***
Жаркий костер вылизывает осоловевшее лицо англичанина, а демон на столбе пристально наблюдает за чужаком, кривя пухлые окровавленные губы. Глаза чудища недовольно щурятся, надвигаясь все ближе. Он угрожающе нависает над Тейлором. Невнятная догадка мелькает где-то на задворках сознания: «Так вот как он выглядит!.. Этот ужасный Бугимен...» – Ты проиграл, гадкий мальчик, тебя следует запечь в сухарях! – резной мертвый лик идола вдруг превращается в сердитую гримасу мисс Грифит. – Нет, мисс! Простите! Меня нельзя есть! Я еще не помыл рук! – Ленивый грязнуля! Несите его в ящик! – теперь это мистер Тито, он улыбается плотоядно. – Насыпьте туда побольше гвоздей! Заодно отдраим его пакостную душонку! – Сэр, пожалуйста! Я больше не буду! – изнемогая от ужаса, вопит Генри, пока его несут за руки за ноги какие-то огромные мохнатые лисицы, а потом бесцеремонно сваливают в ржавый оружейный ящик, спиной прямо на гвозди. Генри кричит от боли, которая пронзает его до костей. – Тш-ш-ш... – говорит кто-то, и над плачущим лицом Генри склоняется черный человек. Тот самый демон? Но обличье совсем не страшное, знакомое... Надежное. Откуда-то Генри знает, что именно этот дикарь не причинит ему вреда. У чернокожего варвара даже есть имя. Настоящее имя! Надо его вспомнить, и тогда он, Тейлор, будет спасен. Как там его зовут? Мистер Джек? Шарль? Луис? Рон? Мысли лихорадочно путаются, боль в спине разрастается... Генри стонет беспомощно. – Эй, ами, заснул что ли? Давай-ка, ложись сюда... Эк ты спиной приложился, бедолага... Рухнул, как подкошенный. Тейлора перетягивают на бок, дают выпить глоток чего-то терпкого, и резь в спине понемногу стихает. Видение меняется. Генри облегченно выдыхает: он больше не в ящике. Матушка?.. Она здесь. Как хорошо!.. Как правильно!.. Теплая рука осторожно гладит по волосам. Генри стискивает упругие бедра. Запах женщины вторгается в ноздри, умиротворением растекаясь по телу. Матушка... Такая молодая! Она тихонько проводит своей нежной рукой по шее, плечам, прикладывает прохладную ладонь к лопаткам, и боль отпускает совсем. Конечно, так и должно быть... Генри с тоской жмется к женским коленям, страшась до животного ужаса этой потери, и замирает в блаженстве... Матушка!.. Она не оставит его?! Не бросит?! Она ведь не может так поступить?..***
Генри очнулся от того, что кто-то настойчиво теребил его за плечо. – Эй, приятель, вставай, на работу пора. Нельзя опаздывать, ами! Тейлор попытался шевельнуться, но что-то давило на него сверху, теплом льнуло к спине. Он с трудом разодрал глаза. Голова, уткнувшаяся лбом в циновку, стрельнула болью, тело мучительно затекло на жесткой подстилке. Лейтенант увидел над собой склоненное лицо Зафара – темное на фоне светлеющего мерклого неба. Зубы туземца в предрассветном сумраке сверкнули приветливой улыбкой. – Давай, давай, мэк. Поторапливайся. Мистер Тито не любит ждать, если ты еще не понял. Дерьмо! Его плоть, похоже, расползлась по кусочкам и собираться обратно как раз не спешила. Генри со стоном попробовал перекинуться на спину, преодолевая сопротивление навалившегося сзади груза. Что это за... ЧЕРТ!! Поперек его груди лежала девичья рука, шоколадного цвета с контрастно-светлой ладонью. – АА! – дернулся Тейлор так, будто его вмиг ужалила тысяча горных пчел. Он подскочил, как ошпаренный, и тут же зарычал от боли в побитой давеча спине. – АААА! Нэйри недовольно заворочалась во сне и перевернулась на другой бок, откатившись от ошалевшего англичанина. – Я не!.. Я не!.. Я не хотел!.. Это не... Я не знаю, как это!... – Тейлор беспомощно таращился на Зафара, хлопая обезумевшими со сна глазами. Ламан удивленно наблюдал за его смятением. – Что случилось, Себастьян? Ты в порядке, дружище? – озабоченно проговорил он наконец. Африканец, похоже, совершенно игнорировал тот факт, что одна из его жен оказалась буквально в постели гостя. Да еще и на обозрении всей деревни, поскольку Генри так и проснулся у подножья адского идола, поблизости от чадящего костра. Единственное, англичанин каким-то образом был заботливо уложен на соломенную циновку. Впрочем, в сарае для рабов он обычно спал прямо на голой земле, так что циновка теперь для него практически королевская постель. – Н-нет! Я не в порядке! Это что за... фокусы?! – прошипел он вполголоса, стараясь не разбудить девушку. – Я не хотел этого! – Нейри плохо постаралась? – нахмурился Зафар. – Тебе не понравилось, ами? Боже! Тейлор вдруг припомнил, как в дремотной прострации, ощущал вкрадчивое касание, пробирающееся со спины прямо к нему в пах, а после – чувственные поглаживания на своем весьма довольном члене, жаркое пощипывание сосков, от которого выворачивало наизнанку, и нежные, теплые поцелуи в загривок. И в конце – пленительно-сладкую истому, охватившее его тело в момент... разрядки? ТАК ЭТО БЫЛ НЕ СОН?! ГОСПОДИ БОЖЕ МОЙ! Генри покраснел так, будто его заживо сварили в кипятке. – Что не так? Скажи мне, ами, – Зафар выглядел расстроенным. – Просто, у нас не принято спать с женами друзей, – с отчаянием выдавил из себя Тейлор. – По крайне мере, такие дела считаются слишком гадкими, недостойными... гм-м... домибуров. – Ах, это... – африканец, похоже, слегка расслабился. – А у нас, наоборот, принято делиться с друзьями самым лучшим. В знак уважения. Мои соплеменники бы не поняли меня, если бы я так не сделал. Но если ты не хочешь... – Не хочу. Скажи, Нейри, что я ей благодарен, конечно. Она очень милая девушка, – протараторил Генри, ощущая виноватое покалывание в затылке. – И тебе я признателен, дружище, за то, что ты поделился. Но больше – не надо!.. – Хорошо, как скажешь, ами. Давай уже выдвигаться, – хозяин протянул Генри небольшой кувшин с молоком и вчерашнюю лепешку, – не то тебе опять наваляют чертовы духи. – А ты тоже работаешь на плантациях, друг? – с удивлением вопросил Генри, быстро заглатывая немудреный завтрак. Ему почему-то казалось, что такая значимая здесь личность, как Зафар, не должен работать так унизительно и тяжко. – Н-да... – как-то неопределенно ответил тот. – Иногда приходится. В основном, я решаю всякие разные вопросы. На «площади» возле столба, выползая из хижин, уже собирался заспанный народ: мужчины, женщины и даже дети, начиная лет с шести-семи. Многие груднички тоже были привязаны к матерям широкими платками, на манер люльки. Зафар пересчитал своих людей, поторапливая отстающих, потом пошел замыкающим, пропустив всю толпу вперед. Вереница невольников потянулась по направлению к усадьбе. Рабы вышли на тропинку, ведущую через джунгли, и Генри невольно пристроился рядом с ламаном. От ночного происшествия Тейлору было не по себе, его одолевало жгучее смущение и чувство вины. Он боялся встретиться с туземцем взглядом. Как же так получилось, что он не отследил такой вопиющий конфуз?! Вот уж оплошал так оплошал! Что тут скажешь? Непозволительно расслабился, как самый последний тюфяк. Уэсс, правильно его здесь назвали! Ему казалось, что, конечно же, Зафар его презирает, просто не позволяет себе скандалить на глазах своих людей. Вон, идет спокойный и гордый, словно африканский жираф. Ну, какими Генри их себе представлял... Тейлору хотелось извиниться как следует и каким-то образом заверить нового друга в своей лояльности. Но он не знал, с чего начать. «Ах, извини, уважаемый Зафар, я тут нечайно переспал с твоей женой, сам не заметил как, да еще на глазах у всей деревни». Так что ли? Полный вздор! Будь на месте Зафара Генри, прыткий член подлеца уже давно был бы скормлен собакам, а сам предатель, порубленный на кусочки, валялся бы в сточной канаве. Ну или где там, у этих африканцев, принято валяться подлым лживым ублюдкам. Искоса взглянув на удрученного англичанина, ламан вдруг первый начал разговор: – Не бери в голову, мэк. Моя жена больше к тебе не подойдет. Раз ты не хочешь. – Ты сильно обиделся, друг? – Генри показалось, что в голосе Зафара звучит какое-то нехорошее напряжение. – Я правда не хотел! – Я понял. «Вот сейчас интересно... На что все же сердится африканец? На то, что я переспал с его женой или на то, что я отказался с ней спать? Или на то, что мне не понравилось? Абсурд, если честно... Как понять этих чертовых варваров? У них все шиворот-навыворот». – Даже не знаю, что сказать в свое оправдание. Я осел! Думал, что мне все это снится. Прошу тебя, прости, если сможешь. Я очень сожалею. – Да не обиделся я, – с некоторой долей нетерпения проговорил Зафар, потом взглянул на Генри, чуть скривив насмешливо губы. – И чего ты загрузился, Себастьян? У нас так принято, сказал же. Мне, конечно, неприятно, что ты, по сути, отверг мой тебе дар, ведь я сделал его от всей души. Как брату. – Извини... но правда... – буркнул Генри расстроенный тем, что, ко всему прочему, пришлось оскорбить Зафара в его лучших чувствах. – Не скажу, ами, чтобы я делился своими женами с каждым встречным... Просто ты показался мне... достойным человеком. Но я уважаю ваши обычаи. И постараюсь понять. Обещаю, больше такого не повторится. – Ладно... Я оценил твой дар, Зафар. Честно! И вообще, я провел отличную ночь, друг мой. Кажется, лучшую за последнюю пару-тройку месяцев. Хоть Тейлора и выворачивало от неловкости за свой недосмотр в этой двусмысленной ситуации, на самом деле, он не кривил душой – туземная вечеринка его впечатлила. Но тут же его осенила новая, не очень приятная мысль, он аж притормозил в волнении: – А девушка как же? – Какая девушка, ами? – Ну жена твоя, Нейри... – А что с ней не так? – собеседник посмотрел на англичанина с искренним непониманием. – Она уходит немного позже, потому что работает горничной в усадьбе. – Да я не о том! Ты заставил свою жену спать со мной?! Господи Боже! – Тейлора вновь захолонуло ужасом. – Почему же заставил? Я спросил, кто из них хочет. Она захотела. Ты ей понравился, Себастьян. Она у меня самая любопытная. – Любопытная? То есть я для нее неведома зверюшка? – Генри ощутил, как его задетое самолюбие сложило руки на груди и приподняло одну бровь. – Ну ты необычный, да... И у тебя красная борода, – видно было, как Зафар сдерживает усмешку. – Рыжая? – Генри свел глаза в кучку, пытаясь разглядеть сверху свою отросшую, спутанную бородку: наверняка, то еще зрелище в сочетании с его затрапезным видом. – В языках волоф и йоруба нет слова «рыжий», ами. Как и в английском... хотя у вас иногда говорят «имбирный», кажется. Но Генри было не до лингвистических изысков. – А если б никто из твоих жен не согласился? – Ну тогда... они бы меня опозорили. И они это знают. Но... ничего не попишешь. – То есть ты бы не стал их заставлять или наказывать? – Конечно, нет. Но обычно так не бывает. Они уважают желания своего мужа и господина. Генри мысленно простонал. – Послушай, а если бы мы с ней... ну, того... этого... сделали все, как полагается. Вдруг бы она понесла от меня дитя? Что бы ты на это сказал? – Не понесла бы, ами. – Почему ты так уверен? – Мои жены пьют специальные снадобья и носят защитные амулеты. Дети моего рода не должны родиться рабами. Господь! Тейлора прожгло до костей. А что если бы его ребенок родился рабом?! Готов ли он заплатить такую цену за свою жуткую безответственность. Дыхания перестало хватать. Голова закружилась. Он пошел пятнами от волнения и прикрыл глаза, пережидая нахлынувшую дурноту. Вопрос: может ли быть нечто худшее, чем то, что происходит с ним сейчас? Ответ: определенно! Если его, Тейлора, кровное дитя, навеки будет обречено на рабскую участь. О, Христос! Когда же он думать научиться не только своим долбаным членом?! Он сглотнул комок, стиснувший горло, и двинулся дальше, догоняя Зафара. Некоторое время они молча шли рядом. – И тебя нисколько не волнует то, что я ей, как ты говоришь, «понравился»? – Генри решил все же выяснить еще один, волновавший его момент. – Ты имеешь в виду, ревную ли я, англичанин? – Экм... Ну да... – Ревнуют, ами, только жалкие мужи, не уверенные в своих достоинствах, – обстоятельно проговорил Зафар, глядя на собеседника очень серьезно. – А я полагаю, что хорош во всем. И лучше меня не будет мужа для Нейри, я уверен в этом. Все остальное – чисто условности. Тейлор слегка опешил от этакой точки зрения. Так, что даже опять позабыл, куда они идут. – Думаю, большинство мужчин в мире с тобой не согласятся, дружище. Жена – это то, что принадлежит только мужу. Многие за нее чужой член отгрызут. Генри чуть было не вякнул возмущенно о том, что он на этом острове только потому, что у некоторых ревнивых ублюдков как раз диаметрально противоположное мнение по данному вопросу. Но вовремя одумался. – И я за своих отгрызу, будь уверен, Себастьян. Пойми, почтить хорошего человека это было мое желание. МОЙ ДАР. Ты же у меня ничего не украл. Вот если бы ты обманом увел мою женщину: мать, сестру, жену или дочь – тогда да, за это у нас полагается смерть. – Ну, Слава Богу!.. – Тейлору показалось, что он, наконец, услышал здравую мысль. – Если не заплатишь выкуп, – продолжил африканец невозмутимо. – И каков же выкуп? Заставляют сожрать собственный орган на завтрак? – Генри лихорадочно пытался свести странные чужие порядки к понятному для него решению вопроса. – Пять коров. – Смерть против пяти коров? – Угу. Генри попрактиковался в немудреной логике, и по затылку его поползли холодные мурашки. – То есть получается, цена вашей женщины – пять коров. – Ну да, получается. Впрочем, везде по-разному, но, в среднем – пять. – Что ж, нормально! Весьма равноценно! – Почему нет, ами? Корова у нас – залог выживания. По количеству коров судят о богатстве семьи. У моей семьи, в Сенегале, было где-то двести пятьдесят коров. Мой отец считался очень зажиточным человеком. И я бы им стал, если бы меня не понесло в Париж. – И ваша семья тоже продавала своих женщин? – Не знаю, насколько здесь уместно слово «продавать», Себастьян. Но муж моей сестры заплатил за нее выкуп тридцать коров. А за вторую дали тридцать пять, насколько я помню. Когда рождается девочка – мы радуемся. Она может принести в семью богатство. Так принято у нас, ами. – Да я что? Я разве против? – У тебя сейчас такое лицо, будто ты увидел свинью на заборе. – Ну... обычно у нас приданное за невесту дают жениху, – усмехнулся Генри. – Поэтому мне непривычно, да. Но в каждой стране свои обычаи, тут бесспорно. Дорога поднималась небольшим уклоном, и невыспавшийся, изможденный Тейлор едва волочил ноги. Хорошо хоть солнце еще не встало, и было сравнительно нежарко. Впрочем, никто из идущих впереди рабов особо не торопился. – Ты не жалеешь, что уехал в Париж, дружище? Зафар пожал плечами. – Я не могу жалеть о том, что прошло, Себастьян. Тогда я просто не мог поступить по-другому, а сейчас уже ничего не изменишь. Разве не так? И потом, у каждого свой заведомый путь, помнишь? – Ну, брат, сразу видно, что ты не терял зря время в Сорбонне, – восхищенно заметил Тейлор. Лейтенант вдруг резко осознал, сколького в жизни он не успел, а теперь уже, может, и не удастся... Сердце тоскливо сжалось. – Я надеюсь, – самодовольно хмыкнул волоф. – И у тебя, поверь, еще все впереди. Генри глянул на него опасливо. – Ты сам-то случайно не колдун, Зафар? Мне аж страшно становиться, когда ты так делаешь. – Делаю что? – Ну, мысли читаешь... – Твои мысли прочесть несложно, ами, – хмыкнул волоф. – Я тебе объяснял. Ты совсем не умеешь их скрывать. – Неправда! В карты я отлично блефую. Хотя... с тобой бы я не уверен, что смог. – Не смог бы, наверняка. В Париже мы с Шарлем часто в пух и прах разделывали его друзей. Не многие из них решались со мной играть. Только самые азартные. – Ну вот я и говорю, что ты вполне мог бы стать колдуном. – Нет, для этого нужен особый дар. Настоящие колдуны способны на такое, что мне и не снилось. Так что не колдун я вовсе. Иногда думаю, что это очень прискорбно, фрэа. – Ну например? Чего ж они такого могут, ваши колдуны? – Например, они могут насылать разные проклятья, болезни и даже убивать. На расстоянии. – Убивать на расстоянии?! – Генри подумал, что такое умение весьма полезно: вот он бы, пожалуй, с радостью убил парочку-другую поганых ублюдков, до которых ему сейчас не дотянуться. – И ваш колдун тоже может? – Думаю, если он и может, то скорее не станет. Па Конте – белый колдун. Он только помогает. Хотя... я бы не советовал переходить его дорогу. Мало ли... – Ты говорил, что Па Конте может посмотреть мою судьбу и сделать мне защитный талисман. – Да, я помню, фрэа. Я спросил его. Он сказал, ты можешь прийти сегодня вечером, и поговорить с ним. – О, спасибо, Зафар! Я обязательно приду. Тем временем, небольшой отряд поселенцев поднялся к хозяйской усадьбе и вышел на площадку перед бараками, где собрались все остальные рабы. Кто-то из них уже получил по миске своей утренней баланды и был готов выйти на работу. А кто-то стоял в очереди на раздачу. Управляющий вместе с надсмотрщиками и писарем тут же распределяли людей на группы, назначали нормы. Специальный кладовщик выдавал рабам инструменты, широкополые шляпы от палящего солнца и поясные фляги с водой. После того, как писарь фиксировал все данные в своих тетрадях, старшие по артелям уводили невольников либо в низины, на плантации сахарного тростника, либо на заболоченные рисовые поля, либо на виноградники, которые росли здесь по склонам гор, потому что там было значительно прохладней. Некоторые счастливчики попадали на лесопилку, или на работы в усадьбе: в огородах, парке или в доме. На взгляд Генри, все лучше, чем полевые работы под жарким солнцем с непосильными нормами. Но обычно на вилле хозяина оставляли постоянных, проверенных рабов, которые были давно известны управляющему. Зафар, видимо, тоже работал где-то при доме, потому что Тейлор ни разу не замечал, что внушительный волоф выходил когда-либо на плантации вместе с другими работниками. Генри, нахохлившись с недосыпу, отрешенно дожидался своей порции каши в общей очереди. А чего ему суетиться? В лучшем случае, его пошлют на виноградники – там хотя бы не такая духота, как в пойменной низине, полной жуткого гнуса. Впрочем, беспробудная долбежка каменистой земли тоже не вызывала у него восторгов. Англичанин понимал, что при всем старании, вряд ли успеет выполнить предписанные нормы, а это значит... он обречен. – Эй, Поцик! Да, ты, ты! Че глазенки свои наглые вылупил? Я тебе говорю, засранец. А ну подь сюда! Тито, главный надсмотрщик, гордо восседая на своей рыжей кобыле, призывно махал Тейлору плетью. Возле драйвера спокойно и почтительно стоял Зафар. Генри, чувствуя предательскую дрожь в коленях, подошел и, стянув недавно выданную кладовщиком соломенную шляпу, замер с опущенной головой. Он уже давно понял, что смотреть в глаза надсмотрщикам – плохая идея. Хуже только спорить. – Этот что ли? – Тито явно обращался к африканцу, напрочь игнорируя пошатывающегося Тейлора. – Да, мистер Тито. Я беру этого человека в напарники, – в голосе Зафара не было просьбы – только спокойная констатация. – Ты видно ума лишился, Табан, раз собираешься вкалывать на виноградниках. А кто, интересно, тогда присмотрит за лесопилкой? – Надди там будет, господин. Я попросил. – Надди, похоже, нечем заняться? – угрожающе проворчал надсмотрщик, опершись локтем о луку седла, в смуглом кулаке он так и сжимал длинную плеть, смотанную в кольцо. – Вы ж знаете, господин Тито, рука у парня пока не зажила. Но он сможет. – Имей в виду, если на лесопилке что-то случиться, Табан, я с тебя в первую очередь шкуру спущу, не пожалею. – Конечно, господин. Но ничего не случиться. Обещаю. – Что ж, гляди... Ты знаешь правила. Норма на двоих с этим недоноском – двадцать. Наказание тоже одинаковое. Будь уверен – за невыполнение задницу надеру обоим. Без жалости. Может одумаешься, все же, придурок? Охота же тебе подставляться? Ради этого убожества? – Не извольте беспокоиться, господин Тито. Благодарю вас. Вы очень добры, – ламан низко согнулся в поклоне, и Тейлор отчего-то последовал его примеру. – Господь! Зачем ты это сделал, Зафар? Тебе жить надоело? Или шкура недорога? – пораженно вопрошал Генри, когда они, в толпе рабов, шагали вверх по каменистой дороге к виноградникам. Правда, «шагал» только волоф, а Тейлор вяло тащился за ним следом, едва переставляя деревянные ноги. Рукоять тяжеленной мотыги с дребезгом шебуршала за горемыкой по пыльной земле. – С чего такие мысли, Себастьян? Думаешь, мы не справимся? – КАК мы сможем справиться? – с отчаянием проговорил Генри. – Это невозможно! – Возможно, – спокойно ответил африканец, и Тейлору стало стыдно за свой упаднический настрой. – Поверь мне, это трудно, но возможно, ами. Просто надо правильно работать. Я тебе покажу как. Тейлор вздохнул. При слове «работать» ему захотелось упасть на землю и больше не шевелиться. А ведь они еще даже не дошли до места. Зафар посмотрел на него краем глаза. – Это только вначале кажется тяжело, а потом привыкаешь и уже не замечаешь усталости. Нужно просто разработаться и войти в ритм. Стучать там, в голове, в свой барабан, – волоф показал пальцем на блестящий от пота висок. – Угу, – если и существовал на свете эталон угрюмости и тоски, то это был «один Тейлор». – У тебя получиться, фружэн, точно тебе говорю, – волоф ободряюще подмигнул скукоженному собеседнику, который сейчас вовсе не производил впечатление лихого бойца. – Ты не похож на тех, кто сдается. Генри почувствовал, как от этих слов беспросветная хмарь в душе немного рассеялась, и он вдруг стал замечать напоенный утренним светом простор вокруг и живописный вид на горы вдали, вершины которых были покрыты легкими прозрачными облачками. Увидел склоны с аккуратными террасами виноградника, светящиеся сочной зеленью в лучах восходящего солнца, а внизу – в распадке – разлитое манящей свежестью голубое озеро, сверкающее жизнерадостными солнечными бликами. Да, кажется, здесь определенно лучше, чем кормить комаров в заболоченных низинах, вырубая чертов сахарный тростник. Даже дышится легче... – Что ж, я постараюсь, Зафар. Это я могу тебе обещать. Ламан улыбнулся и тихонько хлопнул его по плечу. – Идем, ами. Не будем терять времени. А вечером можно будет искупаться вон там... – Зафар мечтательно кивнул на озеро. – Я знаю одно местечко. – Правда? – глаза Генри загорелись детским вожделением. Африканец кивнул: – Правда. Если мы закончим не слишком поздно, я спрошу Тито. Да и тебе, – он окинул Тейлора скептически, – не мешало бы помыться, фружэн. А то бродячая собака и то краше выглядит. – Послушай, я безмерно благодарен тебе, Зафар, – прочувствовано заговорил Генри, когда они уже приступили к работе на своей делянке, которую им определил староста. – За то, что ты это делаешь... – голос лейтенанта стал глуше, – не даешь мне бесславно сдохнуть в этом чертовом аду. Зафар посмотрел на него одобрительно, легко вонзая мотыгу в землю на соседнем ряду: – Поблагодари лучше Аллаха, фрэа, или какому ты Богу там молишься. Я лишь орудие в его руках. – Надо признаться, ты отличное орудие, Зафар. Надежное, дорогое и весьма острое. Надеюсь, твой Аллах тобой доволен, брат. – Не знаю, быть может. Я тоже на это надеюсь. – Все равно, я твой должник, дружище. Хотелось бы отплатить тебе когда-нибудь. – Хорошо, – легко согласился африканец, заметно уходя вперед по ряду. – Еще сочтемся, фрэа. Не бери в голову... Я помогаю, просто потому, что могу. Может, и ты когда-нибудь сможешь помочь. Кому-нибудь. Так это работает. Эй!.. держи рукоять чуть ниже, англичанин, зажми ее локтем под мышкой и выпрямляйся за счет отдачи от удара, тогда спина будет напрягаться меньше. Смотри... В результате, волоф показал Тейлору, как правильно держать мотыгу, чтобы меньше уставать, под каким углом ее лучше загонять в землю. Научил, как подобрать подходящий для себя ритм и, даже, как подтачивать тупое чудовище камнем. – Все равно ты не сделаешь много таким затупленным лезвием, ами, нужно потратить некоторое время, чтобы наточить. Зато потом ты сбережешь силы и, в итоге, время. Подтачивай его в конце каждого ряда и чуть-чуть отдыхай. Уверяю, дело пойдет быстрее. Ты что? Мотыгу никогда в руках не держал? – Да как-то не приходилось, брат. Я ведь жил в Лондоне. Там полей-то никаких нет... – Да... представляю. Там верно так же, как в Париже? – Да, почти... Только в Лондоне намного сырее. Там постоянно идет дождь... – Тейлор облизнул пересохшие губы, стараясь отрешиться от болезненных воспоминаний, чтобы ностальгия не захлестнула его с головой. – О, здесь тоже идут дожди. Еще какие! Ну скоро увидишь. Вода стоит стеной. Так они переговаривались о том, о сем, пока работали рядом, потом Зафар, видимо разогревшись, все же незаметно ушел вперед. Тейлор, стиснув зубы, ускорился и вскоре начал выдыхаться: мотыга поднималась с трудом, будто стала весить тысячу стоунов, поясницу резало нестерпимой болью. – Не надо себя загонять, ами. Работай размеренно, в своем темпе. Не смотри на меня. Иначе ты не сможешь дойти до конца, – посоветовал ему волоф, когда обрабатывал навстречу Тейлору следующий ряд. – Следи за дыханием. Не нужно его задерживать. Лучше напевай чего-нибудь. – Шанти? – Что это? – Матросы поют песни-шанти, чтобы легче работалось... – Ну да, что-то типа того. Генри послушно остановился перевести дух, и ему вдруг пришла в голову очередная мысль. – Слушай, а почему «Табан»? – Что Табан? – Помнишь, тот ублюдок, Тито, он назвал тебя «Табан». Это что-то ругательное? – Да так-то нет. Просто... понимаешь, Себастьян, – ламан тоже остановился, утирая пот с лица полой туники. – Чужим нельзя знать настоящее имя человека. Иначе лоа перестанут защищать. Никто из белых здесь не знает моего настоящего имени. – Но ведь твое настоящее имя Зафар? Мне ты его сказал. Я теперь знаю. Волоф хлебнул из фляги, потом улыбнулся ему уголком рта, и ничего не ответил. Некоторое время они смотрели на открывающийся с их террасы роскошный простор вокруг, вдыхая полной грудью влажный, напитанный зеленью воздух, и свежий бриз благодатно овевал их разгоряченные лица. – На самом деле меня зовут Генри, Зафар, – вдруг неожиданно для себя произнес Тейлор, бездумно пялясь на эту красоту. – Себастьян это мое второе имя. Африканец опять ничего не сказал, только понимающе качнул черной головой.***
Ждете продолжения, друзья? Дайте знать об этом автору! ;))