***
– Тейлор, вы не поможете мне, дружище?.. – вечно озабоченный Луис Мюррей мимоходом кивнул Генри на подсобный ящик у самого борта, в котором с предыдущего замера скорости судна – аккурат две склянки назад – пребывала необходимая ему вьюшка лага, и после, зажав свою потрепанную тетрадь под мышкой, штурман ловко взбежал по трапу на квартердек. С некоторых пор Мюррей, оценив всю пользу небывалой для этого корабля учености англичанина, приловчился использовать его знания весьма продуктивно, с настойчивостью привлекая новичка к навигационным подсчетам и замерам. Особенно после того, как предыдущий помощник штурмана серьезно повредил себе руку, умудрившись засунуть ее под какую-то подвижную хреновину. Но, по идее, невелика была потеря! Малограмотный матрос если что и умел, так это просто выкрикивать: «Узел!», когда очередная метка лага скатывалась за борт. Не чета тому же Тейлору, образованный мозг которого знал хотя бы названия цифр. Правда, в данном случае, вся высокоинтеллектуальная работа Генри заключалась в том, что установив с потугами тяжелую вьюшку на планширь кормы, лейтенант скидывал конец лаглиня с привязанной к нему треугольной деревянной пластиной за борт, а когда веревка, зацепившись этой своеобразной мотыгой за воду, бодро начинала разматываться, громко пересчитывал количество ускользавших туда же узлов. Вот видимо не зря он – по словам отца, будущая надежда и опора нации! – столько проклятых лет корпел над учебниками под строгим надзором гувернантки, буквально собственным задом постигая долбаную арифметику! Впрочем, как и другие чертовы науки... Так что, надо отдать должное стараниям мисс Грúфон, считать до пяти-шести у Тейлора получалось отлично: ведь именно столько узлов в основном уходило за борт в означенное время. Иногда, правда, бывало чуть больше... или меньше. Это зависело от ветра, как лейтенант теперь понимал всю эту кухню, а так же – от правильной постановки парусов. Если как-то там под нужным углом хитро поймать ветер, объяснял Мюррей, то можно было усилить действие воздушной тяги в разы. А уж тем более, если поток воздуха боковой или даже встречный, то приходилось лавировать, чтобы как-то продвигаться вперед. Хотя, надо полагать, общей скорости кораблю это не добавляло. Пока Генри возился с лагом, Мюррей торжественно переворачивал песочные часы, и следил внимательно за струйкой песка, ссыпавшейся всего лишь полминуты. По окончанию процедуры штурман делал отмашку, обстоятельно записывал озвученный Тейлором результат в свою книжицу, а после спускался с квартердека и ставил метку скорости в нижней части вахтенной доски, крепленной на мачте возле штурвала. Кстати, Генри уже вполне освоил это нехитрое устройство, в котором даже неграмотные матросы могли отмечать сведения для прокладки курса: каждую склянку вахтенный рулевой сверялся по компасу и втыкал один из штырьков в соответственный румб деревянного круга, имитирующего картушку компаса. Восемь штырьков в конце вахты довольно четко показывали направление пройденного пути. А метки скорости в нижней таблице дополняли картину. Генри видел, как в конце вахты штурман заносил эту информацию в судовую тетрадь, а потом штырьки вытаскивались, и следующая смена начинала заполнять вахтенную доску снова. Сейчас, пока сушился извлеченный из воды лаглинь, Мюррей с заметным одобрением пытался объяснить любознательному лейтенанту, что же все эти священнодействия в общем и целом значат, поскольку Генри живо интересовался всеми тонкостями загадочного процесса. – Все гениальное просто, Тейлор. Ничего надежнее этой доски еще не придумано. Скорость, время, направление и, в конце-то концов, пройденное расстояние, – все видно сразу. Не правда ли, ее изобрел на редкость смышлёный сукин сын! Берешь, переносишь все данные отсюда на карты – и курс готов. А, главное, даже конченые остолопы в силах справиться с этакой нехитрой задачей, как воткнуть штырек в подходящую дырку, – штурман даже хмыкнул, весьма довольный своей соленой шпилькой. – Сдается мне, для наших парней это чертовски понятный процесс. – И что? Никогда не бывает сбоев, сэр? Вдруг… кто-нибудь что-нибудь да забудет. Или там… неверно что-то померит. Что тогда? Генри в этот момент слегка покраснел, вспомнив свой не слишком удачный опыт первой вахты, когда они с ребятами чуть было не забыли перевернуть часы, а потом немного сбились с курса: хорошо тот конфуз так никто и не заметил. Кажется, парни, скрывая улики, что-то там спешно подравняли тогда, как раз на этой самой доске. – Что ж, вопрос резонный, Тейлор. Могу вам сказать, хороший штурман никогда не станет складывать все яйца в одну корзину. У него завсегда найдется способ подстраховаться другими замерами. И не один. Вдруг корабль по какой-либо причине отклониться от курса, а рулевой не сразу заметит ошибку. Все мы люди, знаете ли… Генри покраснел еще сильнее. – А какое отношение узлы на этой веревке имеют к нашему плаванию, сэр? – спросил он поскорее, в надежде, что собеседник, занятый ответом, не заметит его смущения. – На лаглине? Ну, если вкратце, Тейлор: от Лондона до Филадельфии по прямой примерное три тысячи морских миль. Три тысячи девяносто, если быть точным. То есть, те пять узлов, которые ушли за борт, показывают, что скорость корабля приблизительно пять морских миль в час. Сейчас, зная скорость и время по склянкам, можем понять, какое расстояние мы проплыли, например, за час, за день, за сутки. Ну и… зная скорость и расстояние до Филадельфии, можем рассчитать ориентировочное время нашего плавания: что-то около четырех недель, в лучшем случае… – охотно пояснял он Генри. Тейлор смотрел на Мюррея озадаченно. Так вот, оказывается, зачем нужен был тот нескончаемый счет, которым его мурыжили на тоскливых уроках арифметики, и смысла которого он, Генри, никогдашеньки не понимал! Сказали бы сразу, что иногда умение складывать числа может продлить собственную жизнь. И весьма существенно! Может, ему раньше надо было удрать из дома и отправиться в такое чертовски занимательное плавание? – Но проблема в том, приятель, что курс в море обычно невозможно проложить четко по прямой. – Почему? Генри с неподдельным любопытством сунул нос в заветную тетрадь Мюррея, исписанную вдоль и поперек загадочными письменами, знаками и цифрами, и в животе у него приятно защемило. Совсем как однажды, когда в исследовательском порыве он залез на пыльный чердак своего дома на Кинг-стрит и наткнулся в забытом сундуке на какие-то тусклые железяки, ветхие тетради и карты, наверняка, как показалось тогда Генри, хранившие ужасную, волнующую тайну. Которую зачарованному парнишке не терпелось разгадать настолько, что он, не долго думая, рискнул ввалиться в кабинет к отцу весь перепачканный, заляпанный паутиной, с физиономией, сияющей азартом первооткрывателя. Вопреки опасениям, отец на этот раз не отмахнулся от настойчивой чумазой помехи, а соизволил – и даже с некоторым интересом – рассмотреть старинные бумаги. В его взгляде сквозило явное удивление. «Наверное, это твоего двоюродного деда по матери, сынок. Да, вот же подписано: Джонатан Тейлор, гляди, – отец ткнул в полустертую надпись на обложке тетради. – Говорят, тот еще был чудак. Почти все наследство растратил на покупку корабля и тому подобные причуды, но вместо того, чтобы использовать этакое дорогое приобретение с умом, вдруг подался в совершеннейшие, немыслимые авантюры. Все мечтал найти то ли сокровища, то ли чудесные земли. Кто ж сейчас разберет. Так и сгинул где-то в морях. Как бы то ни было... рассказывали, довольно занятный был человек, без конца бурлил какими-то безумными идеями. Впрочем, лучше тебе узнать у твоей матушки, леди Марты, парень...» И отец, вставив обратно драгоценный монокль, вновь увлеченно склонился над своими чрезвычайно важными парламентскими документами. Генри попробовал поприставать к матери, хотя та, конечно, была занята не менее значимыми делами: хлопотала по дому, взращивала хризантемы какого-то необычайного сорта для очередной выставки цветов, занималась благотворительностью при церковном кружке «Благословенная Рука Господа», переживала за здоровье вредного песика Тубо, никогда не слезавшего с ее рук, готовилась то к приемам, то к светским визитам, а в промежутках вечно болтала с приятельницами и хороводила каких-то родственников, заглянувших на пятичасовой чай. Надо отметить, мать Генри была в аристократических кругах весьма популярной особой, с достойной родословной и безупречной репутацией. Она изо всех своих благовоспитанных сил старалась поддерживать мужа и общественное мнение по данному вопросу. Ну а с заботами о детях, как считалось, вполне себе могла справиться опытная гувернантка. Бескомпромиссная и благонравная. Хотя... Генри злорадно усмехнулся. Как эта выпь не старалась, с детьми его матери определенно не повезло, да и отцу, выходит, тоже. Похоже уродились они с сестренкой в того сумасшедшего дядюшку Джонатана, если верить семейным преданиям. И совсем не оправдали возложенных на них надежд по прославлению благородной фамилии. Мать, безусловно, выслушала тогда Генри чуть рассеяно, потом ласково взъерошила его упрямые вихры свободной от Тубо рукой, чмокнула в лоб и велела не забивать себе голову всяческим вздором, а быть хорошим мальчиком, идти как следует помыться, а потом учить урок. «Чтобы не расстраивать отца, милый, – добавила миледи подчеркнуто озабочено, – и добрую мисс Грифон, а то она все время жалуется на тебя. Ты уж постарайся, чтобы нам не пришлось снова за тебя краснеть». Генри незаметно закатил глаза на столь ожидаемую реакцию, а заодно на такой далекий от истины эпитет, характеризующий не слишком-то справедливо эту суровую хищную зануду мисс Грифон. Потом все же поплелся в свою комнату, сунул дневники и карты в тайник под нижней полкой шкафа и благополучно о них забыл, тут же захваченный разными другими идеями. И только сейчас, глядя на нечто подобное в руках Мюррея, лейтенант почему-то вдруг вспомнил тот незначительный эпизод из далекого детства. И пожалел, что хотя бы не прочитал дневников. Наверное, теперь они совсем уж рассыпались от времени. – Это оттого, – продолжал вещать воодушевленный благодарным слушателем штурман, – что находить широту местоположения корабля еще довольно-таки просто, а вот вычислить его точную долготу весьма проблематично. – И в чем же тут связь, сэр? – Генри смотрел на штурмана, озадаченный ходом его мыслей. – Ну как же, Тейлор, пошевелите-ка мозгами. Сдается мне, они у вас есть. – Ну… чтобы проложить курс нужно знать широту и… долготу корабля? – осторожно, чтобы не попасть впросак, предположил он. – Гениально! – ехидно подбодрил его Луис. – И? – И? Сложно проложить точный курс, сэр. Могут быть ошибки в расчетах? Штурман некоторое время смотрел на него как-то странно, затем глаза его засветились одобрением. – Вот именно, Тейлор. Вот именно. Заметьте, для расчета долготы у нас в открытом море нет никаких ориентиров, а если и удается вычислить ее по луне и движению планет, то погрешность очень велика. Ошибка всего на градус чревата промахом в шестьдесят морских миль. Здесь помогло бы точное лондонское время, поскольку через него проходит нулевой меридиан для отсчета. Но где же нам тут его взять? Часы при такой качке и влажности с нужной точностью показывать не смогут. Причем, чем дольше мы плывем, тем становиться все более примерно и относительно, потому как отклонение корабельных часов от точной цифры будет все больше. Так что лучше не рисковать и иметь какие-нибудь проверенные ориентиры в пути. Например, таковыми нам послужит Азорский архипелаг. Для этого мы заведомо берем южнее нашего искомого курса. Вот доберемся до островов, потом сразу повернем строго на запад. Конечно, этакий крюк добавит нам лишнего времени, но зато надежнее: тише едешь, как говориться – дальше будешь. – А что же доска? Вы же говорите, она весьма надежна, сэр. – Ну да, надежна, до той самой поры, пока кто-нибудь случайно не заснет на вахте, – штурман, усмехнувшись вдруг, весело подмигнул Генри. Генри вспыхнул аж до слез и потупил взгляд. – Я… я… это было… ну… – Ладно, не берите в голову, лейтенант. Я догадываюсь, что вы стали очередной жертвой здешних прохиндеев. Парни наши страсть как охочи до этаких дурацких розыгрышей... Прямо беда. Так что будьте осторожны. – Да я, в общем-то, сам виноват, сэр, – буркнул Тейлор, едва собираясь с мыслями после горячего шквала смущения. – Расслабился, потерял бдительность, – он перевел дыхание и улыбнулся сдержано. – Просто они поучили маленько мою офицерскую заносчивость. – Вот это правильно, дружище, что зла не держите. Самое последнее это дело – обиды копить. А шутников наших понять можно. Скука в море всех заедает... Мы-то с вами способны, например, книжку на досуге почитать, а им-то, бедолагам, чем заняться?.. Игры, выпивка, драки на кораблях запрещены. По понятным причинам. А парни здешние – народ простой. Что с них взять? Голову им Господь дал, чтобы колпак носить, да лопать в нее периодически. Но, в целом, они добрые ребята. Подлости совершать не в их привычках... Генри озадаченно посмотрел на Мюррея и понял, что снова краснеет, потому как он не помнил, когда последний раз держал в руках книгу, и даже, дьявол, ни разу не подумал об этом за последние пару-тройку лет. Видимо, годы тоскливой учебы под вечным страхом розги совсем отбили охоту. Когда он, Генри, в последний день перед вожделенным отбытием в полк собирал свои вещи, то с радостью зашвырнул в Темзу учебник латинской грамматики и, вслед за ним, томик английской поэзии, над которыми нерадивый ученик Тейлор зевал долгими тягомотными вечерами. Н-нда… глядя теперь на смышленое лицо Луиса, лейтенант чувствовал себя не очень уютно. Но, верно, – Генри весьма надеялся – что сам он сейчас не выглядит слишком уж примитивно, раз такой образованный человек, как мистер Мюррей, соизволит с ним умные беседы беседовать. Практически на равных. – Хоть боцман наш и мастак придумывать разные интересные занятия своим подопечным, – продолжал Мюррей, – но фантазии уже, прямо скажем, не хватает. Это вы еще чуть больше недели плаваете, Тейлор, всех здешних развлечений не изведали… – А что? – искренне поразился Генри. – Разве еще что-нибудь осталось? Похоже, я только под килем не побывал!.. – Ой, да не дай Бог! Свят-свят… Минуй нас чаша сия! – Да уж, надеюсь… – Генри совсем недавно просветили по поводу этой весьма занятной процедуры во всевозможных красках – как это умел делать только Пушка – и лейтенанту оставалось только порадоваться, что в тот раз его счастливо пронесло. – А что? У вас в армии разве не так, лейтенант? Тоже, небось, пуговицы без конца полируете. Тейлор пожал плечами: – В армии жесткая дисциплина, сэр. Без этого никак. Важна каждая мелочь, – он был искренне убежден в этом, поскольку на собственном опыте не раз убеждался, насколько все складывается из мелочей, особенно в масштабах сражения. – Несомненно, дружище. На корабле мелочи еще более важны. Ну, в этом вы еще не раз сумеете убедиться. – Да, собственно, я уже… Генри было лениво спорить, тем более ни о чем. Опершись локтями о планширь, лейтенант безучастно глазел на белые барашки волн за бортом летящего с невероятной скоростью – в пять узлов! – корабля. Наслаждаясь вполне себе оправданным сейчас отдыхом от бесконечного, в кои-то веки, терзания палубы холщовой ветошью, Тейлор по-настоящему тешил себя содержательным общением с любезным штурманом, от которого приятно веяло ученостью. За целую морскую милю. Несомненно, Луис был джентльменом. Он выглядел как джентльмен и вел себя как джентльмен: моложавый, аккуратный, подтянутый, хорошо одетый и неизменно вежливый. Очевидно, штурман был в курсе высокого социального статуса англичанина и, кажется, не слишком одобрял сложившийся порядок вещей. Кроме того, культура собеседника, его подспудная образованность, а также жажда новых знаний, несомненно, имела для Мюррея определенную ценность, поскольку общался он с Генри с видимым удовольствием, а причиной слегка покровительственного отношения была, скорее, разница в возрасте и опыте, чем эта несуразная для Тейлора роль матроса. – Так что за крюк, сэр? О котором вы говорили. Он слишком велик? – Ну... обычно мы прокладываем курс так, – Луис для наглядности стал вычерчивать грифельной палочкой на пустой странице своей тетради, – сначала от Лондона идем ровнехонько на запад. Когда оказываемся на 25-м градусе западной долготы поворачиваем на юг и как раз попадем к Азорским островам. Если наши с капитаном расчеты верны, они уже где-то совсем рядом. Не сегодня – завтра мы их увидим. От них мы снова повернем на запад. Таким образом, если ничего форс-мажорного не случиться, Тейлор, через пару-тройку недель упремся прямехонько в Филадельфия, потому что она примерное на той же широте, что и Азоры. Так что можно не сомневаться, не промахнемся. – А компас тогда зачем, по нему разве нельзя идти точным курсом? – задал Тейлор вполне резонный с его точки зрения вопрос, и Луис снова поглядел на него с уважением. – Компас помогает, конечно, но полностью положиться на него нельзя, лейтенант. Опять же, вероятность ошибки очень велика. Если отклонимся всего лишь на полградуса, а в масштабах океана довольно-таки значительно, то рискуем оказаться где-нибудь... – он неопределенно взмахнул рукой, – на южном полюсе, например. Бывали такие случаи... – Мюррей сдержано хохотнул каким-то своим мыслям. – Или в испанских землях. А то и вовсе в пиратском гадюшнике где-нибудь на Карибах. Нам это зачем? Тейлор был согласен, что им это совершенно незачем. – Поэтому умудренные опытом мореплаватели, Тейлор, к коим я себя и отношу, стараются делать расчеты всеми способами, какие только возможны. Вот я, например, знаю пару-тройку приемов вычисления координат без компаса, правда, они довольно трудоемки. Но на крайний случай все сгодится. Ну что? Я ответил на ваш вопрос? – Да, сэр, более чем, – Генри аж прищелкнул языком. – Спасибо, сэр. Признаться, это чертовски занятно. А то время, которое мы отмеряем с помощью песочных часов, разве оно не лондонское? – Вы смеетесь, Тейлор, разве можно считать точным время, счет которого зависит от стольких стихийных обстоятельств. Погрешность к концу нашего путешествия накопиться в пару-другую часов, а то и больше. Вот увидите. Генри бросил напряженный взгляд на штурмана, соображая. Мозги у него слегка кипели от яркого солнца, но больше – от обилия новых сведений. Собеседники немного помолчали, вместе уставившись вдаль и с наслаждением ловя разгоряченными лицами прохладный соленый ветер. – И сколько это? Ну... морская миля? – снова не выдержал Генри. Штурман не спеша извлек из-за пазухи подзорную трубу, потом оценивающе глянул на Генри, прикидывая, какой ответ тому будет понятен при всей его неопытности в мореходном деле. – Морская миля равна 6080 футов, если быть совершенно точным, – твердо отставив локоть в сторону, он приложил трубу к глазу и тщательно обозрел горизонт по ходу корабля, намереваясь, видимо, обнаружить искомые Азорские острова. – А сколько мы уже прошли? – По моим подсчетам что-то около 1400 миль. До островов еще где-то порядка сотни. А сам крюк в итоге получится небольшой, лейтенант, не переживайте. На самом деле, примерное в пять сотен миль. Так что потеряем что-то около трех-четырех суток. Но в принципе это не так и страшно в масштабах всего путешествия, зато риск заблудиться минимальный. Генри пожал плечами. Несомненно, что такое четверо суток? Если при этом, конечно, не париться на солнце, надраивая палубу, не нюхать прогорклое амбре сотоварищей по баку, не жевать плесневелые галеты и солонину, запивая гадким вонючим грогом? Но больше всего его угнетала несокрушимая невозможность покинуть это жестко ограниченное, шаткое ненадежное пространство. Что бы с ним, этим пространством, не происходило. Впрочем, может статься и хуже, наверное. Так чего сейчас ныть? – Да... конечно… не так и страшно. А можно мне тоже, сэр? – Тейлор с мальчишеским нетерпением потянулся к волшебному прибору в руках штурмана. – Н-нда... пока что не видать… – пробормотал Мюррей и без разговоров отдал трубу, к которой Генри прильнул с горячим любопытством. – Что ж, когда подойдем к островам, лейтенант, считай, больше трети пути прошли. Есть еще одна причина, кстати, почему мы сразу не взяли курс вест-зюйд-вест. Тогда нам бы пришлось плыть против Северо-Атлантического течения, а сейчас, заметьте, попутное Канарское течение придает нам дополнительную скорость, правда, при прокладке курса надо учитывать, что оно же слегка сносит нас к востоку от нашей цели. Генри важно кивнул, будто он что-нибудь понимал во всех этих течениях, и, вслед за штурманом, с благоговением оглядел горизонт, потом принялся исследовать водные окрестности с резвящимися вблизи дельфинами, и, наконец, переключился на происходящее на корабле, с восторгом наблюдая совсем близких сейчас, ничего не подозревающих матросов, копошащихся на палубе и вантах, до которых, казалось, было рукой подать. «Такое чудо эта подзорная труба, право слово!» – удивленно думал он. Он видел этот прибор ранее, конечно, у двух старших офицеров его полка и всегда мечтал в него заглянуть. Но подзорная труба, так же как и курительная трубка, являлась предметом исключительного и недостижимого, на его взгляд, положения. И теперь он с трепетом наслаждался вдруг сбывшейся мечтой: уже одно это, кажется, могло его примирить со всеми несусветными тяготами путешествия. – Скорость наша довольно хороша, лейтенант. Летим как на крыльях, можно сказать. Хотя севернее мы шли несравнимо быстрее из-за ветра, пару дней скорость доходила аж до девяти узлов. Но в среднем – весьма неплохо. Пять-семь где-то... – Хех, похоже, я и то бегаю быстрее, – Генри думал о том, что если бы каким-то чудом через океан вдруг проложили мост, то двигаясь совсем без отдыха, он смог бы, кажется, перебежать по нему за каких-нибудь две недели. Луис в свою очередь пожал плечами и хмыкнул: – Ну, разве что вы, Тейлор, сумели бы топать по воде, словно по суше, но что-то мне подсказывает, вы, мой друг, вовсе не Господь Бог. Впрочем, корабль и есть наш кусочек моста, – Мюррей, казалось, воодушевился увлекательной мыслью, – только бежать нам никуда не надобно: сиди себе на месте, пока по воле Господа нас несет, куда нужно. И днем... да и ночью тоже. И даже пока мы спим. Знай себе, отслеживай нужное направление и правильно лови ветер. – Так просто, сэр? – Генри не удержался от сарказма, памятуя обо всем пережитом здесь за эту неделю с небольшим, которого, право слово, ему бы хватило на десять жизней, кажется. – Да уж проще, чем по воде шагать, все сомнения, – в тон ему усмехнулся Мюррей. – Для этого, правда, нужно знать основы навигации. Я вас научу, лейтенант, если хотите. Хотя бы самым азам. Мало ли... Вдруг пригодиться когда-нибудь. – О, спасибо, сэр! Буду признателен, – Генри почувствовал, что его по-настоящему захватили такие перспективы, отозвавшись непонятным теплом в душе, будто он нежданно возвратился в давно знакомую, желанную гавань. – Вчера мы уже учились с вами определять местное время. Если вам интересно, сегодня, ближе к вечеру, снова приходите на шканцы, покажу вам как астролябией измерить широту по высоте солнца над горизонтом. Вот это как раз-таки довольно просто, в отличие от той же долготы. Кроме драгоценной трубы, у штурмана имелась еще одна занятная вещица, за которую лейтенант почти причислил Мюррея к лику святости, настолько она завораживала Тейлора. Взять хотя бы это ее изысканное, ни на что не похожее, почти мистическое название: астролябия! Сейчас прибор висел на мощной цепочке у Мюррея на шее, отсвечивая таинственными бронзовыми бликами, и выглядел как настоящее произведение искусства: металлический диск со стрелкой, около шести дюймов в диаметре, похожий то ли на компас, то ли на часы, изукрашенный по краям таинственной восточной вязью, с рельефным цветочным орнаментом по всему полю, испещренному загадочными знаками, которые превращали этот научный, по сути, прибор, в нечто, на взгляд Генри, совершенно особенное. Будто волшебный амулет из «Тысячи и одной ночи», вобравший в себя всю мудрость востока и практичность запада, возник откуда-то из глубины веков. Кажется, нечто подобное, насколько он мог вспомнить, Тейлор видел тогда, в сундуке деда Джонатана. Правда, в той покореженной, стертой от времени штуке явно не хватало деталей. Вчера вечером, во время очередной вахты, выливая за борт ведро гнилой воды из трюма, Генри случайно оказался поблизости, когда Мюррей выполнял своей диковинной вещью какие-то замеры. Приметив заинтересованные взгляды новичка, Луис кивнул ему подойти, а после того, как Тейлор почтительно приблизился, продемонстрировал англичанину, как можно с помощью данного хитроумного устройства определять местное время. В руках бывалого штурмана всё это казалась невероятно легко. Тот мастерски определял с помощью алидады высоты нужных звезд, сиявших яркой россыпью в черной бархатной пустоте, а потом, словно факир на ярмарке, ловко вращал туда-сюда подвижный круг астролябии, зачем-то ориентируя затейливые изгибы этих его листьев-цветочков в таинственной паутине концентрических кругов, и – вуаля! – находил по стрелке искомое время. Как это возможно, а?! Глаза Тейлора восхищенно заблестели в свете красноватой луны, вальяжно восходившей над горизонтом. Мюррей повторил замеры снова и, быстро тыкая пальцем в знаки на диске, объяснил Тейлору тонкости и замысловатые названия, из которых ему оказалось понятно одно лишь слово – «паук». Впрочем, лейтенанту, хоть и с большим трудом, удалось уловить суть с первого раза. Подивившись на собственную сообразительность, Генри каким-то чудом выполнил измерения, чем явно произвел впечатление на штурмана. Сам же Тейлор пришел от всего этого в плохо скрываемый восторг, невольно раздуваясь от гордости. Ради того, чтобы еще раз ощутить собственную значимость и насладиться почти забытым статусом уважаемого джентльмена, он готов был прийти на шканцы вечером, хотя в это время ему полагался сон перед «собачей» вахтой. Но Генри надеялся – во время положенного отдыха никто не посмеет его дергать, и он сможет как следует погрузиться в желанное общение со штурманом Луисом Мюрреем.***