В РИТМАХ ЗВЕНЯЩЕГО СЕРДЦА

Только Небеса знают, кто будет спасен…[1]

– Как мне вести себя с этим… вашим колдуном? – опасливо вопросил Генри, когда они возвращались по тропинке сквозь джунгли, к поселению Зафара. – Главное, постарайся не называть его так… Он – Бабалаво вообще-то. – Разве Бабалаво не колдуны? Ты ж сам говорил… – Ну… В том числе. Но тут больше подходит название «жрец». Это высшая каста служителей Ифá[2]. Так что Бабалаво рангом выше любого колдуна. На языке народа йоруба это слово означает «Отец тайн». – И в чем тут разница? Тейлору на самом деле стало интересно. Живя в Лондоне, он слишком редко сталкивался с чем-то мистическим. Разве что кормилица своими зловещими сказками пичкала, когда маленький паршивец позволял себе взбрыкнуть, да сам он боялся ночью взглянуть в сторону огромного шкафа, в котором что-то постоянно скрипело. Особенно, когда за окном завывал ветер. Впрочем, однажды поспорив с приятелями, Генри залез в одиночку за кладбищенскую стену и под честное слово провел ночь в одном из заброшенных склепов. Сначала было невыразимо жутко. Ночь выдалась безлунной, и тьма стояла такая – хоть глаз выколи. Храбрец вздрагивал от любого шороха, и за каждым деревом ему виделся призрак. Да еще какие-то таинственные синеватые огоньки беззвучно парили над могилами. Продрожав так половину ночи, Генри чуть было не лишился рассудка, прислушиваясь к подозрительному шебуршанию в кромешной темноте. Не вовремя всплыли в голове россказни, которые часто любила травить вечерами прислуга на своих кухонных посиделках, про банши, пикси, боглей, сидхе, тролей и прочую нечисть, а так же про Белую Даму, бесшумно скользившую под лунным светом и периодически носившую собственную седую голову под мышкой. Признаться, только врожденное упрямство и страх прослыть среди ушлых приятелей трусом не позволили Тейлору сбежать. Потом мальчишеская усталость все же взяла свое, и Генри уснул, свернувшись клубочком на замшелом покосившемся надгробии. До утра. Пока исполнявший обход смотритель зачем-то не заглянул в этот запущенный уголок и не вытащил сонного озорника из склепа за шкирку. Пришлось, подключив все свои лицедейские способности, слезно вымаливать свободу, обещая выкуп в пару галлонов эля, который Генри, проявив чудеса ловкости и, опять же, рискуя большим скандалом, реквизировал безвозмездно из кухонной кладовой, находившейся под неусыпным надзором экономки Молли. «Так что, – в результате пришел к закономерному умозаключению Тейлор, – живых следовало опасаться гораздо сильнее, чем мертвых». Хотя… тот кладбищенский старикан оказался весьма забавным, на самом-то деле. Ворчливым, очень одиноким и на удивление разумным. Генри зачем-то стал захаживать в его тесную сторожку. Они вместе попивали ворованное пиво и болтали о том, о сем, глядя на огонь в разбитом прокопченном очаге. Помнится, Генри смог избежать пару раз крупных неприятностей, прислушавшись к житейским наставлениям старика. И даже заработал в то лето свой первый шиллинг, помогая смотрителю ухаживать за могилами. – Дело в том, ами, что колдовство может всего лишь ненадолго решить какую-либо трудность человека, а Бабалаво дают ему возможность навсегда исправить свой неверный путь. Я уже говорил тебе вчера, жрецы Ифа – посредники между невидимыми силами и людьми: слышат божественное откровение, трактуют его, чтобы помочь людям понять волю Богов. Подсказывают, как правильно себя вести, чтобы достичь истинной судьбы. В общем, увидишь, мэк… – Я точно могу прийти к нему вот так? С пустыми руками. Мне кажется, это не слишком удобно, а? – Не волнуйся, ами, все будет. Разреши мне об этом позаботиться. Генри резко остановился. – НЕТ! Не надо! Хватит! Я не могу! – Чего хватит? – вопреки своей обычной проницательности, волоф взглянул на Тейлора озадаченно. – Я не могу все время пользоваться твоей помощью, Зафар! – Генри сердито набычился. – Поверь, я сам способен о себе позаботиться. – Ах, это… Конечно, ами. Кто же спорит? Только… всему свое время. И вообще, здесь не все так просто. Жертва необходима. Ты заплатишь свою цену, обещаю. Бабалаво скажет, что ты должен сделать. И, наверняка, эта цена будет высока. Так что не волнуйся, фружэн. Пойдем сейчас ужинать, а после Па Конте примет тебя, как обещал. Насчет ужина Генри, конечно, не посмел возразить, ощущая, как его кишки зверски грызут друг друга после целого дня непосильной работы, неожиданно завершившейся бурным заплывом, а конечности так и дрожат от голодной слабости. Благоверные Зафара, по-своему сдержано обрадованные появлением мужа, снова накормили мужчин немудреным, но сытным ужином из густой маисовой каши на молоке, сдобренной какой-то зеленью, кусочками обжаренного на костре сыра и нежными ломтями рыбины, запеченной целиком в пальмовом листе. Генри не покривил душой, когда некультурно облизывая пальцы, как самый настоящий дикарь, заявил, что отродясь не едал ничего вкуснее. Правда, его расслабленное настроение несколько портило ненавязчивое внимание Нейри, которая заботливо – всего лишь с пристойным радушием хозяйки – обхаживала гостя во время трапезы, беспрестанно подкладывая новые куски. А потом принесла гребень и, осторожно разбирая колтуны, тщательно прочесала его влажные, всклокоченные после мытья волосы, которые, как оказалось в результате, отросли почти до лопаток. И даже заплела их в несколько аккуратных косичек через всю голову. Генри, краснея от такого повышенного участия, искал взглядом помощи у Зафара, но тот, по своему обыкновению пряча усмешку, усиленно делал вид, что ничего особенного не происходит. Ламан только сказал что-то Зуре, своей первой жене. Та, исполняя просьбу мужа, немедленно скрылась в хижине и вынесла оттуда поднос с пятью мисками. Одна миска явно была наполнена молоком, другая – какой-то янтарной жидкостью, похожей на мед, третья – горкой свежих лепешек, четвертая – зерном, а в пятой лежало что-то отвратное: черное, мохнатое, с лапками. Похожее на сушеных жуков. Зафар взял одного «жука» и… задумчиво положил его в рот. Генри с ужасом смотрел, как мохнатые лапки, не слишком аппетитно похрустывая, исчезают между полными губами африканца. «Господь! Что это за… пакость?! Хорошо хоть его не заставляют это е…» – Попробуй, ами! Почти как копченая курица. Очень вкусно. И, главное… полезно для… – ламан кивнул на свои чресла, – ну… ты понимаешь… Для мужской силы. – О, Боже, нет! Что это за гадость?! Похоже на… – Это йолли, сушеный паук-птицеед. Даже не представляешь, от чего отказываешься! Говорят, кто ест пауков, продлевает себе жизнь на десяток лет. – Да, брось! Ты верно смеешься, приятель? – Генри с опаской взял одного двумя пальцами, осторожно понюхал и скривился: густо пахло то ли пропастиной, то ли подвяленным мясом. – Выглядит омерзительно, а воняет и того хуже. – Знаешь, чтобы судить, надо попробовать, – философски заметил Зафар, отправляя в рот еще одного пушистого монстра. – Не все то, чем кажется. Часто внешность обманчива. И, вообще, это страшный деликатес. Не всякому выпадает такая удача попробовать. – Ты серьезно?! Я должен это съесть? – Ну почему же должен, мэк. Только если у тебя хватит смелости. Это блюдо для истинных оориво. Генри угрюмо уставился на Зафара. Черт зубастый! И что теперь? Придется есть? Он же не слабак! – Эм-м-м… – лейтенант внимательно рассмотрел сушеную тварь в своих руках, которая в свете трепещущего костра вроде как шевелилась, и, стараясь не дышать, поднес ее ко рту. – Боже!.. Зафар смотрел на него с пытливым интересом, как энтомолог на того самого паука. «Спокойно Тейлор! Если это могут сделать туземцы, смогу и я!» – с содроганием подумал Генри и откусил са-амый кончик хрустящей мохнатой лапки с блестящим черным коготком. Потом, зажмурив глаза, пожевал это на передних зубах. Что в ней такого уж сногсшибательного, он так и не определил. Сначала было жестко, будто в рот попали чьи-то ногти или рыбья чешуя. Потом все это быстро превратилось в труху, по языку растеклась сладковато-горьковатая слюна, а в нос тут же ударил терпкий дух, напоминающий подтухшую плоть. О-о-о… Впрочем, если не думать, каков источник, то вроде как есть можно. Даже в чем-то действительно пикантно, будто ешь хорошо высушенное щупальце креветки. Только тут еще вплетался какой-то солоделый привкус, от которого вдруг поднялась тошнота. Тем более ломкие волоски на лапках обжигали губы. А-а-а-а!.. Да черт! Он ведь не слабак! Лейтенант приоткрыл глаз, чтобы увидеть, как Зафар между делом схрумкал еще одного мерзкого на вид паучонка. – Ну и как? – глаза волофа явно посмеивались, наблюдая, как Тейлора невольно перекосило. – Правда же вещь?! Ты лучше сразу брюшко ешь, ами, оно самое вкусное!.. Да и вообще, суй в рот целиком, чего ты мучаешь бедное животное? Генри обреченно кивнул, осторожно откусывая еще одну фалангу лапки. Потом задышал усиленно, справляясь с тошнотой. Если бы ламан сам не трескал пауков за обе щеки, лейтенант подумал бы, что это такая шутка. Ничего вкусного, как ни старался, он в этом экзотическом блюде не находил. – Ладно, оставь, ничего ты не понимаешь в деликатесах, бестолочь. Нéчего добро переводить! – Зафар видимо узрел то, как опасно позеленел Тейлор в своих потугах выглядеть бравым перцем. – Вообще-то это для Бабалаво. Вернее для жертвоприношения. Сейчас, погоди… Зафар быстро поднялся и ушел за хижины, оттуда сейчас же донеслось паническое кудахтанье. Тейлор выдохнул с облегчением и быстро положил сомнительный деликатес обратно в миску. Такое ценное добро он, конечно же, переводить не станет! Зачем? Пусть лучше каким-нибудь африканским духам достанется. Можно надеяться, они с удовольствием полакомятся этим непотребством. Волоф вскоре вернулся, сжимая в кулаке шею крупной белой курицы, которая отчаянно хлопала крыльями в его руках. – Бери, ами, и идем, – ламан кивнул на блюдо с дарами, удивив Тейлора своим сосредоточенно-отсутствующим взглядом. Потом ловко укутал трепыхавшуюся птицу в светлое полотно. Как Генри заметил в прошлый раз, обитель колдуна стояла немного на отшибе, но неподалеку от хижины вождя. Тейлор встал и, оглядевшись по сторонам, полной грудью вдохнул посвежевший воздух, сладковато напитанный влажной зеленью. Так же, как и вчера, глубокий небосвод переливался мириадами звезд, махровые заросли джунглей плотно обступили притихшую маленькую деревеньку со всех сторон, а, когда парни отошли чуть в сторону от яркого пламени костра, стали заметны сотни мерцающих зеленоватых звездочек, парящих в бархатной темноте. Дивное зрелище: будто часть небесных светил слетелись на землю и теперь на радостях порхали в хаотичном танце, заполоняя мрачное пространство тропического леса таинственным волшебными искорками. Если бы Генри не знал, что это светлячки, можно было подумать, что сказочные феи со своими крохотными фонариками действительно существуют. Хотя Тейлор не раз уже наблюдал такое завораживающее явление на этом адовом острове, его несчастный мозг, потрясенный бедственным положением вещей, не слишком придавал значение чему-либо вокруг. Но сейчас, благодаря Зафару, чуть опомнившись от шока после своего возмутительного пленения, Генри с детским восторгом пытался разглядеть пролетавшие мимо огоньки. А вдруг действительно он увидит этих крохотных светящихся существ с прозрачными крылышками, о которых так любили рассказывать у него дома. Но «звездные брызги» немилосердно слепили ему глаза и шустро улепетывали от любопытствующего «тролля». С обеих сторон от занавешенного циновками входа в хижину Бабалаво, по прежнему трепетали небольшие костры, подсвечивая лики знакомых уже демонов. А может, это были как раз те самые лоа, африканские святые, о которых говорил ламан… Все происходящее казалось настолько непривычным христианскому сознанию Тейлора, словно он попал в какой-то потусторонний мир, больше похожий на экзотический сон. Конечно, в гости к настоящему колдуну Генри не доводилось попадать ни разу, поэтому немного подводило живот от необъяснимого волнения. Перед самым дверным проемом стояла большая чаша с белым, пушистым на вид песком. Зафар ступил в середину и, погрузив в нее до щиколоток свои босые ступни, постоял так недолго, переминаясь, потом обмакнул два пальца в миски с молоком и медом с подноса англичанина, и мазанул ими по губам деревянных стражей. – Повтори все так же, фрэа, – тихо сказал он, уступая Тейлору место. – Настройся. Мысленно попроси Орунмила о помощи… Так, как ты это делаешь в ваших храмах. Генри кивнул со всей серьезностью и встал в центр песочной чаши, с наслаждением переступая босыми ногами в теплом мягком песке. Потом закрыл глаза, ощущая. И с удивлением почувствовал, что его тело вдруг наполнилось приятной легкостью, будто эта песочная ванна вытянула из него все отвратительное, темное. То, что одолевало его последнее время. Нити сознания потянулись к неведомым духам, с благодарным смирением прося о помощи чуждых ему святых. Где-то в глубине души он поразился такому своему искреннему настрою, которое, наверное, совсем не пристало истинному христианину, но решил принимать все как должное. Будто это действительно всего лишь сон. Чего уж теперь… «Я прошу твоей помощи, о, Великий Орунмила…» – проговорил он про себя и, потом, так же, как его спутник, макнул, словно в святую воду, пальцы в «угощение» и с почтением провел ими по точеным губам идола. Зафар раздвинул циновки, и они вошли. Аромат сухих трав тут же умиротворяюще пахнул в ноздри, смешиваясь с дровяным запахом горящего посередине очага, сладковатым духом каких-то экзотических пряностей, сухого зерна, земляного пола и, едва различимым, медным запахом крови. Жилище колдуна сейчас освещалась лишь теплыми бликами огня и несколькими свечами, поэтому внутри обитал зыбкий полумрак. Хотя вполне можно было рассмотреть множество любопытных вещиц, которые, словно диковинные артефакты из Лавки Чудес, лежали, стояли вдоль глиняных стен, на полу, на застеленных шкурами кособоких стеллажах и лавках, свешивались с неотесанных балок над головой, располагаясь в своем, явно упорядоченном хаосе. Впрочем, Генри даже не увидел, а скорее почувствовал всей кожей священное нагромождение этих необычных предметов, которые вкупе с характерным колоритным запахом и уютным мерцающим светом создавали ощущение чего-то сакрального, мистического. Кроме того, ему здесь стало так необъяснимо надежно, будто Тейлор действительно обрел вдруг желанную опору, хотя, одновременно, легкая тревога все также сжимала сердце. Осваиваясь в таком необычном месте, лейтенант с любопытством обозрел расставленные «экспонаты», которые выглядели столь загадочно. Потемневшие от времени резные статуэтки каких-то туземных божков выглядывали из-за чашек с весьма непотребным содержимым, сосуды разных форм и габаритов перемежались чьими-то черепами, костями, хвостами, мумиями земноводных, рыб, мелких грызунов и прочими неопознанными, ссохшимися частями тел. Животных… людей? Россыпью и на разных блюдах лежали самоцветные камни, раковины, амулеты, какие-то семена, корни, орехи. В заляпанных, полупрозрачных банках шевелились отвратные на вид твари. Развешенные повсюду пестрые ожерелья, пучки сушеных трав, резные темные лики, похожие на зловещие маски, клочки шкур, связки цветных волос, перьев и много чего еще, что Генри сразу не успел рассмотреть, довершали живописную картину. У правой стены, на полке с несколькими резными фигурками, горело больше всего свечей. Туземный алтарь? Подножье идолов, было плотно уставлено десятком глиняных и деревянных мисок, заполненных чем-то явно съедобным, и окроплено сверху густыми размашистыми брызгами, похожими на… кровь? Генри поежился и бросил короткий взгляд на Зафара, от души надеясь, что кровь все же не человеческая. Но волоф был все так же сосредоточен и, сжимая притихшую курицу подмышкой, не заметил растерянного взгляда англичанина. Крышу хижины прямо в центре подпирал столб, тоже увешанный разными штуковинами: раскрашенными рогами, костями, масками, цветными побрякушками, за которыми Тейлор не сразу разглядел застеленный циновками невысокий помост у дальней стены с восседавшим на нем маленьким сухощавым человеком. Признаться, Генри не так представлял себе колдунов. В его воображении рисовался одиозный дикарь с аляпистой раскраской черного тела, одетый в рубище из лохматых шкур, в жуткой маске, да еще с обязательными рогами на голове. В общем, похожий скорее на демона, чем на человеческое существо. Этот монстр должен был потрясать бубнами и, конечно, питаться сырым мясом. Вот прямо сейчас Тейлор ощутил заметное разочарование: хозяин хижины, выглядел на редкость скромно среди великолепия собственных атрибутов. Закутанный во что-то однотонно-светлое – голова покрыта небольшой круглой шапкой, с каскадом деревянных бусин-колечек – он сидел, скрестив ноги, на своем помосте и молча взирал на посетителей. Но этот взгляд как раз и был необычен: строгий, пристальный, он пронзал Генри до самых печенок, и от этого казалось: Бабалаво видит англичанина насквозь. – Приветствую тебя, Па Конте, – подходя ближе к колдуну, проговорил Зафар по-английски[3]. – Этот человек хочет говорить с тобой, – и тут же отошел в сторону, уступая место несколько струхнувшему англичанину. Генри, к своему смущению, остался буквально один на один с этим непонятным пугающим субъектом, совершенно не представляя, что ему надо сказать и что сделать. – Говори, белый человек, – колдун, казалось, даже не открыл рта, или Тейлору так показалось в полумраке. Что ж, очень определенно, ничего не скажешь… – Эм-м… Мистер Па Конте… Здравствуйте… Со всем почтением… сударь. Бабалаво коротко кивнул, не прекращая сверлить посетителя внимательными темными глазами. Лейтенант окончательно почувствовал себя не в своей тарелке. – Кхм… Я бы хотел узнать… – Генри понял, что не готов сказать в двух словах, чего же он хочет на самом деле, кроме того, ему так сложно оказалось просить о помощи. – Видите ли… эм-м… кажется… что-то пошло не так в моей жизни, сэр. Я не знаю, как все исправить. Вы можете мне помочь? Ну… это... подсказать… Как мне быть теперь? Чтобы вернуть все, как было? Сэр? – Я не могу. Тейлор слегка опешил. Вот это новость! И зачем тогда весь сыр-бор? Он вновь беспомощно оглянулся на Зафара. Но африканец стоял с отсутствующим видом, учтиво склонив голову. Даже несчастная курица, и та благоговейно умолкла. – Я не могу, чужеземец, – повторил Бабалаво. – Зато Орунмила может. Я передам ему твой вопрос, и ты получишь Ответ. Генри перевел дух облегченно. Отлично! Кажется, его все-таки поняли. – Это вам, мистер Па Конте… – опомнившись, он протянул старику миски с подношениями, неловко при этом кланяясь. – Вернее, это для ваших богов, сэр… От ламана. Тейлор для пущей убедительности кивнул на своего спутника. – Хорошо. С жертвой будет более действенно, – жрец слегка хлопнул узловатой длинной ладонью по циновке перед собой, показывая куда ставить поднос. – Садись, чужеземец, – хозяин кивнул на пол возле помоста. – И ты, ламан. Генри подошел, водружая собранные Зафаром гостинцы, куда было велено. Потом чуть подумал и опустился на колени перед Бабалаво, усевшись на пятки. Зафар тоже приблизился и подобным же образом сел слева от Тейлора. – Ты привел правильного человека, Зафар, – вдруг сказал жрец, не отрывая пронзительного взгляда от Генри. – Вижу, его Ивá[4] чист. Есть Вера. Честь. Есть упорство. Его Ори[5] готов услышать Слово Ориша. Он готов удержать Силу. Я вижу, Орунмила может помочь. – Хорошо, Отец, – Зафар тоже сделался немногословным, хотя особо болтливым и не был, – Делай, что должно. Пусть Орунмила скажет: может ли этот человек быть спасен? И что для этого нужно? По загривку Тейлора побежал холодок, угнездившись где-то в районе желудка. В животе стало муторно. Кажется, сейчас решалась, в буквальном смысле, его судьба. Как всякий здравомыслящий человек, он отдавал себе отчет, что всё это мистификация и, конечно же, полный вздор, игра тоскующего воображения, жадного уже хоть до какого-нибудь, мало-мальски спасительного чуда. Просто его изнемогающей под гнетом страха и неизвестности душе так хотелось поверить, что сейчас волшебным образом все разрешится, и поломанная жизнь внезапно счастливо склеится. Вернется на круги своя. Где-то, в самой глубокой своей глубине, с глупой детской надеждой, ОН ВЕРИЛ. Хотел верить. Потому что, если это ему не поможет, то не поможет уже никто. ____________________ 1. Буквальный перевод имени Орунмила: «Мир Духа приносит мне Свет», так же можно перевести, как «Только Небеса знают, кто будет спасен». 2. Ифá – в западно-африканских верованиях Дух, Знание о порядке вещей в настоящем, прошлом и будущем, независимо существующий, представляющий власть Бога Олодумаре. С Ифá Бог «советовался» относительно своего первого творения. 3. Народ йоруба – творцы уникальной самобытной цивилизации субсахарской Западной Африки, породившей такие города-государства, как Иле Ифе. Считается, что предки йоруба создали археологическую культуру Нок в I тыс. до н. э. (см. фото) Религия йоруба Ифá Ориша повлияла на зарождение таких афро-карибских религиозных культов, как Вуду (Водун), Сантерия-лукуми, Обеа и многих других. Народ йоруба проживает в основном на территории Нигерии, которая до 1960 г. являлась Британской Колонией. Государственный язык, таким образом, английский, французский. 4. Ивá Пéлé (Iwà Pèlé) – самосовершенствование, безупречность, самоконтроль в африканской традиции Ифá Ориша, секрет долголетия и духовной силы. Считается, чтобы удержать силу Ифа необходимо иметь чистую основу. Эта основа подобна пирамиде, фундаментом которой является изначальная чистота духа. В физическом мире Iwà (характер) включает в себя поведение, добродетели и индивидуальность. Среди необходимых качеств достойного характера (Iwà Pèlé), последователи Ифá отмечают искренность, смирение, упорство, благородство. В то время как гнев, злоба, зависть, страх являются отрицательными качествами и приносят саморазрушение. Достижение Iwà Pèlé, согласно африканскому учению Ифá, сделает мир лучшим местом для жизни. Чтобы в мире царствовал мир, начинать нужно с внутреннего мира каждого человека. Каждый может культивировать лучшее и привносить это в окружающую реальность. Такие люди располагают всеми атрибутами и доступом к настоящей личной и божественной силе. Ифá учит: «Мы должны заботиться о нашем внутреннем духе больше, чем о божествах». 5. Ори (Ori) – практики Ифá традиционно считают, что повседневная жизнь зависит от правильного расположения и знания своего Ori. Ори буквально означает «голова», но в духовных вопросах это означает «часть души, которая определяет личную судьбу». Безупречный Iwà Pèlé очень тесно связан с «хорошим» Ори и позволяет сбыться тем вещам, которые Ори избрал в качестве своей судьбы. Все вещи, которые люди называют благами (изобилие, жена или муж, дети, здоровье и так далее) входят в понятие Iwà, а Ори, в свою очередь, позволяет человеку идти правильным путем, чтобы достигнуть этих благ.