***
Поздно вечером Тейлор еле живой приплелся в сарай и, отказавшись от ужина, на который теперь, после смерти Чакка Брайта, белые каторжане собирались всей компанией, завалился на свою циновку, мечтая лишь об одном – чтобы его оставили в покое. Внутри, напрочь отбивая аппетит, горел пожар обиды, который каким-то невероятным образом слегка приглушал тлеющее подвывание его задницы. Но все это вместе ощущалось по-настоящему хреновато. – Эй, Басти, ты чего такой смурной? Не заболел часом? – Свен пихнул его в плечо. – Кончай валяться, рано ведь еще! Пошли, сыгранем в кости, чувак! Копчик выпивки притаранил к ужину. Разжился, прикинь, у своей черномазой крали с кухни. По кружечке всем хватит. Раз не хочешь есть, поделим твою жратву на всех, а ты хоть выпьешь тогда. – Не пойду я, отвали, Свен! Играйте без меня. Мое можете съесть, я не буду, – буркнул лейтенант, запоздало осознав, что кружечка крепкого самогона из тростника – сейчас самое оно. Но Тейлор с упоением лелеял свою скорбь. Несправедливые слова волофа, которые он, ворочая на все лады, смаковал снова и снова, больно щемили в груди. Не вздохнуть. «Ну и пожалуйста! – бормотал про себя англичанин. – Ну, можешь и катиться! Фрэа!.. Прекрасно и без тебя проживу!» Он никак не мог взять в толк, отчего чертов ламан на него так взъелся? Ведь он же, Генри, как лучше хотел! Лейтенант шмыгнул носом, ощущая, как слеза щекотно катится по виску. «Сидит там, наверное, довольный, в своем гареме, падишах хренов! Отделался от меня, наконец! – приходила на ум горькая, но почему-то такая приятственная мысль. – Ничего! Можешь не переживать, ублюдок, больше я тебя не побеспокою! Завтра долби свою гребаную землю сам, раз такой умный! Посмотрим, как ты запоешь к вечеру!» – Да кончай, парень! Что случилось-то? – не отставал противный Свен, не давая Генри окончательно погрузиться на дно своего такого сладостного саможаления. – Когда это ты от выпивки отказывался? – Задница у меня болит, отстань, – признался Тейлор, чтобы как-то объяснить свое настроение и избавиться, наконец, от навязчивого внимания. – Наваляли за недоработку! То, что Генри так переживает из-за ссоры с «каким-то там черномазым», вряд ли будет понятно этим ушлым ублюдкам с их матерым снобизмом белых людей, лейтенант отдавал себе в этом отчет. – Ой! Ну и тем более надо выпить! Ты че раскис-то из-за ерунды? Брось, парень! Никогда по заднице не получал, что ли? – Да не в том дело… – буркнул Тейлор, отчаявшись отделаться от приятеля, тем более запах немудреной еды и вожделенного алкоголя настойчиво проникал в его душу, вытесняя заразу обиды. – А в чем? Подумаешь, велика беда! Это ж не плетьми всю шкуру ободрали, тьфу-тьфу. Вон Бобби когда выпороли до костей, еле оклемался паренек… Давай, пошли, пошли, нечего кукситься, бродяга. Сейчас выпьешь, будешь как огурец. Эй, ребята, ну-ка, налейте мáлому целебного эликсира. Двойную порцию! Он у нас сегодня пострадавший! В общем, вытащенный Свеном буквально за шкирку в шумную компанию парней, Генри, отвечая на шутки-прибаутки, отвлекся, оттаял, после пары животворных кружек расслабился, и с удивлением почувствовал, как душевная боль отпустила все же, и не спешила пока вернуться. Да и задница подуспокоилась. Видимо, обезболилась в результате массированного лечения «эликсиром». Еда сама незаметно полетела в расслабленный желудок, оказавшийся дьявольски голодным. Но в самый разгар ужина Генри почувствовал, как живот вдруг безбожно скрутило, – похоже, сказались все же гребаные побои – и лейтенант едва успел добежать до спасительных кустов за сараем. Там он просидел довольно долго, чертыхаясь на все лады, а когда все-таки вылез, заметил, что какие-то темные тени молча стоят у начала тропки, ведущей в те самые кусты. И, кажется, подстерегают именно его… От неожиданности лейтенант содрогнулся с головы до пят, и чуть было опять не рванул обратно в отхожее место из-за нового приступа в кишках, но невероятным усилием воли быстро взял себя в руки. Решительно сжав кулаки, он приготовился к драке. «Если что, – подумал Тейлор, – буду орать! Парни, поди, прибегут на подмогу. Надеюсь…» Англичанин весь подобрался в готовности, словно пантера перед прыжком, и с гордо поднятой головой двинулся навстречу противнику, будто шествовал под бой барабанов по полю боя. Но молчаливая группа людей у дорожки и не думала отступать. Все это начинало напрягать… – Чего надо, господа?! – вопросил Тейлор, повышая голос до максимума, в надежде, что Свен услышит его сквозь хлипкую плетеную стенку сарая. Мужики-каторжане, подкрепившись алкоголем, чему-то громко смеялись за этой стеной и вряд ли слышали зов белого собрата. Или просто не обращали внимания. Генри проворно наклонился и подобрал какой-то булыжник. – Ну, подходи, кому первому голову проломить, мерзавцы?! – вскрикнул он, замахиваясь. – Господин… не надо… – от безликой компании отделилась фигура и, протягивая ладонь в предостерегающем жесте, сделала пару шагов по направлению к Тейлору. – Пожалуйста… послушай нас. – Ты кто такой? – сердце англичанина прыгало в горле. Тейлор особо не различал африканцев – все они выглядели на одно лицо, заразы. Да он особо и не запоминал. Знал только тех, с кем общался. Этого парня он наверняка должен был видеть где-то. Знакомая, вроде как, рожа… – Я – Гачо, господин! – Какого черта, Гачо! Зачем вы здесь стоите? Напугали, к чертям! – Прости, господин, мы хотели поговорить с тобой… без других белых людей. – Ну, говорите быстрее! Меня ждут вообще-то… и могут пойти искать! – Тейлор сказал это на всякий случай, все еще нервно сжимая камень в руке. – Конечно, господин… Мы не хотели тебя напугать. Мы… пришли просить прощения, господин, – Гачо кивнул на черные фигуры людей за своей спиной. – Отлично! Я вас прощаю! – у Генри был план побыстрее вернуться в спасительный сарай, остальное неважно. – Что-то еще? Дайте-ка пройти, ребята!.. Лейтенант постарался протиснуться мимо африканца. Но рядом с Гачо встал мужчина постарше. Тусклый свет от сарая высветил шрам на его щеке: кажется, Генри сегодня уже видел такой. – Нам пришлось ударить тебя сегодня, господин! – проговорил почтительно негр со шрамом. – Не по своей воле! Прости нас, Белый Домибур. Мы ничего не могли сделать. Ах, вот оно в чем дело! Надо же! Эти подлые ублюдки раскаиваются даже? Занятно! Задница в ответ возмущенно заныла. Но вообще… чего уж теперь. Не вернуть. Впрочем, может, и правда хорошо, что никто из них мудро не стал противиться Тито: с того сталось бы придумать какую-нибудь гадость вдобавок. Лейтенант вспомнил пацаненка, который чуть было не обрек его на дополнительные мучения своим отказом. – Ладно, чего теперь говорить, – Генри холодно пожал плечами, всем своим видом выражая стоическую покорность судьбе. – Бог вас простит!.. Думаю, в результате, все к лучшему, парни. Идите с миром. И я пойду… – Никто никогда не заступался за нас, чужеземец, – продолжил вдруг раб со шрамом. – Мы хотим тебя отблагодарить. Да, ладно! Прекрасно придумали! Сначала зверски надавали по жопе, а теперь откупиться хотят. Не слишком ли просто? Нужны ему эти благодарности, как лосю вешалка для шляп. Хотя… правда… какой у них был выход? Тейлору вдруг захотелось побыстрее замять этот малоприятный инцидент, да и, если разобраться, вовсе не его была инициатива к такому дурацкому заступничеству: сам бы он вряд ли... – Все отлично, парни… Я не в обиде, но приятно, что оценили, – он дружески похлопал мужчину по плечу, вновь порываясь пройти мимо. – Ты пострадал незаслуженно, Белый Домибур, – упрямо изрек шрамированный, не двигаясь с места. – Пастор говорил нам: Иисус тоже потерпел за других. – Что?! – Генри по-настоящему опешил от такого сравнения. – Не-не-не… Это совсем другое! Это тут не при чем… Просто я, ну… меня тоже заставили, знаете ли. Вынудили буквально! Так что простите, ребята. На Иисуса я не тяну! Но спасибо, я тронут. – Мы знаем, ты – особенный человек, чужеземец. Олуво сказал нам… Ты скоро уйдешь. Возьми это на память от нас. Африканец протянул ему внушительный мешочек величиной с приличную горсть, наполненный какой-то травой. Генри развязал, осторожно понюхал. Ого, да это жевательный табак! Щедрый подарок! Такие вещи ценились здесь дороже денег. Он реально стал просто богачом, судя по количеству содержимого. Все, что угодно можно было выменять на это волшебное зелье. Его пострадавшая задница одобрительно притихла. В голове вновь полыхнуло желанное слово: побег! – Не говори, где ты взял это, Белый Домибур. Никто не должен знать. Вот возьми еще. Во втором мешочке были листья, которые нужно было жевать тоже[1]. Туземцы и многие каторжане этим увлекались. Мозги от такой жвачки прояснялись, силы прибавлялись, а ощущение времени терялось. И от этого бесконечная надсадная работа становилась ощутимо легче. В общем, волшебные листочки ценились у невольников на вес золота, как и табак, впрочем. Все знали, у кого можно достать искомое. Торговлей занимались некоторые надсмотрщики через тех же рабов. Невольники отдавали за вожделенный товар часть еды, с трудом добытые каури, делали беспрекословно какие-то услуги, браконьерствовали и даже подворовывали с риском для жизни. Да мало ли… Генри в самом начале своей эпопеи на острове пару раз пробовал пожевать щедро дарованные кем-то листья. Эффект приятной беззаботности и непривычной бодрости, будто он выпил пару чашек крепкого кофе, ему понравился, хотя на следующий день подташнивало и нестерпимо болела голова. Но, на удивление, хотелось… пожевать еще! Зафар – чертов папочка! – тогда предостерег англичанина: «Твои мозги будут как у овцы через каких-нибудь полгода, Генри. А сам ты согласишься сделать за щепоть этой травы что угодно. Если хочешь выбраться отсюда и спасти сестру, не стоит этим увлекаться, фрэа». Воспоминание о волофе больно резануло, настроение опять испортилось. Тейлор вытащил из мешка щепотку листьев и засунул в рот – чисто из вредности. Хорошо!.. В блеклом свете, сочащемся сквозь щели сарая, он увидел в руках у мужчины со шрамом что-то наподобие деревянного стержня, размером чуть более пальца. Тейлор различил на резном бруске какой-то демонический лик, сокрытый в замысловатом переплетении линий и узоров. Окончания штыря были плавно заострены. – Это кхе-та[2], Белый Домибур. Коготь Огун. Если ты им владеешь, тебе не нужен камень. Кулак вместе с кхе-та обретает великую мощь. Тренируйся, и ты можешь победить, попадая этим острием в болевые места врага, но при этом ты никого не убьешь, чужеземец, если не бить в голову. Чернокожий, почти не касаясь тела, быстро показал куда – прямо на Гачо, – и лейтенант буквально раскрыл рот от возможностей этой штуки: парень кривился и изгибался даже от простых прикосновений, а иногда тихонько охал. Потом мужчина продолжил: – К тому же, никто не догадается, что это оружие. Видишь, на нем изображен ориш Огун. Это покровитель войны и железа, он дает силу, чтобы устранить все препятствия на пути к истинной судьбе. Носи его как оберег на шее и снимай только для боя. И да постигнет тебя удача, Белый Домибур! Генри пришлось склонить голову, чтобы в довесок к собственному кресту, на его груди оказалось необычное туземное оружие в виде божка, подвешенное на кожаный шнурок. Как истинный христианин он, конечно, мог бы запротестовать, но вера во всякие обереги и амулеты что-то сильно укрепилась в последнее время, благодаря разным событиям. Тем более, лишняя защита как магическая, так и реальная, Тейлору явно не помешает. У матросов «Бонанзы» вообще вон целые гроздья на шее висели. – Ладно, ребята, спасибо за… подарки, – с благодарностью кивнул Тейлор, – Это весьма и весьма кстати. Зла я на вас не держу. Я пойду? Лейтенант чувствовал, что его подкачивает от изнеможения, хотя «целебные» листья уже слегка пригасили усталость и… боль. Вдобавок к алкоголю. Безмолвные «черные статуи» с готовностью расступились, и он, что-то буркнув на прощание, смог, наконец, пойти в сарай. И тут же понял, что с драгоценными мешочками – беда. Не утаить. Спрятать сейчас ему негде, а заначку могут в два счета украсть, пока он спит. Хотя и существовало негласное правило, как на корабле среди матросов: у своих не брать. Но мало ли… Табак и листья печатями не заверены. Впрочем, Тейлор не стал слишком ломать себе голову этой проблемой – не то было настроение. Он просто раздал приятелям, встретившим его обрадованными возгласами и туалетными шуточками, по щепотке и того и другого. Что ж, легко пришло – легко ушло... А на вопросы: «Где взял?» – отшутился, да к нему и не стали особо приставать. Было не принято. На оставшееся добро – тем более, осталось больше половины – Генри сел играть в кости. Ну как сел?.. Примостился с легкими подвываниями, – чем вызвал у искушенных парней новый виток безобидных подтруниваний, – и, в итоге, даже выиграл пару-другую ставок. Впрочем, играли мужчины всего лишь на разную полезную мелочевку, еду, что повкуснее, да на ракушки-каури, которые у рабов были в ходу вместо денег. Но на них можно было выменять ту же еду, табак и такие вот листья. В конце концов, Тейлор, чувствуя, что мозг сам по себе проваливается в полную отключку, покинул раздухарившуюся компанию и отполз на свою циновку – отсыпаться все же. Но сон у лейтенанта получился на редкость беспокойным. Глубокой ночью, когда все угомонились, он проснулся внезапно и остался один на один со своими мыслями. Размолвка с Зафаром не давала покоя. Теперь Генри, чуть остыв, подспудно прикидывал и так и этак, что такого он сам сделал неправильно, все же? В чем прокололся? И кто был прав, а кто виноват во всем этом дерьме? Тейлор окончательно запутался. Радовало только, что невольники, за которых он невольно пострадал, оказались не такими уж распоследними тварями, как он думал ненароком. Значит, не все еще потеряно! Вот, с горечью думал англичанин, даже какие-то долбаные чужаки оценили его жертву, а этот!.. И, несмотря на то, что уже не было такой острой боли в сердце сейчас, его раненая душа все равно потихоньку сочилась сукровицей, пока Генри ворочался на жесткой подстилке в раздумьях или тревожно дремал, измученный плеядой сомнений. Он то давал себе твердое-претвердое слово: ни за что не подходить к чертову неблагодарному ублюдку за версту. Пусть себе живет, как знает! А то, вдруг осознав всю глубину страданий израненного волофа, решал просить прощения за свои нечаянные резкие слова. Наконец, так ничего и не надумав в результате, лейтенант под самое утро уснул окончательно. Но, к сожалению, получилось совсем ненадолго. Гонг прозвенел, казалось, едва Генри провалился в сон, и поднявшись с невероятным трудом, лейтенант мрачной потрепанной каракатицей выполз наружу...***
– Генри! Извини меня, фрэа! Тейлор увидел друга, когда подошел забирать чертову мотыгу на складе. Лейтенант уже точно решил, что ни за что не бросит волофа одного, пусть тот хоть гонит его взашей, и, взглянув на Зафара, еще сильнее укрепился в своем решении. Ламан выглядел измученным – гораздо больше, чем вчера. Он поднял на Генри потерянный взгляд, от которого больно резануло под ребрами. Спал ли парень в эту ночь? Похоже, что нет. Черт! Падишах хренов!.. Но, судя по убитому виду волофа, вряд ли его пресловутый гарем стал тому причиной. – Забыли, – буркнул Тейлор и отвернулся, пока не в силах полностью простить вчерашний несправедливый выпад друга, из-за которого ему пришлось столько переживать. – Правда, брат, я не хотел тебя обидеть! – Зафар взял его за плечо, разворачивая. – Просто я был не в себе! Смотреть на все это… слишком невыносимо! – И поэтому ты решил меня добить?! – едко заметил Генри, не удержавшись, но тут же раскаялся, увидев, как посерел ламан, который и так был землистого цвета. Нормально, теперь вот и он друга добивает… Забрав мотыги, они в молчании побрели в гору вслед за небольшой группой невольников. Тито где-то не было, а Зафар понурившись в хмурой прострации, тащился, едва переставляя ноги. Англичанин шел чуть позади, отметив, что на застиранной рубахе волофа проступили свежие пятна крови. Ему стало душно. – Послушай, ами, – наконец, произнес ламан, немного притормаживая, – я тебе очень благодарен. Ты не думай. Просто... – Ладно, все нормально, дружище. Я и не ждал никакой благодарности. Наверное… Я сделал это не для тебя даже, и не для них… – неопределенно мотнув головой в сторону усадьбы, поделился Генри своими ночными раздумьями. – Просто не хочу всю оставшуюся жизнь чувствовать себя слабаком. – Вот и я не хочу, – мрачно подытожил Зафар. Резонно! Тейлор внимательно глянул на друга: что ж, понять ламана было можно. Это ведь он, Генри, не спросив, полез со своей неуместной жалостью, хотя... и не мог поступить по-другому, чего там говорить. Тем более, на кону стояла жизнь Зафара! Обида окончательно куда-то испарилась. – Я тебя понял, дружище. Извини и меня. Правда. Но это не значит, что я не буду тебя защищать, бродяга, всеми доступными мне средствами. Вот хоть обижайся, хоть нет. Я не могу по-другому! – Тейлор настойчиво заглянул Зафару в глаза, с облегчением отмечая, как постепенно взгляд волофа становиться все менее тяжелым. – Да ведь и ты, мерзавец, сам такой же, так что должен меня понять! Ты тоже меня очень сильно поддержал в свое время. И я тебе, кстати, – Генри нравоучительно поднял палец, – безумно благодарен! Всегда. Так что, заткни свою гордыню, парень, и позволь мне отплатить тем же. А то так не честно! – Ладно, договорились, англичанин. Только не надо из-за меня умирать! Этого я точно не оценю, – ворчливо пробормотал Зафар. – Хорошо, я учту твои пожелания! – Генри примирительно похлопал друга по руке. – Вообще-то, если я и умру в ближайшее время, то только от голода, брат. Можешь прямо сейчас спасти меня от столь незавидной участи. У тебя же там, наверняка, в котомке что-нибудь найдется! Жрать охота, сил никаких нет!.. От этой их жидкой дристни все штаны уже сваливаются! – и лейтенант в подтверждение продемонстрировал, насколько пояс его обтрепанных кюлотов, которые едва держались на бедрах, отстает от впалого живота. – Как твой зад, ами? – поинтересовался Зафар, обрадованно протягивая Генри лепешку с куском какого-то мяса внутри. – Нормально! Жить буду, – усмехнулся лейтенант, с наслаждением вгрызаясь в душистую сочную стряпню. Вообще-то, было не очень нормально. Ноги он переставлял так, будто, в штаны наложил, если будет позволительно использовать такое сравнение. Каждый шаг отдавался густой болью в костях и мышцах ягодиц. А всю ночь вовсе непрестанно ныло, причем, все тело сразу. Но это, конечно, ерунда, по сравнению с тем, что испытывает сейчас волоф. Тейлор очень хорошо представлял... – А твоя спина как? – озабоченно спросил Генри в ответ. – Терпимо, – Зафар скривился. – Думаю, еще месяц будет заживать. Но Па Конте надавал мне всяких снадобий. И про тебя, кстати, тоже не забыл. – Ой, нет! Благодарю покорно! – брезгливо передернулся Тейлор, вспоминая пикантный вкус колдовского отвара. – Знаю я его снадобья. Лучше еще одна порка, ага! Зафар одобрительно гоготнул, оскалив свои белые зубы. – Дуралей! Пей, давай, нечего модничать. Нам еще сегодня норму делать. Повторения вчерашнего я больше ни за что не хочу! – Дак и я не хочу, ты не думай! Это только кажется, что я такой тупой кретин. – Хах, прости, но на тупого кретина ты не тянешь, не льсти себе, фрэа. Всего лишь – на балбеса порядочного, если угодно! – Зафар приобнял его за плечи, слегка потормошив, потом взлохматил волосы пятерней. – Сыночек! – От балбеса слышу! Папочка! – хмыкнув, не остался в долгу Тейлор, потом вдруг вспомнил про вчерашнюю встречу у кустов. – Послушай, у меня есть кое-что получше этих гадких снадобий. Он задрал рубаху, отвязал от пояса мешочек с даренными листьями и извлек хорошую щепоть. – Вот! – Генри протянул ее Зафару, с беспокойством ожидая, что тот начнет, по своему обыкновению, отнекиваться. – Думаю, сегодня нам обоим это не помешает, брат! В качестве лекарства. Тем более, я сам видел, как Па Конте бросает эти листья в свои колдовские отвары! – Ого! – Зафар был всего лишь удивлен, на его лице не отразилось ни тени сомнений, когда он безропотно сунул пучок листьев в рот. – Спасибо! Где взял, фружэн? Генри в двух словах рассказал ему про вечерний разговор, с гордостью показал обретенный коготь Огун. – Надо же!.. Значит парни все же оценили твою жертву, фрэа, не чета мне, неблагодарному засранцу, – ехидно проговорил волоф, заметив промелькнувший на физиономии англичанина легкий оттенок укоризны, потом с увлечением взялся рассматривать кхе-та. – Кажется, я видел такие штуки, ами, у людей из племен йоруба, но никогда не думал, что это оружие. Им можно отбиваться, говоришь? – Ага! – Тейлор снял с шеи оберег и показал как: ну, то, что он сам запомнил. – Здорово же, да?! Главное, носишь всегда с собой, и никто не знает, что это. – Это да! Так тебе его Арун дал? Ну, тот парень со шрамом? Надо будет себе тоже что-нибудь этакое выпросить. Или самому сделать... – Да, наверное, тут ничего сложного нет, – Генри тоже склонился над вещицей, потом вдруг заметил, что Зафар, внезапно потухнув, втянул голову в плечи. – Чего ты, братишка? – поднял лейтенант голову удивленно. – Одевай быстрей обратно, Генри, вон твой кровопийца едет. Сейчас опять какую-нибудь гадость учинит, ублюдок. Тейлор, тревожно оглянувшись, весь подобрался. По дороге к ним рысил на своей упитанной кобыле Тито. Рядом с лошадью, высунув язык, радостно бежала знакомая псина. Мачо, видимо, стало значительно лучше, если драйвер решил взять его сегодня с собой. – Эй, дармоеды! Чего прохлаждаетесь? Мало я вам вчера навалял! Еще хотите? – просипел он хмуро, поравнявшись. – Так это… мистер Тито, – бесстрашно оттеснил волофа Генри. – Куда нам становиться, сэр, вы же еще не сказали. – Боже правый, сборище идиотов! Да хоть вот сюда! – он махнул на ряды прямо рядом с дорогой. – И чтобы до вечера двадцать ярусов! А то взгрею обоих! Больше не буду с вами в ваши дурацкие игры играть! «В наши игры?! Нормально!» Генри с Зафаром переглянулись и повернули головы к назначенному участку. Потом снова удивленно переглянулись и растерянно взарились вслед проехавшему драйверу. Роб Тито, похоже на то, ошибся сгоряча. Виноградник здесь определенно кто-то недавно обработал. Ряды выглядели довольно-таки ухожено: трава покошена и, пожухлая, смешана с рыхлой землей. Кроме того, располагаясь перед поворотом, террасы на этом отдельном склоне получались значительно короче остальных. Вот что это за черт? Надсмотрщик, поторопившись, не заметил? И как им теперь быть? Позвать Тито снова и нарваться на дополнительную работу, если они оба еле живы? Даже несмотря на спасительные листья. «Два калеки на огороде», – почему-то вспомнилось Генри. Или прикинуться «долбо*бами» и делать по новой взрыхленные уже ряды? А вдруг драйвер вернется, заметит свою ошибку и, в наказание, заставит делать норму сначала, поставив куда-нибудь на совсем уж заросший участок. С ублюдка станется… Генри пожал плечами. В конце концов, испанец может и не заметит, а так у них есть шанс сделать норму. Кто там потом узнает, они ли это скосили, или так уже было раньше? Тейлор понимал одно: наказания сегодня не выдержит никто из них двоих, это очевидно. И лейтенант решительно взялся за мотыгу. __________________ 1. Имеются в виду листья коки. Кока – куст, похожий на терновник, – по последним данным культивируется на территориях Андской горной цепи более 8 тысяч лет. Местные жители используют ее и в традиционной медицине, и в религиозных церемониях. Употребление коки обычно представляет собой жевание листьев ради выделяющегося сока, глотание их или заваривание из них чая. Кока, содержащая множество растительных белков, витаминов и других питательных веществ, помимо собственно алкалоида, влияющего на психическое состояние, быстро снимает усталость и симптомы так называемой «горной болезни», вызванные кислородной недостаточностью и сильными перепадами давления, а также подавляет голод, жажду, сонливость и боль. У народов Анд в период испанского колониального правления даже расстояния и время измерялись часто в единицах «кокада», то есть порций коки, которые нужно было целиком сжевать, перемещаясь из одного места в другое. Андские индейцы, в первую очередь в Боливии и в южной части Перу, почти всегда носят с собой мешочек с порцией коки на один-два дня (примерно 60 граммов на сутки). При этом в самих листьях коки алкалоида-кокаина содержится лишь примерно 0,5–0,7 процента от общей массы, а ощущения от одной порции пережеванных листьев сравнимы с выпиванием двух-трех чашек крепкого кофе. Кокаин, известный сегодня сильный наркотик из класса стимуляторов, ученые научились производить из листьев коки лишь во второй половине XIX века. 2. Кхе-та – оружие, похожее на явара (кубастан) – кастет для нанесения тычковых ударов. Усиление удара руки с зажатым в неё предметом привело к появлению простого, но очень эффективного оружия – короткой палочки. Её длина составляет от 12 до 15 см, а диаметр колеблется в пределах 1–3 см. Она может быть сделана из разных твердых пород дерева. Может быть заточена с одной или двух сторон. Истоком японской явары считается ваджра – ритуальное и мифологическое оружие в индуизме; в тибетском буддизме – до́рдже. Это священное оружие, палица, жезл, скипетр, используемый как символ высшей власти и правосудия, «камень благородный». Слово имеет несколько значений на санскрите: «молния» (непреодолимая сила), и «алмаз» (может резать что угодно, но не сам себя). Используется в буддийских священных текстах и в названиях сутр. Ваджра (дордже) символизирует силу и твёрдость духа, а также вечность и нерушимость (например, обета), но сам способен разрушить всё, даже, казалось бы, несокрушимое. Подавляет все злые желания и страсти. Символ Пробуждения, наступающего «в единый миг». Так же символизирует мужскую активную силу. Имея важное религиозное и культурное значение, символ ваджры распространился вместе с индуизмом, а затем с буддизмом во многие части Азии, Японию, Россию. Наверняка что-то подобное имелось и у других народов.