Голубая трава

— Мой отец, Трак, был странным. Сильным, красивым, знатным, хорошим воином, но странным. К моменту моего рождения у него было уже два сына, Ферт и Атлан, и когда моя мама понесла снова, он стал молиться богам, чтобы у него родилась дочь. И не просто дочь — самое красивое дитя на свете. Если ты видел гномок, то их легко можно спутать с мужниными; у наших женщин борода иногда даже длиннее, но мягче и поухоженнее, но в целом, различить сложно. И отец молился, чтобы его дочь не была похожа на всех остальных: кожа должна была быть белее молока, глаже чем камни, которые точит вода на протяжение веков. Он хотел, чтобы по красоте его дитя походило скорее на эльфов, которые любят высмеивать наш род. И родилась я. Без бороды, бакенбард, почти человеческий ребенок. — Но его желание сбылось, — вставил Бильбо. — Ты очень красивая. Дарси улыбнулась. Насмешливо и как-то печально. В ее следующих словах была одна сплошная горечь. — Да, красивая. Только толку от этого не было. Своим рождением я огорчила мать: она испугалась, что отец заподозрит ее в измене с человеком, но отец ей верил, и любил меня, очень сильно. Не как ребенка, как желанный подарок. Мама же все время смотрела на меня, и боялась того, что скажут о ней гномы: что она изменщица, предала мужа и все такое. Но шли годы, и родители научились действительно любить меня. Да, я не была похожа на остальных, но это не мешало моей семье, особенно когда отец рассказал о том, что он желал видеть меня такой. После этого, и мама стала меня больше любить — ведь я была любимой папиной дочкой, он не подозревал ее в измене, и в ней наконец появился та материнская любовь, которую она дарила братьям. Те, кстати, во мне души не чаяли с самого рождения, и защищали, если кто-то начинал задирать меня. Мы были знатными и богатыми, любили друг друга, и это был мой… Валинор. Дарс слабо улыбнулась. — Потом у моих родителей появились ещё дети — сестры Фелиция и Лола, братья Ростр и Триниан. Я росла. Красавицей. За мной закрепилась слава самой прекрасной среди гномов, и никого не волновало, что от гномов у меня был только рост — не знаю, действительно ли звезды исполнили желание моего отца, или это из-за чего-то еще, но меня это мало волновало. Потом я стала переживать, что меня никто не возьмёт замуж. — Если ты была самой прекрасной, отчего же? Эсироу глянула на хоббита так, будто спрашивала: ты шутишь? — У гномов больше, чем у других народов ценится то, что женщина может родить ребенка — наш народ немногочислен и медленно размножается. А я была красивой, но слишком… хрупкой, по их мнению. Знаешь, размер бедер, все мое телосложение говорило о том, что я не могу родить достойных здоровых наследников. Но меня все еще считали красивой; как искусную драгоценность, которую создали мои родители, но бесполезную. Когда я начала это понимать, мой мир перевернулся. В тот момент я потеряла веру в то, чем гордилась; моя красота, которую все восхваляли, показалась мне проклятьем, я ненавидела ее. И именно в это время в наш дом пришел Траин, отец Торина. Он предложил моему отцу выдать меня за его сына. Отец согласился. Мы с Торином знали друг друга по имени, у кого какие родители, и практически все, ближе мы не общались. Когда заключили помолвку пришлось все менять. Я все еще проклинали свою красоту, да и было ясно, что Торина не радует возможность жениться на такой как я; он тоже видел во мне лишь украшение. Но время шло, мы привыкали друг другу. Я умела то, что ценилось в гномах: была искусным ювелиром, умела немного сражаться, любила ездить верхом и охотиться — потеряв веру в свою внешность, мне пришлось практически учиться жить заново. Между мной и Торином появилась сначала дружба, а потом, когда до свадьбы оставалось чуть больше полугода, поняла, что влюбилась. Было даже не удивительно: практически идеал, красивый и мужественный, к тому же еще и наследник Королевства Под Горой… не было ни малейшей возможности, что я смогу устоять. Мне хотелось верить, что и Торин видит во мне что-то большее, чем навязанную ему девчонку-невесту. Но потом прилетел Смауг, и все, что я любила, ценила, что было важным для меня — все погрязло во огне. Как уж тут любовь, тут бы просто выжить. Родители погибли сразу, поскольку в тот роковой день должны были обсуждать с королем — отцом Траина — предстоящую свадьбу. Я осталась дома, и играла в саду с сестрами и братьями, когда появился дракон. Братья Ферт и Атлант были с отцом, и только один из них добрался до меня и попытался увести. Мы побежали, и на нас обрушился горящий дом. Под ним были похоронены две моих сестры — Фелиция и Лола, а в пути от голода и суровых условиях умерли еще два моих младших брата. Боль утери, конечно, пришла не сразу, мне понадобилось время, да и у меня все еще оставались Ферт. Ненадолго, правда. Мы выжили, но эта жизнь была не такой уж и желанной. Мы не знали, куда деться, куда пойти, и постепенно, я теряла всех, кого любила, и кто любил меня. Но у меня все еще был брат, и казалось, вот он — просвет, я, Ферт, мы могли трудиться, гномья работа всегда ценилась. Она замолчала и молчала еще какое-то время. На ее лице Бильбо впервые увидел не просто женскую красоту, а отпечаток глубокой старости и скорби. Испытания, которые подкинула ей судьба, закалили ее, но и сделали куда старше, чем она была. — Но вашего брата нет сейчас с вами, — аккуратно попытался продолжить разговор Бэггинс. — Сейчас у меня уже никого нет. Даже этот отряд… — Дарси посмотрела на веселящихся гномов, и в ее глазах мелькнула тоска. Она поджала губы и продолжила говорить, но мысль оставила незавершенную. — В одну ночь мой брат вернулся очень злым. Я не знала, что случилось, но он велел мне ложиться спать и забыть об этом, и я подчинилась. Я не сразу узнала, что ему предлагали продать меня в публичный дом за приличную сумму. Брат отказался конечно же. Он ввязался в драку за мою честь, его ранили, но у нас не было возможности обработать рану. Понимаете, мистер Бэггинс, получая деньги за любую работу, мы тратили их на еду, хоть какую-то одежду, и крышу над головой. Что-то для обработки ран было недоступно, поэтому брат не сказал мне ни слово. Все было очень плохо, у него началась лихорадка, он умирал, а я сидела у его постели. Дарси тяжело выдохнула и откинулась спиной на тело медведя. Бильбо заметил, что она сжала пальцы одной руки второй и хоббит понял, что они подходят к финалу истории. — В последний вечер Ферт не спал, а много говорил со мной. Рассказывал, как хорошо я буду жить, но я уже не верила. Я заснула на пару секунд, а когда проснулась, мне показалось, что он был мертв. И я попыталась проткнуть себе сердце кинжалом, и умереть рядом с последним, кто у меня был, но тут его рука остановила меня. Я испугалась, а он на последнем издыханием прохрипел: «Не смей», сказал «Седлай лошадей, сестра. В Эребор, сестра. Домой» и тогда умер по-настоящему… Моя жизнь была кончена. Без брата я не видела смысла в этой жизни, но я не могла покончить с собой, ибо это был его завет. Но после всего этого жизнь неожиданно послала мне ласковую улыбку: меня взяли в одну таверну, ее хозяин просил меня делать украшения только его жене и дочери, и тогда он будет платить мне, а я смогу жить в его таверне и всегда буду накормлена и с крышей над головой. Я согласилась, мне уже нечего было терять. Я пыталась наладить свою жизнь, но к вечеру неизменно оказывалась у стойки, и хозяин таверны наливал мне. В один из таких вечеров я встретила Гэндальфа, и он предложил мне участие в этом походе. И я согласилась. — Это очень… очень смело с вашей стороны. После всего… — Я не уверена в успех этого похода. Я здесь, потому что верю в то, что умерев в этом походе, за правое дело, буду достойна своей семьи. Потому что последние слова моего брата были об Эреборе, который он считал домом, — Дарси тяжело вздохнула и вдруг выдохнула: тихо и решительно. — Я не ищу богатств. Я ищу достойной смерти. Бильбо прикрыл рот, потом закрыл, но не знал, что сказать. Девушка только что открыто признала ему — не кому-нибудь еще, а ему, которого знает от силы две недели — что желает смерти. Раздался шорох и мимо них внезапно прошел Торин. Бильбо испуганно посмотрел на узбада, но тот смерил Дарси каким-то странным взглядом и пошел к веселящимся племянникам. Дарси прикрыла глаза. Слышал. Вот же черт! Эти слова предназначались не для него. А Бильбо внезапно понял, что сказать. — Не будь красивой, — Дарси непонимающе посмотрела на Бэггинса. Тот выглядел как никогда решительным. — Все продолжают говорить, что красота — это то, что нужно каждой девушке. Но честно? Забудь это. Не будь красивой. Будь зловещей, будь интеллигентной, будь остроумной, будь неуклюжей, будь интересной, будь веселой, люби приключения, будь сумасшедшей, будь талантливой — существует бесконечное количество вещей, отличающихся от красоты, и они все у тебя есть. Да и что есть красота: всего лишь набор букв, составляющих это слово. Всегда следуй собственному определению изумительности. Это гораздо важнее, чем что-либо красивое. Эсироу улыбнулась ему. Армитог доверчиво ткнулся ей в бок, стремясь подбодрить. *** — … Он обойдёт кругом и встретит вас на другой стороне леса. По Лихолесью медведям сложно пройти, уж поверь. Дарси, поглаживая запястье одной руки, сосредоточенно слушала наставления Беорна, пока гномы седлали пони. Армитог — в коричневой шкуре и в блестящей броне — сидел рядом и также внимательно слушал оборотня. Беорн объяснял, почему медведь не мог пойти с гномами через Лихолесье, и смог-таки убедить Дарси и Армитога в необходимости разделиться; хотя это не нравилось ни Эсироу, ни Бронированному медведю. Но Беорн был убедителен, и Дарси кивала, соглашаясь с ним. Беорн был щедр, прощаясь с гостями: гномам и хоббиту он решил дать каждому по пони, а Гэндальфу — лошадь, чтобы путники могли верхом добраться до Леса. А кроме того, Беорн собирался снабдить их провизией, которой должно было хватить на несколько недель. Он обещал упаковать все так, чтобы нести было легко и удобно: орехи, муку, запечатанные кувшины с сушеными фруктами, а также глиняные горшочки с медом и дважды пропеченные лепешки, которые долго не плесневеют и очень питательны: съешь кусочек — и сыт! Рецепт их приготовления Беорн держал в секрете; во всяком случае, они были на меду, как и многое на его столе, и довольно вкусные, хотя их все время хотелось чем-нибудь запить. Беорн предупредил, что запасаться водой нет нужды, так как по дороге к Лесу будет много ручьев и ключей. — Дарс! — позвал Торин, уже сидящий на пони и держа под уздцы еще одну лошадку; Дарси от нее отказалась, поэтому пони загрузили провизией и водой. Эсироу повернулась к Беорну, собираясь поблагодарить его в последний раз, но оборотень внезапно сказал. — И да, вот еще что, — и протянул Эсироу что-то, спрятанное в большой ладони. — Армитог поведал мне твою историю и вчера вечером я ее слышал. Смотри на это, и думай о доме. Человеку всегда надо иметь место, в которое он может вернуться. Это оказался стеклянный куб на пятнадцать сантиметров в высоту и ширину, заполненный водой. Сверху вода была обычной, снизу — желтая. Внутри куба были две водяных мельницы, упирающиеся друг другу в основание где-то посредине, и создавалось впечатление, что одна мельница стоит, освещенная солнечным светом, а другая — ее отражение в воде. Если перевернуть куб, то вода желтая и прозрачная начинали стекать с разных сторон, крутя колесо. Дарси перевернула игрушку дважды, завороженно наблюдая за тем, как течет вода. Потом она посмотрела на оборотня. — Спасибо, — произнесла Эсироу, слегка склонив голову. В одном этом слове было больше, чем Дарси могла сказать. Ехали они больше молча, неизменно пуская лошадок в галоп везде, где трава была пониже, и земля поровнее. По левую руку темнели горы, и линия росших вдоль реки деревьев все приближалась. Солнце, едва перевалившее за полдень, когда они отъезжали от ворот Беорна, золотило окрестные земли весь день до самого вечера. Трудно было свыкнуться с мыслью, что по пятам гонятся гоблины, и, отъехав несколько миль от дома Беорна, гномы стали потихонечку разговаривать и даже запели, забыв и думать о поджидавшей их впереди опасной лесной тропе. Тем не менее вечером, когда надвинулись сумерки и лучи заката окрасили багрянцем горные пики, гномы, остановившись на ночлег, не преминули выставить караульных. Спали почти все неважно, и в сны вплетались вопли гоблинов и волчий вой. Армитог недовольно косился в сторону пони, на котором должна была ехать Дарси, и лошадка нервничала. Торин попросил Эсироу угомонить ревность ее друга, и Дарси, которая дремала на спине медведя, не открывая глаз, дотянулась до открытых ушей медведя и не сильно дернула. Армитог возмущенно зарычал и его полный гнева взгляд обратился к ехавшему после Гэндальфа Дубощиту. От недовольного рыка все пони заволновались, но гномы быстро их приструнили. Дарси так и не говорила с Торином после ее исповеди. Брать свои слова назад она не собиралась — это было правдой, в отряд она пришла искать смерти. Отмучиться уже. Сейчас же, когда заветная цель стала еще ближе, Эсироу решила побороться. Но не объяснять же это при всех? Волшебник оставил их у Эльфийских врат, которые служили входом в Лихолесье. Начинался дождь. Дарси накинула на голову капюшон и с огромным сожалением обнимала широкую морду медведя. Бильбо в первый раз видел, чтобы большой и сильный зверь, коим являлся Армитог, так жалобно терся об хозяина. — Я буду ждать вас на склоне у Эребора, не потеряйте ключ с картой, — давал последние наставления Гэндальф. Отряду пришлось идти пешком, так как Беорн попроси отпустит его лошадок здесь. — И не заходите внутрь горы без меня. Волшебник еще немного говорил о том, что может поджидать отряд в самом лесу. С каждым его словом Армитог мрачнел все больше — ему не нравилась перспектива оставлять хозяйку в такой опасности. Это был жуткий лес: страшные изогнутые деревья, казалось, что их изломала какая-то неведомая сила, скручивая в непонятные фигуры. Армитог бы предпочел отправиться напролом через лес, но выбора не было. Когда Гэндальф сел на лошадь, повернул ее и поскакал на запад, уже шел дождь. Армитог посмотрел на Дарси, и девушка потрепала его по голове. — Dit is dit («Ну вот и все»), — сказала гномка. — Veilige reis, my vriend («Удачного пути, мой друг»). «Мы не прощаемся», — мысленно сказал ей Бронированный медведь. Дарси грустно улыбнулась. Тянуть больше было нельзя: все ждали только ее. — Конечно нет, — кивнула Дарси. — In die naam van wapens («Во имя брони»). Армитог внезапно поднялся на задние лапы, и из его горла вырвалось гневное рычание, в котором можно было разобрать слова. — In die naam van wapens («Во имя брони»). После чего зверь грохнулся на лапы и пустился вдоль леса. Дарси смотрела на него прищурившись, а потом молча подошла к Торину и пошла рядом с ним. Внезапно оказаться вдали от своего лучшего друга и верного соратника оказалось странно —настолько Эсироу привыкла не только к мысленному присутствию медведя, но и физическому. Лихолесье казалось, сплошной черной, мрачной стеной деревьев. Дорога пошла вверх, и создавая ощущение, что мертвая тишина засасывает их все глубже и глубже. Птицы как-то примолкли, олени больше не попадались, да и кролики пропали. Стволы у этих деревьев были могучие, все в каких-то наростах, сучья скрюченные, а листья — длинные и темные. Плющ увивал деревья сверху донизу и волочился по земле. Кроме того, в Лесу было темно, как ночью, и только утром и в разгар дня обстановка походила ранние сумраки, но радостного было мало — как-то чересчур мрачно и таинственно. Вход напоминал арку темного туннеля, образованную склонившимися по обе стороны тропы деревьями, старыми, задушенными плющом и обросшими лишайником, так что редких почерневших листьев было почти не видно. Узкая тропа прихотливо петляла между деревьями. Вскоре о дневном свете напоминало лишь небольшое пятнышко, оставшееся далеко позади; звук шагов гулко отдавался в мертвой тишине, и казалось, что деревья нагибаются и прислушиваются. Когда глаза привыкли к сумраку, путники смогли кое-что рассмотреть в темно-зеленой мгле по сторонам тропы. Иногда эту мглу пронизывал тонкий солнечный лучик, которому удавалось отыскать брешь в густой листве и не застрять в сплошном переплетении веток и плюща. Но случалось такое не часто, а вскоре и вовсе прекратилось. — Прекрасный лес, правда? — спросила Дарси. Торин кинул на нее быстрый взгляд и усмехнулся. Злиться узбад или нет — было непонятно. — Волшебник сказал, что здесь какой-то особый воздух, который вызывает галлюцинации, — напомнил Двалин, идущий позади Дарси и Торина. — Кто-нибудь что-нибудь видит? Отряд ответил нестройным отрицанием. Пока что все шло не так уж и плохо, но Дарси чувствовала, что могло быть и хуже. Прошло совсем немного времени, и гномы возненавидели этот лес; им казалось, что он ничуть не лучше гоблинских подземелий — да и не кончится, наверное, никогда. Тем не менее, приходилось идти вперед, невзирая на то, что им давно уже страшно хотелось увидеть солнце да синеву над головой и глотнуть свежего воздуха. Под пологом леса не ощущалось ни дуновения — здесь навечно воцарились темень, безмолвие и духота. Не по себе было даже гномам, которым вообще-то не привыкать к подземельям, — у себя дома они проводили порой по многу дней без солнца. — Ты уверена в нем? — внезапно услышала Дарси голос и посмотрела на Дубощита, будто ожидая, что слова принадлежали ему. Но Торин упорно шел вперед, сжав губы и о чем-то сосредоточенно думая. Дарси нахмурилась и оглянулась на других: вряд ли кто-то из гномов что-то говорил. — Честно? — внезапно засмеялась сама Дарси. Эсироу испуганно осмотрелась по сторонам, ведь была уверена, что ее рот не открывался. — Не знаю, просто он такой… Эсироу остановилась и Двалин врезался ей в спину. — Дарс? — позвал он, положив руку ей на плечо. Торин остановился, как и весь отряда, и глянул на них. Дарси слышала, как лихорадочно билось ее сердце, а перед глазами все медленно мутнело. — Какой «такой»? — снова раздался голос, и Дарси подняла глаза, посмотрев на Торина. Тот слегка обеспокоенно смотрел на нее в ответ. — Наследник? Хороший воин? Достойный жених? Голос Дарси рассмеялся. Настоящая Дарси встряхнула головой. За спиной слегка озабоченно перешептывались. Она в упор посмотрела на Торина и слегка качнула головой. — Пора остановиться и отдохнуть, — вынес решение Дубощит. Члены отряда завозились, раскладываясь и доставая еду. Торин подошел к Дарси и внимательно заглянул ей в глаза. — Ты что-то увидела? — Услышала, — Дарси качнула головой. —Один мой диалог с братом. Я о нем почти забыла. Торин понимающе кивнул и отошёл от невесты. Дарси потерла плечи руками. Ночи были черны как деготь. Здесь ночи были так черны, словно все вокруг было и впрямь залито черным дегтем. <i>Хорошо, когда день зимой — ясный и солнечный. Просыпаешься утром, а солнце бьет в окно сквозь сказочные ледяные узоры на стеклах. По голубому небу плывут белые облачка, как летом. Да только зимнее солнце висит в вышине и абсолютно не греет. И небо не такое голубое, как летом, а намного бледнее. Обычно в такой ясный зимний день на улице поскрипывает крепкий морозец. Выходишь на улицу, чтобы идти по делам, укутавшись по самый нос. Вокруг все белым-бело, просто глаза слепит! Дарси пробежала по белому утоптанному снежку, а он приятно хрустнул под ногами. Эсироу рассмеялась и легко вильнула в сторону, из-за чего преследующий ее гном упал в снег. Девушка рассмеялась, как и юный гном, стоящий за их спинами, а упавший встал и отряхнул бороду. — Братец, ты медленно бегаешь! — заявила Дарси, отряхивая шубу от снега. Ферт и Атлан вторили ее смеху и трое наследников дома Эсироу направились по снегу в лесу. — Так что, милая Дарси, — начала Атлан. — Значит, вы с Торином теперь вместе? — Ты уверена в нем? — добавил Ферт. Дарси мечтательно влюбленно улыбнулась. Ее щеки были красными — то ли от смущения, то ли от мороза. — Честно? —засмеялась она, поигрывая бровями. — Не знаю, просто он такой… Ферт и Атлан коротко хохотнули. Редкие снежинки падали на мужские бороды и не таяли, покрывая их сединой, и украшали черные волосы девушки. — Какой «такой»? — наконец спросил Ферт. — Наследник? Хороший воин? Достойный жених? — Оооо, наша маленькая сестрёнка влюбилась! — засмеялся Атлан, щипая гномка за щеку. Дарси взвизгнула от неприятного касания к замёрзшей коже. Эсироу толкнула брата в плечо, и Атлан поскользнулся, но удержался на ногах. — Да ладно тебе, брат, — вступился за смущенную Дарси Ферт. — Главное, чтобы она была счастлива, а иначе, — братья остановились и решительно посмотрели на сестру. — Будь он хоть наследником, хоть Королем, хоть самим Махалом. Если он обидит тебя, наши мечи встретятся в бою.</i> — Ты не выспалась, — заметил Торин. Дарси шла рядом с ним, усиленно потирая глаза и часто зевая. На замечание Дубощита она лишь неопределённо пожала плечами. — Сны снятся. — Кошмары? — Напротив, — покачала головой Дарси. — Очень хорошие сны, воспоминания про братьев. Но они такие яркие и живые, что я забываю о том, что сплю на самом деле. Но чем дальше, тем было хуже. Кроме постоянных диалогов, которые слышались то тут, то там, прибавилось еще и навязчивое чувство слежки за тобой. Будто из темноты на гномов взирали множеством мелких глаз. Спасали только разговоры с Армитогом — каждый два часа медведь сообщал о том, что он в порядке. Голос зверя в голове немного спасал Дарси, но чем дальше в лес они заходили, тем сложнее становилось поддерживать эту связь. А потом они потеряли тропу.  — Дарси, — внезапно шепотом позвал тонкий девичий голосок. Эсироу вздрогнула и посмотрела в сторону. У ствола дерева лежала средних размеров игрушка — деревянный конь с искусной резьбой. Дарси смотрела на него как завороженная, и сделала один небольшой шажок к нему. Гномы были заняты поисками тропы, и Эсироу неуверенно сделала шаг в сторону. Деревянный конь внезапно двинулся в сторону, как живой и Дарси, уже не вполне понимая, что она делает, направилась следом. Дарси не знала, сколько именно она шла вслед за этой деревянной игрушкой, но вдруг она увидела белое пятно. Конь исчез. Дарси прищурилась: посреди темного Лихолесья стояла девочка со светлыми волосами, в белом платье. На щеках у нее были легкие светлые бакенбарды, а глаза — ярко-зеленые — Дарси! — внезапно широко улыбнувшись, поздоровалась девочка. В ее руках, на которых позвякивали золотые браслеты, был этот самый деревянный конь, который привёл Дарси Эсироу сюда. Девушка подошла ближе, двигаясь медленно. — Лола… — прошептала Дарс, и младшая погибшая сестра ей светло улыбнулась. Дарси остановилась в пару шагах от нее. Голубые глаза подёрнулись слезами, и Эсироу слабо верила в то, что перед ней стояла Лола. Каким-то участком мозга она понимала, что это все обман, что это — иллюзии, о которых предупреждал Гэндальф. Ей надо было развернуться и уйти, но она не могли пошевелиться. Потому что, даже если это была и иллюзия, то Дарси не могла оторвать взгляд от светлых волос, белого платья, любимой игрушки и доброй детской улыбки. Это была Лола. Ее младшая сестра. — Ты скучала по мне? — звонко спросила девочка. Дарси слабо качнула головой, соглашаясь, и мало что соображая. — Я очень по тебе соскучилась! И мама, и папа, и Фелиция, и наши братья. — Конечно скучала, — со всхлипом произнесла гномья женщина. — Не было и дня, чтобы я не вспоминала о вас. Лола прищурилась, и в ее ярко-зеленых глазах, которые достали ей, Фелиции и Ростру от матери, мелькнули хитрые искры. Ферт, Атлан, Дарси и Триниан унаследовали голубые глаза отца. — Ты изменилась, — внезапно заявила Лола, и детский голосок стал необычайно холодным. — Стала такой красивой. Помнишь, сколько мне было лет, когда я погибла? — Помню, — тихо вымолвила Дарси, опускаясь перед сестрой на колени и смотря ей прямо в глаза. Лола ближе прижала к себе игрушку. — Тебе было всего десять. Гномы не были бессмертными, хотя срок их жизни был сравнительно долог. Большинство гномов, не погибших в бою или от несчастного случая, доживали примерно до 250 лет, однако встречались и 300-летние долгожители. До 30 лет гном считался слишком юным для войны или работы. Повзрослев примерно к 40 годам, гномы до 240 лет находились в зрелости и расцвете сил (женились они, как правило, годам к 90). Платой за долгий век была стремительная старость: достигнув 240 лет, гномы быстро дряхлели, теряли силы и жили не более 10-15 лет. — И ты помнишь, как я погибла? — спросила Лола, и Дарси медленно закивала. — На тебя и Фелицию упал горящий дом в тот день, когда прилетел Смауг. — Верно, — сказала девочка, опуская руки. Она сжала игрушку в ладони, и с той посыпался пепел. Дарси этого не заметила. — Больно было всего секунду. Яркая вспышка, а потом я быстро сгорела и больше ничего не чувствовала. А ты, Дарси? Тебе было больно, когда мы погибли? — Разумеется, — тихим шепотом воскликнула гномка. По ее щекам текли слезы. — Ты не представляешь насколько. Я так по вам скучаю, так мечтаю быть рядом с вами. Я так вас любила. Лола улыбнулась, будто именно это и ожидала услышать. Она отряхнула руки от пепла и протянула их вверх ладонями. — Ну тогда пойдем, — сказала девочка. Дарси посмотрела на нее непонимающе, и холодная маска покрыла девчачье лицо. Лола повторила: холодно и жестко. — Оставь их. Идем с нами, Дарси. — Что? — Это просто, — Лола требовательно ткнула пальцами Дарси в локоть. — Пойдем, сестренка. Я научу тебя. И ты будешь с нами. Как ты всегда и мечтала. Дарси подняла руку. Ее ладонь мелким тряслась, но девушка медлила. Она держала свою руку на протянутой рукой Лолы, и думала, думала, думала. Она понимала, что лес дурманит, что где-то там ее, возможно, ищет отряд, что Торин о ней волнуется. Но противный внутренний голос шептал: ни это ли ты хотела? Достойно упокоиться, и наконец воссоединиться с родными? Рука Дарси находилась в пару сантиметрах от ладошки Лолы, когда тишину леса внезапно прорвал крик. — Дарси!!! Это был Торин. Дарси знала его в одно мгновение и прижала руку к себе. Она оглянулась. — Торин, — позвала она шепотом, а потом снова посмотрела на сестру. Детское личико исказилось приступом гнева, а потом Лола исчезла, будто ее и не было. Дарси одним движением отерла слезы с лица и направилась обратно. Ей было, ради кого жить.