В РИТМАХ ЗВЕНЯЩЕГО СЕРДЦА

Некоторое время Генри практически ничего не осознавал, поглощенный едой. Голова кружилась, руки тряслись. «Воспитанные джентльмены как следует пережевывают пищу, попавшую в рот, сэр!» – отчетливо слышал он над ухом сухой дребезжащий голос незабвенной мисс Грифон и отчаянно пытался сделать больше пяти жевков, перед тем, как кусок самопроизвольно ускальзывал в стиснутое горло. Правда, надо отдать должное Кенни, мясо само таяло во рту. И черт его раздери, если он, Тейлор, едал в жизни что-либо вкуснее пареной брюквы, а острый сыр был выше всяческих похвал! Однако лейтенант едва ли мог отделить одно от другого, неприлично поспешно закидывая все это гурманство в рот. Бокал перед ним как-то подозрительно быстро опустел, как и блюдо с тушеным поросячьим окорочком, сдобренным овощами. Мюррей подлил еще вина. Немного. Как раз столько, чтобы Тейлора не развезло от усталости, но позволило в меру расслабиться. Видимо, штурман понимал толк в винном этикете. Генри, как ни старался, не мог уловить во взгляде Луиса ничего похожего на снисходительность или… жалость. Наоборот, тот всем своим видом источал одобрение и дружеское участие. – Не слишком-то я интересный собеседник сейчас, да... сэр? – переводя дух перед отправкой в рот очередной порции, пробормотал Тейлор, скрывая, как обычно, за сарказмом свое смущение. – Кушайте, кушайте, лейтенант, успеется, – Мюррей наблюдал за гостем с искренним удовольствием. – У вас же еще есть время, полагаю? – он уже давно закончил свою трапезу и расслабленно сидел в кресле, потягивая мадеру. – Мне на «собачью» вахту сегодня заступать, – сообщил Тейлор, наконец, неохотно отпрянув от стола, когда почувствовал долгожданную сытость. – Хорошо бы вздремнуть хотя бы пару-тройку часов, чтоб на этой чертовой вахте снова не оконфузиться. Генри поискал глазами салфетки, но, так и не обнаружив их, машинально потер пальцами о штаны. А и дьявол с ними, грязнее не будут!.. – Действительно, нужно поспать… – как эхо повторил Луис, рассматривая заходящее солнце сквозь хрустальные стенки бокала. – Вы там держитесь, Генри, а то второй раз может не так повезти. Вандербильд у нас того… парень не слишком предсказуемый. Иногда… просто отец родной, а порой, как вожжа под хвост попадет, так и пойдет чудить: парни по углам еле разбегаться успевают. Не говоря уж, если сам чиф прознает о непорядках. Ну… вы в курсе, дружище, чего мне говорить. Тейлора невольно передернуло от жутких воспоминаний. Еще бы! Он едва не попал под раздачу. Ходил бы сейчас расписанный в полосочку! Пожизненно. И как после такого девиц-то завлекать? Увидят – позору не оберешься… Разве что каких-нибудь непритязательных горничных удалось бы в уголке потискать. Тьфу ты, пакость! Гадкие мыслишки опять за свое! Вот интересно, может ли он, Тейлор, хоть иногда думать о чем-то более возвышенном? Вон и Мюррей на сегодня в полном его распоряжении. Все как Генри и хотел давеча… – Да, благодарю, сэр, – лейтенант осторожно пригубил вино и, поразмыслив немного, прочувствовано добавил: – За еду отдельное спасибо, сэр. Кажется, давно уже не испытывал такого наслаждения от трапезы. На баке разносолов не подают, знаете, – Тейлор кривовато усмехнулся. Заметив доброе отношение Луиса, Генри совсем не хотелось показаться неблагодарным гавнюком, поэтому он решил сказать, как есть, невзирая на встрепенувшуюся гордость с ее упрямым желанием фыркать о том, что ничего такого уж особенного не произошло. – Не стоит, благодарности, Генри, мне только в радость, – спокойно проговорил Луис, и Тейлор даже не заметил, когда тот начал называть его по имени, настолько это прозвучало естественно. – Так вы говорите, сэр, в ближайшее время штормов не предвидится? – лейтенант решил сменить тему, тем более, он чувствовал все же, что ему необходимо иметь представление о таком крайне волнительном моменте. – Ничего нельзя сказать наверняка, мой друг, но те приметы, о которых я в курсе, говорят: пока что нет. Хотя шторм часто налетает внезапно, если честно, никак не предупреждая об этом. Да!.. Помнится, я вам обещал слова поэта на сей счет. Вот послушайте, как хорошо здесь написано, не чета моему жалкому косноязычию… Протянувшись, Мюррей взял с соседнего ящика томик в потертом кожаном переплете, который заискрился тусклой позолотой в его руках, и, полистав, разыскал нужную страницу, потом с воодушевлением продекламировал: –…Сошлись два ветра – с севера и с юга; И волны вспучили морскую гладь Быстрей, чем это можно описать. Как выстрел, хлопнул под напором шквала Наш грот; и то, что я считал сначала Болтанкой скверной, стало в полчаса Свирепым штормом, рвущим паруса… Знаете, Тейлор, по иронии судьбы, шторм, который тут описывается, случился где-то прямо здесь, у Азорских островов. А вовсе и не скажешь, что такое могло произойти, глядя на такую безмятежную картину. Не правда ли? Генри с опаской поводил глазами по сторонам, но океан, как ни странно, оставался все таким же спокойным и, казалось, пребудет таковым вечно. – Странное существо человек, – будто прочитав его мысли, задумчиво откликнулся Луис, – живет себе так, будто он бессмертный сукин сын, и уж с ним-то никогда ничего плохого не приключится. Особенно, когда вокруг такой эпический покой… – штурман вдохнул полной грудью просоленный вечерний воздух. – Ведь красота же, а? Взгляните. Только узрев все это, в полной мере начинаешь понимать, как же велик наш Господь! – Угу, – буркнул Генри, плавясь от сытости, тепла, спокойствия, потом все же взял кусочек сыра, уныло прозябавший на тарелке, и, чтобы тот не скучал в одиночестве, отправил беднягу в рот к своим же сырным собратьям. «Надо же как… – лениво пережевывая ломтик, подумал Генри про красноречивого Мюррея, – а говорил, чертяка, что не умеет дифирамбы заворачивать!.. Всем бы так не уметь». Луис взглянул на Тейлора внимательно, словно пытаясь распознать его подлинное мнение по осоловевшему лицу, потом снова уткнулся в книгу: – Ну, слушайте же дальше, лейтенант: …Проснувшись, я узрел, что мир незрим, День от полуночи неотличим, Ни севера, ни юга нет в помине, Кругом потоп, и мы – в его пучине! Свист, рев и грохот окружали нас, Но в этом шуме только грома глас Был внятен; ливень лил с такою силой, Как будто дамбу в небесах размыло… – А? Каково? Вот вы спрашивали: «Как?» Поверьте, Генри, именно так все и происходит, – как будто дамбу в небесах размыло! – лучше не скажешь!.. Все-таки это особый, Божий дар выразить по-настоящему емко то, что чувствуют и переживают множество людей, но рассказать об этом так здорово они не способны, увы. Для того и нужны поэты… Вам, сударь, так не кажется? Генри помнил, как он мучил по заданию гувернантки какие-то нудные стихотворные тексты, которые никак не хотели укладываться в его бедовую голову, напичканную беготней, шалостями, мальчишескими играми и другим сумасбродным озорством. Поэтому для него, беспечного ребенка, эти долбаные стихи, не обладая никаким жизненным смыслом, были мертвы, а тупое зазубривание вызывало только скуку и отвращение. В результате он, Тейлор, поспешил забросить их подальше, как только появилась возможность. Выходит зря! Теперь же, внимая Мюррею с искренним побуждением, он открывал для себя заново прелесть стихотворных строк, и в голове у него начали складываться потрясающие воображение картины. Действительно ведь, лучше не скажешь… …Иные, обомлевшие от страха, Следили тупо в ожиданье краха За судном; и казалось, впрямь оно Смертельной немощью поражено: Трясло в ознобе мачты; разливалась По палубе и в трюме бултыхалась Водянка мерзостная; такелаж Стонал от напряженья; парус наш Был ветром-вороном изодран в клочья… – Знаете, именно так все и было, Генри, – с отсутствующим взором прокомментировал Луис, видимо, погруженный в свои воспоминания, – когда мы попали в сильнейший шторм в двадцать втором. Не убавить, не прибавить, истинно – ад кромешный! Подпишусь под каждым словом. Невероятно, как мы остались живы… …Перед подобным штормом, без сомненья, Ад – легкомысленное заведенье, Смерть – просто эля крепкого глоток, А уж Бермуды – райский уголок. Мрак заявляет право первородства На мир – и утверждает превосходство, Свет в небеса изгнав. И с этих пор Быть хаосом – вселенной приговор. Покуда Бог не изречет другого, Ни звезд, ни солнца не видать нам снова. – Ну как? Не правда ли великолепно? «Мрак заявляет право первородства на мир – и утверждает превосходство, свет в небеса изгнав». Акх, ну что за масштаб! И главное – в самую точку! – Да-а уж. Это вы точно не сами придумали? – Тейлору вдруг необъяснимо захотелось сделать приятное этому славному человеку, потому что во время общения со штурманом что-то в душе Генри – так же как до этого в его насыщенном едою теле – наполнилось теплой силой, и от этого стало ощутимо легче дышать. – Мне кажется, вы бы смогли, мистер Мюррей. – Что вы, Тейлор, вы мне льстите, – штурман рассмеялся с явным удовольствием, потом приподнял брови. – Но неужто вы Джона Донна не читали? Никогда не поверю! Генри нахмурил лоб, смутно припоминая… – Слыхал я об одном Джоне Донне, когда учился в школе при Соборе Святого Павла, только вряд ли тот был поэтом, скорее – настоятелем. Правда, мой жил давным-давно, лет уж сто назад, кажется. Его статуя в саване до сих пор стоит там, в усыпальнице Собора. – Так это он и есть! Жил как раз в начале прошлого века. Поэт и священник в одном лице. Скажу я вам, Генри, одно другому не мешает, оказывается. Сам Донн знатно подебоширил за свою жизнь. Яркий, противоречивый и разнообразный, как и его стихи. В свое время в качестве солдата даже участвовал в военных походах, вот так и попал в тот шторм возле Азорского архипелага. И, тут же следом – в полный штиль… А после потрясающе описал свои впечатления в стихах. К общему восторгу, согласитесь. – Да, действительно, все это чертовски занятно, сэр!.. Надо же, а я и не знал, что старикан был поэтом и даже... солдатом. Нам говорили, что доктор Донн слыл лучшим проповедником в истории Собора. Его проповеди любили слушать короли, – Генри был несказанно рад, что его мозг непостижимым образом удержал какие-то обрывки туманных сведений: теперь он мог блеснуть перед Мюрреем своей потрясающей эрудицией. Тейлору показалось, что Луис слегка усмехнулся при слове «старикан», и в глазах штурмана заискрились лукавые огоньки, но он лишь изрек одобрительно: – Что ж, Генри, лучшее подтверждение мысли, что талантливый человек – талантлив во всем. Мне весьма импонирует идея Донна о том, что Христос «покончил с собой чудесным и сознательным излучением души» на кресте, которую доктор высказал в своей последней, предсмертной проповеди. Генри, к своему стыду понял, что не потянет глубоких теологических бесед, поэтому пробормотав в свой бокал что-то типа: «Несомненно, сэр…» поспешил вернуться к более прозаичным вещам. Тем более, они все еще его весьма занимали. – Ну вот вы говорили про штиль, мистер Мюррей… Но ведь штиль наверняка не так страшен, как шторм. Просто нет ветра и все. Это же хорошо. О чем тут переживать-то? – Вот и не скажите, Генри. Сразу видно, что вы ни разу не попадали в полный штиль. Вы только представьте: люди изнемогают на палубе от адской жары, словно… на гигантской сковородке, и совершенно не знают, куда себя девать! Некоторые, слабые духом, сходят с ума, бывает, даже выпрыгивают за борт – от совершеннейшей безнадеги, сударь мой. Это как раз то самое время, когда впору молиться хоть о каком-то ветре, пусть даже это снова будет шквал. Потому что если полный штиль продлится неделю или две, то еда с водой могут закончиться. А по мне, верно, шторм всегда лучше штиля. Хотя бы жизнь как-то бурлит, м? – Луис вопросительно взглянул на Тейлора. – Не знаю, сэр. Вы правы, мне вот не доводилось попадать ни туда, ни туда. Так что сравнивать не с чем. Но чисто фигурально если, то да… Когда жизнь вокруг куролесит, как-то веселее. Правда, никогда не знаешь, до чего в итоге можно докуролеситься, – Генри досадливо почесал в затылке, помятуя свой недавний опыт. – Что ж, «Homo proponit, sed Deus disponit». Много замыслов в сердце человека, но состоится только определенное Господом. [Притч. 19: 21]. Так ведь, молодой человек? И наш приятель Джон так ловко показывает это на контрасте между двумя грозными стихиями: человек – существо хрупкое, ничтожное перед ликом Господа, хоть и до невозможности самонадеятельное. Могу сказать по своему опыту: совсем уж отвратное чувство, когда ты совершенно беспомощен перед капризами природы и вынужден уповать лишь на милость Всевышнего. Но что тут поделать, приходится, если ты выбрал судьбу не таракана запечного, а свирепого морского волка, – Мюррей снова весело подмигнул Тейлору. – Так и живем, Генри, ага? Так что не надумывайте себе лишних опасностей, прорвемся! Чего заранее умирать.