В РИТМАХ ЗВЕНЯЩЕГО СЕРДЦА

***

Генри очнулся оттого, что кто-то крепко саданул его по голени: будто маленький снаряд взорвался в теле. – Эй, цуцик! Просыпайся! Вахту проспишь! Брам-стеньга тебе знаешь как наваляет! Тейлор, ошпарено пилигая, вынырнул на поверхность из черного – без чувств и сновидений – омута, ощущая себя заново родившимся в этот миг. Ни одной мысли, ни одного воспоминания не было в его девственно-пустой голове. – А?! Что?! – Вставай, говорю! Небось, скоро восьмые склянки пробьют! Сам просил разбудить! – ворчливо буркнул Флорри. Матрос поднял фонарь повыше, освещая ошалелого со сна Генри. Лицо ирландца в этом мерклом круге света выглядело злым и безмерно усталым. – Дело, конечно, твое, парень, но мы с ребятами убираемся с этого прокисшего местечка. До утра. Ежели твоей графской заднице охота крыс тута кормить, можешь оставаться. Но фонарь я забираю, учти. По солдатской привычке не рассусоливая особо, Генри вскочил с мотка прогнившей веревки, сваленной бесформенной кучей в углу, на мостках трюма. Восхитительное, благословенное ложе, на которое он рухнул пару склянок назад как подкошенный, только успев уведомить парней про ночную вахту. На удивление, он чувствовал себя вполне отдохнувшим теперь, хоть и поспал всего ничего. Но, видимо, глухое забытье, в которое лейтенант, вконец измотанный, моментально провалился, удивительным образом восполнило невероятную краткость самого сна. Позевывая и ежась от пробиравшего его с недосыпу зябкого мандража, Тейлор вслед за напарниками поднялся на палубу и, пошатываясь, поплелся к назначенному месту – на шканцы, где возле бизань-мачты уже стояла кучка таких же скукоженных, как и он, матросов. Здесь же располагался драгоценный шкафчик с навигационными приборами, да крепился на специальном арочном подвесе корабельный колокол. Брам-стеньга, порядком измотанный за день, устало прохаживался перед шеренгой хмурых со сна подопечных, видимо, заступающих вместе с Генри на ночную вахту, и вяло подрыкивал. Восемь склянок вот-вот отбили и, естественно, Тейлор слегка опоздал, потому боцман зыркнул на него весьма свирепо: – Где тебя носит, Клецка?! Каждый уважающий себя матрос должен принять вахту одновременно с последним ударом колокола! – отчеканил он своим сорванным голосом, от которого Генри пробрало не хуже, чем от леденящего ветра на палубе. – Заруби это на носу, цуцик! Кроме того, лейтенант отметил, как заступающие на вахту парни покосились на бестолкового новичка с мрачным презрением. – Виноват, сэр! Больше этого не повторится, сэр! – буркнул Тейлор на всякий случай – а что еще оставалось? – решив не усугублять ситуацию спором и оправданиями. Что ж, виноват, так виноват... чего зря юлить? Армейские порядки лейтенант знал хорошо: там тоже не приветствовали разгильдяев. А здесь Генри устал ходить под вечным страхом неприятностей и наказания, на самом деле, которые сейчас, во время пребывания в самых низах – все познается в сравнении, ага! – по степени унижения очень сильно отличались от тех, что обычно ему причиталось в ранге офицера. И теперь Тейлор с молчаливой тоской замер, ожидая неприятных последствий. Но Вандербильд только кивнул ему на разношерстную шеренгу, разрешая встать в строй, и продолжил сообщать каждому вахтенному его задачу. – Гуннар – рулевой. Боб – на гнездо, смотреть в оба! Курт с Мэлом – на обходе, Дин и Скотт – марсовые, если что вдруг случится, тьфу-тьфу, – он рьяно постучал по дереву, – с парусами, а ты Дигги – на часах. Бак за главного! Все ясно? Если что – бьете аврал. Ну, вы знаете порядок. А я пойду, вздремну пару часов. Ежели что странное заметите – сразу меня будите. Что ж! Удачной вахты, ребята! Генри и Ричард, зябко кутаясь в тонкие шерстяные куртки, озадаченно смотрели на боцмана, который повернулся, явно намереваясь уходить. – А мы? – несмело подал голос Райз. – Что делать нам, сэр? Генри благоразумно промолчал, подозревая, что дело он себе всяко найдет. Да вон хоть под той мачтой завалиться! Досыпать. Глаза снова начали слипаться, слезясь от холода и ветра, словно песку в них насыпали. – А вы, недоумки, пожалуй, будете на подхвате, – будто вспомнив что-то несущественное, снова повернулся Вандербильд. – Ты – маменькин кулек, коленки каракатицы тебе в корму, – он указал на Ричарда, – с Гуннаром. Марш к рулю! А этот борзый недоносок, – еле заметный кивок в сторону Генри, – на часах, вместе с Дигги. Для начала научись время хранить хотя бы, ушлепок бестолковый! Авось да повысишь свою обязательность, которую ты, – хмыкнул он, окидывая нахохленного Тейлора скептическим взором, – еще, видать, при мамкиной сиське благополучно прокутил. Хотя... сейчас уже вряд ли получится, вестимо... – буркнул он как бы про себя, после открыл было рот, словно подумывал добавить что-то вроде «горбатого могила исправит», но не стал. – И учтите, джентльмены, за сон на вахте полагается наказание. Самое суровое. Глядите у меня! Я предупредил! – Есть, сэр! Слушаю, сэр! – нестройный хор двух унылых голосов был ему ответом. Боцман, с безнадегой покачав головой, снова отвернулся и заковылял в сторону трапа к маленькой, но отдельной каюте на нижней палубе под шкафутом, которую по-королевски делили на троих он, Вандербильд, кок Кенни и корабельный плотник. Генри с Ричардом, в свою очередь, повернулись к месту несения вахты, благо и корабельные песочные часы, и штурвал находились почти что рядом друг с другом, в районе бизань-мачты. Тут же, на железном листе стояла небольшая, хорошо крытая угольная жаровня, разжигаемая со всею осторожностью и ненадолго – лишь для обогрева вахтенных холодными ночами: все ж таки на «Бонанзе», по видимости, невероятно ценили проверенный многими годами плавания экипаж, позволяя тратить драгоценное топливо таким вот расточительным образом. Тепла, впрочем, в промозглом ветреном воздухе это несуразное приспособление обеспечивало совсем мало. Скорее, спасало от отчаяния и одиночества в объятьях неизвестной стихии. Впрочем, со стороны юта штурвальное место довольно надежно прикрывала палубная надстройка, защищая вахтенных от особо яростных порывов ветра. Боб отправился на марсовую площадку фор-мачты, метко называемую матросами «Воронье гнездо», откуда давеча Генри пришлось снимать недотепу Райза. Дигги, приняв вахту у юнги Коллинза, как раз топтался возле жаровни, неотрывно наблюдая, как сыплется песок из верхней колбы часов в нижнюю. С последней песчинкой часовой должен был перевернуть часы и отбить склянку, ударив в колокол. Это действие, как с охотой объяснили новичкам, являлось невероятно важным для всего корабля, иначе, сбившись во времени, скитальцам легко было затеряться средь просторов бескрайнего океана. Марсовые тоже подтянулись ближе. Им предстояло просто пребывать в ожидании чего-то непредвиденного, поэтому они позволили себе вальяжно расположиться на ящиках и бочках вокруг печи, протягивая к ней озябшие руки. Гуннар, сверив курс с картой и поставив метку на вахтенной доске,, велел обрадованному неожиданным доверием Райзу держать штурвал прямо по курсу и тоже подошел к жаровне – немного согреться. Но, в отличие от всей остальной братии, рулевой встал так, чтобы внимательно наблюдать за ходом корабля, страхуя неопытного новичка. Курт и Мэл, захватив масляный фонарь, пошли на первый обход. «Избави нас от течи, бури, нежити и нечаянного проклятия!» – напутственно сказал Дин, очевидно, исполняя какой-то привычный ритуал. На что парни-обходчики, деловито бросив за борт кусочки сухаря, щепотку табака и плеснув туда же из своих фляжек, буркнули, при чем на полном серьёзе: «Тьфу – раз, тьфу – два, тьфу – три – нечистый в бездну уходи, гостинец царь морской прими, беду от судна отведи, удачу нашу призови!» «У-у-у… Ну что за дикость! Какая же каша в голове у этих бездарей неумытых!» – высокомерно подумалось Генри. Лейтенант вообще стал замечать с некоторых пор, что абсолютно вся матросская братия была на редкость мнительна и суеверна. Члены команды просто шагу не могли ступить без каких-либо особых порядков и церемоний – абсолютно дурацких на взгляд непосвященного Тейлора – то свистеть им, вишь ли, всуе нельзя, то мачту надо скрести зачем-то, то на палубу плевать не смей, то нельзя выходить на работу без этого их нелепого матросского колпака. Вот, скажите, что за глупые предрассудки! А то еще какая-нибудь безумная хрень вдруг выползет из глубин этого рассадника матросских суеверий, которую никак и не предположишь здравым сухопутным рассудком. Например, как-то раз набирая за бортом воду в ведро для драяния их дурацкой палубы, Генри случайно упустил веревку прямо в океан, за что получил такую затрещину от боцмана, что в ушах буквально зазвенело, и Тейлор чуть было не полетел туда же, вслед за ведром, в темные океанские пучины. Оказалось, дело даже не в пресловутом ведре, хотя за него пообещали вычесть приличный кусь из чертова жалования, а, видите ли в том, что «косорукий никчемный ублюдок» этаким неуважительным отношением к Морскому Повелителю может накликать беду на весь корабль. Ну не бред ли, право?! Из-за ведра?! Хотя сейчас, отданный на милость непредсказуемой стихии, безнадежно запертый на этом утлом суденышке, лейтенант, честное слово, готов был пересмотреть свои поспешные суждения и сам заручиться каким-нибудь, пусть и идиотским, но действенным заговором. Вот, к примеру, свой маленький крест на шее Тейлор натер уже до невиданного доселе блеска. Но в данный конкретный момент Генри вовсю пузырился болезненным раздражением, так и распиравшем его порядком изнемогшее за эти дни тело и, не сдержавшись, лейтенант позволил себе неосмотрительно съязвить во след обходчикам: – Да, парни, желаю, чтобы вас там русалки не утащили к морскому дьяволу! Все замерли и уставились на лейтенанта, мягко говоря, оторопело. – Что? – Тейлору стало слегка не по себе от этих крайне осуждающих взглядов. – Я ж пошутил, джентльмены. – Ты, Клецка, шути, да знай меру, – замогильным голосом проговорил набычившийся Дин. – И не смей называть ЕГО по имени. Особенно ночью! – Ой, – Генри демонстративно закатил глаза, – а то что ж? – А ТО! ОН ПРИДЕТ ЗА ТОБОЙ... Наступило недоброе молчание. Даже нескончаемый ветер внезапно присмирел. И Генри вдруг с трепетом понял, что жуткая болтанка, не прекращавшееся несколько дней кряду, заметно поутихла. Корабль перестало швырять с волны на волну, и он заскользил на редкость ровно, лишь зловеще поскрипывая мачтами – и еще чем-то там – в наступившей тишине. Господь! Неужели подношение и нелепый заговор матросов помог? Не может быть! Это же только совпадение! Но парни, хмыкнув, с удовлетворением переглянулись, а Дин приподнял бровь, будто хотел сказать новичку: «Ну что, съел, ушлепок неверующий!» Но Генри не хотелось сдаваться, хотя вроде трудно было не поверить в столь убедительную демонстрацию. Все ж таки, лейтенант считал себя относительно образованным человеком и, кроме того, истинно верующим в Иисуса, а не в каких-то там языческих богов и морских демонов. И сейчас, вопреки, казалось бы, очевидному, неуместное упрямство взыграло в нем. Должен же он, Тейлор, доказать этим безграмотным лоботрясам, кто именно тут прав! – Придет? Ха! – Генри, в свою очередь, скривился и презрительно выгнул бровь. – Ему, видно, делать нечего, ребята, если он собрался тащиться именно за мной через весь этот чертов океан. – ЕМУ тащиться никуда не надо, дурья ты башка! ОН – ВЕЗДЕ! – коренастый Бак зябко передернул плечами и задумчиво потер колено, на котором была закреплена грубо выструганная деревянная нога, доставшаяся ему в результате, как говорили, стычки с акулой. – Но если Хозяин почувствует какое неуважение, мигом оглоеда заберет к себе... в чертоги темные... глубины бездонные. – Ох, прям так уж и заберет? – продолжал хорохориться Генри, но ощутил, как невольно сжалось где-то в районе желудка, и он нервно оглянулся туда, где за бортом шумно переливались неведомые воды. – Я ж ничего такого и не сказал! Вроде? Лейтенант уже не был так уверен. – Вот и помолчи, идиот, если не знаешь! Держи свой язык за зубами, Клецка ты недоваренная, а то и на себя беду накликаешь, и на всю нашу посудину заодно. Генри сглотнул, заметив, как все отодвинулись от него подальше, будто он вдруг стал прокаженным. – Заберет тебя и... заставит невесту свою искать! – встрял всегда добродушный Скотт, но в этот раз от его дружелюбия не осталось и следа: скорее, это был сиплый шепот, отчего-то показавший Тейлору жутким. – Ну вы же, понимаете, ребята, что это все сказки, ага? – проговорил Генри нерешительно, вглядываясь в округленные – от страха, не иначе – глаза матросов: лейтенанту сейчас очень захотелось, чтобы все сказанное обернулось очередным безобидным розыгрышем, но напряженные физиономии говорили вовсе об обратном. – Да ладно, бросьте, братцы! Вы же это несерьезно?! – Знаешь, сосунок. Если бы это было несерьезно, то по морю ходить было бы безопасней, чем пускать бумажные кораблики в пруду с уточками за соседским огородом, – раздраженно заявил Гуннар, продолжавший пристально вглядываться куда-то за борт, в непроглядную, кишащую неведомыми тварями, темень, – а здесь все очень серьезно! Важно даже, в какую сторону головой ты спишь в понедельник, и… сколько парней одновременно достают табак из одного кисета. Вот ты, Клецка, когда поднимался на корабль, какой ногой ты вначале ступил на палубу? – Ногой? – ошарашенно пробормотал Генри, и легкие мурашки поползли между его лопаток, усугубленные тихим потрескиванием углей в жаровне. – Я не помню! А что? Это так важно? – Конечно, важно, обормот, о чем и речь! А колокол корабельный ты потер, а? Перед отплытием? – подозрительно продолжал допрашивать его Гуннар. – Вот только не говори, что не сделал этого, недоумок! И все снова уставились в ожидании ответа на оцепеневшего новичка. – Ну... А если не потер, то… что будет? – Колокол – это душа корабля, запомни! Ты – проявил неуважение, и корабль, знаешь ли, вполне может обидеться. – Ну, вы даете, парни! – Генри чувствовал, как расползается по его внутренностям тоскливый морок. – Корабль не создание Божие, у него не может быть души! Это просто вещь, из дерева... гхм... веревок и железа. Он рассеяно вскинул взор на почти невидимые в темноте мачты с трепещущими на них тугими парусами, едва белеющими сквозь паутину больших и малых канатов. – Вот сейчас ничего глупее ты не мог сказануть, парень! – одноногий Бак укоризненно покачал головой. – Во-первых, не мачты, а рангоут. Во-вторых, не веревки, а такелаж. А в-третьих, ты, селедка неверующая, похоже, хочешь все на своей шкуре испытать? Или, может, послушаешь умных людей? – Да потер я... – на всякий случай соврал Тейлор, сдавшись окончательно, потому как понял, что этакой оплошности ему никто здесь по какой-то причине не простит. – Да, правда, ребята, как сейчас помню, потер! Капитан мне сказал, когда отплывали. И не надо так на меня смотреть! – А какой рукой? – прищурился Дин. В этот момент Генри заколбасило не на шутку. Он вдруг ощутил сейчас, будто играет в рулетку, как минимум на собственную жизнь. Красное либо черное? – Э-э... Гм-м... правой? Кажется, правой... да! – Что ж... эт-то хорошо, что... правой, паря, потому что, ежели – левой, то надлежит тебя вышвырнуть за борт во искупление, а иначе не миновать неприятностей всей команде. – Да, Бог ты мой, при чем здесь команда?! – Генри весьма желал уловить хоть толику веселья в суровом тоне Дина. – Ведь ежели это Я не потер, братцы, то с меня и спросят... эти ваши силы морские или... кто у вас там? – Э-э, нет, парень. Это так не работает. Может, конечно, только с тобой беда случится, например, пойдешь в гальюн, да тебя за борт и смоет. Но вообще-то, мы здесь все в одной лодке, как ты можешь заметить, так что невезунчиков нам тут не надо. А то еще весь корабль вместе с собой потопишь. Генри вдруг с ужасом подумал, что «невезунчик» – это как раз сейчас самое про него, и, чтобы перевести разговор в другое русло, быстро проговорил: – А что за невеста такая, ребята? – Невеста? – Ну да, невеста... х-мм... ну... этого... вашего морского... парня. Которую тот ищет? – Ах, невеста... Ну да... ну да... Что ж, малек, послушай, коли интересно. Только перед тем, как слушать, не мешало бы затянуться трубочкой... А? Что скажете, братцы? Надобно отогнать злые чары хорошим табачком, – заговорщицки подмигнул всей честной компании Бак, похлопывая по бокам своей меховой тужурки. – Не то, не ровен час, придет ОН, и сделает тебя искателем, Генри... А это, как сказывают, не очень-то весело. ____________________________________ Из изучения мат. части. Чтобы было понятно, насколько автор (то есть я))) смягчает все обстоятельства матросской жизни в своей книге, оставлю здесь фрагментик из книги Шигина В. В. «Семь футов под килем», с отрывком из автобиографии адмирала В.С. Завойко о начале его гардемаринской службы, морской болезни и ее излечении: «…Вышли в море, начало покачивать, я, помню, стал не свой, почувствовал неохоту, дай, думаю себе, поленюсь, и не пошел на вахту. Но капитан наш был деятельный человек,, он стал повторять: «Нет Завойки, а что значит, укачало! Давайте сюда Завойку!» Раздалась кличка в палубу: «Кобчик наверх!» Кобчик без крыльев не летит – силы нет, не могу – тащить можно. Капитан потребовал своего загребного катерного матроса – фамилия этого молодца и физиономия не изгладилась из моей памяти, он назывался Левка Семенов: «Левка, принеси сюда Завойку». Левка сцапал меня и представил пред капитаном. – Что, укачало? – Укачало, не могу! – Какой же ты будешь капитан, когда тебя будет укачивать и далее? Далее полились нам наставления и угрозы. Затем вопрос: – Ну, говори, будешь на вахту выходить и будешь стараться, чтобы тебя не укачивало? Я ответил: – Не знаю! – Как не знаешь?! – вспылил мой командир – Ну, так я тебя поучу! Левка, снеси его на марс и привяжи! И отдал приказание вахтенному лейтенанту не спускать, пока я не дам слова, что укачивать меня не будет. Потащил меня Левка Семенов и прикрепил на марсе. Я изнемогал, рвало меня кровью, дрог я от холоду. Не знаю, сколько часов прошло. Наконец собрал силенки и запищал на родном языке: – Ой, дышечко, исть хочу, холодно! Развяжить, дайте утопиться! Дали знать капитану о моем пищании. Он послал Левку Семенова развязать меня и переправить к нему. Левка развязал меня и, помню, сказал: – Ну, ваше будущее благородие, скушайте кусок сухаря, и я вас сведу на низ, отсюда с марсу топиться неловко, упадешь неровно на палубу, зашибиться только, а не утопитесь, а оно ловчее будет. Когда я препровожу вас на палубу, и потом топитесь! И так Левка представил меня капитану. Капитан опять полил на меня нравоучения, а в заключение сказал: – Вот, что ты кушать хочешь, это хорошо. Есть надежда на тебя, что у тебя упрямство, и это в море качество бывает нужно, но, видимо, тебе до этого еще далеко, а упрямиться противу начальства несложно. Накормить его, а потом на гальюн привязать, пусть соленой водой вымоет его, с первых дней службы познает, что топиться нельзя. Ветер был очень крепкий. Нос нашего брига уходил в воду. Меня привязали на гальюн, и меня начало обкачивать водою, я продрог до костей и, наконец, дошел в бесчувственное положение. Как меня сняли, я не помнил себя, но чувствовал, знаю, что за мною ухаживали с материнским участием. Капитан нас потчевал чаем и ласково делал наставления, и я через день вышел на вахту и был в полном посвящении к морю, хотя качка им приступала, но марс, гальюн придавали мне живость». К написанному B.C. Завойко остается добавить, что в тот момент ему было всего лишь двенадцать(!) лет от роду, так что систему «приучения к морю» следует признать предельно жестокой. Но маленький Завойко был все же дворянином и гардемарином, а потому несложно представить, как «лечили» от морской болезни рядовых матросов…» Михаил Николаевич Станюкович, кстати, не какой-нибудь там злобный садист-капитан, а знаменитый адмирал командир Севастопольского порта, военный губернатор Севастополя, отец писателя Константина Михайловича Станюковича, известного автора «Морских рассказов». Так что воспитывать из зеленых юнцов настоящих воинов и офицеров, способных справляться с любыми трудностями мореплавания, вероятно, можно было только таким вот образом.