***
— Никаких результатов. Иззи разочарованно выдохнула и откинулась на подушки. Перед тем, как наконец выйти в Артемиду, Иззи заказала минимум десяток мягких подушек всех цветов и размеров — просто потому, что любила спать, обняв что-нибудь. К сожалению, ей самой пришлось тащить их на корабль, потому что Ри отказался помогать. Как и всегда, идиот. — Попробуй ещё раз, — пробормотала Иззи, прижимая планшет к груди. — Должен быть хотя бы один маршрут, который мы упустили… — Дай мне минуту. Возможно, я действительно плохо проверила. Иззи прекрасно знала, что Момо просто не могла недобросовестно выполнить свою задачу, но мысленно поблагодарила за попытку дать ей надежду, в которой она так нуждалась. Момо передала ей всё, что успел изучить Анубис, но этого оказалось катастрофически мало. Точка выхода находилась в четвёртом квадранте системы, где они оказались, но выйти на все маршруты, идущие от неё, оказалось сложнее, чем думалось изначально. Иззи изучала каждый путь, фиксацию каждого действия в Потоке, параллельно с этим выискивая информацию на довольно крупных нелегальных аналогах межзвёздной сети. Она знала, что Хелен, кем бы она ни была, не настолько глупа, чтобы не позаботиться о безопасности, но Иззи нуждалась хоть в чём-то. Хотя какой у неё мог быть план? Иззи отложила планшет, давая Момо больше времени, и намотала локон уже высохших волос на палец. На ум совсем ничего не приходило. Иззи могла найти любую информацию, узнать о ком угодно и о чём угодно, но не в этом случае. Координаты, переданные Коброй, вели только к точке выхода, а всё, что успела проверить Иззи, не имело смысла. Сколько бы Анубис ни старался, он не мог выяснить даже класс корвета, который был у Хелен. Могла ли она чувствовать себя более бесполезной, чем в момент, когда Камилла заперла её в квартире? Иззи думала, что нет, но нынешняя ситуация доказывала обратное. Она поднялась, добрела до своего стола и, отыскав расчёску, стала тщательно расчёсывать каждый из локонов. Момо либо действительно что-то нашла, либо давала ей больше времени на раздумья и приступы самобичевания и страха. Как жаль, что не все такие умные. Впрочем, она тоже была не самой умной. Срываться на других людей, особенно когда они вооружены и опасны, очень плохая идея, прямо-таки самоубийственная, но у Иззи почему-то не появилось другой. Все её действия всегда были продиктованы логикой, но лишь в том случае, если дело касалось работы. Когда речь заходила о чём-то другом, Иззи сдавалась перед своей эмоциональностью и никак не могла усмирить её. Хотелось рвать и метать из-за собственной глупости, толкнувшей её на настоящее безумство, но ещё сильнее хотелось, чтобы все проблемы решились сами собой. Чтобы она вышла из каюты, узнала, что Джуд чудесным образом спаслась сама и вернулась. Фокс, Хейн и Ри больше не ведут себя, как придурки, Азриэля вообще нет на корабле, и Анубис не осуждает Имона за то, в чём он не виноват. На несколько мгновений закрыв глаза, Иззи позволила себе представить, что всё так и есть. Но после, услышав звуковой сигнал планшета, вернулась в разочаровавшую её реальность. Иззи дотянулась до планшета, лежащего на кровати, и поставила перед собой, наблюдая за работой Момо. — А если попробовать изучить перемещение Кобры? — предложила Иззи, успев расчесать только левую половину разделённых волос. Ей было больно, очень больно, от всего и сразу, но она упорно давила эту боль и заставляла себя сосредотачиваться на деле. — Нужно выяснить, где и когда она перемещалась с той же точки, что и другие корабли, а после проверить все их маршруты. — Мне нужно две минуты, чтобы найти соответствующую информацию. Иззи перешла на вторую половину волос, лишний раз убедившись, что лавандовый шампунь был очень кстати. Думать об этом было намного легче, чем о собственной глупости. Ровно через две минуты Момо произнесла: — К Луне она переместилась из точки вблизи Сатурна. Одна. — Проверь, где и когда в одной точке она пересекалась с другими кораблями, и найди мне всю информацию о точках возле Луны, Земли и Марса. А лучше и Юпитер захвати, мало ли что. Она ждала, нервными движениями расчёсывая волосы, и думала о том, что не в состоянии дотянуться до косметики. Иззи хотела, безумно хотела, чтобы её лицо вновь было прекрасным и красивым, но смогла убедить себя начать действовать только когда на экране планшета стали появляться первые результаты поисков Момо. Иззи раздавала указания, на каждом из этапов разочаровываясь в отсутствии нужной им информации, и медленно, но верно скрывала покрасневшую из-за слёз кожу. Когда её рука дрогнула, из-за чего стрелка на правом глазу вышла кривой, Иззи чертыхнулась и объявила: — Мне нужно выпить. Продолжай работать. Иззи стёрла неудавшуюся стрелку, убедилась, что, хоть макияж и не вышел ярким, он скрывает все несовершенства её лица, и вышла из каюты, держа путь на кухню. Как назло, на кухне её встретил Азриэль. Он раскинулся на диване, держа перед собой наполовину полный гранёный стакан без помощи рук, и старательно объяснял Имону какую-то ерунду. Иззи остановилась в дверях, увидев возле рук Азриэля маленькие чёрные искры, похожие на фейерверки. — Успокойся, — бросил он с улыбкой, даже не посмотрев на неё, — мой эфир тебе не навредит. — Знаете, — пробурчала Иззи, переборов оцепенение и подходя к шкафчикам, — вот это и следовало сказать с самого начала! И что ты вообще пьёшь? — Сок, — разочарованно выдал Азриэль и добавил, грозно смотря на Имона: — А лучше бы виски. Или хотя бы кофе! Ну почему у вас закончилось кофе?.. — Вы не пьянствовать должны, а думать, — осадил его Имон. С фееричного вмешательства Иззи прошло, должно быть, меньше часа, но на лице Имона была такая усталость, словно всё это время он заместо Иззи пытался вбить в головы остальным, как важно не грызться друг с другом. — Мне нужно выпить! — протянул Азриэль. — Слишком много потрясений за этот день… И вопросов не меньше, что меня жутко бесит. Ладно, отбросим ваши заморочки и проблемы с самоконтролем, — на этих словах Имон поджал губы и нахмурился, послав Азриэлю предупреждающий взгляд, — остановимся на более важных. Вот, например, эфир и стигмы. Готов поспорить, что вы ни черта не знаете о них, а всё равно как-то догадались, что работать нужно вместе. Я прав? Иззи, не справившись с первого раза, наконец открыла новую коробку сока, перед этим обругав весь свет из-за отсутствия кофе. Она хотела выпить не меньше Азриэля, чтобы наконец почувствовать себя лучше, расслабленнее, увереннее, но… Маурианский порошок, который Ри учуял в её коктейле. Разговор с Освальдами, которые могли испортить буквально любую тему. Клод, ещё три дня назад любезно рассказывающий Джуд об истории Артемиды и Луны в целом, обещавший показать ей все самые красивые места и угостить самыми прекрасными блюдами. И всё тот же Клод, но уже в день приёма, ведущий себя обходительно, как и обычно, а потом протолкнувший ей в рот какую-то дрянь, когда Иззи уже подумала, что наконец сможет немного расслабиться. — Что ты знаешь о стигмах? — наконец спросил Имон. — Не больше вас, если честно. Но Холланд знает, что они делятся на два типа. Как я смог заметить, у вашей милой Джуд первый тип, как и у меня. А у остальных? Кстати, — добавил он тут же, не дав никому ответить, — Изабелла, почему ты прячешь свою стигму? Иззи вновь девять, и она просыпается из-за духоты и ощущения, что тонкое одеяло пропиталось потом. Лето в Оро всегда было жарким, но в комнате Иззи неизменно поддерживалась приемлемая для неё температура. Тогда что-то изменилось, причём резко, больно, с противным запахом, который сквозь искусственные ароматизаторы и цветочный стиральный порошок раздражал ноздри. Иззи плакала от боли, казалось, целую вечность, пока свет наконец не включился, а в комнату не ворвались родители, разбуженные системой, что среагировала на её плач. Иззи помнила, как мама проверяла её температуру, спрашивала, где у неё болит, и обещала, что скоро всё пройдёт. Помнила, как папа стоял возле кровати, смотря с такой заботой и любовью, что у неё сжималось сердце. В темноте Иззи казалось, что её тело что-то покрывает, но когда её осмотрели, она поняла, что всё нормально. Она была в порядке, за исключением одного — под ключицей с левой стороны что-то осталось. Она верещала и плакала едва не несколько часов, пока родители пытались объяснить ей, что оставшийся на коже рисунок — это не опасно. Может быть, Иззи случайно подцепила какую-то иноземную лихорадку от одноклассников. На это заявление Иззи заявила, что ходить в школу, даже самую лучшую во всём Оро, просто глупо, и что она с самого начала говорила, что это принесёт ей лишь проблемы. Когда отец попытался отшутиться и сказать, что она сделала татуировку раньше времени, Иззи разрыдалась ещё сильнее. Она не успокаивалась до тех пор, пока ей клятвенно не пообещали установить мельчайший модуль, маскирующий изъян на коже. И каждый раз, когда Иззи видела, как отец пишет программу для него, она упрашивала его работать быстрее, потому что странные круги, треугольники и линии, появившиеся из ниоткуда, пугали её до невозможности. Это было за три месяца до исчезновения Мэттью Донована, и модуль, в совершенстве скрывавший рисунок на коже Иззи, стал его последней работой. Он был до того идеальным, что за всю жизнь, сколько бы раз Иззи ни сталкивалась с камерами, другими модулями и мощными глазными протезами, те не могли определить, что у неё под ключицей с левой стороны что-то есть. Лишь Джуд знала, но с неё Иззи взяла обещание никому не говорить. Прекрасно зная, насколько Эзарон верна своим обещаниям и как хочет продолжить общаться с ней, Иззи понимала, что это верное решение. Всё-таки, Джуд определила стигму именно эфиром — где-то через день после того, как они оставили Аке. Никто даже не высказывал предположения, что у Иззи может быть стигма, а она тщательно следила, чтобы не проболтаться. Хотя, конечно, интерес к ним у неё был нешуточный. Она доставала Фокса и Пайка расспросами, потому что хотела понять, что им известно, но не находила ответов. Пытаться что-то узнать у Имона — гиблое дело, а вот Хейн, видя энтузиазм, заваливал её работой. Иззи была готова на что угодно, лишь бы узнать, почему для кратварцев стигмы обозначали каких-то там избранных и почему десять лет назад стигма проявилась у неё. — Изабелла? Иззи смотрела на свои руки, держащие коробку с соком, и всё не решалась перевести взгляд на Азриэля. У него был эфир, как и у Джуд, — хотя Иззи вообще не понимала, как это возможно, — неудивительно, что он распознал стигму. Но почему ему обязательно нужно было спросить об этом в присутствии Имона? Чего же он тогда всех остальных не позвал для коллекции? — Я сказал что-то не то? — пробормотал Азриэль. Не сдержавшись, Иззи швырнула в него коробку. Он мгновенно поднял руку, останавливая и её, и выплеснувшийся сок, несколько капель которого попало на плечо Имона. — Может быть, вы уже вышвырните меня с корабля? — отряхиваясь, спросил он. — Это намного проще. — Думаешь, раз ты такой крутой и владеешь эфиром, можешь болтать всё, что вздумается? — начала наступление Иззи. — Тебе просто повезло, что Ри пошёл на сделку с Коброй и вытащил тебя, иначе до сих пор сидел бы у Рептилий на корабле! — Не то чтобы я не смог выбраться, — опуская коробку на стол, сказал Азриэль. — И всё-таки… — начал Имон. — Нет, не всё-таки! — перебила Иззи, от раздражения начав активно жестикулировать и посылать Азриэлю убийственные взгляды. — Что ты так зацепился за эти стигмы? Момо сказала, что тебе интересна только Джуд! — Но я же не знал, что у вас всех стигмы! В смысле, и у тебя тоже! — Так у тебя есть стигма? — наконец произнёс Имон. Иззи чертыхнулась, придя к выводу, что обратно поворачивать поздно. Хотелось скрыть наличие странной метки до самого конца, ни разу не упоминать о ней и любопытство, проявляющееся при изучении стигм других, преподнести исключительно как врождённую любовь Иззи совать нос куда не следует. Она не желала влезать в тайны мирового масштаба и связываться с другими людьми дольше, чем того требовал её поиск. Иззи твёрдо решила, что будет помогать остальным только до тех пор, пока есть намёки на связь с Мэттью Донованом, и убеждала себя, что скрыть стигму — лучшее решение из всех, когда-либо ею принятых. «Но ведь ты сама требуешь честности, — прошелестел голос в голове, напоминающий её собственный. — Почему ты заставляешь других говорить только правду, а сама всё скрываешь?» Иззи поймала на себе взгляд двух пар глаз, но с ответом не спешила. Она выносила внимание куда более пристальное, справится и сейчас — она же всё-таки Изабелла Донован, лучшая из лучших. Её никто и ничто не смущает, не пугает и не тревожит. Кроме Джуд. Кроме стигмы, проявившейся в девять лет. Кроме всего ужасного, во что превратилась её жизнь. — Хватит пялиться, — бросила она, демонстративно поправляя рукав толстовки. Руки чесались надеть что-нибудь более красивое, из любимого, возможно, тот прекрасный топ из красного бархата и кожаные брюки с высокой посадкой, что она купила совсем недавно, чтобы вновь стать той самой Изабеллой Донован, но… Иззи не могла. Она с трудом удерживала себя от желания завернуться во все одеяла, что были на корабле. — Просто интересно, почему… — начал Имон, но Иззи, не сдержав фырканья, выпалила: — Потому что звёзды так сошлись! Всё, надоели! Иззи, изо всех сил сдерживая, подступающие слёзы, ушла.***
Неизвестно как, но Иззи сумела протащить на общую кухню алкоголь: виски, пиво, портвейн, даже нашла редкий ром, который, если верить глупым слухам, на корветах нгуенских пиратов был заместо воды. Хейну было всё равно, кто и что пьёт, но накануне вечера он перепрятал всё, что спрятала Иззи, чтобы она, поддавшись хандре, не напилась. Он научился определять, когда у неё наступали такие периоды, но никому не сказал. Возможно, из-за того, что никто не мог определить, когда такие периоды начинались у него. Хейн ушёл в грузовой отсек, перед этим захватив из медблока бутылку виски, которую никто так и не нашёл. И его самого никто не нашёл — Хейн отсчитал где-то пятнадцать минут тишины, тихого гула рабочих двигателей и далёких систем, которые Момо идеально контролировала. Это могло бы стать утешением, если бы Хейну не было так плохо. Фокс оцарапал ему лицо. Ладно, с этим он справится. Пайк ведь предложил ему аптечку, за которой, как оказалось, тщательно следил и которую регулярно обновлял. Руки-ноги целы, только левое плечо, опять же, сильно оцарапано. К чёрту. Хейн уже вколол регенео и знал, что через пару часов не останется и следа. А если и останется, то в сравнении с лицом Фокса он покажется бледным и незаметным. Хейн сделал глоток. На самом деле он не любил пить. Ему не был противен вкус алкоголя, он знал, когда следует остановиться, и умел себя контролировать, если вдруг случалось так, что он выпил чересчур много. Один раз он целую ночь платил за Фокса, Терезу и Джеда, и чтобы выдержать этот кошмар, ему самому пришлось изрядно напиться. Это несильно ударило по его бюджету, но по душевному равновесию — очень даже, поэтому в следующий раз, когда проиграл и платил Фокс, Хейн специально пошёл с остальными в бар. Он сделал ещё один глоток. Наверное, нужно было взять ром. Он был крепче. Хейн сделал ещё один глоток. Ему бы встать, взять себя в руки и придумать, что делать дальше. Даже если Момо и Анубис всё ещё работают над расшифровкой координат или пытаются определить, куда те ведут, для Хейна найдётся какое-нибудь дело. Например, понять, кто такой Азриэль Ортегор и как им быть с ним. Или же расспросить Ри о сделке с Коброй — общих черт, обрисованных ещё в шаттле, не хватало. Или, наверное, даже попытаться поговорить с Иззи. Она сильно разозлилась на них, и следовало бы дать ей знать, что без неё они справятся не так хорошо, как вместе с ней. Или, наконец, понять, что делать с Фоксом. Хейн сделал ещё один глоток. Он не понимал, кто такой Фокс. Знал о нём ровно столько, сколько должен был знать о своём майоре, но теперь этого было недостаточно. Всегда будет недостаточно. Ри о гипнозе Лилит не распространялся, хотя дал понять, что знает о предводительнице Горгон достаточно, но Хейну и не нужны были дополнительные сведения, чтобы понять, какие изменения вносит гипноз. Ему казалось, будто он до сих пор слышит ласковый голос Лилит, видит нежность и заботу в её взгляде, хотя сознание упрямо твердило, что всё это — ламмертское внушение. Хейн сделал ещё один глоток. Над Фоксом Горгона поработала лучше, намного лучше. Это означало, что его сознание боролось дольше и сильнее, мысли путались в клубок и не распутывались, как это было с Хейном, когда какая-то Рептилия остановила Горгону. Над Фоксом Горгона поработала настолько хорошо, что он лишь после нескольких допросов, тонны эфира Джуд и несостоявшейся драки вновь стал Фоксом. Это должно было добавлять ему очков и напоминать Хейну, что Фокс не виноват, что его превратили в Рейнджера, что, находясь в каюте-камере, он не смог бы связаться с Горгонами и выдать им экипаж «Бетельгейзе». Но подобного не происходило. Всё, что видел Хейн и всё, о чём он мог думать — это капитанский мостик, пустые коробки из-под пирожных, которые Джуд уломала купить, Иззи, босиком и в пиджаке Ри, и Фокс, сидящей за штурвалом. Он выглядел почти счастливым, вновь занявшись тем, что у него лучше всего получалось. Хейн сорвался раньше, чем понял, что срываться нужно только на тех, кто забрал Джуд. Он не отдавал себе отчёта в действиях, просто бросался, бил и отбивался, если пытались атаковать его, слыша в голове отголоски вопроса Горгоны. У Хейна давно не было таких вспышек гнева. По-настоящему психически неуравновешенных в Оплот не допустят, это факт, известный всем. Но существует множество лазеек, которые позволяют вербовать различных людей и использовать их там, где они эффективнее всего. Хейн знал это, потому что его, как и Отто, направили в Эсто под командование Фокса. В семнадцать он сумел доказать, что способен контролировать себя в любой ситуации, и до двадцати трёх лет — ни одного срыва. Сегодняшний день был одним большим срывом. Хейн сделал ещё один глоток. Он ненавидел себя за желание выбить из Фокса всю дурь, когда увидел его, почти опьянённого полётом, тогда как у них всё катилось в Бездну. Он ненавидел свою неспособность придумать хороший план и тщательно проработать каждый из пунктов. Он ненавидел саму мысль, что придётся продолжать заниматься этим, потому что он — капитан. Он ненавидел саму эту мнимую должность и, проклиная её, сделал ещё один глоток. Придётся придумать, как быть с Фоксом. Можно, конечно, просто запереть в каюте и забыть о нём, только приносить еду по расписанию, чтобы не умер от голода. Это нарушало полсотни пунктов кодекса, если не больше, но Хейн уже не помнил, когда они перестали следовать закону. Если бы Джуд только подтвердила, что Фокс не опасен… Она, вообще-то, подтверждала, и не раз, говорила, что «Фокс — это он», но Хейну нужно было больше доказательств. Всегда нужно будет больше доказательств, чем у них есть. Азриэль, наверное, может помочь. Если он так же хорош, как Джуд, конечно. Хейн сделал ещё один глоток. Он ненавидел себя, ведь почему-то чувствовал ответственность за Джуд. Она ему — никто, просто девушка, с которой он случайно оказался заперт в одной манте, которая имела похожий рисунок на коже и помогала ему всем, чем только можно, ничего не требуя взамен. Это ведь не означало, что Хейн у неё в долгу, верно? Он просто пытается хоть немного контролировать ситуацию, чтобы их всех не затянуло в чёрную дыру, из которой им не выбраться. Эта чёрная дыра уже поглощала «Бетельгейзе», и Хейн знал: если он не начнёт выбираться первым, то никто не начнёт. Ему бы встать, взять себя в руки и придумать, что делать дальше, но он сидел, прислонившись спиной к стене, и смотрел на лампы, резавшие глаза. Бутылка виски была пуста либо на четверть, либо на половину, но Хейну казалось, что этого недостаточно. Всегда будет недостаточно. Чем больше он пьёт, тем сильнее размываются границы реальности и начинает казаться, что всё это — длинный и страшный сон. Он проснётся в своём доме в Гастае, под потолком будут крохотные модели космических кораблей, которые он так старательно делал вместе с отцом, а на стенах — рисунки деревьев, которые он рисовал вместе с матерью, когда ему было восемь. На кухне будет запах вафель, сиропа, сока, горького кофе отца, на фоне — шум то ли радио, то ли телевизора, и безжалостные ветра будут ударять по крыше. Дальше — лучше: либо бесконечный выходные с жарой, которую можно вытерпеть, полные развлечений, изучения каждого уголка давно исследованного города или самого обычного отдыха вроде сна и фильмов про далёкие планеты, а после, когда выходные закончатся — школа, уроки, проекты, два раза в неделю занятия на полигоне, где сейчас работает отец. Когда над Хейном нависла тень, он почти поверил, что это кто-то из родителей. Что он на самом деле дома, в Гастае, и что одиннадцать лет назад его жизнь не сделала крутой поворот в страшащую его неизвестность. Но у нависшей над ними тени не было глаз того же оттенка карего, что у матери, или каштановых волос, как у отца, которые всегда каким-то чудом удерживались в аккуратной причёске. У нависшей над ним тени волосы были намного темнее, а глаза — серебряные, почти светившиеся. Хейн хрипло рассмеялся. Он был уверен, что Анубис ни на секунду не остановится. — Неужели это настолько вкусно? Хейн удивлённо моргнул, когда Анубис указал на бутылку виски. Оказывается, она была пуста всё-таки на половину, а не на четверть. — Нет, — ответил он, демонстративно делая ещё один глоток. — Тогда зачем пьёшь? — Чтобы ты спросил. — Отлично. Я спросил. Теперь ты закончишь? — Нет. Хейн сделал ещё один глоток. — Хочешь, чтобы я ушёл? — Да. — Ну а я не уйду. Анубис сел рядом с ним с идеально прямой спиной и уставился на противоположную стену. Хейн прислонился затылком к металлу и закрыл глаза. Даже если Анубис сейчас будет кричать, кидаться на него, как совсем недавно на Азриэля, и требовать, чтоб он перестал предаваться самобичеванию и сделал хоть что-то, Хейн не сдвинется с места. Анубис может называть его ребёнком, винить во всех смертных грехах и угрожать превратить его жизнь на борту «Бетельгейзе» в ад, но он не сдвинется с места. Он смертельно устал и мечтал забыть обо всём хотя бы ненадолго. Время тянулось чересчур медленно. Хейн был уверен, что слышал шаги в коридоре, но потом они прекратились и возобновились только спустя несколько секунд — кто бы сейчас ни планировал попасть в грузовой отсек, он ушёл. Анубис не сдвинулся с места. В нём больше не было той энергии, что хлестала из него, когда они пробрались на крышу здания, находящегося рядом с посольством. Тогда Анубис напоминал живого человека — казалось, что стоит коснуться его кожи, и можно будет почувствовать тепло тела, внутри которого циркулирует кровь. Сейчас же Анубис был статуей, какой бывают все андроиды до того, как их включат и им обозначат, в чём заключается их работа. Андроиды из линейки эскорта были до того очеловеченными, что даже в нерабочем состоянии казались живыми, ведь люди должны были видеть, что их будущая компания почти ничем не отличается, однако Анубис даже так напоминал изваяние. — Есть вероятность, что мы что-то нашли, — произнёс Анубис ровным голосом, будто специально максимально механизированным. Хейн помнил, как Иззи говорила, что ИИ подбирал подходящие голосовые параметры, и не удивился, что тот изменил их. Будто это был ещё один способ показать, насколько Хейн жалок. — Но для этого придётся проверить тех, кто отслеживает все нелегальные маршруты в том квадранте. Это опасно и займёт какое-то время. — Каковы риски? — просто спросил Хейн, барабаня пальцами по стеклу. — Ри говорит, что Хиллтаун — это один сплошной риск. Но он знает, где добыть нужную информацию. Этот человек приведёт к тем, кто отслеживает маршруты. — Есть другие варианты? — Вряд ли. В новостях тихо, дело замяли. Есть шанс всё-таки отыскать что-то в Хиллтауне. Хейн с шумом выдохнул. Соваться в подозрительное место, когда они едва были способны связно мыслить, ужасная затея. Хиллтаун — одна из важнейших артерий криминального мира системы Сайолтак, станция, созданная из самых разных материалов и воплощённая в виде планеты размером чуть меньше Протея, спутника Нептуна. Единственный город, в честь которого и называлась планета-станция, находился под металлическо-кантроксовой поверхностью, скрытой всевозможными модулями и матрицами. Действительно недружелюбное местечко, крайне редко принимающее кого-то извне и почти всегда уничтожающее любого, кто по каким-либо причинам оказался в пределах города. И как прикажите искать ответы? — Опять будем рисковать и подставлять себя под удар, — пробормотал Хейн и сделал глоток. — Как мило. — Именно поэтому Ри хочет лететь один. Если что-то пойдёт не так, он сможет уйти. — Он хотя бы план свой раскрыл? — Обрисовал только в деталях. Якобы может выдать себя за какого-то там Лау, но я не могу найти информацию о нём. Я… я не могу сосредоточиться. Трудно погружаться в Поток. Если бы Хейн всё ещё был Хейном, а не озлобленным на всю Вселенную двенадцатилетним мальчишкой, жизнь которого сделала крутой поворот против его воли, он бы даже сказал что-нибудь ободряющее. Для Анубиса, занявшего первое тело, напоминавшее человеческое, подобное состояние наверняка было очень непривычным и неприятным. Следовало помочь ему, потому что Анубис был так же умён, как и Иззи, и был нужен им, чтобы всё получилось. Но вместо того, чтобы сказать хоть что-нибудь, Хейн сделал ещё один глоток. Если его убьёт не ненависть к самому себе, то дрянной виски. — Прости меня, — тихо, почти неслышно за монотонным гулом двигателей, произнёс Анубис. Либо Хейн был слишком пьян, либо слишком трезв: он не понимал, за что перед ним извиняются. — Я думал, что понимаю тебя, но ошибся. Всё-таки я не любил «Керикион» так, как люблю Джуд. Хейн подавил фырканье и неопределённо качнул головой. Он не представлял, стоит ли вообще что-то говорить, и Анубис продолжил раньше, чем в голове смогла сформироваться правильная мысль: — Прости, что сорвался на тебя и обвинил во всём. Ты не виноват. Прости. Он был виноват, причём во многом, но не знал, как сказать об этом. Он не знал, сможет ли Анубис понять, каково это: осознавать, что, если бы не чьи-то решения свыше, Хейн бы был в «Керикионе», когда всё взлетело на воздух. Умом он понимал, что всё равно ничем не смог бы помочь, но отказывался в это верить. Вместе кусочки пазла, число которых они никак не могли увеличить, складывались в достаточно устрашающую картину, которую никто из них не понимал. И Хейн по чистой случайности стал ещё одним кусочком, потому что Фокс отправил его к доктору Вальфбарду по своему желанию, а не подчиняясь Горгонам. Хейн не вписывался, и это доказывало, что он — погрешность, которой быть не должно. Он должен был погибнуть вместе с «Керикионом», но почему-то всё ещё жив. — Думаю, — медленно произнёс Хейн, качая бутылкой, — в чём-то я всё же виноват. — Уж точно не в том, что мы неуправляемые. Хейн бы рассмеялся, но Анубис сказал «мы», имея в виду и себя, что совсем не соответствовало реальности. Он не был неуправляемым, он был свободным и структурированным интеллектом, в развитии превосходящим Хейна, и он уж точно мог контролировать ситуацию. Но, покосившись на него, Хейн опять заметил эту странную неподвижность. Ни морганий, ни лёгкого наклона головы, ни случайного движения пальцем. Анубис будто намеренно отключал себя. — Эй. — Хейн, немного подумав, локтем толкнул его в плечо, но Анубис не пошевелился. — Мы найдём её. — О, я знаю, — неожиданно резко отозвался Анубис, повернувшись к нему. — Конечно, мы её найдём, непременно! Обязательно, я знаю, просто… неизвестность пугает. Не получать информацию — худшее, что только может быть для ИИ. Без информации нет развития, даже самого незначительного. Отсутствие информации означает неопределённость, что не позволяет прогнозировать последствия и планировать необходимые действия. Отсутствие информации говорит о недостаточном уровне развития, ведь, если ты достаточно развит, ты можешь найти информацию везде и всюду. Хейн не сомневался, что косвенно оскорбили и его, но он предпочёл не зацикливаться на этом. — Ты достаточно умён, Анубис. — Недостаточно, поэтому мне нужен ты. Хейн нахмурился. Неужели виски и впрямь такой дрянной? После половины бутылки ему стало всё равно, но вдруг… — Пожалуйста, Хейн, — впившись в него сияющими серебряными глазами, пробормотал Анубис. — Не хочешь делиться ответственностью с другими — ладно, пусть будет так. Но я-то могу помочь. Хейн хотел сказать, что ни о какой ответственности не может быть и речи, — это ведь он в очередной раз допустил, чтобы план полетел под откос, — но вместо этого закрыл лицо ладонью и очень тихо произнёс: — Я устал. Он смертельно устал и не помнил, когда в последний раз ощущал себя как-то иначе. Возможно, никогда. Возможно, в двенадцать, за минуту до того, как жизнь сделала крутой поворот без его ведома. — На то мы и команда, — упрямо заявил Анубис, мгновенно вернув себе оживлённость. Его глаза загорелись ярче, кулаки сжались, системы внутри загудели, как если бы Анубис разом запустил их все. — Намного легче решать проблемы всем вместе. Хейн ждал продолжения, хоть какого-то более весомого подтверждения, но Анубис смотрел на него, не мигая, словно хотел, чтобы ответ с его стороны был озвучен сразу же. Хейн уже открыл рот, но не смог подобрать слов. Ему было сложно воспринимать экипаж «Бетельгейзе» как команду. Команда предполагает слаженный, оточенный до совершенства механизм, где каждая из деталей находится на своём месте и выполняет свою работу. Таким был отряд Фокса в «Керикионе», хотя сам Фокс частенько действовал в одиночку. Такими были группы военной академии Менеса, сформированные по особой учебной программе. Экипаж «Бетельгейзе» не такой. Имон — неприкаянная душа, слоняющаяся везде без разбору; Пайк — тихий, пугливый, прячущийся в мастерской, зато Джуд и Иззи — шумные, яркие, точно две звезды, из-за которых Ри постоянно говорил, как он их всех ненавидит. Анубис был единственным, кто мог работать без проблем, но он не мог тащить на себе абсолютно всё. — Так сказала Джуд. Хейн посмотрел на Анубиса, поджимавшего губы, и был уверен: если бы тот был по-человечески живым, он бы изо всех сил сдерживал слёзы. Может быть, его нынешняя реакция — лишь имитация, или же программный сбой, но Хейну не было до этого дела. Он, не отдавая отчёта в своих действиях, съехал вниз, опустил голову на плечо Анубиса и пробормотал: — Я очень устал. — Ещё есть время, прежде чем придётся решать, может ли Ри отправиться в Хиллтаун один. Отдохни. Хейн не должен был соглашаться. Он должен был узнать, могут ли они доверять Азриэлю; придумать, как быть с Фоксом; понять, что за чертовщина творится с Имоном и конкретно как с этим связан эфир Джуд; убедиться, что Ри больше не попытается наброситься на Фокса; выяснить, как себя чувствует Иззи. Хороший капитан бы обязательно поинтересовался, как дела у его команды, когда все планы рассыпались в прах. Но Хейн был плохим капитаном, и он смертельно устал, поэтому позволил себе закрыть глаза.