В РИТМАХ ЗВЕНЯЩЕГО СЕРДЦА

***

В утомленной прострации Генри сдал мотыгу, отметился у писаря, чтобы его, не дай Бог, не стали разыскивать, потом предусмотрительно зажег факел и сквозь темноту джунглей отправился в деревню к Зафару. Тем более, по всей округе уже разносилась раскатистые звонкие переливы, в завораживающем ритме которых отрешенность рассудка еще больше усиливалась, а тело начинало невольно вибрировать в такт. Состояние очень удачное, на самом деле, так как думать лейтенанту сейчас было абсолютно невмоготу. Когда Генри вышел на большую деревенскую поляну, туземный праздник был в самом разгаре. Вихрь большого костра посередине клубился шлейфами жаркого пламени и, вспыхивая мириадами искр, наполнял пространство возле митана[1] кипучим огненным буйством. А вокруг этого, вплетенные в пьянящее биение ритма, в хаотичные всполохи пылающей стихии, двигались в своем одержимом танце темные фигуры жителей деревни – мужчины, женщины, дети – сливаясь собственными телами с первородными вибрациями, будто исполняя какой-то единый магический призыв. Люди нарядились, кажется, в свои лучшие одеяния: пестро, ярко – под стать полыхающему костру. Перья, бусы из каких-то плодов, раковин, клыки животных и прочие побрякушки, блестящие тела и лица, разрисованные белыми узорами, мелькали перед взором англичанина в безудержном круговороте. Все двигались в одном направлении, слажено потрясая бедрами, плечами, притопывали ногами и, хлопая ладонями в такт, издавали громкие гортанные звуки. Их расслабленные лица с прикрытыми глазами выражали полное умиротворение – самозабвенное погружение в этот первобытный ритмичный хаос. Генри казалось, будто тугая, невероятно сжатая пружина расправляется, выпуская прочь поруганное чувство свободы, и уносит безмерную тоску этих людей туда… в звездные дали богов. Он замер, не в силах вздохнуть – так стеснило в груди. Это была песнь несломленного духа. И он, английский лейтенант Генри Тейлор, готов был встать рядом с черным народом, навеки потерявшим свою землю. – Фрэа! – перекрывая оглушительный грохот, донеслось радостно с другого края поляны. – Иди сюда! Тейлор поискал глазами и сквозь мельтешение бурно дрейфующей толпы, наконец, заметил Зафара. В аккуратной соломенной шляпе, по форме напоминающей крышу африканской хижины, в светлых одеждах, ламан выглядел настоящим вождем. В этот раз он не дергался в такт музыке, а величаво восседал на каком-то возвышении, словно на троне: невозмутимый черный ягуар среди неистового столпотворения. Чуть поодаль, по правую руку от волофа, как раз находился источник этого зажигательного разгула – четверо барабанщиков, которые своим азартным боем объединяли всех участников церемонии, наполняя дух каждого священным энтузиазмом, так похожим на одержимость. Музыканты наяривали в свои инструменты на разные лады, при этом заставляя исторгнутый хаотичный ритм сплетаться в неожиданной, страстной гармонии. Это было похоже на состязание и на союз одновременно – где-то там, на уровне слияния душ. Один, самый большой – почти по пояс – барабан как раз задавал основу, а два других, поменьше, подхватывали, выстраивали, усложняли, доводя до магического совершенства виртуозный рисунок боя. Туда же безупречно вливался гриот со своим «говорящим барабаном». Крючковатая палочка в его руках так и летала. Генри, опустившись у ног Зафара на землю, смотрел, как завороженный, на это невиданное им зрелище, позабыв закрыть рот. И его изумление усугублялось тем, что большим барабаном ловко заправляла одна очень пожилая леди, такая сухонькая и морщинистая, что, казалось, ее темная кожа была сделана из коры доисторического дерева, но это не мешало ей придавать фееричный задор всему творящемуся действу. Ламан тепло похлопал Тейлора по плечу, явно довольный его появлением, а когда лейтенант поднял голову, улыбнулся ему от души, потом склонился ближе. – Нравится, фрэа? – почти по губам прочел Генри. – Не то слово! Просто… просто… мороз по коже! – Это атаба́ке[2], – Зафар кивнул на барабаны. – Так мы призываем лоа. Скоро увидишь... – Боги спустятся? Прямо сюда?! – Генри ожидал чего угодно сегодня, но только не явления африканских богов. – Да, спустятся, – как само собой разумеющееся ответил ламан. – Видишь, Олуво начертал веве[3]. Это знаки призыва. Митан, – африканец поднял глаза к небу, – дорога богов, он соединяет небо и землю. Боги скоро придут, ами. На земле, внутри танцующего круга, действительно были различимо нарисованы светлые окружности с какими-то знаками внутри. В центре каждой стояли приношения в виде всяческой еды и других немудреных туземных «сокровищ». Содрогающиеся в танце люди, хотя были уже явно не в себе, старались на священные письмена не наступать. У лейтенанта сжалось под ложечкой в предвкушении грядущего таинства. Он, бесспорно, оставался добропорядочным христианином, но это не мешало Генри неожиданно проникнуться такой вот, совсем неуместной верой в существование африканских духов. Тем более те так определенно дали ему почувствовать свою силу. Хотя… подозрения в каких-то удивительных совпадениях все еще гуляли в смущенном разуме Тейлора. Dubito… ergo sum.[4] [Сомневаюсь… значит, существую (лат.)] Господь!.. Откуда-то из глубин сознания всплыла эта фраза. Вот точно, не мисс Грифон ее туда вдолбила… Но лейтенанту так хотелось, чтобы его власть над капризной судьбой стала возможной все же, поэтому он готов был поверить во что угодно. Хоть в черта лысого. А уж когда он… да просто воочию, считай, убедился!.. Тейлор, сам впавший в какое-то благостное отупение вследствие выносившего мозг и душу рокота барабанов, не сразу заметил как в круге, возле огня, появился колдун. Па Конте! За ним на веревке тащили черного козленка, так же разнаряженного во всяческие бусы, ленты и венки из цветов. Животинка жалобно мекала, кажется, но во всеобщей суматохе было особо не разобрать. Олуво с козленком тут же пропали, окруженные толпой. Гул барабанов напряженно смолк, и в наступившей тишине вдруг разнеслись протяжные причитания, похожие на те, что Генри уже слышал на личной церемонии в хижине Бабалаво. Только сейчас гораздо громче, надрывнее. Обратившись лицом к митану, жрец вскинул руки над замершим сборищем, заголосил в небо, призывая богов. В его кулаке сверкнуло лезвие большого ножа. Люди включились, хором подхватывая песнопения, выхлопывая единый ритм. По коже Тейлора побежали мурашки, в горле пересохло. Па Конте опять склонился и через пару минут, на фоне полыхавшего костра, Генри различил голову жертвенного козленка в его высоко поднятой руке. Потом в другой руке колдуна оказалась какая-то метелка, весьма похожая на хвост коровы, которой старик, продолжая свои мелодичные наговоры, начал размахивать, полосуя темными брызгами столпившихся людей. Барабаны опять включились, взяли потерянный темп... При этом что-то неуловимо изменилось в окружающей толпе. Движения тел становились все интенсивнее, все диковиннее. Разгоряченные женщины обнажили груди, с громкими стонами втирая жертвенную кровь во все свои чувственные места, и трясли широкими бедрами так, будто были в двух мгновениях от оргазма. Мужчины пристраивались к ним то тут, то там в самых недвусмысленных движениях, тоже бесконечно при этом ускоряясь. На их отрешенных лицах было написано блаженство. Создавалось ощущение, что танцоры совершенно не ведали, что творили, одержимые потусторонними силами. Барабаны вибрировали уже в таком безумном темпе, что, возникало сомнение, в человеческих ли возможностях извлечь столь забористый звук. Поэтому казалось, будто в руки исполнителей тоже вселились какие-то неистовые божества: темные пальцы мелькали над гудящей кожей мембран невероятно проворно, а глаза музыкантов закатились в самозабвенном экстазе. Генри чувствовал, как череп его гудит, на манер туземного барабана, щеки пылают, взгляд горит, а высохшие губы жадно ловят горячий воздух. Дьявол! Он прямо копчиком ощутил, что участвует в чем-то запретном, безнравственном – греховном! – но от этого еще более притягательном. Ему было нереально хорошо здесь, будто он вдруг напился в хлам, но при этом продолжал оставаться в чистом сознании, необремененный никакими посторонними мыслями. А напитанное бурными звуками тело, на удивление, совершенно забыло про свою дикую усталость. С головой погрузившись в эту мистерию, он позволил себе наслаждаться разгулом свободы, чувствовать каждой клеточкой свои истинные желания, пусть даже и чертовски постыдные. Большие груди и крутые пышные бедра африканок так соблазнительно сотрясались в опасной близости от распаленных мужских тел. Его член в штанах напрягся и загудел, и Тейлор сжал его изо всех сил, пытаясь утихомирить. Ну или… Благо никто на него никакого внимания в общем бесчинстве практически не обращал. Святые бабушки Иисуса!.. Почему-то он воспринял как само собой разумеющееся, когда участники обряда стали вытворять черти знает что. Кричали, рыдали в голос, падали, в судорогах катаясь по земле, или бешено вибрировали всеми членами так, как невозможно это сотворить в здравом уме. Некоторые оставались на ногах, но их повадки вдруг подозрительно начали походить на манеры животных или совсем неразумных детей… А некоторые странно крутили головами, телами или продолжали сотрясаться в невообразимом, распутном танце. Господь! Где-то на задворках сознания пришла мысль, что вот так и выглядят бесноватые, которыми пастор на проповедях пугает прихожан. И о том, что ревностные святоши наверняка сожгли бы к чертовой матери всех присутствующих, включая самого Тейлора, он тоже подумал. Но почему-то было плевать. Он понимал этих людей, лишенных корней, собственной воли, возможностей и надежды. Понимал на уровне вибраций, которые сейчас источали барабаны. И слился с ними своей болью, растворяясь всем нутром в дробных звуках. В этот самый момент, внимая сладостной кульминации, раздался опять голосистый зов Бабалаво, перекрывающий гулкий раскатистый звон. И… вплетающийся в него одновременно. Колдун стоял посреди беснующейся толпы, закрыв глаза и воздев руки к небу. Он молился своим богам. И Генри явственно видел густой огненный поток, который тек вместе с пламенем костра к небесам. А после – уже знакомое лазурное сияние умиротворяюще накрыло поляну... Генри пришел в себя от того, что ему сунули в руку какой-то тяжеленький предмет. Лейтенант встрепенулся, мотнул головой и обвел вокруг ошеломленным взглядом. Бой барабанов стих, и люди, будто просыпались, постепенно приходили в себя, разбредаясь по своим хижинам. – Пей, ами, – Зафар смотрел на него с легкой озабоченностью. В руках у Тейлора оказалась чашка с бадý, той самой козьей простоквашей на загадочных травах, которая так хорошо восстанавливает силы и проясняет разум. Он с наслаждением отхлебнул, поскольку пить хотелось очень давно. Язык приятно защипало. – Эк тебя приложило, фружэн, – ламан ласково усмехнулся. – С непривычки наверное… Генри чуть не закашлялся: горло перехватило острым напитком. Он что, тоже тут всякие непотребства выписывал? – Я что-то не то делал? – голос его звучал насторожено. – Да нет, ничего особо так-то, – Зафар отошел посмотреть на мужчину, который замер, распластавшись звездой прямо на земле, но тот, оказалось, просто спал. Потом продолжил, вернувшись. – Ты сидел и ни на что не реагировал, ами. Я бы подумал, что ты уснул, если бы не твои широко открытые глаза, которыми ты даже не моргал. Хоть я и пощелкал вот так перед твоим носом. Зафар показал пальцами, как он это сделал, и Генри теперь мотнул головой от неожиданности. – Жутковато выглядело, конечно. Будто ты узрел что-то невероятно важное и никак не можешь отвести взгляд. – Да что ты?! Вот совершенно ничего не помню, – Генри досадливо почесал лоб. – Зато ощущение сейчас… невероятное, – он повел плечами, расправляя, – будто заново родился. Тейлор действительно чувствовал себя волне отдохнувшим. Тело и голова наполнились легкостью, а из груди вдруг испарился удушающий гнет. – Да, это иногда так действует. Но у всех по-разному. Боги приходят, забирают с собой все невзгоды… болезни. Приносят нам благодать, дают силы. Можно жить дальше... некоторое время. – Это потрясающе, – Генри на себе буквально ощутил, что так и есть: он чувствовал умиротворение сейчас. – Я не могу сказать, Зафар, что разуверился в своем Боге. Конечно, это не так. Но что-то, определенно, во всем этом есть. Зафар посмотрел на него как-то странно, потом расхохотался вдруг и легонько хлопнул Тейлора по лбу. – Блажен, кто верует… Помнишь? Хватит уже сомневаться. – Кто не думает, тот и не сомневается… – задиристо парировал Генри. – Ох, да что ты?! – Да!.. – Ладно, умник. Можешь сомневаться дальше, но это не помешает судьбе идти своим чередом. Случиться то, что должно случиться. – Звучит как-то не очень, знаешь ли… Генри вдруг помрачнел, вспомнив свой недавний разговор с надсмотрщиком Тито. И почувствовал – привычная горечь снова начинает по капле вливаться сердце. Будто и не было той беспечной легкости буквально пару минут назад. Лейтенант отвел глаза, сомневаясь – сказать или нет… Но это было не то, с чем в одиночку ему удалось бы справиться, как бы он не хотел утаить. – Послушай, Зафар… – Генри передал суть разговора другу, очень надеясь, что его сейчас не примут за жалкого предателя. Ламан немного посидел, в раздумьях созерцая догорающие поленья у подножья митана, потом тяжело вздохнул. – Ладно. Как говориться, festina lente. [Поспешай медленно (лат.)] Идем кушать, фрэа. Потом пойдем к Бабалаво. Посоветуемся. Подумаем как следует. Ты все равно должен его увидеть сегодня. Старик говорил с богами. Помнишь, он обещал узнать про тот ингредиент, что нужен для амулета удачи? – Конечно, помню! И что же это? Ты знаешь? – Нет. Откуда? Терпение, мон ами. Бабалаво все сам тебе скажет. – Давай пойдем к нему прямо сейчас. А? Зафар! У меня что-то кусок в горло не полезет, пока я не пойму, как это дерьмо разгрести. – Ну… что ж, можно позвать Па Конте на ужин. Заодно и поговорим. Но все равно только после еды. За Божьей трапезой нельзя говорить о плохом. Пока Зафар ходил за Бабалаво, Генри дружески поулыбался женам ламана, которые споро собирали на стол. Правда, у Нейри глаза выглядели опухшими – девушка была явно не в духе. Вроде бы Тейлор даже не видел ее на общей церемонии? Бросив на гостя хмурый взгляд, красотка быстро удалилась в хижину. «О! Что ж случилось-то?» – подумал, было, лейтенант, но тут же об этом забыл. Своих забот выше крыши. Правда, к концу трапезы, когда Зафар, на правах хозяина, разлил всем мужчинам по чашке баду, Нейри опять вышла наружу и стала как-то нервно собирать с циновки грязную посуду. Причем чертовка, как бы невзначай, так и норовила пихнуть мужа какой-нибудь частью тела, сквасив безразличную мордочку. Зафар сначала молча терпел, потом сказал ей что-то довольно сурово, и девица, сердито дернув плечиком, снова ушла. – Какая-то Нейри нынче… странная. Все ли с ней в порядке, дружище? – не выдержав, спросил Генри. – Просто она сегодня ремня получила, – невозмутимо ответил Зафар, отхлебывая из своей чашки, и по выражению его лица сразу стало ясно, в чьей руке был зажат этот ремень. – О! Даже так? Гхм-м… Это случаем не из-за меня? – Ты тут совершенно не при чем, ами. Она… – брови волофа чуть сошлись к переносице, будто он вспомнил что-то скверное, – ведет себя неподобающе доброй магометанке. Позорит мужа. Может накликать беду. Генри уставился на ламана во все глаза. Ох, ты ж, Боже мой! Ну что за каша у них тут творится? Чем уж таким можно опозорить мужа, который сам же подарил жену гостю на одну ночь, причем сделал это публично? Если уж не вспоминать про сегодняшнюю, считай, и вовсе натуральную оргию. Но Тейлор деликатно не стал выспрашивать, а Зафар не стал далее вдаваться в объяснения. Что ж, сами пусть разбираются, что он тут будет со своим уставом встревать. Тем более, Генри сейчас волновали совсем другие вещи. Он украдкой поглядывал на Па Конте, размышляя, как бы ему все рассказать. Ведь выходило, что лейтенант вроде как подставил колдуна, сам того не желая. Во время всей трапезы, старик не проронил ни слова, и расфокусированный его взор бродил где-то далеко. Видно было, что жрец слишком выдохся, проводя свою непростую церемонию. Когда они поели, и можно стало уже обсуждать неприятности, лейтенант, наконец, решительно обратил взор на Бабалаво и открыл было рот. Но говорить ему, на удивление, ничего не пришлось. Острый взгляд колдуна скользнул по лицу Тейлора, потом устремился вновь за пределы мерцающего круга костра. – Я все видел, Красная Борода. – Видели что, мистер Конте? Откуда?! Ах… да… – Боги показали мне. Я знаю, чего хочет Боб Тито. – Да… Ну и… что мне ответить ублюдку? Генри было не по себе. С одной стороны, он ни за что не хотел, чтобы чертов надсмотрщик обрел такую опасную силу, способную стать настоящим злом в его руках. А с другой, он понимал, что последствия недовольства Тито будут плачевными. Для всех троих. Да уж… дилемма. – Я, конечно, могу сделать такой амулет, чужеземец, но без воли богов это будет просто мешочек с мусором. Он не станет работать, – жрец говорил устало и отрешенно, растягивая слова. – У этого человека нет хорошего Ива, и никогда не будет. Он из другого таранге. Его голова заполнена неправильным. Как это по-вашему: «всякий хлам». Он никогда не поймет, как сделать свой Ива Пеле. Поэтому боги не смогут ему помочь, даже если бы я захотел. Бесполезный труд. И опасный. Боги могут разгневаться… – А что Пейн? Боги ведь ему помогают? Разве его Ива так уж хорош? – Пока мистер Пейн не обижает людей деревни, боги согласились помогать. Потому что это защита для нас. Но она не будет длиться вечно, Красная Борода, – добавил он вдруг, чем вызвал у Тейлора леденящий приступ тревоги. – Драйвер обещал неприятности, – тихо сказал Генри, и взгляд его потух. – И для вас тоже… Баба. – Я знаю. Не бойся. Зафар и ты теперь под защитой богов. Никто не сможет навредить вашей истиной судьбе. – А Вам? Пожалуйста, мистер Конте, сделайте ему этот чертов амулет! Ой, вернее… не чертов, конечно. Простите… Может, ублюдок подумает, что вещица все-таки настоящая. Всегда же можно увидеть какие-то совпадения. – Ты предлагаешь обмануть? – Ну почему же обмануть? – Генри чуть не сбился от смущения, но потом все же нашелся. – Он же будет верить, что талисман настоящий. Главное же Вера! Вы сами говорили. – Будет нарушено всеобщее равновесие, чужеземец. Слишком большая цена за собственную безопасность. – Господь! Я не хочу, чтобы у вас и у ламана были проблемы из-за меня. – Не из-за тебя, Красная Борода. Человек лишь инструмент в руках богов. Пришла пора для перемен. Боги сказали мне… вестник пришел. И мы не должны бояться. – Что за вестник? – по инерции вопросил Генри, хотя ему было совсем не до пророчеств Бабалаво, так он был растерян. – Он здесь, – жрец теперь многозначительно смотрел на Зафара, и тот понимающе кивнул. – Тот, кто несет перемены. Боги предупреждали давно. Они оба посмотрели на Тейлора, но тот не слушал, прикидывая, как же теперь быть, дьявол. Как защитить друзей? Он ведь сам порядком оплошал... Хотя, проигрывая ситуацию снова и снова, Генри не мог понять, в какой момент все пошло не так. – А ты, Красная Борода? – неожиданно спросил жрец. – Разве не хочешь получить свой амулет? Боги ответили мне, наконец, что ты должен положить на другую чашу весов. – М? – Генри с трудом уловил смысл обращенных к нему слов, выныривая из своих невеселых мыслей. – Амулет? Конечно, хочу, Баба! Что я должен сделать для этого? – Боги сказали, чужеземец, – голос Па Конте прозвучал так неожиданно низко, что Генри на мгновение показалось, что с ним сейчас говорит совсем даже не колдун. – Для того, чтобы получить амулет, который поможет покинуть остров, ты должен положить на алтарь… коготь гигантской бронзовой собаки. КОНЕЦ 31 ГЛАВЫ. ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ... ________________________ 1. пото митан (столб в центре святилища) – дорога богов, в церемонии вуду символизирующий ось и центр мироздания; 2. атаба́ке – традиционный африканский барабан, высотой по пояс человеку. Представляет собой традиционный музыкальный инструмент, на котором играли африканские шаманы. Инструмент самым тесным образом связывается многими учёными с синкретической религией Африки и карибского бассейна – вуду, сантерия, кандомбле. Этот барабан задает ритм и лейтмотив культовым песнопениям, позволяя участникам объединиться и придать больше энергии церемонии. Это священный инструмент для общения с богами лоа-ориша, он обладает мощной силой, которая имеет большое значение при отправлении культа. Каждый из видов этого барабана представляет собой то или иное воплощение ориша. 3. веве – религиозный символ, обычно используемый в церемонии вуду. Во время религиозных церемоний веве выступает в качестве «маяка» или «пригласительного билета» для духов лоа и представляет их во время ритуала. Веве изображают в стилизованной форме символы и атрибуты, присущие тому или иному лоа. «Веве представляют собой воплощение астральных сил… Во время церемоний вуду веве обязывают лоа спуститься на землю» Во время ритуала жрецы чертят веве на полу вокруг митана – столба в центре святилища, символизирующего дорогу богов. На веве обычно размещаются жертвы и приношения богам. Участники ритуала не наступают на них, пока все присутствующие не обращаются в танец, а некоторые из них не впадают в транс. Для рисования веве обычно используются различные порошкообразные вещества – кукурузная или пшеничная мука, зола, растёртая древесная кора и пр. 4. Ego dubito, ergo cogito, ergo sum (лат.) – «Сомневаюсь, значит, мыслю, следовательно, существую». Перефразирование знаменитой фразы Декарта: «Я мыслю, следовательно, существую» французским писателем Антуаном Леонардом Тома.