В РИТМАХ ЗВЕНЯЩЕГО СЕРДЦА

– Оставайся, – опять безошибочно распознал его мысли этот диковинный человек. – Сейчас будем ужинать, – он кивнул на трех женщин, которые закончили с готовкой, и споро раскладывали приготовленную снедь на циновке, прямо возле хижины. – А потом ты можешь присоединиться к общему костру, чтобы набраться мудрости от нашего гриота. Старик попал к нам на остров случайно. Нам очень повезло… – Благодарю, конечно, приятель. Но… мне нечего предложить тебе взамен, – гордо трепыхнулся Тейлор, – поэтому, прости, я лучше пойду. – Это не обязательно должна быть вещь, – повторил африканец. – Ты же не знаешь, зачем ты здесь, ами. Только Аллах знает. Он привел тебя! Так что… не противься его воле. Оставайся спокойно. «Аллах?!» При чем здесь, скажите, Аллах? Кто-то сейчас только что твердил о каких-то там варварских дУхах, колдунах и талисманах? И как вся эта чертова мешанина сочетается в непостижимой черной голове? У Генри вообще это не совмещалось никак. – Так ты магометанин? – Ага. – Разве ваш Аллах позволяет верить в магию, духов и колдунов? – вопрос прозвучал язвительно, надо признать. – В Коране разве что-то говорится о лоа? Христиане, особенно католики, до сих пор сжигали за подобное на костре. Семья Генри принадлежала англиканской церкви, и он еще с младых ногтей уяснил: истинно верующие шарахались от всякой магии, как черти от святой воды. – Конечно, ами. Почему нет? Что ты видишь в этом неправильного? Лоа, ориша – это те же вали[1], по-вашему – что-то вроде Святых. Они - Воплощения Божественного Духа на Земле, как их не назови. Конечно, в разных верованиях они зовутся по-разному. Но как бы не назывались эти духи, они все вместе – там, – африканец многозначительно показал глазами на усыпанное звездами небо, потом мягко прикоснулся ладонью к груди. – И тут. И немного здесь, – он ткнул себя пальцем в висок. – Поверь, все очень хорошо уживаются. Согласен? – Ладно. Как скажешь, дружище. Генри же не миссионер какой-нибудь, чтобы лезть во все это с поучениями. Тем более у него и своих забот хватает. – Если ты не против, я, конечно, воспользуюсь твоим приглашением и останусь. Просто, признаюсь тебе честно, приятель, – а что, прозорливый туземец все равно ведь «прочитает его лицо», – боюсь… у меня нет никаких сил отказаться. Если я не съем чего-нибудь, то просто сдохну на этом самом месте! Черный человек благодушно ухмыльнулся и помог Тейлору перебраться поближе к плетеному коврику, служившему сейчас столом. Совсем рядом ненавязчиво горел обложенный камнями очаг, уютно освещая место трапезы. – Я так и не представился, – проговорил парень обстоятельно, и Генри почувствовал себя, по меньшей мере, на приеме у какого-нибудь восточного шейха, хоть и уселись они прямо на землю возле «стола». – Меня зовут Зафар. Позволено ли мне будет узнать твое имя, иноземец? Тейлору, в свете того, что с ним здесь происходит, вдруг стало неловко называть свое настоящее имя. Это же уму непостижимо, как низко он, потомственный во все лопатки аристократ, пал на этом треклятом острове. Пусть уж никто не знает, кто он таков на самом деле, а то, ко всему прочему, еще и со стыда сгореть придется. Кстати, тут никто по-настоящему и не интересовался, как его зовут: дали какую-то кличку, а на остальное – плевать. По разумению плантаторов, белые каторжане – конченые отбросы, все равно эта падаль больше нескольких месяцев в условиях жарких и влажных тропиков не протянет. Толи дело выносливые нигеры... – Меня зовут Себáстьян Пасс, Зафар. Сам я… из предместий Лондона. Ходил моряком на торговом судне, пока вот… нелегкая не столкнула с пиратами. А что? Он почти не врал: назвал свое второе имя, и все остальное имело место быть. Так сказать… Обычная история незаконного попадания белого человека в рабство. Ну вообще-то еще тех самых каторжников везут сюда из Европы, продавая плантаторам их контракты. Но прослыть совсем уж преступником в глазах этого, вроде как, до чертиков порядочного парня Тейлору не хотелось. – А ты откуда родом, дружище? – Я из Сенегала[2], ами. Мой народ называется волóф. Я домибур из касты геер[3], и я ламан здесь, в нашем небольшом линидже[4]. Хоть эти люди, – он обвел глазами деревню, – и не мои кровные соплеменники, но все равно, мы все здесь братья и сестры по духу, и я присматриваю за каждым из них. «Звучит достойно», – Генри одобрительно кивнул: эта идея была ему понятна. Когда-то он бился за каждого из солдат, которые были в его подчинении. Да-а-а… немного вроде времени прошло, а будто сто лет пролетело. – Ламан это что-то вроде вождя, ами? Я правильно понимаю? – По-нашему, это значит «владыка»… «хранитель земли», Себастьян. Тут только Генри пришло в голову, что три девушки, которые готовили еду, не сели за стол рядом с ними, а уселись на пятки чуть поодаль и, прикрыв лица, сейчас внимательно следили за их беседой. «Надо же служанки это что ли? У раба?! Хорошо этот парень устроился здесь, однако!..» – Послушай, Зафар. А эти девушки кто такие? Твои родственницы или кто?.. – Это мои жены. ЖЕНЫ?! Генри ожидал чего угодно, только не такого поворота. Он не нашел ничего умнее, чем пораженно раскрыть глаза. В который раз за сегодняшний вечер… – ВСЕ ТРИ? – Ну, а чего ж? – в голосе парня слышалось искреннее непонимание. – Аллах благословил нас. Я взял их к себе и защищаю теперь. Можно брать столько, сколько можешь прокормить. Три мне пока хватает. – Чего ж они с нами не садятся тогда, дружище? – Вообще-то, это не положено, Себастьян. Женщина всегда после мужа должна быть. – Ну ладно, раз не положено… – Генри пожал плечами. –  Но просто, они ведь тоже есть хотят, наверняка. Он прикинул, полезет ли ему в горло кусок, если эти голодные женщины будут на него пялиться. – Ничего, ами, не переживай. Им останется. Да и они, пока готовили, наверняка напробовались. Но если тебе не нравится, они ведь могут уйти и не мешать. Тейлор вообще-то хотел противоположного, но если так нельзя, то лучше пусть уйдут, чем смотрят ему в рот. Он кивнул, и Зафар что-то тихо сказал женам на своем языке. Те спокойно поднялись и пошли помогать в загон с козами. – Ну что ж, – улыбнулся Зафар, – давай угостимся, Себастьян, тем, что послал нам благословенный Аллах. Ох! Наконец-то Генри дождался!.. Он сидел еле живой от голода, на самом деле, из последних сил стараясь не внимать благоухающей всеми мыслимыми ароматами пище, поставленной тут, перед ним. Пище простой и, конечно, не слишком-то разнообразной, но по сравнению с тем, что сейчас он имел ежедневным пайком, это была воистину мечта гурмана. Большой котелок с тушеным варевом посредине «стола» дымился исключительно аппетитно, терзая изголодавшееся обоняние. Генри было все равно, на самом деле, чего туда напихали прекрасные дикарки, да хоть тараканов, змей или крысиные тушки, он готов был слопать все без остатка. Кувшин с чем-то странным, густым, молочно-зеленоватым стоял тут же. Кроме того, на деревянной досточке были наломаны большие кусочки сыра, а запах от блюда со свежеиспеченными лепешками никак не давал ему сосредоточиться.   Лейтенант вожделенно потянул дрожащую руку к булочкам, но заметил, что Зафар замер отчего-то, опустив голову, и заставил себя притормозить. Ну что еще?! Хозяин между тем прикрыл глаза и поднял свои большие черные кисти розовыми ладонями вверх: «О Аллах, благослови пищу, которую ты дал нам и спаси нас от Шайтана!» Потом омыл ими свое лицо. Ах, да! Генри стало неловко. Хоть он и скатился на самое поганое дно, но это не давало ему право совсем позабыть о правилах приличия в достойном обществе, которые графскому сыну вдалбливали практически с пеленок. Он поднапрягся, лихорадочно припоминая молитву Благодарения, которую они, в бытность своих дружных семейных обедов произносили все вместе, взявшись за руки. Проклятье! Как же давно это было! Будто совсем в другой жизни. – За то, что мы… получаем от Тебя, Господи, дай нам быть… действительно благодарными. Аминь. Сердце почему-то жгуче екнуло. Просто ножом резануло… Чтобы скрыть тоскливое смятение и так не вовремя закипевшие слезы, Генри все же аккуратно взял с блюда еще теплую лепешку, украшенную румяной корочкой, приблизил к носу и втянул в себя сладковатый запах… «О, да! Благодарю тебя, Господи!» – совершенно искренне подумал он, мысленно простонав от вожделения. Бывало, утром он просыпался у себя в детской, на Кинг-стрит, и по всему дому стоял вот такой же ароматный запах выпечки от миссис Смит, а слуга вскоре приносил целый поднос с булочками, сливки и шоколад. Дьявол! Отвлекся от воспоминаний, называется! Слезы застряли в горле острым комом, и он побыстрее откусил кусочек, надсадно глотая его вместе с горькими мыслями.    Как бы ему не было трудно, на третьей лепешке лейтенант огромным усилием воли заставил себя остановиться, понимая, что сейчас, после практически многодневного голода, ему следует быть осторожным. В волшебной кастрюле, вместе с какими-то тушеными овощами, оказалось настоящее мясо, похожее на грудку небольшой птахи. Вроде... совсем не курица? – Это не крыса, ами, не волнуйся, – ухмыльнулся Зафар, будто опять прочитав его мысли, – Курицы у нас только по праздникам... или для яиц. Но Нейри, моя вторая жена, умеет ставить силки. Конечно, это считается браконьерством. Но ведь ты никому не скажешь, фреа[5]? Не правда ли? Это даже обсуждать не хотелось, но Генри все же буркнул вежливо, осторожно отправляя в рот деревянную ложку с горячей наваристой похлебкой: – Можешь быть уверен, дружище. Я не из болтливых. «И, вообще-то, даже если это была крыса, кто я такой, чтоб привередничать?» Проглотив пару невозможно вкусных ложек похлебки, Тейлор посидел чуток, пережидая, пока в животе как следует уляжется, потом съел еще немного. Взял с тарелки сыр, отломил крошку, положил на язык... Рот мгновенно налился слюной, и Генри, почти в экстазе от позабытого наслаждения, проглотил этот невероятный деликатес. Зафар, как показалось Тейлору, посматривал на него одобрительно. Видимо тоже опасался, что гость загнется, с голодухи суматошно заглатывая пищу. – Откуда ты так хорошо знаешь французский, дружище? Да и вообще, честно говоря, ты… – Генри вдруг застопорился, испугавшись, что обидит хозяина своим пренебрежением. – …не похож на неотесанного дикаря? – Ну… попросту говоря, да. – Это потому что я учился в Сорбонне[6]. Зафар сделал многозначительную паузу, пережидая тот эффект, который он произвел своими словами. Наверное, правильно было уже ничему не удивляться, но Генри не успел совладать со своим языком. – В Сорбонне?! Не может быть! Разве туда принимают чернокожих, да еще и магометан? Взгляд африканца посуровел, и он усмехнулся довольно криво. – Я понимаю твое… недоверие, Себастьян. Поэтому не обижаюсь. Но да, меня лично не приняли бы, если б не мой друг, виконт де Лерак. Как-то я спас этого парня от ягуара, когда по молодости он служил в Сенегале. В общем, у нас с ним был договор. В благодарность Шарль взял меня во Францию, где я считался его слугой, хотя наши отношения были, скорее, дружескими. Но там по-другому нельзя было, признаю. Таким образом четыре года я жил в Париже и посещал Сорбонну, как бы… вместо виконта. Как ретивый слуга для своего ленивого господина. Он так договорился. Я был там не один такой – охочий до знаний образчик из низких сословий, кстати. Правда, один с черной кожей. Выпускную Грамоту мне, конечно, не дали. Но это не беда, по большому счету. Зато я слушал мудрейших мужей Европы и много чего знаю теперь. Имею возможность мыслить и… познавать. Не говоря уж о том, что я – грамотный. Уже одно это делает мое положение исключительным здесь. – Господь! – Тейлор забыл о еде и о своем плохом самочувствии тоже, настолько был поражен. – Как же ты?.. Как же!.. Это же несправедливо, что ты… Как же ты… стал рабом? – То есть то, что стал рабом ты это справедливо, парень? – усмехнулся африканец. – Да я не про то! – То, что эти люди, – продолжая, Зафар кивнул на группки изможденных людей, которые что-то ели возле своих хижин, – стали рабами это справедливо? Хоть они и не учились в университетах, но у каждого был дом, между прочим, родное племя, своя земля. Свобода. – Конечно, нет, это не справедливо, Зафар. Кого ты спрашиваешь сейчас? Разве не видно по моей заднице, что я не могу считать рабство замечательной затеей. Я сам с этим столкнулся совершенно недавно. И уже успел почувствовать, что это… самая мерзкая вещь на свете. Ламан удовлетворенно кивнул. – Я не обвиняю тебя, ами. Впрочем, нельзя сказать, что вся ответственность за это грязное дело полностью лежит на европейцах. Мои соплеменники часто промышляют тем, что продают в рабство друг друга. Захватывают своих недругов или просто попавшихся им случайных людей. А иногда даже торгуют своими родичами – сестрами, младшими братьями, а бывает, и матерей продают. –  Господь! – Но, винить их до конца нельзя, наверное. Бедняки это делают ради лишнего мешка проса в засушливый год. Жизнь в наших местах, знаешь, вовсе не сахар... – Все равно не могу понять! Как же так? Как можно продать свою сестру? – тягучей болью вновь заныли вспоминания о Маргарет. – Да я за свою сестру жизнь отдам! – в запальчивости воскликнул он. – Конечно, ами. Я тоже. Они помолчали, каждый о своем, чинно обгладывая тонкие птичьи косточки. – Я часто думаю, – вдруг со вздохом проговорил Зафар, – пришла бы белым людям идея вывозить нас, как рабочий скот, на свои заморские плантации, если бы кто-то слишком ушлый из африканцев когда-то не предложил им первую партию живого товара?.. Да уж. На этот вопрос у Генри не было ответа, и он благоразумно промолчал. – Так как же ты попал в рабство, Зафар? Тебя продали… соплеменники? – Ну, нет. Соплеменники никак не могли бы меня продать. Я из касты геер. Это все равно, что ваши лорды. Наш народ чтит геер. Каждый волоф знает, лоа покарают всякого, кто навредит домибуру, – хозяин взял кувшин с тягучей молочной жидкостью и, слегка улыбаясь, плеснул каждому из них в чашку.  – Попробуй это, мон ами… Должно понравиться. – Что это? – Тейлор слегка пригубил питье, ощущая кислое пощипывание на языке и терпкий травяной дух вдогонку, а потом – легкую горечь. – Похоже на простоквашу. С какими-то травами? – Ну да, в целом, это простокваша. Из козьего молока, – Зафар усмехнулся и сделал легкий, приглашающий взмах ладонью.  – Пей, не бойся. Очень освежает. Он улегся поудобнее прямо на землю, облокотившись, и сам отпил хороший глоток. Потом чуть прикрыл глаза, смакуя. Генри последовал его примеру. Вкус был необычный, но не противный. А послевкусие во рту оставалось такое мягкое, молочное, бодрящее, что хотелось еще… Так они и употребляли потихоньку этот напиток, задумчиво глядя на костер, ярко трепещущий подле вытянутых ног. Тейлор и не заметил, в какой миг у него слегка зашумело в голове, плечи ощутимо расслабились, а глаза стали слипаться. Ого! Вот так простоквашка!.. Он почти не обратил внимания, когда пришли жены Зафара и, собрав всю оставшуюся еду, унесли в хижину, видимо намереваясь трапезничать там. Генри немного отстраненно отметил сей факт, хотя изначально такие порядки показались ему слишком своеобразными. Интересно, это в африканских обычаях так неуважительно обходиться с женщинами или все-таки в мусульманских? Он, как воспитанный джентльмен, не разделял этаких взглядов вовсе, но ничего, понятно, хозяину не сказал. Пусть сами разбираются, чего ему влезать со своим уставом в чужой монастырь. Впрочем, и у европейцев с мнением женщины не слишком-то считались, но это официально. А вообще, в каждой семье по-разному. Отец всегда обожал свою жену, мать Генри, и та, на самом деле, крутила муженьком как хотела. Но внешние приличия Марта соблюдала очень трепетно, в том числе и пиетет к мужу. – А в рабстве я оказался по своей дурости, на сам-то деле, – неожиданно заговорил Зафар, и Генри аж встрепенулся, выныривая из полудремы, куда его незаметно спровадил туземный напиток. – После Сорбонны я, признаться, зазнался немного, потерял, так сказать, чувство опасности. Казалось, теперь нет для меня ничего невозможного, хоть я и чернокожий. И захотелось мне мир посмотреть. Вот прямо так: сесть на корабль и поплыть, куда глаза глядят. Мой друг, Шарль де Лерак, меня отговаривал. Он предполагал, что все так и выйдет. «Это все равно, если бы ты сам пришел на рабский рынок и повесил на себя табличку: «Купите меня!»» – так он мне сказал. Но я был упрям в своей блажи. Ведь в Париже я всегда жил под его защитой и не знал, в какое дерьмо можно встрять на самом деле, если вдруг встретишься с алчными белыми ублюдками лицом к лицу. Вот и узнал. – И ты рискнул отправиться в плавание один? – Да вот и нет, в конечном итоге. Шарль сказал, что если я такой упертый олух, он поплывет вместе со мной, и прикроет меня, если что. Вроде, как я буду его слугой по-прежнему. Ну и однажды... наш корабль попал в шторм и потонул. А меня, полуживого, через несколько дней выбросило – каким-то промыслом Аллаха! – на один из обитаемых островов, возле Ямайки. Ну а там, понятно, никто не стал выслушивать мои россказни о том, какой я весь из себя уникальный экземпляр. Все случилось так, как предрекал мой друг. Меня продали. Аминь. – А твой друг? Что с ним стало? Зафар пожал плечами, но в отблесках костра Генри видел, как меж бровей африканца залегла складка, а глаза затянуло поволокой печали. – Наверняка утонул. По крайне мере, больше я о нем не слышал. Тейлор из уважения к хозяину кивнул, сожалея, хоть и не знал лично какого-то там французского виконта. Они помолчали... – И долго ты в рабстве, Зафар? – наконец, осмелился нарушить скорбную тишину Генри. – Да уже только на этом острове почитай лет семь. Лейтенант подозрительно прищурился. – И что? Ты до сих пор не знаешь английского, приятель? – Знаю, почему же. Что в нем сложного? – Но... хмм... ты разговариваешь со мной по-французски. – Я заметил, ами, – Зафар спокойно отхлебнул из своей чашки. Генри посмотрел на него, недоумевая. Потом решил, что это какая-то неведомая причуда хозяина. Ладно, пусть, раз ему хочется... В конце концов, это он, Тейлор, здесь на птичьих правах. – Английский – чужой для меня язык, ами. И на нем я разговариваю только с чужими. «Вот как, а я, значит, свой? И как же он это определяет, скажите на милость?» – Ты – свой. Не знаю как, но я это вижу, – «Ну конечно! Кто б сомневался, дьявол!» – Тейлору вновь стало не по себе от того, что удивительный туземец прочитал его мысли. – Разве ты сам не различаешь родных по духу, Себастьян? И потом, – ламан внезапно перешел на английский, – на чужом языке трудно донести то, что кажется важным. Хотя... если ты хочешь... я могу. Но особо негде... учить язык хорошо. «Подай, принеси... Быстрей. Тупой ублюдок. Черномазая тварь. Нигер. Слушаю, господин. Не извольте беспокоиться, господин». Это я знаю неплохо. Зафар мрачно фыркнул. Сразу ощутилось напряжение, с которым он произносил эти жгучие фразы. Будто перепрыгивал по редким кочкам через болото. Генри сглотнул, почувствовав смятение и... стыд за своих соотечественников. – Да нормально, я не против французского, дружище, – поспешил заверить он африканца и сменил скользкую тему. – И почему ты не сбежишь отсюда, Зафар? Разве это невозможно? Генри, казалось, ничего так страстно не желал, как хотя бы на миг вдохнуть воздух потерянной свободы. Но ведь, если такой сильный духом человек живет в рабстве много лет, значит, надежды нет? – С острова сбежать сложно, но, скорее всего – возможно. Я не пробовал, если честно. Черная кожа – клеймо раба в этом мире, Себастьян. Мне деваться некуда, даже если сбежать. Поменять кожу я не могу, я ж тебе не змея. Генри вдруг прикинул на себя и подумал о том, насколько это беспросветно. Действительно, не сбежишь… Тебе на роду написано вечно быть рабом, только потому, что цвет кожи – черный. И даже в родном доме, в своем племени, ты не защищен от того, что кто-нибудь тебя ни возьмет да ни похитит. – И ты смирился, Зафар?! – Нет, друг мой, – мягко сказал волоф, – я не смирился. Просто пути... они могут быть разные. Я иду тем, которым ведет меня Аллах, и... открыл мне Сам Орунмила. Я должен заботиться об этих людях, – он величественно обвел деревню чашей, зажатой в руке. – Вот как я понимаю свою маленькую битву, ами. И потом… Дух человека поработить невозможно, если он сам этого не хочет. Ведь так? – и ламан пристально посмотрел на собеседника. Генри пожал плечами и кивнул. Что тут возразишь? Он посмотрел по сторонам и с удивлением увидел: после еды уставшие за день люди, вместо того, чтобы быстрее лечь спать, сползались ото всех хижин к центральному костру возле идола. Там уже вовсю пылал разожженный костер. ____________________________ 1. вали – в дословном переводе «святой» или «покровитель». Собирательное название праведников, приближенных к Аллаху, усердствующих в своих молитвах и прочих видах поклонения Богу. 2. Сенегал – страна на Западном побережье Африки, французская колония с середины XVII и до 1958 г., мусульмане составляют 94% населения, в период колониального рабства был центром поставки рабов из северо-западной Африки в Америку (остров Горе). 3. У волоф сохраняется деление на касты. Каста свободнорождённых (геер) включает представителей правящих линиджей (гарми), знать (домибур) и свободных общинников (дьямбур); 4. Поселение волоф обычно состоит из родовых общин-линиджей и возглавляется ламаном. Линидж (англ. lineage – происхождение; род) – форма устройства родственных объединений, основанная на генеалогическом принципе. Все члены линиджа могут проследить свои генеалогические связи друг с другом, ведущие к одному реальному предку. 5. frère (франц.) – брат; 6. Сорбонна – Парижский университет, в 18 веке был крупнейшей европейской высшей школой философского и католического богословия, и свободных искусств. Преподавалась так же юриспруденция и медицина;