, — врёт Тэхён так убедительно, что даже Юнги бы поверил, если бы не знал, что за правда под ней скрывается. Видимо, эта правда пока не для хосоковых ушей, а может, Тэхён всего лишь не хочет заострять на этом внимание. — Так, помимо Джина, зачем мы ещё здесь собрались? — затушив окурок в пепельнице, Юнги отпивает из стакана, наслаждаясь тем, как виски обжигает, и обращается к Намджуну, чтобы перевести тему: эта для Тэхёна не слишком приятная. — Я нашёл кое-что, — открыв крышку ноутбука, Намджун ждёт пару секунд и начинает уверенно стучать по клавишам. Юнги кажется, что это — полностью его. Что так он до самого конца раскрывается. — Пришлось немного запариться, но я всё-таки нарыл личное мыло ублюдка-директора, а после в ход пошла простая социальная инженерия. Достаточно было сделать ему заманчивое в денежном эквиваленте предложение и прикрепить к одному из писем на первый взгляд обычный txt файл с трояном, чтобы он купился и запустил его, а потом… Блядь, даже говорить об этом мерзко. — Что там? — тема никуда не переводится, а Тэхён, приунывший до этого, теперь настроен воинственно. Именно он попросил Намджуна помочь, когда узнал, что тот отличный хакер, а Юнги мягко подтолкнул его к этому. — Всё настолько плохо? — Я бегло просмотрел лишь часть из того, что было раскидано по архивам, но… — Намджун зло прищуривается, шумно сглатывает и опрокидывает внутрь чуть ли не весь коктейль. Кажется, он ещё не сталкивался с таким, а повидал, насколько Юнги помнит, многое. — Там, в общем, куча самой разной порнухи с его участием, и я сомневаюсь, что партнёры давали на съёмку этой грязи согласие. — А я? — Тэхён заметно нервничает. Юнги, кинув на него быстрый взгляд, прячет руку под стол и нащупывает его горячую ладонь, переплетаясь с ним пальцами. Он здесь. Он рядом. Он поддержит, успокоит, не даст ужасным воспоминаниям вновь сделать ему больно, задушив их в зародыше. — А я там тоже есть? У него, конечно, не получилось меня… — прикрыв глаза, останавливается, а Юнги горько скалится. — Я тогда только хорошенько врезал ему, но даже такое может послужить доказательством. — Есть, — отвечает Намджун не без сожаления, поворачивая ноутбук: на застывшем кадре видео совсем юный Тэхён держит в руках нечто окровавленное, а мужик, к которому перманентное отвращение, лежит под его ногами без сознания. Юнги дурно становится. Он вскипает тут же, загорается так ярко, будто полностью тут же выгорит, а Тэхён сжимает его пальцы сильнее и ломано улыбается. Он это ещё не пережил. Не закопал глубоко в душе, не поставил памятник. Ему трудно было вспоминать, трудно было говорить, трудно было просить о помощи. Он решился лишь потому, что Юнги пообещал посадить ублюдка за всё, что он сделал с мечтами, телами и психикой тех, кто стал жертвой его жадности, а сам бы вряд ли заикнулся об этом когда-нибудь. У Тэхёна травма. Тэхён сломанный и сломленный, но Юнги починит его, выходит. Он сделает всё, чтобы у Тэхёна больше не было тревожности, чтобы он мог спокойно ходить по улицам, чтобы спал без света, не боялся подворотен, в которых никто не скрывается. Они с этим справятся. Справятся обязательно. Юнги поддержит Тэхёна в любом решении, но даже если он не захочет наказать выблядка лично, всё равно сделает так, чтобы эта мразь лишилась всего, а ещё ту мелкую погань из группы торжественно выгнали. — Там ведь не только видео? — Тэхён, повернув ноутбук обратно к Намджуну, спрашивает увереннее. Юнги так хочется обнять его, прижать к груди, но это сейчас лишнее. — Да, не только: ещё переписки, фотографии, разная информация, — Намджун снова стучит по клавишам, что-то выискивая. — Если взять всё это и отправить нужным людям, ублюдку светит немалый срок по куче статей: тут не отвертеться, да и откупиться не получится. Я после копнул под нескольких парней с видео, и некоторые из них на момент… В общем, были несовершеннолетними. — Вот же кусок дерьма, — скрежещет Тэхён с отвращением, ударив кулаком по столу. Теперь он тоже зол и точно готов идти до конца, даже если придётся публично выступить. — Какой же жизнью живёт это мерзотное животное? Да как он вообще… Я теперь жалею, что не проломил ему череп как следует. Надо было убить его. — Убийство бы ничего не решило, — вклинивается Юнги взволнованно, чуть развернув Тэхёна к себе. Ему больно. Больно от того, что Тэхён такое пережил, что долгое время нёс это тяжкое бремя в полном одиночестве. Он такого не заслуживает. — Мы должны наказать его по закону. Сделать так, чтобы он жалел обо всех своих поступках до тех пор, пока сам не сдохнет в тюремной камере. — Тэхён, тебя ведь тогда пырнули ножом, да? — Намджун, скользя скорбным взглядом по ветвям терновника, без объяснений догадываясь об их значении, сжимает в кулаках негодование. — Я вытащил из запароленного архива скриншоты переписки, в которой эта мразь заказывает нападение, чтобы некий V замолчал. Он хотел… Чудо, что ты остался жив, ведь в итоге он заплатил за убийство. — Блядь, — Юнги, выругавшись, осушает стакан виски до конца. Трудно осознавать, что ещё немного — и Тэхёна бы здесь сейчас не было. Невозможно осознать, что и в жизни Юнги Тэхёна не было бы тоже, стоило нападавшим всадить нож левее или правее чуть-чуть. И как ему теперь с этим осознанием жить? А как с этим живёт Тэхён? Как он жил после, когда рядом не было совсем никого? В носу щиплет. В уголках глаз собирается жидкая соль. В глотке противный ком. Почему? За что так с ним? — С этим же можно его посадить? Он должен сесть, чёрт возьми. — Если Тэхён будет готов заявить, — развернув ноутбук снова, Намджун показывает ту самую переписку из какао, а у Юнги по загривку холодок проходится. Как так можно? Как можно вот так просто взять и бесстыдно заказать убийство парня, которого не смог изнасиловать? Юнги бы Nemesis: он готов пристрелить ублюдка без всякого сожаления. — Я готов, — Тэхён, у которого теперь в тёмных глазах решительность плещется, хочет со всем покончить и освободиться наконец. Хочет тоже начать жить заново. — Готов идти до конца. Не знаю, захотят ли справедливости другие парни, которых он использовал, но с ними тоже стоит связаться. Поможешь? — обращается к Намджуну, надеясь, что он тоже готов сражаться до последнего. — Тебе даже не нужно об этом спрашивать, — улыбка на намджуновых пухлых губах, под которыми милая родинка, тихая, понимающая. Юнги рад, что у них есть такие друзья. Рад, что все они в этой жизни встретились. — Я всё сделаю. Накажем ублюдка вместе. Намджун закрывает ноутбук, откладывает в сторону. Притихший Хосок смотрит на своего парня с гордостью, поглаживает по плечу, засматривается. Юнги Хосока понимает. Юнги рад за него. Он знает, как ему было одиноко после того, как получил травму колена, знает, что привязался к нему Хосок не просто потому, что он топовый игрок сервера, а из-за того, что почувствовал родство: точно такое же всепоглощающее одиночество. Он старался. Он пытался. Он обжигался, но улыбался ярко так, ослепительно, и в конечном итоге эта улыбка заставила Юнги растаять, принять его. Им было весело вместе. Весело было таскаться по локациям, попадать в курьёзные ситуации, напиваться до состояния нестояния, а потом в их любимом баре появился Намджун: он вылил на Хосока стакан пива, смахнув со стойки рукой, и долго извинялся, чуть ли не кланялся. Хосоку он показался забавным, милым, таким чертовски очаровательным и словно совсем не подходящим для ШаР, даже если сильный и большой, даже если выглядел иногда немного устрашающе. Он сближался с ним, когда Юнги не было рядом, когда предпочитал компании одиночество, и теперь Юнги благодарен Намджуну за то, что он принял Хосока со всеми его упоротыми тараканами. Юнги шумно выдыхает, подзывает официантку, не расцепляя пальцев, и заказывает ещё виски с коктейлями. Ему хочется напиться, забыться, перестать испытывать столь сильную злость, когда Тэхён у плеча уже от неё абстрагировался. Он вправду настроен решительно. Вправду готов вернуть обратно всё, что тот ублюдок украл у него, и теперь Юнги уверен в одном: их дуэту быть, даже если со всем этим связаны паскудные воспоминания. Он хочет, чтобы Тэхён пел, чтобы его услышали. Хочет, чтобы сиял на сцене, растворялся в софитах и поддержке фанатов, которых может быть небольшая горстка, но даже этого будет достаточно. Они должны заниматься тем, к чему лежит душа. Должны делать лишь то, что хочется, а Юнги хочется взять в руки гитару и играть, играть, играть, пока вместе с Тэхёном не состарится. Может, музыкой много они не заработают. Может, придётся пройти через горы дерьма, выкупаться в нём, но в жизни никогда не бывает просто, если родился не с золотой ложкой в заднице, конечно же. Юнги уже всё распланировал: сначала они засадят ублюдка, потом съедутся, а после, если Тэхён захочет, начнут работать над музыкой. Где-то там, в перерывах между записями и репетициями, они обменяются кольцами, слетают в Вегас, позвав Хосока и Намджуна в свидетели, и там распишутся. Может, они будут много ссориться. Может, дойдёт однажды даже до расставания, но потом они сойдутся вновь и будут жить вместе долго и счастливо: купят большой дом, заведут собаку, возьмут детей из приюта, посадят на заднем дворе чёртово дерево. Юнги так непреодолимо хочется всех этих простых, самых обычных ценностей, что он сам себе удивляется, ведь раньше воротил нос, фыркал, утверждал, будто всё это никогда не коснётся его, а теперь… А теперь он совсем потерял от Тэхёна голову. Юнги знает: Тэхён — для него. Знает, что они совершенно неслучайно встретились, чтобы зализать друг другу раны, зашить их, вылечить. Может, он торопится с выводами. Может, всё не так совсем, но какое это имеет значение? Главное, что они есть друг у друга, а впереди яркое будущее, и войдут они в него с фанфарами, обязательно крепко держась за руки, как бы слащаво это ни было. — Спасибо вам всем, парни, — бархатный густой баритон гуще обычного. Тэхён, чуть разомлев от выпитого, кладёт на плечо Юнги голову и чарующе улыбается. Он не зацикливается. Не уходит в себя. Не поддаётся слабости. Он живёт. Живёт дальше с гордостью, потому что сильный. Потому что теперь точно со всем справится. — Спасибо, что появились в моей жизни. И тебе, Юнги. Отдельное за то, что спустил с небес на землю «убийцу рейтингов». На земле с тобой хорошо. Мне больше никуда не хочется. — Самое время рассы́паться в обоюдных благодарностях, — щебечет Хосок задорно и тоже улыбается. Юнги тепло от их улыбок. Из-за них ему больше никогда не будет холодно. Они и вправду принимаются друг друга благодарить по кругу, словно исповедуются, и совсем не замечают, как пустеют стаканы, а новые всё появляются и появляются. Юнги хорошо. Юнги смотрит на Тэхёна украдкой, любуется, понимает, что сегодня обожает его даже больше обычного, но это чувство, на самом деле, едва ли похоже на обожание. Тут нечто важнее, объёмнее, возвышеннее. Нечто такое монументальное, что заставляет задыхаться, растекаться, быть таким мягким, податливым. Юнги знает, как это «нечто» называется. Знает, что это «нечто» причинило в прошлом боли столько, что он зарёкся ещё хоть раз такое испытывать, но сейчас всё иначе: сейчас рядом с ним человек, в котором он уверен так, как не уверен даже в себе, и этот прекрасный человек не причинит Юнги боли, ведь тоже это чувствует. Между ними что-то чистое, непорочное, крепкое. Между ними похоть, страсть, желание поглотить, впитать в себя. Они связаны друг с другом самым сильным «то, которое нельзя называть» заклинанием, но когда-нибудь Юнги обязательно скажет вслух его название. — Могу я на пару минут сесть за рояль, стоящий возле сцены? — разомлевший Тэхён, у которого щёки чарующе алые, дотрагивается до плеча Джина, присоединившегося к взаимным благодарностям, и смотрит на него умоляюще. — Юнги всё просил, чтобы я сыграл ему, а я не хотел делать этого на домашнем цифровом пианино: ощущения не те. — Можешь, — Сокджин соглашается даже без упрашивания: сегодня он исключительно добрый и понимающий. — Пойдём попросим парней на сцене немного передохнуть. Тэхён встаёт из-за столика, оставив Юнги с конкретным таким удивлением, потому что какого чёрта вообще, он что, смерти его хочет, что ли, негодник такой? Оставляет и идёт к роялю, который пока в тени, но Джин щёлкает какие-то кнопочки, дав отмашку джазовой группе, всё это время игравшей для них, и теперь белый рояль подсвечен неяркими софитами. Тэхён замирает на пару секунд. Он просто стоит и смотрит на музыкальный инструмент, к которому не прикасался целое столетие, а потом поворачивается к Юнги, растягивает губы в неподражаемой широкой улыбке и плюхается на банкетку, а все взгляды в баре устремляются к нему: как и положено. Юнги смотрит тоже. Смотрит очень внимательно. Наблюдает, как он откидывает крышку, как проходится подушечками изящных пальцев по чуть желтоватым клавишам, как высекает первый звук, кивая чему-то невидимому. Он выглядит за роялем до безумия волшебно, сказочно. Он в чёртовом леопардовом костюме, что так безмерно идёт ему, и с этой укладкой, над которой Юнги старался совсем не зря, сводит его с ума до такой степени, что они уже и не осознаёт себя, что хочет встать, подойти и взять Тэхёна прямо на белоснежном рояле, опорочив его. Его разрывает от эмоций и чувств. Он так хочет их выплеснуть, но… Тэхён начинает играть, протяжно выдохнув. Он трогает клавиши почти невесомо, уверенно, и Лунная соната Бетховена из-под его пальцев звучит тоскливо, дождливо, холодно. Юнги остывает. Расслабляется. Оседает на стуле куклой, у которой обрезали ниточки. Что он видит перед собой? За что цепляется взгляд? Почему он размытый совсем? А сердце из-за чего стучит теперь так загнанно, будто хочет сбежать, из груди вырвавшись? Юнги знает. Понимает. Давно догадался уже. Юнги пропитывается зачаровывающими звуками, засматривается, заслушивается. Тэхён и вправду волшебный сейчас: вокруг него словно в вихре закручивается осязаемая магия, а он посреди него хрупкий, хрустальный, призрачный. Тэхён прикрывает глаза, всецело отдавшись магии, чуть раскачивается и играет не виртуозно, забыв многое, но никто в баре не скажет, что он ошибся хоть где-нибудь. Юнги благодарен ему. Благодарен за то, что играет для него, благодарен за то, что открылся ему, благодарен за то, что добился его. Благодарен за всё, всё и всё, но больше всего за то, что он жив и с ним, надеясь, что больше никто и ничто не сможет сломить его. Юнги постарается. Постарается сберечь Тэхёна до тех пор, пока сам в пыль не рассыплется. Лунная соната тянется по прохладному неоновому сумраку тягуче, медленно; Юнги не отрывает от Тэхёна взгляда, прикованного к нему вольфрамовыми цепями намертво. Ему кажется, будто вырывающиеся из-под ворота рубашки ветви терновника на смуглой коже расцветают, кажется, словно зеленеют, напитываясь жизнью, которой так много здесь. Тэхён для Юнги открывается заново: он нежный, изящный, как гитарный изгиб, чувственный. Он, касаясь клавиш, оставляет на них позднюю осень, что совсем скоро станет зимой, оставляет душевные муки, терзания, и рояль впитывает их, пропускает через себя, выпускает в мир скорбной мелодией. Юнги бы подыграть ему. Просто сесть рядом и играть в четыре руки, друг на друга поглядывая, но тогда это разрушит удивительную магию: остаётся лишь сидеть, не в силах прикоснуться, и крошиться, растворяться, распадаться, чтобы после быть заново Тэхёном собранным. Юнги больше не задумывается о том, чем заслужил его. Больше не задаётся вопросом, достоин ли. Он знает железно: Тэхён предназначен ему по любому из всех возможных признаков, а он предназначен Тэхёну, и это — аксиома, не требующая доказательства. Последние ноты звучат тихо, задушенно. Тэхён доигрывает с закрытыми глазами, отнимает руки от рояля так, словно обжёгся о него, поднимается с банкетки, разворачивается к Юнги лицом и артистично ему раскланивается. С некоторых столиков звучат тихие аплодисменты, а кто-то даже что-то выкрикивает, и Юнги понимает, что так и должно быть. Понимает, что Тэхён этого заслуживает. Он способный. Он талантливый. Он красивый до сумасшествия снаружи точно также, как прекрасен внутри: Юнги это известно доподлинно. Чуть растянув уголки губ в загадочной улыбке, Тэхён закрывает крышку рояля, кивает Джину, благодаря мысленно, а Джин кидает в ответ пару одобрительных слов и выключает софиты, когда бар снова заполняется лёгким джазом, что словно специально спокойный совсем, ненавязчивый. Юнги не знает, куда себя деть. Не знает, как держать внутри то, что снова наружу просится, а Тэхён идёт к нему, протягивает руку и приглашает на танец, как самый настоящий джентльмен. Юнги долго не раздумывает: хватается за неё и поднимается на ватных ногах без уверенности, что сможет крепко стоять на них, ведь колени подкашиваются. Он перед Тэхёном удивительно слабый сейчас. Совсем беспомощный. Они отходят в самую глубь бара, где на них никто не будет обращать ненужного внимания, и Тэхён притягивает Юнги властно за талию, смотрит томно в израненную душу, без слов говорит многое. У него сердце бьётся так быстро, что не угнаться за ним. У него в глазах умирают, сгорают и возрождаются из пепла звёзды, планеты, галактики. Он чувствует Юнги трепетно, едва касаясь пальцами виска, щеки, приоткрытых губ с таким благоговением, словно он божество, призванное сеять им вожделенный хаос и разрушения, а Юнги подаётся ближе, мысленно обещая спалить весь чёртов мир дотла, приподнимается на носках ботинок и шепчет в тэхёново ухо то, что уже долгое время разрывает на части безжалостно: — Я люблю тебя, Тэхён, — на опаляющем мочку выдохе. — Я так чертовски беспредельно тебя люблю. — Мне казалось, что ты никогда не произнесёшь этих слов, — Тэхён не позволяет отстраниться, чтобы заглянуть ему в глаза, но Юнги и без того знает, что они теперь влажные. — И я тоже, Юнги. Я тоже безгранично тебя люблю. Они так безумно красиво друг в друга влюблены, что всё остальное на их фоне исчезает, распадается, становится таким тусклым, бессмысленным. Сейчас есть только Юнги, для которого Тэхён — кислород и кровь, и есть Тэхён, для которого Юнги — сердце и лёгкие. Им на судьбе написано друг друга дополнять. Эти двое теперь — константа в недоверчивом мире, отрицающем всё неизменное.