***
— Пожалуйста, не рассказывай о том, что узнала, кому попало, — осторожно произнёс Сириус. Джуд оторвала взгляд от подноса с едой и посмотрела на него, жалостливо приподняв брови. — Но я не… — Я знаю, что Анубис уже в курсе, — перебил Сириус, поставив локти на стол. — И не то чтобы я ему сильно доверяю, но… Пожалуйста, аттаэрин. Больше — никому. Джуд хотела что-то сказать, но, передумав, покачала головой и опустила глаза. Сириус выдохнул, чувствуя, как между ними медленно, но верно встаёт стена. — Не пойми меня неправильно, — быстро продолжил Сириус, привлекая внимание Джуд. В общей столовой жилого корпуса «Нова Астры», которую она по необъяснимым причинам просто обожала, было почти пусто, но Сириус предпочёл не рисковать и быстро оградил их эфиром, слабо сверкавшим в воздухе. — Я доверяю тебе и твоему эфиру, я знаю, что ты никогда не расскажешь что-то, что можно использовать против тебя, не тому человеку. Но знания о Пларозии, о причинах её гибели и о тайнах, которые ты постигала, пока училась, не стоит распространять. — Ничего я не распространяю, — возмущённо выпалила Джуд. — Я просто… Ну ладно, допустим, кое-что я рассказала Анубису. Но это же Анубис! Он всю жизнь был рядом со мной и… Она продолжала говорить, перечисляя заслуги Анубиса, даже те, которые никак не относились к делу, и каждое новое слово резало слух Сириуса всё сильнее. Об этом он, разумеется, не говорил. Его аттаэрин была счастлива в окружении людей, которым он не доверял, в месте, которого он не знал, и пыталась успеть везде и всюду. Она согласилась изучать эфир вместе с Азриэлем; нередко говорила о нём и его особенностях с Холландом; отчаянно пыталась найти общий язык с Аспидом, который прятался ото всех, кроме Имона; пыталась помочь Изабелле и, что для Сириуса было самым главным, училась разговаривать с ним и жить с мыслью, что их связали сами звёзды. Джуд вспомнила об этой связи, но не более того. Обрывков воспоминаний о дне, когда они расстались, было мало, чтобы сложилась вся картина, и потому почти всё время, которое они проводили вместе, Сириус рассказывал об их прошлой жизни. О том, как дом Эзарон принял его, дал новое имя и обучил всему, что он знал. О том, как эфир и звёзды связали их. О том, как он, чего и требовала его клятва, всегда был рядом, помогал, наставлял и защищал. Очень часто Джуд говорила, что это просто глупо и неправильно. Её эфир был намного сильнее эфира Сириуса, и её не нужно было защищать. Когда Сириус напомнил об «Элизиуме», Джуд сказала, что тогда она впервые столкнулась с эфиром, равным её эфиру — и именно из-за этого проиграла. Поэтому она всеми силами старалась узнать как можно больше: об эфире, самой себе и Пларозии. Джуд постоянно терроризировала Сириуса различными вопросами, и лишь на половину из них он мог дать более-менее чёткий ответ. Не он был избран Вересковой Богиней, и не ему открывали тайные знания. Все ответы, которые искала Джуд, были в её воспоминаниях, самые ранние из которых начинались только в восьмилетнем возрасте. Над этим они сейчас и работали: пытались понять, что случилось в день гибели Пларозии, как Джуд спаслась и почему пропала на целых триста лет. Этот факт до сих пор поражал её, и Сириус был уверен, он был первым, который Джуд озвучила Анубису. — Пожалуйста, аттаэрин, — произнёс Сириус, когда Джуд, наконец, перестала восхвалять Анубиса и вновь жалостливо уставилась на него. — Я лишь хочу защитить тебя. — Анубис мне не угрожает, — возразила она. — Возможно не угрожает. Да и я толком ничего не знаю о… докторе, который тебя приютил и с которым Анубис работал, — кое-как выдавил из себя Сириус, едва не скривившись от одного упоминания Вальфбарда. — Того, что ты рассказала и показала, мне мало. — Не нужно превращаться в мою няньку, — неожиданно резко заявила Джуд, нахмурившись. — Поверь, я рада, что ты… здесь, что я могу вспомнить тебя, но я не хочу, чтобы ты контролировал каждый мой шаг или угрожал моим друзьям. Сириус, не сдержавшись, рассмеялся. — Друзьям? Ты говоришь об этих людях, которых совсем не знаешь? О людях, из-за которых ты оказалась у «Элизиума»? Джуд поджала губы и зло уставилась на него. Сириус не хотел задеть её или, что ещё хуже, усомниться в её выборе, однако он терпел слишком долго. — Ты создала связь, которая сделала тебя слабее, моя аттаэрин, — совсем тихо произнёс он, смотря ей в глаза. — Ты привязала к себе Имона, подавив его эфир, и пострадала, потому что пыталась помочь ему, когда Ан напала на вас. — Я не привязывала его к себе! — испуганно пролепетала Джуд. — Я не знаю, как это вышло, я просто… Его протез отказывал. Я хотела помочь. — Но теперь-то у него новый протез, который идеально работает, да? Тогда почему ваша связь всё ещё существует? — Я не… Не знаю, — быстро сдувшись, ответила Джуд. — Я понятия не имею, почему мой эфир подавил его, и не знаю, как всё исправить. Но я стараюсь, правда. Я не хочу, чтобы Имон постоянно рисковал собой только из-за того, что мой эфир вынуждает его делать это. — Он скорее подохнет самым тупым способом, чем успеет хоть как-то помочь. Всего на секунду, но Сириус уловил, как напряглась Джуд. Её эфир наполнил собой воздух, коснулся рук и лица Сириуса, окружил со всех сторон. — Не оскорбляй моих друзей, — тихо, но уверенно сказала Джуд, слегка наклонившись вперёд. Поднос с едой, к которой она уже потеряла аппетит, был мгновенно сдвинут в сторону. — Я знаю, что они тебе не нравятся, но они нравятся мне. Мы — команда, и я не позволю тебе оскорблять их. — Я думаю только о твоём благополучии, моя аттаэрин, — поспешно напомнил Сириус. — Моё благополучие не включает в себя оскорбление моих друзей. Сириус ущипнул себя за переносицу, мысленно напоминая себе, что как раньше уже никогда не будет. Джуд не восьмилетняя девочка, за которой он должен был приглядывать, и не претендентка на должность хранительницы знаний. После того, как погиб доктор, который заботился о ней почти десять лет, Джуд самостоятельно забралась так далеко и не раз спасала тех, кто этого не заслуживал. Её эфир до сих пор был силён, и Сириусу казалось, что с каждым днём эта сила только возрастает. Джуд дала ему шанс стать аттаром, которым он и должен быть, вспомнив лишь самую малость, и Сириус должен был быть благодарен за это. Но страх, что из-за одного неверного движения, из-за секунды, когда он позволит себе расслабиться, Джуд вновь исчезнет или пострадает, был сильнее, чем здравый рассудок. — Я искал тебя триста лет, моя аттаэрин, — произнёс Сириус, и только секундой позже, когда заметил, как напряглась Джуд, понял, насколько отчаянным был его голос. — Триста лет. По всей Вселенной. Я просто хочу, чтобы ты понимала: я люблю тебя и хочу, чтобы ты была в безопасности. Я хочу тебя защитить. Джуд опустила плечи и будто бы вся сжалась, даже длинные уши, как показалось Сириусу, опустились. Её щеки залил румянец, взгляд перепрыгивал с одного объекта на другой, ни на секунду не останавливаясь на Сириусе. — Звёзды далёкие, — вздохнул он. — Я люблю тебя не в романтическом смысле, аттаэрин. — Я знаю! — выпалила красная до кончиков ушей Джуд. — Тогда в чём проблема? — Ни в чём, — пробубнила Джуд себе под нос. Сириус ей не верил — эфир выдавал её растерянность, волнение и лёгкий страх, который ставил его в тупик. Джуд давно не испытывала страха. Только не здесь, где, как казалось Сириусу, это чувство должно было максимально обостриться. В «Нова Астре» Джуд чувствовала себя достаточно комфортно, но в редкие моменты, — как, например, сейчас, — её будто переклинивало, и Сириус не представлял, как ему помочь. — Джуд, — позвал он несколько секунд спустя. — Я знаю, что ты всё ещё не доверяешь мне так, как мне бы того хотелось, но если тебя что-то беспокоит — скажи мне. Я сделаю всё, что в моих силах, чтобы… — Дело в Марселе, — нервно прервала его Джуд, ещё ниже опустив плечи. — Он тоже хотел помочь, я знаю, а в результате… Джуд всхлипнула, быстро утёрла слёзы и посмотрела куда-то за спину Сириуса. — Я не понимаю: может, это из-за моего эфира? Может, с Марселем я сделала то же самое, что сделала с Имоном? Я видела, что кровь у него не красная, и… Звёзды, — прохныкала Джуд, зажмурившись, — что, если я убила Марселя?.. Она вздрогнула всем телом, когда подступила новая волна рыданий, и опустила голову на стол, накрыв её руками. Сириус вдруг ощутил, как его лишают воздуха. Дело было не в эфире, который мгновенно начал давить на его тело, а в самой Джуд, которая впервые заговорила с ним о Марселе Регуле. Она могла говорить об «Элизиуме», о том, как Тень-Творец являлся к ней или как она рисовала созвездия на стенах, полу и потолке, лишь бы ненадолго отвлечься. Но не о Марселе. Стоило хоть кому-то случайно упомянуть его, как Джуд замолкала, замирала, точно статуя, и смотрела так пристально, будто пыталась одним только взглядом содрать с кого-то кожу. И уж тем более Джуд не плакала перед ним. Она плакала, если на тренировке с Азриэлем или с ним, Сириусом, падала, не удержав равновесие, или не успевала вовремя уйти от удара, — в конце концов, устоять перед её просьбами обучить её ближнему бою было невозможно, — но никогда не плакала вот так. Сириус знал, что его аттаэрин изменилась, стала другой, но по-глупому надеялся, что заметит в ней хоть что-нибудь, что осталось от восьмилетней Джуд, которую он помнил. Та Джуд тоже плакала, когда ей было больно, но не вот так. Джуд резко выпрямилась и, размазывая слёзы по лицу, пыталась выровнять дыхание. Из-за эфира, которым Сириус оградил их в самом начале разговора, те немногие люди, которые ещё были в столовой, не обращали на них внимания, но Джуд будто этого не понимала. Она оглядывалась, словно боялась, что кто-то заметит, как она плачет, и безуспешно пыталась успокоиться. Эфир подсвечивал её вены, и раз в несколько секунд Джуд трясла руками, будто хотела избавиться от этого свечения, но совершенно забыла, как на самом деле усмирять эфир. Сириус поднялся, чувствуя, с каким трудом ему даётся каждое действие, обогнул стол и сел рядом. Джуд немного отодвинулась, но Сириус не стал сокращать образовавшееся между ними расстояние. Вместо этого он взял её левую ладонь, сжал её и, стоило ему только поймать взгляд Джуд, начал: — Ты не убивала Марселя, и я это знаю. Это сделали люди «Элизиума», помнишь? Ты сама так сказала. — Но… — Это не ты, аттаэрин. Не ты нажала на спусковой крючок. Не ты привела Марселя туда. Он сам захотел помочь тебе. Сам, слышишь? — С ним творилось что-то странное, — пролепетала Джуд, шмыгнув носом. — Я чувствовала, знала это. Эфир говорил мне, что он подчинён чужой воле, но я… Я не смогла разрушить эту связь. — Если ты не смогла сделать это, значит, не ты повела Марселя за собой. Ты не виновата в его смерти. — Я сказала, что его не существует, — едва слышно выдавила Джуд, зажмурившись. — Я сказала это, а потом я увидела, как ему прострелили голову. Его кровь была синей… У пларозианцев кровь была красной, да и Ромелла утверждала, будто Марсель — настоящий пларозианец, а не полукровка. Но Сириус верил Джуд, верил, что она точно видела синюю кровь, и это означало только одно: Марсель не был настоящим. Вероятнее всего, он был андроидом или ИИ, помещённым в тело андроида, но так ли это на самом деле, они уже не узнают. Сириус придвинулся ближе и, повинуясь порыву, обнял Джуд. После того случая с тестом, на котором Джуд воссоздала день гибели Пларозии, она ни разу не сказала, что хочет обнять его, хотя в детстве только это и делала. Их взаимодействие ограничивалось кивками, незначительными касаниями руками и тренировками, на которых Сириус всегда поправлял позу Джуд или положение её рук. Во всех его действиях не было того, что было сейчас. Он хотел крепко обнять её, спрятать от всего мира, чтобы она, не боясь, могла плакать до тех пор, пока не кончатся слёзы. Чтобы она поговорила с ним, открыла свой эфир и сказала, что верит Сириусу. Чтобы она признала, что не убивала Марселя, и пообещала никогда больше так не говорить. Но, конечно, это было просто глупо. За триста лет Джуд изменилась, и теперь они вместе учились существовать друг с другом, вновь выстраивали связь между аттаэрин и аттаром, доказывая, что эфир и звёзды не зря выбрали их. Сириус сделал бы что угодно, чтобы доказать это, но важнее всего была Джуд. Всегда на первом месте и впереди него, все мысли — только о ней. Она была его семьёй, единственной, кто у него остался, и Сириусу было невыносимо видеть её плачущей, раздавленной несчастным случаем, в котором она не виновата. — Если бы ты пыталась подчинить Марселя силой, — осторожно продолжил Сириус, когда Джуд так и не отстранилась, позволяя ему обнимать её, — то, думаю, он бы противостоял тебе. Ты бы чувствовала, как его эфир борется с твоим. Это было очень слабым утешением, практически никаким, но Джуд, тыльной стороной ладони размазав слёзы по щекам, посмотрела на него и сказала: — В один момент его эфир просто исчез. Я искала его, но не смогла найти. Словно… Словно Марселя и не существовало. С подобным Сириус никогда прежде не сталкивался, да и Джуд, говорившая о Марселе урывками, не упоминала о подобном. Они оба понимали, что эфир внутри Марселя не мог в один момент просто исчезнуть, что даже если тот был андроидом или ИИ в теле андроида, у него должен был быть хоть какой-то эфир. Если тот исчез, значит, его намеренно убрали, превратив Марселя в пустой и бесполезный сосуд. Но Сириус понятия не имел, возможно ли существование абсолютно пустого сосуда. Если подобные манипуляции и существовали, то они были за гранью его понимания. Вероятнее всего, они были скрыты в древних храмах Пларозии, куда ему не было доступа. Однако Джуд много лет обучалась у хранителей и должна была стать частью их общества — и всё, что она когда-либо узнала, было скрыто в её памяти, которую ещё предстояло восстановить. — Мы во всём разберёмся, — уверенно произнёс Сириус, крепко сжав ладонь Джуд. — Во всём, моя аттаэрин.***
— Так что это был за груз? — стараясь звучать заинтересованно, спросил Имон, когда неловкая тишина стала затягиваться. Холланд рассмеялся и покачал головой. Двери лифта, закрывшиеся за ними, хлопнули так громко, что едва не заглушили его смех. — О, нет, прости, я не могу об этом говорить. Приказ капитана и всё такое. Хотя, в общем-то, даже мы с Азриэлем толком не знаем, что это. Имон бросил на него настороженный взгляд, но Холланд, рассмеявшись ещё громче, махнул ладонью и добавил: — Звёзды, не бойся, там нет ничего криминального. «Я не боюсь», — хотел возразить Имон, но вместо этого поджал губы и молча кивнул, не представляя, как избавиться от общества Холланда. Имон не испытывал к нему ненависти или отвращения, даже лёгкий страх, появлявшийся из-за настойчивости Холланда в общении, исчез. Мысль о существовании старшего брата и его присутствия в жизни немного укрепилась в голове Имона, но сомнения до сих пор не покидали его. Холланд постоянно рассказывал что-нибудь об их детстве, раскрывал всё больше деталей, но Имон ничего не вспоминал. Хуже всего было в моменты, когда Холланд начинал говорить об их детстве в присутствии других людей. Джуд обычно жадно слушала каждый его рассказ, а Имон не мог заставить себя даже выдавить кривую улыбку. Он хотел только одного — чтобы Холланд замолчал, оставил его в покое и дал ещё больше времени на раздумья. Даже с учётом того, что он вызвался помогать Азриэлю и Джуд, времени, уделяемого Имону, всё ещё было слишком много. И теперь они вновь остались наедине. Холланд сказал, что обязан спросить его о чём-то крайне важном, и Имон хотел отказаться, но почему-то не смог. Он думал слишком долго, мыслями постоянно возвращаясь к тому, что за ужином не было Джуд, Сириуса и Анубиса, и Холланд принял его молчание за согласие. Он также сказал, что первую половину ночи должен разбираться в старых архивах и что там пусть и пыльно, но довольно тихо и никого нет, следовательно, им никто не помешает. — А это не могло подождать до завтра? — спросил Имон лишь после того, как лифт остановился на шестом этаже. — Не пойми меня неправильно, — со вздохом произнёс Холланд, посмотрев на него, — но я устал делать вид, будто не замечаю, что ты меня избегаешь. Имон против воли выдавил смешок. Холланд, закатив глаза, вышел из лифта, зовя его за собой. — Я просто хочу поговорить, Имон, — сказал он. — Без лишних свидетелей. И чтобы Хейн не спасал тебя каждый раз, когда ты теряешься с ответом. И чтобы Джуд не задавала миллион вопросов. Ты не подумай, мне нравится Джуд, но я… — Тебе нравится Джуд? — удивлённо выпалил Имон, поравнявшись с ним. Холланд остановился, посмотрел на него, как на умалишённого, но мгновение спустя его глаза радостно блеснули. — Она потрясающая заклинательница с огромным потенциалом, и она знает даже больше меня. Разумеется, она мне нравится. Ты только представь, сколько всего она может показать нам! Я никогда прежде не встречал такого мощного эфира. Имон почувствовал себя идиотом. Ну конечно же, Холланд заинтересован в эфире Джуд. Азриэль не раз говорил, что тот обожает проводить разные эксперименты с эфиром, выявлять закономерности в его реакциях и изучать его влияние на всё вокруг. Сам Холланд подтверждал это, когда Имону удавалось увести разговор в другое русло и как бы невзначай задать какой-нибудь вопрос, который на самом деле ничуть его не интересовал. — Круто, — пробормотал Имон. — Эфир и всё такое. Замечательно. Обожаю эфир. Судя по натянутой улыбке Холланда, он не верил в это. Имон бы не обращал на это внимания, если бы не понимал, что и впрямь ведёт себя, как идиот. — Так ты хочешь поговорить об эфире? — стараясь звучать непринуждённо, уточнил он. Холланд остановился напротив двойных дверей в самом конце коридора и, приложив ладонь к сканеру на стене, отрицательно покачал головой. — Хотя, конечно, — спохватился он, когда двери начали раскрываться, — эфир тут тоже замешан. — Я о нём ничего не знаю. Холланд прошёл в помещение и щёлкнул пальцами. Всюду вспыхнул свет, упавший на огромные длинные стеллажи с коробками, которые Имон не смог просканировать — кажется, здесь стоял какой-то блок, вызывающий помехи. — Каждый хоть что-то, да знает об эфире, — нравоучительным тоном сказал Холланд, остановившись возле одного из стеллажей. Приподнявшись на носочках и оглядев полку, до которой едва доставал макушкой, он поднял руку, и чёрные потоки эфира тут же окутали собой мелкую коробку, которая по воздуху проплыла к столу в центре помещения. Холланд повернулся к Имону и, продолжая двигать руками и перемещать коробки, продолжил: — И я хотел узнать, как так вышло, что твой эфир установил связь с эфиром Джуд. Перед глазами Имона вспыхнуло сообщение об участившемся сердцебиении и выбросе кортизола. И он был абсолютно уверен, что Холланд смотрит на него так внимательно не из-за того, что ждёт ответа, а из-за того, что Имон покраснел. Он совершенно точно был идиотом. — Я не знаю, — рассеянно ответил он, запустив пальцы в волосы. — Это просто… случилось, и всё. — Тебя это совсем не волнует? — заинтересованно спросил Холланд, будто насилу развернувшись и перейдя к следующему стеллажу. — Не то чтобы совсем не волнует, но… Джуд обещала найти способ всё исправить. Я просто буду ждать. — Но тебе совсем не интересно, как так вышло? — чуть повысив голос, уточнил Холланд, уже оказавшийся за третьим стеллажом и посмотревший на Имона из-за двух коробок, которые раздвинул в разные стороны с помощью эфира. — Она же фактически создала себе персонального солдата, который будет бросаться в бой только из-за того, что ей что-то угрожает! Имон предпочитал не думать об этой связи в подобном ключе. Эфир, конечно, вынуждал делать всё, чтобы защитить Джуд от опасностей, но это не означало, что Имон был её персональным солдатом. Он не контролировал себя, не мог даже вспомнить, что делал и говорил. В один момент его сознание просто ускользало, а в следующее — на него смотрели так, будто он у всех на глазах голыми руками убил человека. Во внутренних архивах эти моменты не записывались, обозначались ошибкой, которую он так и не сумел исправить. Обратиться к Иззи Имон не решился: от одной мысли, что в его голове будут копаться, будто он простой андроид, мутило. Хватало и того, что он был вынужден начать проверять пределы своих возможностей вместе с Азриэлем, эфир которого иногда сбивал незначительные настройки внутри тела Имона. Каждый чёртов раз ему приходилось обращаться к Пайку и проводить диагностику, а после слушать почти двадцатиминутное объяснение кратварца или его тихое напевание во время работы. Нет уж, Имон предпочёл бы как можно реже вспоминать о том, что с ним творилось. Когда Джуд найдёт способ всё исправить, он возьмёт себя в руки и выслушает всё, что она скажет, но ни минутой раньше. Ему и так было тошно из-за всего на свете. — Ладно, ты не подумай, будто я наседаю или ещё что, — продолжил Холланд, так и не дождавшись от Имона хотя бы одного слова. — Но я переживаю. Имон против воли вздрогнул. — Переживаешь? — Конечно! — горячо повторил Холланд, выглянув из-за совершенно другого стеллажа. Имон был готов поклясться звёздами, что полминуты назад он был в другом месте. — Как я могу не переживать, зная, что Джуд может управлять тобой? — Она не управляет мной, — возразил Имон, скривившись. — Её эфир доминирует над твоим, — настойчиво повторил Холланд. — Если мои теории верны, ей достаточно использовать всего одну манипуляцию, чтобы заставить тебя делать то, что она хочет. — Джуд не станет мне приказывать. Холланд остановился в проходе и, вскинув бровь, скептически уставился на него. — Ты в этом так уверен? — Уверен. Это же Джуд. Будь её воля, она бы всем во Вселенной сказала, какие они хорошие и добрые. Она ненавидит насилие и едва не плачет, когда вынуждена использовать эфир и ограничивать чьи-то действия. Ты даже не представляешь, насколько она ранимая. Имон на секунду завис, не понимая, почему Холланд так странно смотрит на него. Было в его взгляде нечто, чего Имон не понимал: то ли недоверие, то ли снисходительность, то ли жалость. Обычно Холланд был открытым, все его эмоции можно было прочитать с первого взгляда, но в этот раз у Имона никак не получалось. — Что? — наконец спросил он и, чувствуя лёгкую дрожь в пальцах, сложил руки за спиной. Холланд вдруг широко улыбнулся, совсем как хищник, и медленно произнёс: — Эфир подсказывает, что ты волнуешься. — Час ночи, — выпалил Имон первое, что пришло ему на ум. — А если меня тут кто-нибудь увидит? У меня не тот уровень доступа, чтобы находиться в архивах. — Нет, дело не в этом. Ты волнуешься и… О, Имон, эфир говорит, что ты возбуждён. Ну, не в том смысле, в котором ты мог подумать, — торопливо продолжил Холланд. — Думаю, уровень эндорфинов у тебя сейчас резко подскочил. На этот раз Имон понял, что покраснел, благодаря широкой, победной улыбке Холланда. — О, звёзды, Имон, — тихо рассмеялся он. — Тебе нравится Джуд? Ты влюбился? Имон громко фыркнул, отрицательно покачав головой. — Эфир об этом и говорит! — воодушевлённо продолжил Холланд. — Звёзды, Имон, ты влюбился в Джуд. — Слушай, — резко выпалил Имон, вскинув руки, — если ты думаешь, что имеешь право лезть ко мне с этими идиотскими вопросами, то катись в Бездну. Мы ещё не настолько близки, да я даже до сих пор не верю, что ты мой брат, так что просто заткнись! Холланд удивлённо уставился на него. Даже его эфир, казалось бы, замер: коробки и отчёты, которые всё это время плавали от одного стеллажа к другому или укладывались на столе, разом рухнули на пол. Всего на секунду, но Имон ощутил, как его кольнула вина. Но после, встретившись со взглядом Холланда, это чувство ушло. Осталась только ненависть к самому себе, граничащая с жалостью. Что это вообще за глупости? Чтобы он, да влюбился в Джуд?.. Это же просто смешно. Он был лишь киборгом, без памяти и черт, которые бы делали его хотя бы похожим на настоящего человека. Он был проблемой, которую никак не удавалось решить, и деталью, которой нигде не было места. И даже звёзды, казалось бы, насмехались над ним, раз свели его с братом, рядом с которым Имон не чувствовал себя хотя бы отчасти целым. Ему надоело быть везде лишним, слабым и потерянным. У него не было ни цели, не желаний, ни сил, чтобы начать двигаться и собирать самого себя по кусочкам. В голове постоянно крутились мысли, что он лишь обуза, мусор, который вскоре выкинут, и Имон никак не мог от них отделаться. Он себя не понимал. Ему казалось, что совсем недавно, всего пару дней назад, он был увереннее и смелее, но не находил этому логического объяснения. Он также не мог объяснить, почему его так задели слова Холланда. В конце концов, он лишь сказал то, что принёс ему эфир — сила, которая всегда могла указать на правду. И Холланд честно пытался сблизиться с ним, ведь они были братьями. Возможно, он думал, что у него отлично получается. Но Имон считал иначе. Он хотел, чтобы его оставили в покое. Чтобы мысли о том, что он ничтожен и слаб, исчезли. Чтобы он, наконец, разобрался в том, что чувствует. — Просто оставь меня в покое, — пробормотал Имон, разворачиваясь и направляясь к дверям. — Имон, — встревоженно выпалил Холланд, — прости, я не это хотел… — Просто. Оставь. Меня. В покое, — чётче повторил Имон, ускорив шаг. — Разбирайся с архивами, как тебе и приказали. Он вышел в коридор, и Холланд, к счастью, не попытался его остановить.