***
Когда Генри, вслед за другими парнями, выползал из кубрика на верхнюю палубу и проталкивался к левому борту сквозь строй взбудораженных матросов, он несомненно ощутил на собственном опыте, что значит выражение: «идти на деревянных ногах». Свои конечности он практически не чувствовал вовсе, как и не осознавал движений собственного тела. В ушах стоял странный гул, мысли окутала плотная мгла, а фокус зрения сузился до самых простых вещей, которые как-то уж слишком невнятно мелькали перед его рассеянным взором. Потому что на данный момент его увлекала только одна неотступная, жаркая мысль: «Интересно, ради всего Святого, смогу ли я продержаться?» Генри перевел глаза на невозмутимую спину вышагивающего впереди квартирмейстера, и взгляд его разгорелся. Черт задиристый, что б его! И какой идиот, скажите, поставил старшим этого бестолкового олуха?.. Вместо того, чтобы драться, он должен был на корню пресечь беспорядки! Вот кому попадет уж совершенно заслуженно! Словно ощутив между лопатками свирепые мысли Тейлора, Рон обернулся и чиркнул по англичанину насмешливым взглядом: – Ну? Чего позеленел, сосунок? Гляди, в штаны не наложи! «Сам ты сосунок!» – хотелось бросить чертовски вызывающе, но Генри благоразумно промолчал. Хватит уже, назадирался сегодня. До самых... печенок. Сбитую скулу саднило, и Тейлор машинально потер ее влажным рукавом. Одежда на нем за эти два дня, безвылазно проведенных на палубе, почти не высыхала: воняла затхлостью, мокрой псиной, и он даже боялся предположить, чем еще... – Это всего лишь порка, ступенька ты неотесанная, – мерзко скалясь, не унимался тупой ублюдок. – Подумаешь... Подумаешь?!! Генри справедливо полагал, их ожидает не пара десятков хлипких домашних розог по заднице, про которые на следующий день можно было благополучно забыть, а кошка-девятихвостка – страшное орудие, которое в умелых руках пластает тело в кровавые клочья. Достаточное количество раз по долгу службы ему приходилось присутствовать при наказании солдат, и два раза за все семь лет пребывания полковым офицером назначать наказание самому. Хотя это было отнюдь не то, о чем он вспоминал с удовольствием. Когда несчастного снимали с треноги после сотни ударов, редко кто мог передвигаться самостоятельно: спина была содрана практически до костей. Многие гибли... Лейтенант Генри Тейлор, хотя и неохотно, признавал эффективность такого метода. Тот сброд, который вербовали в солдаты, да и в матросы, конечно, тоже, невозможно было держать в узде другими способами. Вербовщикам обычно давали понять: сколь бы ни были грязными их методы, им все простится, лишь бы кандидат поставил росчерк или отпечаток пальца под контрактом, а в каком виде новобранца потом доставят к месту службы – пьяным вусмерть, без сознания, связанным или в кандалах, это не суть важно. Таким вот немудреным способом армейские полки, как и военные корабли, наряду с относительными «добровольцами», пополнялись нищими, разбойниками, пьяницами и прочими подлецами всех мастей. Главной заботой командиров становилось, таким образом, предотвращение дезертирства и бунта. А еще надо было как-то выполнять основные армейские задачи, то есть воевать. Королевской армии положено быть лучшей, иначе несдобровать всем. Как офицер армии, Генри Тейлор понимал: без железной дисциплины любое сражение – да что там сражение, любые серьезные маневры – считай, проиграны. Так что эта нерешимая дилемма регулировалась, по сути, одним доходчивым способом – страхом зверского наказания. Поэтому часто приходилось жертвовать одним – назначить несчастного своеобразным мальчиком для битья – чтобы, в конечном итоге, спасти многих. Конечно, торговое судно – не военный корабль. И вряд ли кто-то здесь – кроме них с Райзом, двух безмозглых идиотов, конечно – вкалывает не по своей воле. Но несколько недель наедине с необозримым беспощадным океаном кого угодно заставят безумствовать. Поэтому метод устрашения один и тот же – что-то другое здесь сложно придумать: кровавая расправа должна отбить охоту бунтовать раз и навсегда. И сегодня он сам – Вот же мерзость! Какая нелепая ирония судьбы оказаться на другой стороне! – станет одним из тех, кем собираются пожертвовать. Так хладнокровно и... чертовски обыденно. Кто-то судорожно вцепился ему в рукав и дернул на себя настойчиво: – Генри! Что здесь происходит? Генри! – голос сестры звучал взволнованно. Он перевел на нее не слишком осмысленный взгляд. Черт! Его настырная вездесущая сестричка, дьявол ее принес! И вечно везде сует свой шустрый наглый носик. Вот, почитай, с самого розового детства на нем за какие-то неведомые грехи это сущее наказание. Как же не вовремя! Сейчас на разговоры не было ни желания, ни сил. – Маргарет! Уходи отсюда! Сейчас же! – он подивился отрешенно своему чужому хриплому голосу, который доносился гулко, словно из-под плотной толщи воды. – Иди в свою каюту и сиди там! Райз! – Генри поискал глазами Ричарда, который затерялся где-то в дрейфующей толпе. Почти вся команда флейта, а это более шестидесяти человек: матросы, канониры, мастеровые, помощники и другие корабельные работяги, как и было велено, высыпали на палубу из всех своих закутков. Со шканцев на общую суету безучастно поглядывали сам Стаф, штурман Луис Мюррей, интендант и священник. Капитана почему-то среди них не было. Пассажиры с нижней палубы тоже вышли поразмяться и поглазеть на увлекательное представление. Не Бог весть что, конечно, но хоть какое-то развлечение в бесконечной череде томительных часов. Скука всех одолевала еще та... И детишек еще с собой притащили, ублюдки. Те шумно бегали по палубе, между столпившихся людей, беззаботно играя в пятнашки и, как водится, добавляя раздражающей суеты в общий ажиотаж. Наконец Тейлор углядел зятя, который почему-то усиленно отводил взгляд – да и плевать! – и подпихнул к нему сестру, отдирая ее побелевшие пальцы от своей одежды: – Отведи ее в каюту, Райз! Живо! Тот встрепенулся, покорно кивнул и, приобняв Марго одной рукой за плечи, настойчиво оттеснил протестующую девушку за спины сборища. – Милая, идем, тебе не нужно здесь быть... – услышал Генри стихающее бормотание в гуле оживленной толпы и выдохнул облегченно: чтобы впечатлительная сестренка увидела его, до костей изодранного в кровь, ему вовсе не улыбалось. Тейлор подошел к застывшей у борта группке приговоренных и молча встал рядом, зачем-то исподтишка посматривая на Рональда, который, в свою очередь, отрешенно наблюдал за подготовкой экзекуции под руководством энергичного боцмана Вандербильда. Решетчатую крышку с одного из люков сняли и поставили ее вертикально, привязав к грот-вантам[1]. Лекарь Барт по установленному порядку уже стоял возле места наказания, вперив безразличный взор в океанские дали. Пресловутый профос притащил откуда-то мешок и, высыпав прямо на палубу его содержимое, деловито выискивал подходящий инструмент в зловещей куче, похожей на клубок отвратительных гадов. Осматривая его, взмахивал на пробу. Занятное, прямо скажем, зрелище, если не понимать, что он как раз для тебя старается, дьявол! Генри заметил, что экзекутор в конце концов выбрал пеньковую плеть с узлами на концах, а не кожаную с железными шариками или крюками, Иисус, от одного вида которых колени слабли, и ледяные мурашки с ног до головы прошивали тело. Генри отдавал отчет: дюжина ударов не так и много, конечно, но увеличенная в девять раз жуткими, тридцатидюймовыми хвостами, она превратится в сотню ран, которые потом будут мучительно заживать, навсегда оставив на спине грубые, позорные шрамы. Клеймо преступника... Как он будет жить с таким дальше – непонятно. Может, лучше сразу за борт, да и дело с концом? Паника накрыла вместе с недостатком воздуха в стесненных легких и вихрем неуправляемых мыслей, которые забились, словно птицы в силках. Мы так не договаривались! Вы не имеете права! Я не виноват! Хотелось завопить на весь корабль и броситься вымаливать прощение. Хотя бы у кого-нибудь, даже у того же равнодушного чифа или, может, боцмана, которые безразлично наблюдали сейчас за приготовлениями, негромко переговариваясь о каких-то своих, корабельных делах. Генри с трудом подавил этот малодушный порыв. Воздуха все так и не хватало, и сознание, брызнув темными мушками, предательски поплыло... Да черт! Не хватало еще хлопнуться в обморок прямо здесь, у всех на виду, словно гребаной барышне. Вовек не отмоешься! Генри задышал усиленно сквозь плотно сжатые губы, как показывал ему один лекарь, когда его ранили в прошлом году на дуэли. Как ни странно, это помогло справится с жжением в груди и пульсацией возбужденной крови, неудержимо бухающей в висках. Проклятый ирландец, будто опять уловив его мысли, глянул снисходительно, потом вдруг подмигнул понимающе: – Да не боись ты, цуцик, бабы любят таких... бедовых... Шрамы для них как сладкое пиво для мух. Так и липнут. Отвечаю. Когда боцман распорядился раздеться, квартирмейстер первым шагнул вперед и, самодовольно хмыкнув, неторопливо снял замызганную куртку. Потом, будто специально повернувшись к Тейлору тылом, стянул рубашку через голову, оставшись в одних слоппах. Видимо, он действительно знал, о чем говорил, потому что спина его уже определенно была знакома с плетью – и, скорее, не единожды. Она выглядела, словно днище матерого корабля, обросшее причудливыми ракушками. Тейлор, внутренне содрогнувшись, сглотнул и опять-таки растерял в единый миг достигнутое с таким трудом самообладание, а ирландец сделал широкий шаг по направлению к борту. Он подошел к решетке и, твердо расставив ноги, задрал тяжелые кисти выше головы. Щиколотки, запястья и пояс его плотно притянули к решетке линями, практически распяв на этом сооружении, в рот вставили видавшую виды, изжеванную деревянную плашку, ремешки которой затянули на затылке. Генри почему-то подумалось, что этот безбашенный парень выдержал бы порку даже не привязанный, хотя... как знать, может его манера держаться всего лишь никчемная бравада. В наступившей тишине профос, раскручивая со свистом тяжелые хвосты кошки, подходил, отходил, протягивал руку к обнаженной спине, видимо примеряясь к удару. Кожа обездвиженного матроса, синеватая от холода, покрылась мелкими пупырышками, напряженные мышцы на мощной спине подрагивали, когда он шевелил пальцами, пытаясь уцепиться за решетку покрепче. Генри видел это во всех деталях, которые впечатывались ему в мозг с ужасающими подробностями, потому что стоял довольно близко. Он знал, многие из команды наблюдали именно за новичком, и Тейлор смотрел прямо на приговоренного, не разрешая себе малодушно опустить глаза, и одновременно заставлял себя дышать, чтобы не оконфузиться потерей сознания. Он почти не ел и не спал нормально прошедшие дни, и теперь изнемогал от тошнотворной слабости, усиленной десятикратно бесправным ожиданием позора и нечеловеческой боли. Да, определенно, это был его личный ад, сейчас, здесь, на этом долбаном корабле, и деваться было совершенно некуда. На секунду Генри поднял растерянный взгляд туда, в тяжелое, хмурое небо, набрякшее близким дождем, где, судя по святым догматам, восседал могущественный Господь, всеведущий и милосердный. Возможно, Тейлору стоило молиться в этот момент, если бы он в своем глубоком смятении абсолютно об этом не позабыл.***
Шкипер Питер Ван Денберг этим утром был весьма доволен собой. Дела в общем и целом шли неплохо. Он вез в Новую Англию индийский чай, бочки с ворванью, тюки английской шерсти. Кроме того, в особых сундуках хранились несколько роскошных французских туалетов для изысканных пенсильванских модниц... Весь груз был оплачен постоянными клиентами заранее, и от быстроты доставки обычно зависели щедрые чаевые. Скорость, с которой «Бонанза» двигалась к своей цели, вполне себе обещала таковые. Если так дело пойдет и дальше, то через четыре недели он будет в Филадельфии. Морские рейды, конечно, слишком непредсказуемы, поэтому нужно радоваться тому, что есть, и надеяться на Бога, себя и удачу. Рассчитав со штурманом Мюрреем курс на ближайшую пару дней и сделав обычные записи в судовом журнале, он уютно расположился в кресле, собираясь в послеобеденной благости отведать глоточек-другой старого шотландского скотча из своих капитанских запасов. Данная традиция была нерушима вот уже почти десяток лет, в течении которых герр Питер бороздил океанские просторы в качестве капитана торгового флейта, и не соблюсти ее было таким же святотатством, как отправиться в плавание в пятницу или всуе убить какую-нибудь морскую пернатую тварь. Короче, жди беды. Поэтому, если бы даже сам Дэви Джонс поднялся сейчас на борт, его присутствие не помешало бы шкиперу промочить свое капитанское горло доброй порцией послеобеденного скотча. А из присутствующих на корабле его и вовсе в этот момент рискнул бы побеспокоить лишь самоубийца, которому не терпелось прогуляться за борт. Или, в лучшем случае, бедолага рисковал повиснуть протухшей колбаской на нок-рее. Конечно, шкипер Ван Денберг слышал какой-то непривычный шум на палубе, но вполне себе справедливо рассудил, что у него есть отличный заместитель – Самюэль Стаф, который со всем таким и должен разбираться. А не то, треснутый барабан ему в глотку, зачем он тогда вообще нужен. Напиток источал умиротворяющий изысканный аромат, и мерцающие переливы в глубинах граненого баварского кубка вторили мягкому движению океанских волн. Ноги в добротных кожаных башмаках с серебряными пряжками Питер, как водится, водрузил на крепкую дубовую столешницу прямо перед собой, и с неторопливым вожделением потянулся губами к заветному бокалу. Но, вопреки заветам, нашелся-таки смельчак, которому, видимо, далеко до клотика[2] был установленный суровым жизненным опытом нерушимый порядок на его, Ван Денберга корабле. Тревожный рокот с палубы внезапно возрос многократно, как это бывает при нарушении звукоизоляции помещения, и дерзко вторгся внутрь вместе с пылающей негодованием женщиной, которая, сердито распахнув двери, влетела в его каюту. Ну конечно! Это была сестра графа Дерби, леди Маргарет, ради которой те два великовозрастных обормота подрядились к нему в матросы. Вот почему-то шкипер так и подозревал, что от этой семейки жди неприятностей. Пытаясь удержать девицу от столь необдуманного шага, грозящего как минимум катастрофой вселенского масштаба, за ней бежал его собственный чернокожий слуга, Пат, заметно посеревший в ожидании этой самой катастрофы. Английский он знал гораздо лучше самого шкипера, поскольку с детства был домашним рабом у каких-то там богатых колонистов Виргинии. А сам Ван Денберг по случаю купил его на рынке в Йорктауне лет пять тому назад. – Миледи! Капитан велел не беспокоить! Прошу вас, миледи! – голос бедолаги истерил и срывался от закономерного волнения, но возбужденная гостья не удостаивала паренька своим вниманием. Уложенные с утра темные волосы девушки растрепались, а хорошенькие губки вспухли и раскраснелись вместе с нежнейшими фарфоровыми щечками. Она зябко куталась в меховое манто, и сдаваться, по-видимому, не собиралась, судя по горящему взгляду разгневанной фурии, мечущему молнии направо и налево. В другое время Питер Ван Денберг был бы весьма доволен ее появлением. Он не раз оказывал ей особые знаки внимания за столом кают-компании, когда все его офицеры и пара-тройка богатых пассажиров собирались там к ужину. Но... шкипер не слишком-то любил объяснений с женщинами, да еще такими разъяренными. Его покойная жена... В общем, он предпочитал держатся от таковых подальше. – Капитан! Я требую немедленно прекратить это безобразие! – завопила девица с порога, усиливая впечатление своим указательным пальчиком в тончайшей вязаной перчатке, который обвинительно был направлен прямо ему в грудь. Ван Денберг со вздохом поднялся на ноги – если бы он еще знал, дьявол, про какое из безобразий ему толкуют! – аккуратно поставил на стол нетронутый бокал и одарил беднягу Пата таким взглядом, что тот задрожал и в тот же момент благоразумно испарился. – Это неслыханно, герр капитан! Вы что себе позволяете! – Позволяйт себе что, мефрау[3]? Я быть весьма признателейн, если бы вы мне пояснить. Попрошу вас... – герр Питер вкрадчиво подошел к леди Маргарет и, приобняв воздух вокруг ее изящного тела, галантным жестом указал ей на кресло для посетителей. Но девушка, похоже, не слышала и не видела его сдержанной обходительности, тон ее голоса продолжал набирать обороты: – Генри – джентльмен! Я требую немедленно отменить эту варварскую экзекуцию! – Господи, что? Что случилось, мефрау? Прошу вас! – Так идите и посмотрите, мистер Ван Денберг! Если вы не ведаете, что творится на вашем корабле, то какой из вас капитан?! Питер соображал быстро, иначе он бы не был успешным шкипером вот уже много лет. Напряженно глядя на расстроенную леди, он сообразил, что назревает нечто весьма неприятное, во что ему требуется вмешаться лично. Поэтому он проворно сунул за пояс пистолет, вдел саблю в портупею и нахлобучил треуголку. Кортик был при нем всегда. – Я узнайт сейчас, мефрау, – он решительно шагнул к выходу на шкафут. – Вы ожидайт меня здесь. – И учтите, герр шкипер! – продолжала вдогонку пронзительно надрываться девушка. – Я этого так не оставлю! Я напишу брату, какой вы учинили над всеми нами беспримерный разбой, и вам будет закрыт доступ во все порты Англии. Я вам обещаю. Питер Ван Дерберг незаметно закатил глаза, затем, обернувшись в дверях, улыбнулся одними губами в сочетании с легким ироничным поклоном. – Я поняйт вас, мефрау. Надеюсь, до этого не дойдет. Пожалуйста, ждать меня здесь. Я не хотейт, чтобы с вами случилойс неприятность. Потом решительно вышел за дверь. 1. грот-ванты – мощные тросы, крепившие мачту к бортам. 2. кло́тик – набалдашник закруглённой формы на самом верху мачты или флагштока; 3. mevrouw (нидер.) – мисс, миледи.