В РИТМАХ ЗВЕНЯЩЕГО СЕРДЦА

***

– О! Мысль дельная! – загоношились матросы. – Давай-ка, дружище, доставай свою благоверную!.. Того и гляди этот графский щуренок нам беду тут накличет! Может, хоть твоя Аника-счастливица от его вздорной трепотни нас убережет. Парни заметно оживились, с вожделением наблюдая, как одноногий Бак, закончив, наконец, озабоченно обыскивать заведомо пустые карманы, расстегнул свой шотландский спорран и с видом базарного факира извлек оттуда слегка потертую трубку красноватого дерева с пожелтевшим от времени костяным мундштуком, а – следом – видавший виды кожаный кисет. – «Счастливицу»? – Генри скептически приподнял брови, тоже завороженно разглядывая добытую вещицу. – И чем это она «счастливица»? Талисман что ль какой? – Ага! – с гордостью хмыкнул Бак. – Не поверишь, Клецка! Натурально из ребра висельника сей мундштук. Вишь!.. – он сунул трубку под нос англичанину, и пока Генри с любопытством разглядывал отполированный конец, Бак обстоятельно пояснял: – Верное дело, я тебе скажу! Напрочь отпугнет смерть, несчастья, а удачу, наоборот, притянет в два счета. Так что опасности, брат, мне нипочем, вестимо! Смотри... – он похлопал себя по ноге, отчекрыженной чуть ниже колена, – думаешь, где б я был, если бы не Аника моя? Вот! То-то же! Можешь сколько угодно фыркать, тупень неверующий. Но!.. – матрос важно поднял вверх свой натруженный палец. – Намотай себе на ус, парень: удача – подруга капризная, ее задабривать надо. Ублажать!.. – Трубкой?! Далее Тейлор собирался ехидно вопросить: «Ну и где тут связь вообще?», но, глянув в сторону набыченного Дина, осекся и на всякий случай промолчал. – Да не любой трубкой, дурында ты бестолковая, а именно этой! Не раз она, душечка, из беды меня выручала. Помните ведь, братцы? – парни согласно закивали, терпеливо дожидаясь, пока Бак вдоволь наговорится и все же раскурит для всех присутствующих свой хваленый оберег. – Слышал, небось, поговорку, чудик: «трубку, лошадь и жену не отдам я никому»? Так вот, это правда. Добрая прокуренная трубка стоит того, чтобы вырвать ее из рук самого дьявола. Вот зацени – разве найдешь в женщинах такую красоту и преданность? Могу поклясться, парни, моя лапушка никогда мне не изменит, не то что бабенка какая беспутная. Генри незаметно, стараясь откровенно не нарываться, закатил глаза на этот, как ему казалось, нелепейший бред. – Эй, Клецка! – встрепенулся вдруг Дигги. – Песок скоро пересыплется. Ступай-ка к склянке, будешь переворачивать. А я пробью в колокол. И смотри, приготовься заранее, чтобы не пропустить момент. А то всем нам конец! Отчего наступит этот самый «конец», часовой не стал уточнять. – А можно мне пробить эту самую «склянку», сэр? – робко вопросил Тейлор, с завистью взглянув на Райза, который самозабвенно держался за штурвальное колесо. Весь вид сухопутного идиота выражал полный восторг. Еще бы! Доверили, почитай, самое важное: управлять всей этой охрененно громадной, невероятно мощной посудиной, несущейся на всех парусах сквозь безбрежный океан. Аж дух захватывает! Генри сам, если честно, не отказался бы порулить... чего уж тут модничать. – Валяй! – вдруг с легкостью согласился Дигги, видимо, польщенный тем, что родовитый новичок назвал его «сэром». – Бьешь на счет «три» один удар. Сильно! – Ладно! – Генри вскочил и, вытерев о штаны ладони, мигом вспотевшие в следствие такого ответственного поручения, взялся за пеньковую веревку, крепленную к колокольному языку. Потом с готовностью уставился на Дигги, который неотрывно наблюдал, как из верхней колбы отсыпаются последние крупинки песка, одновременно, для отмашки, приподнимая руку вверх. – Раз! Два! Три! Тут он махнул рукой, и Генри резко дернул конец на себя, а потом, оглушенный, долго внимал тому, как гордый мелодичный звон радостным шквалом понесся над палубой и, далее, над грохочущими за бортом волнами, растворяясь в кромешной тьме, опасно сгустившейся вокруг корабля. От этого трепетного звука отчего-то сразу потеплело в душе, будто они сейчас были не одни в смертельных просторах океана, будто – пока разливался этот пронзительный напев – благодаря ему развеялся непроглядный мрак и забрезжила надежда на непременное спасение. Генри с уважительным интересом посмотрел на блестящую штуковину и, словно извиняясь за свое давешнее недоверие, неожиданно для себя потер правой рукой заботливо надраенную кем-то поверхность. Холодный металл все еще забористо гудел под его пальцами, отдавая последние, так внезапно разбуженные Тейлором силы. Но, поймав насмешливый взгляд Дигги, Генри быстренько отдернул ладонь и смущенно пожал плечами. Вахтенный ничего не сказал больше, только улыбнулся и легонько хлопнул англичанина по плечу, подталкивая обратно к жаровне. – Трубка, ребятушки, спешки не любит, – вещал между тем Бак, бережно распаковывая кисет и добродушно оглядывая нетерпеливую до его благоверной братию. – Нужно выбрать часок-другой поспокойнее – ночная вахта отлично подойдет! – и отринуть всю эту бесконечную суетню. Устройтесь поудобнее, братцы, и забейте аккуратно табачком свою добрую подружку... – приговаривал бывалый моряк, подтверждая свои неспешные рассуждения умелыми, хорошо отлаженными действиями. – Мм-м... слышите, какой запах, а? Теперича прикурите ее... нежно. Ощутите всем нутром, как округлые формы вашей зазнобы греют усталую руку, скучающую по женской ласке. И затем поцелуйте ее крепко, ребятки, прямо-таки взасос, точно как вы целуете сладкую девицу посреди жаркой южной ночи. Втяните полный рот ароматного дыма из глубины ее жаждущего чрева и... выпустите восвояси. Чувствуете, как вместе с ним уходят... растворяются все ваши мелкие горести? Ну, что может быть лучше, а, братцы? – Ну ты и мастак заливать, Бак, тебе надо было пастырем заделаться, – встрял подошедший после обхода корабля Мэл, присаживаясь вместе с Куртом в круг и с удовольствием принимая из рук Бака раскуренную трубку, поскольку случайно оказался от него справа. – Извечно ты эту песню заводишь, мошенник, а все равно прям заслушаешься. Так и охота после твоих вкусных россказней трубку себе завести! – Так заводи ж, кто тебе мешает? – Да когда ж мы на суше, все чего-то недосуг, сам знаешь. То кабаки, то кости, то бабы проклятущие. А потом проснешься как-нибудь утром, а денег-то и нет. И бежишь снова на «Бонанзу» сломя голову наниматься, пока не ушел наш удачливый кораблик. Все радостно загалдели, дружно подтверждая слова приятеля. Генри видел, как парни потихоньку прикладываются к своим фляжкам, в которых была налита их вечерняя порция грога. Специально оставили, видать, умудренные опытом, для вахты. Лейтенант завистливо вздохнул – сам-то он в этой кутерьме даже свою разбавленную порцию забыл получить. Эх! Видать выпил уже кто – будет она его дожидаться, как же! Хотя официально на ночной вахте пьянство не разрешалось, но кто ж проверит – начальство-то дрыхнет! А донести никто не рискнет. За стукачество крыса быстро на корм акулам пожалует. Мэл тем временем передал трубку следующему по кругу – как раз-таки ему, Тейлору. Никогда в своей жизни Генри не думал о том, чтобы попробовать закурить. Он видел, как курят трубку полковой майор Гарри Твин и полковник Кэмпбелл. Признаться, это выглядело довольно солидно, на самом деле. Но лейтенанту казалось, что такое занятие больше для пожилых, представительных мужчин, к коим он себя никак не относил. Остальные же в полку, включая солдат и сержантов, в основном, жевали или нюхали табак, что Генри вообще было не по нраву. Он был брезглив насчет того, чтобы впихивать в себя всякую непонятную пакость. Тейлор нерешительно смотрел на запашистую теплую штуку, неожиданно оказавшуюся в его руках, на ее островатый, прокопченный каким-то зверским зельем конец, который, если верить словам Бака, был вырезан из самой настоящей кости человека. Да еще и повешенного, мать твою растак! И что теперь делать? Придется брать ЭТО в рот... Хотя на данный момент брезгливость Генри, благодаря всем имевшим место событиям, в значительной мере поутихла. – Ну и чего ты, Клецка, опять завис? Давай, халява, не задерживай! Следующий ждет. – Да ему, видать, маменька курить не велит. Нехорошо ведь это, – тут же оживленно подключились матросы, как всегда обрадовавшись возможности позубоскалить. – За вихры, небось, оттаскает как следует неслуха-то, а, графеныш? Сбегай уже домой быстренько, спроси разрешения, только смотри, штаники свои пижонские не потеряй. – Давай, тютя, затягивайся, не боись, мы ей не расскажем! – беззлобно потешался Курт, запивая свое ехидство вонючим пойлом из фляжки. Генри вздохнул обреченно, когда понял, что ему не отвертеться. Ну не может он сейчас отказаться! Только не при всех этих просоленных морских ублюдках, которые кулаками гвозди в мачты заколачивают. Сживут же его потом со свету своими насмешками, мерзавцы. «Эх, ладно, – подумалось Генри. – Где наша не пропадала? Кажется, ничего страшного в сем действе не предвидится, судя по тому, как все мечтают здесь этой гадостью затянуться». И, снисходительно усмехнувшись веселящимся вовсю парням, Тейлор, словно бывалый в доску курильщик, развязно взял в рот пресловутый мундштук и резко потянул в себя горячую терпкую струйку дыма, смело набрав полную грудь. Совсем так, как только что проделал это Бак. Набрать-то он набрал, но что дальше?.. Сначала лейтенант понял, что не может больше дыхнуть. Ни туда ни обратно! Воздух застрял в легких, перехваченных едким дымом, а Генри некоторое время лишь судорожно разевал рот, будто лишенная воды рыба, точно так же выпучив оба глаза. Потом его прорвало: дым, казалось, хлынул из всех отверстий: через уши, нос, глаза, вместе со слезами, соплями и диким, раздирающим кашлем. Генри захлебывался, давился, жадно втягивал воздух и снова захлебывался, и ему казалось, что, в конце концов, он выкашляет сейчас все свои несчастные легкие, которые уже пылали жгучим огнем. К тому же голова кружилась получше, чем давеча от морской болезни. В итоге, когда Тейлор хоть немного смог дышать, он увидел, как парни, попадав на доски палубы и зажав руками животы, извиваются в изнеможении, будто у всех у них разом приключились вдруг страшные колики. Периодически, приподнимая головы, весельчаки показывали на него пальцами, силясь сказать хоть что-то вразумительное, но так как теперь они сами оказались в положении лишенных всякого дыхания рыбин, то им это не слишком-то удавалось. В результате матросы лишь всхлипывали, судорожно глотая воздух, протяжно стонали или выкрикивали что-то нечленораздельное, продолжая покатываться от души. – Чего ржете, долбо*бы?! Очень смешно, ага! – чуть придя в себя, коротко выразил свое неудовольствие Тейлор, потом сам хрипло засмеялся, утирая обильно залитое слезами лицо. Ну, а чего особо возмущаться? Они хотели как лучше, однако. Поделились от души. И нечего ему, Тейлору, было выпендриваться, как последнему идиоту, ежели не приучен! Сам виноват, вообще-то! – Идите вы к такой-то матери, придурки гребаные, со своими счастливыми висельниками! Чтоб я еще когда-нибудь взял ЭТО в рот! Да лучше уж самому удавиться! – просипел лейтенант совершенно искренне, чем вызвал еще больший приступ гомерического хохота, сопровождаемого теперь жалобным хрюканьем и вконец замученными подвываниями. Даже Райз, ублюдок, забыл про свою охрененно важную миссию и повис немалой тушкой на рулевом колесе, изнывая от беззвучного смеха. «ААА! Тейлор, твою душу мать! Ну как же можно быть этаким безнадежным остолпом?!» – горестно подумалось Генри. Но потом, взглянув на всю эту забавную картину сторонним взглядом, лейтенант неожиданно прыснул и, откинувшись спиной на мачту, вдруг сам закатился, да так, что не в силах был остановиться даже под страхом возможных репрессий от разбуженного начальства. При этом Генри ощущал, как вся горечь последних дней удивительным образом испарялась изнутри вместе с его безудержным хохотом. В общем, если бы кто увидел сейчас сие безобразие, вероятно, очень удивился бы такому всеобщему веселью на тягомотной «собачьей вахте». И, упаси Боже, чтобы этот кто-то не оказались чиф или Брам-стеньга! Вдруг взгляд Тейлора мельком упал на корабельные склянки, и смех его замер в одночасье. Дьявол! Буквально через мгновение песок из верхней колбы совсем пересыплется! За всей этой кутерьмой они преступно позабыли о своих обязанностях! Тоже мне часовые! Обладая отличной реакцией – большинство драк и дуэлей до первой крови всегда заканчивались в его, Тейлора, пользу – лейтенант, не говоря ни слова, метнулся к часам и с последней песчинкой успел-таки перевернуть чертову колбу. Тут же, единым движением схватился за близкий язык колокола и, воодушевленный едва не случившимся опасным недосмотром, четко отбил склянки два раза. Ну, как уж сумел! Потом остановился, весь содрогаясь в следствие той ужасной непоправимости, которая – по словам Дигги – едва сейчас не произошла. Тяжело дыша и все еще крепко сжимая долбаную веревку в результате пережитого шока, Генри ошалело уставился на притихших парней. – Ну, Клецка, ты даешь! – только и вымолвил Гуннар. – Надо же, какой прыткий! – Так это!.. Ты же… Вы же сказали, если не перевернуть, то НАСТУПИТ КОНЕЦ! – Генри изо всех сил пытался взять себя в руки после этакого великого потрясения. Несколько секунд матросы молча пялились на его взъерошенный перепуганный вид, а потом снова легли. Если до этого всё происходящее и казалось Тейлору невозможной потехой, то теперь он понял: предыдущий балаган можно было назвать лишь легким оживлением, поскольку сейчас сие действо плавно перетекло в форменную истерику с рычаниями и совсем уж неприличным скулежом. Он недоуменно посмотрел на Бака, который хоть и не валялся единственный из всей честной компании по палубе, но довольно звучно хохотал, потягивая между делом свою трубочку, которая каким-то непостижимым образом снова вернулась к нему в руки. Заметив растерянность англичанина, Бак постучал ладонью по ближайшему ящику, подзывая. – Не бери в голову, Клецка, – старый моряк, утирая проступившие слезы, ободряюще хлопнул лейтенанта по колену. – Парни ведь не со зла потешаются. Этим обормотам хоть палец покажи, будут ржать, словно бешеные черти. – Я это заметил, – буркнул Генри все еще обиженно. – Ну, вот. Сам понимаешь, подустали все. В этих широтах всегда тяжело – сильно штормит. А лучший способ отдохнуть – повеселиться всласть. Верное дело, скажу я тебе! Ну, скоро сам все поймешь, бродяга... Впрочем, когда южнее спустимся, будет полегче: кораблик наш сам по волнам побежит, дай только ветер. Чувствуешь, кстати, потеплело уже. – Да, вроде… – Генри действительно ощутил, что промозглый воздух не так обжигает лицо, становясь будто бы мягче. – Это значит, к утру будет туман, – назидательно проговорил Бак, потом посмотрел на него искоса. – Парни сказывают, там, на суше, ты вроде как офицером был? Генри незаметно вздохнул: «Да уж… как же давно это было…» – Армии Его Величества десятого драгунского полка, – Тейлор слегка склонил голову, представляясь по всей форме, – лейтенант Генри Тейлор, сэр. – Хм… драгун… Мой дед по матери служил драгуном. Славный был ублюдок, – Бак одобрительно качнул головой и снова протянул англичанину трубку. – Будешь, Генри Тейлор? – Нет, благодарю, приятель. Может, как-нибудь позже… – дипломатично отказался лейтенант. Матрос с пониманием кивнул. – Это ничего, Генри, с первого раза ни у кого не получается, точно тебе говорю. Но научишься, не переживай, – он усмехнулся. – Сдается мне, парень, ты настоящий офицер. Мы еще сделаем из тебя отличного морского волка, помяни мое слово. И трубку закуришь, и по вантам будешь скакать, что твоя обезьянка. – Что ж, Бак, буду рад, спасибо, – Генри искренне порадовался, на самом деле, такому высокому признанию его собственных достоинств из уст этого просоленного морехода, но тут же с сомнением покосился на парней, которые, всхлипывая и икая после своей истеричной встряски, потихоньку приходили в себя и подсаживались обратно в круг. – А твой приятель чего ж? – Бак с пытливым любопытством уставился на Тейлора. Генри глянул в сторону Райза, который теперь, стиснув зубы, вцепился в штурвал и тем самым пытался выровнять судно по курсу, с которого оно, благодаря всей этой нелепой катавасии, немного отклонилось. Гуннар поспешил к новичку на помощь, поскольку в одиночку сладить с тяжеленным рулем было практически невозможно. Да и во всех этих курсах, галсах и поворотах бывалый мореход лучше разумел. Мэл и Дик, охая и держась за надсадившиеся бока, поднялись и, в свой черед, двинулись на подмогу. – Он тоже лейтенант, вообще-то. Мы с ним одного полка. – Что ж, лейтенанты, разные бывают… – как-то туманно выразил свою мысль Бак. – Но ничего, по всему видать, парень справный... Научится, – в голосе моряка не отмечалось особого энтузиазма. – Вообще-то, он – боевой офицер! – Генри не желал обсуждать Райза, пусть даже и был на него зол. – Сам король Георг выразил ему благодарность за отвагу, проявленную в сражении. – О! – теперь все с интересом посмотрели на Райза, который в компании своих помощников упорно продолжал воевать со штурвалом. Генри, отдав дань собственной скромности, не стал уточнять, что сражение то было всего лишь небольшой заварушкой с ирландцами – даже, скорее, почти бескровным подавлением крестьянского мятежа, – а король Георг выразил благодарность всем офицерам полка на общем приеме, в том числе и самому Генри. Его Величество – Тейлор с гордостью вспоминал это – лично похлопал лейтенанта по плечу и выразил признательность за отличную службу, как, впрочем, и всем другим присутствующим офицерам. Генри потом не мыл свое осененное плечо целую неделю, хотя рукоположение и состоялось через парадный мундир, перепоясанный богато расшитой перевязью, на которую Тейлор потратил все свое месячное офицерское жалование. Дигги сел с ним рядом и, прихлебнув сам, протянул Генри остатки грога во фляжке. – Возьми, Клецка. Уф-ф-ф… Ну и повеселил же ты нас сегодня, братец, ажно брюхо свело. – На здоровье, обращайтесь, – сдержано буркнул лейтенант. – И, спасибо, не надо. Он мотнул головой, тоскливо ощущая, что отдал бы все на свете сейчас за глоток этого превосходнейшего, мерзкого пойла. – Да ладно, бери, чего ты! Не обижайся. Бери, говорю, паря. Потом отдашь. Может, меня тоже как-нибудь грога лишат. Вот и поделишься, – он фамильярно пиханул Тейлора плечом. – Верно я говорю? – Ладно, договорились, – Генри благодарно взял фляжку и сделал несколько терпких глотков, почти не чувствуя горького неприятного вкуса. – Слушай, а что страшного-то случится, если часы эти не повернуть, что за конец настанет? Или вы опять что-то со своими приметами мудрите? – Какими такими «приметами», ты что? Тут как раз одна лишь наука, брат. По времени и по солнцу наш штурман путь корабля определяет. Если время неправильное, то заплывем куда-нибудь не туда. И все. Вот и конец нам. С пути собьёмся, потеряемся, припасов нам не хватит. Ну, мало ли… Много всяких бед может случиться. Это тебе не на соседнюю улицу к своей зазнобе прогуляться, где токма по великой пьяни можно заблудиться, да и то, любой до дома доведет, если что. Тут же, – он обвел невидимое в темноте пространство рукой, – и не узнаешь ни у кого, куда плыть. Разве у Бога. Да и ОН, – Дигги с усмешкой покосился на новичка, быстро соловевшего от дармовой выпивки, – вишь, как дурит иногда. – И что? Никогда никаких сбоев не происходит? Прямо всегда в срок все переворачивают? Это же невозможно! Мало ли что случится. Генри тут невольно замер – аж весь хмель разом слетел – от захолонувшей его жуткой догадки: «Христос! Неужели наши жизни сейчас зависят от этакой хлипкой приспособы, каковой является эта стеклянная колба?!» Жаркое осознание, которое, в конечном итоге, свелось к одной единственной панической мысли: «Господь Милосердный! Мы все умрем!» Не то, чтобы лейтенант так сильно боялся смерти. Вернее, он никогда о ней особо не думал. Но, впрочем, и она до сих пор никогда не подступала так близко. Генри бросило в пот и захотелось срочно выпрыгнуть прочь, за этот предательский, ненадежный борт – наружу! Что ж, весьма логично, мистер Тейлор! Весьма! – Да не боись, ты, паря! – Дигги потряс вмиг задеревеневшего лейтенанта за плечи. – «Бонанза», наша старушка, уже лет десять, почитай, как по морям невредимая бегает. Будем надеяться, еще столько же продюжит, храни ее Господь. Тьфу-тьфу… – и он истово постучал костяшками по дереву. – Главное, ни Бога, ни дьявола, ни царя морского ни гневить. Все приметы блюсти, традиции чтить, правила выполнять. И все будет в ажуре. – Мы в полной безопасности, парень, не сомневайся! У каждого из нас амулет свой счастливый припасен, – убежденно включился Скотт, – да, может, и не один даже. У меня вот самый сильный есть – медвежий зуб! Матрос распахнул ворот и вытащил на свет кусок желтой кости, действительно очень похожий на клык животного, чем вызвал завистливые вздохи моряков. У Генри и самого глаза загорелись. – Он точно гарантирует, что я вернусь домой. Всенепременно! Ну, вместе со мной и все остальные, конечно, – мы же на одном корабле. У половины парней якорь Нептуна имеется. Да и татуировки везде, вишь! – Скотт задрал часть рукава и показал мощные предплечья, испещренные сакральными рисунками. – С лысыми парнями тоже порядок! Целых двенадцать на борту! Да и к самому кораблю много чего со всех сторон прилажено. И хвост акулий есть, и кораллы. А вот тут, гляди, к мачте подкова прибита. Натурально золотым гвоздем! И еще наша добрая фрау Гретхен на носу, опять же, нерушимо нас хранит, не сомневайся! – А еще, слыхали, братцы? У нашего капитана, сказывают, – тут же заговорщицки зашептал Курт, – настоящий карбункул есть! Вот он-то уж железно защищает нашу старушку «Бонанзу» от всяческих неприятностей! Поэтому уже много чертовых лет ничего с ней не случается! – И, главное! – Дигги на полном серьезе потыкал в Генри пальцем. – Мы никогда не выходим в море в пятницу! Запомни, Клецка! Никогда! Это самая верная примета! Ясно тебе? Так что, видишь, бояться тут совершенно нечего. – Действительно, – Генри, слегка обалдев от такого потока различных сведений, опять приложился к фляжке. – Я об этом как-то не подумал. Ну, ребята, раз акулий хвост у вас на месте, тогда, конечно, я спокоен! Но все-таки как же с часами? Ежели кто забудет перевернуть, а? Это ведь серьезно. Или нет? – Очень серьезно, дурья ты бестолочь! О чем я тебе все время толкую?! Запомни, цуцик, всех человеков можно разделить на три чертовы части, – Дигги принялся для наглядности разгибать свои заскорузлые пальцы в рваных перчатках, – живые – раз, мёртвые – два, и те, кто в море – три! Так что здесь все серьезно, парень. Если хочешь продлить первое и хорошенько отсрочить второе, должен зарубить себе это на носу! Конечно, склянка эта вахтенная у нас тут не одна. Еще есть четырехчасовая. Она вон в том ящике закрыта покамест. А у капитана в каюте восьмичасовая стоит и суточная. – Считается особым шиком, Клецка, – встрял вернувшийся Мэл, который, справившись, наконец, с отклонением от курса, подошел обратно к компании, – если ты переворачиваешь в последний, восьмой раз получасовую склянку, и вместе с ней сразу четырехчасовая ссыпается. Значит ты настоящий часовой. И тебе за это особая татуировка положена. – И что это за татуировка? Генри рассеяно слушал треп матросов, потому что его вдруг накрыла усталость. Он расслабился, наконец, и ему вдруг стало казаться, что он уже целую вечность знает этих суровых парней, которые хоть и подначивали его знатно, но зато сами были кем-то вроде мощного оберега в жутко опасных морских скитаниях. – Э, нет, парень, скажи, что ты не хочешь это услышать! Маман отругает тебя за этакое непотребство. – Слушай, отвали, а, – Генри беззлобно осклабился. – Хватит уже! Я взрослый мальчик. Маман давно меня не ругает, будь уверен. Матросы снова добродушно загоготали. Гуннар сменил Ричарда, и теперь его зятек развалился без сил прямо на палубе, устало привалившись к бочке. Видно было, как от перенапряжения дрожат ободранные кисти его рук, а из-под ногтей кое-где выступила кровь. Но Райз уже не обращал на это особого внимания. Дигги склонился поближе к Генри и прошептал выразительным шёпотом: – Эту татуировку делают на члене, прикинь! И только тогда, когда твой петушок стоит как следует, а то не получится. Поэтому дрочишь себе потихоньку, покуда тебе накалывают. – Ой, ты ври да не завирайся, пустомеля, – встрял Райз, снисходительно усмехаясь. Еще бы! Он чувствовал себя практически героем вечера: ему доверили управлять целым кораблем ажно полных две склянки. И ничего, что потом парни вчетвером пытались выровнять курс, с которого сбились по его милости. Еще неизвестно, что будет завтра, если вдруг все это вскроется. Но Гуннар, похоже, априори уже взял ответственность на себя. Он ведь был назначен за старшего. – Тебе что, показать что ли, маменькин кулек? – рыкнул Дигги, моментально вспыхивая от такого явного пренебрежения. – Может, за одно и отсосешь у меня? – Ты сейчас сам отсосешь, губошлеп! – от усталости, Райз, похоже, потерял берега и даже предъявил оппоненту средний палец, правда, не слишком-то фанатично. Назревал скандал, и Генри вновь нехотя подобрался давать отпор. Все ж таки Райз был свой, как ни крути. – Эй, эй, ребята! Тихо вы! Не ссорьтесь! – сразу встрепенулся Бак, осмотрительно предотвращая пожар в самом зародыше. – Кулек, утихни! Дигги, и ты не рыпайся, идиот, со своими борзостями. Еще не хватало тут ваших разборок! И так, почитай, завтра всыплют всем по первое число. Смотрите лучше за склянкой, балбесы! Не ровен час, опять провороните. Подскочивший было в запале Дигги послушно присел на ящик, лишь проворчав себе под нос что-то про «тупого нытика, который будет у него штанишки уделанные стирать, если еще раз только вякнет, мразь…» Райз, осознав свой промах, теперь уже благоразумно прикусил язык. – Дин! Иди-ка Боба смени на марсе, а то примерз, верно, там к стеньге наш пацаненок. Мэл, ступайте уже в обход и возвращайтесь быстрее. Помнится, я обещал этим не в меру разговорчивым недоноскам про невесту гхм… хранителя морских глубин поведать. Так вот и послушайте лучше, ребятушки, чем браниться бестолку. – А трубкой-то своей расхваленной дашь затянуться напоследок, кэп? – Всенепременно затянись, Дин. Как же без этого, приятель?..