В РИТМАХ ЗВЕНЯЩЕГО СЕРДЦА

***

Вест-Индия, о. Эспаньола, побережье Карибского моря к западу от г. Санто-Доминго, асиенда Эль-Пуэрто-Эн-Эль-Параúсо, август, 1725 год Донья Каталина любила просыпаться на рассвете. Может, дело было в свежей легкости воздуха, текущего вместе с первыми лучами солнца сквозь приоткрытые створки решетчатых окон, который насыщал ее спальню пьянящими ароматами морского бриза, влажной тропической зелени и пышных цветов. Пестрые нотки запахов переливались ненавязчиво, вплетаясь в несмолкаемые трели птиц за окном, ласкали обоняние, а вместе с ним питали радостью ее неспокойное сердце. Казалось, этим изысканным букетом можно наполнить бокал из муранского стекла и пить, словно сок душистых плодов, которые в этих благодатных местах произрастали в изобилии. А может, раннее пробуждение избавляло донью от нудного ритуала одевания, который предполагал затягивание ребер в душный корсет и долгую укладку непослушных прядей в высокую прическу, подобающую ее положению, с обязательной пейнетой и благонравной мантильей. Не сказать, что бы сеньора Коста Гальяно не любила помпезные приемы, красивые наряды и изысканные coiffures, но с некоторых пор Каталине гораздо отраднее было плеснуть в припухшие со сна глаза прохладной водой, которую чернокожая горничная Роса оставляла ей накануне. А после, напевая нехитрый мотивчик, чиркнуть несколько раз по спутанным волосам черепаховым гребнем, заплетая густые пряди в незатейливую косу. На изыски не было ни времени, ни нужды: девушка все равно старалась выскользнуть из дома незамеченной, чтобы нанятая ей же самой дуэнья Хуанита поменьше поджимала губы за завтраком. Что ж, жалование старая матрона получает немалое лишь за то, чтобы служить надежным щитом от соседских сплетен и в тоже время помалкивать, когда ее вовсе не спрашивают. Пусть вон лучше направит свой праведный пыл на домашнее хозяйство, старая перечница. Каталина мысленно подмигнула чопорной дуэнье, которая наверняка изволила еще почивать, и поспешила облачиться в непритязательные холщовые кюлоты и широкую рубаху мужского покроя, которые остались от ее безвременно почившего мужа – Дона Диего Фернандо Алварес де ла Серна, искусно переделанные портнихой под ее размер. А теперь осталось только натянуть треуголку на глаза и бежать через сверкающий утренней росой сад, на конюшню, где наверняка уже переминается в предвкушении оседланная доном Гуано быстроногая и изящная лошадка-паломино с величавым именем Ля Эстрелла Дорада. Ну или попросту – Эстела. Кобыла аккуратно взяла теплыми губами морковку из хозяйских рук и радостно загорцевала, когда Каталина, подсаженная грумом, легким движением взлетела в привычное ей мужское седло. – Ну, ну, девочка, легче, давай-ка шагом для начала!.. Донья похлопала грациозную шею своей любимицы, отливающую золотым лоском под лучами восходящего солнца, и после небольшой разминки пустила нетерпеливое создание резвым аллюром прямо по дороге, которая за усадьбой почти сразу сворачивала к лесным зарослям. Словно сорвавшаяся с тетивы стрела, красавица кобыла размашистой иноходью плавно понесла хозяйку над землей. Огромный кобель той же золотистой масти заполошно вылетел им наперерез откуда-то из глубин двора. Каталина, привстав в стременах, залихватски присвистнула разогнавшейся псине и мотнула головой приглашающе: конечно, куда она без Мачо теперь. Пес с некоторых пор стал ее постоянным спутником в этих утренних выездах, что, кстати, позволяло ей не брать с собой для охраны лишних людей, наслаждаясь таким благотворным для нее одиночеством. Конечно, с Мачо изначально пришлось повозиться. Привезенный от сэра Уолтера пес наотрез отказывался от еды и никого к себе не подпускал. Категорически. Такое положение дел кого хочешь могло заставить опустить руки, но только не сеньору Коста Гальяно. Для начала она выписала из Санта-Доминго лучшего собачника Эспаньолы, который долго обхаживал угасающего от тоски пса, перепробовав на нем все свои хитрые приемы: уговаривал, соблазнял, привязывал, совал еду насильно, давил авторитетом, запугивал, размахивая перед собакой хлыстом, и даже попробовал ударить. Кончилось все тем, что Мачо бросился на незадачливого собачника и даже успел вырвать добрый кусок плоти из ненароком подвернувшегося ему мягкого места, пока подбежавшие слуги не оттащили рассвирепевшего пса. После этого посрамленный собачник уехал, а Мачо продолжил хиреть. Он лежал в углу своего вольера тощим скелетом и ни на что не реагировал, хотя перед носом его возвышалась целая миска кусочков нежнейшей телятины, обложенная сахарными косточками, которые уже вовсю обсиживали нахальные карибские мухи. Каталина некоторое время смотрела на это безобразие, потом решительно подняла задвижку и вошла в загон. Пес даже не поднял головы. Мухи ползали и по его телу тоже, но Мачо лишь вяло подрагивал заметно потускневшей шкурой. Он не был привязан, и Каталина вполне себе осознавала, чем может закончиться для нее этакое безрассудство. Но собаку было жалко, и поэтому она рискнула: подошла к животному и, обмахнув краем мантильи докучливых тварей, опустилась подле него на колени. – Послушай, приятель, – строго сказала донья. – Ты ведешь себя как капризный бобо, ты это понимаешь? Хочешь умереть, страдая по тому убогому козлу, который тебя так безжалостно предал? Не много ли чести, дружок?! Мачо нехотя посмотрел на посетительницу, удивленно передернув бархатистыми складками бровей над печальными глазами, и... остался лежать. Каталина приняла это за хороший знак и, придвинувшись, села рядом, прямо на замызганную собачью подстилку, вовсе не заботясь о чистоте платья. – Ну чего ты, мальчик мой? – ласково спросила девушка и, протянув руку, коснулась рыжей лобастой головы. – Понимаю, это грустно... Твой гадкий хозяин поступил с тобой не слишком-то честно. Согласна, тут кто хочешь загрустит, если тебя бросают вот так… нежданно-негаданно, – Каталина вздохнула каким-то своим мыслям и продолжила поглаживать сухо обтянутый кожей загривок, осторожно почесывая пса за ухом. – Но ведь и я тебя не обижу, дружок. У меня тебе будет даже лучше, вот увидишь! Обещаю, тебе здесь понравится! Пес шумно выдохнул, демонстрируя великое сомнение пополам со вселенский скорбью. – Даже не переживай, красавец мой. Думаешь, у меня не найдется, что охранять? О! Ты ошибаешься! Еще как найдется. Увидишь, у меня большое поместье, и мне очень нужны бравые охранники. Ты ведь такой отважный, эль чучо, я помню! Видела тебя в деле… Молосс скосил на новую хозяйку презрительный взгляд: дескать, на такую грубую лесть его не купишь и даже стараться тут нечего! – А знаешь что, чико, пойдем-ка погуляем? Я покажу тебе дом!.. Если ты готов со мной дружить, я поручу тебе за всем этим присматривать, – Мачо фыркнул недоверчиво. – Точно-точно! Только для начала ты должен поесть, приятель. А то как же ты будешь работать охранником совсем-то без сил? Пес еле слышно проскулил в ответ, будто жалуясь на злодейку-судьбу. Каталина, продолжая расписывать в красках все прелести его будущей новой жизни, потянулась и, смахнув назойливых насекомых, взяла маленький кусочек мяса из собачьей миски. – Ну же, дружок, давай, не упрямься! А то сейчас съем все сама! Ммм... как вкусно! – донья причмокнула, делая вид, что собирается положить подвяленную на солнце еду себе в рот. – Ням... ням... Пес нехотя приподнял голову. Потом вдруг потянулся и мигом сжамкнул предложенный ему кусочек, обильно измазав вязкими слюнями тонкие пальцы хозяйки. – О! Ну, наконец-то, бродяга! Давно бы так! – девушка взяла ладонями тяжелую морду собаки и как следует взъерошила вялые складки кожи на усохшей шее. – Молодец, эль наньо! Нет, ну какой же ты умница! Ну-ка, давай, еще покушай, милый! Она подтянула поближе к песьей голове всю миску, но Мачо даже не соизволил взглянуть на аппетитную горку всяческого добра. Донья посмотрела на зверя слегка озадаченно: – Та-а-ак! Это что еще за фокусы, пройдоха? Хочешь, чтобы я кормила тебя с рук? Ах ты, поросенок! Ну ладно, иди сюда, упрямец... – она положила голову собаки себе на колени и протянула Мачо следующий кусочек: – На, ми махнúфико, возьми! Скормив таким образом псине еще несколько кусочков, Каталина, как и обещала, повела его в обход по усадьбе, представляя одного за другим всех ее обитателей. Попадавшиеся на пути люди с опаской косились на тощего, но огромного пса, который смотрел сквозь них грустным, почти человечьим взглядом. Знакомство получилось не слишком долгим: с некоторых пор в поместье остались лишь самые проверенные, служившие самой донье и ее мужу Дону Диего Фернандо Алваресу уже много лет. Из новых, пожалуй, только нанятая самой же Каталиной дуэнья, да случайно забредший как-то на асьенду – не иначе случился промысел Божий! – потомственный виноградарь, ученый и по совместительству теперь парковый архитектор – месье Лавиньи, постепенно сотворивший из заброшенного усадебного парка нечто совершенно волшебное. Катарина с удовольствием показала Мачо свои любимые уголки, созданные хитроумным французом. Они прошли среди густых тропических зарослей по тенистым тропинкам, усыпанным белым песком и выложенным цветными камушками, перебирались ажурными мостиками через бурлящие ручейки. Заглянули в самые неожиданные местечки, где были обустроены уединенные пристанища для отдыха с теплыми деревянными или прохладными мраморными скамейками, украшенные скульптурами античных богов и пышными цветниками. Лавиньи, очевидно, был знатоком паркового искусства, кроме того, у маэстро явно имелся талант к этому делу. В самой глубине парка донья продемонстрировала псине свою гордость – уютную беседку под апельсиновыми деревьями со ступеньками, спускающимися прямо в небольшой прозрачный пруд с лилиями, куда к тому же, умиротворенно журча, стекали тонкие струи маленького водопада из настоящего горного ручья. Повеселевший от впечатлений, Мачо послушно шествовал за новой хозяйкой, обстоятельно обнюхивая по дороге каждый встречный бугорок. Периодически он останавливался и, сосредоточенно задрав лапу, тщательно метил одному ему ведомые столбики, видимо, определяя таким образом подотчетную территорию. Не обошли его внимания попавшиеся на пути ножки скамеек, а так же пьедесталы божественных статуй и мраморные бортики цветников. В завершении сей ознакомительной прогулки, Катарина вышла на респектабельную центральную аллею, которая вела от кованых ворот усадьбы прямо к парадному крыльцу дома через открытое пространство подъездного парка. Его обустройство, более четкое, прямое, со строгими лучами дорожек, фешенебельными фонтанами, геометрическими цветниками, аккуратно стриженными газонами и кустами, как нельзя лучше располагало к официальным приемам, какие, к слову сказать, сейчас были невероятно редки. Но все равно, глаз неожиданно отдыхал в этом графическом спокойствии после девственного буйства джунглей, на манер которых был оформлен ее любимый нижний парк – «Эль-Параúсо». Сам дом, двухэтажный, построенный около века назад, буквально нависал своей тыльной стороной над морем, и волны с благодатным шумом разбивались о подножье утеса, который служил величественному зданию прочным фундаментом. Парадный же фасад, выходивший в упомянутый парк, был украшен – по традиции всех богатых испанских построек – средневековыми аркадами, которые поддерживали открытую галерею первого этажа и изящно обрамляли балкон второго. Благодаря своим плавным симметричным линиям, опирающиеся на колонны арки – вместе с арочными дверями и окнами – придавали зданию легкость и импозантность. Стены, отделанные мраморной штукатуркой цвета топленого молока, розовато поблескивали под солнцем и приятно сочетались с терракотовой черепичной крышей. Кованые перила лестниц, балконов, террас своим ажурным рисунком дополняли впечатление элегантной роскоши. Привычная, Каталина, конечно, лишь отчасти замечала красоту этого места, гармония и уют которого хоть подспудно и ласкали ей душу, но навеки остались омрачены тяжкими воспоминаниями. Мало-помалу неумолимое время, конечно, предавало забвению остроту той трагедии, которую пережила здесь сеньора Гальяно, когда неожиданно погиб ее возлюбленный муж Диего Фернандо. Все решили тогда, что это дело рук беглых негров – маронов, скрывавшихся от преследования владельцев в непроходимых для цивилизованного человека местах – центральных горах и лесах острова. А Диего как раз зачем-то заехал слишком далеко в эти самые горы, где его бездыханное тело и нашли после долгих, многодневных поисков. А через полгода, простудившись, буквально в три дня сгорел в лихорадке их единственный двухлетний сын и наследник Амадо. Каталина чуть не скончалась тогда от жестокой меланхолии. Спасло ее только то, что унаследовала она от своей матери Селии недюжинную силу характера и выдержку, достойную истинной испанской матроны. Мать ее и сама пять лет назад потеряла мужа и двоих взрослых сыновей – любимых старших братьев Катарины и ее дорогого отца. Тогда девушка впервые узнала, что всему виной какое-то старое родовое проклятье. Мать показала ей семейную реликвию – ветхий свиток с предостерегающими письменами, написанный еще прадедом. Верить ли в это или нет, Каталина тогда не представляла, но факт остается фактом – мужчины в материнском роду умирали не своей смертью, да еще в довольно молодом возрасте. И вот теперь получалось – проклятье действительно существует! Только оплакав одну невосполнимую потерю, девушка безнадежно провалилась в другую. Прошло уже более трех лет, когда так скоропостижно скончались ее любимые мальчики, а боль, хоть и притупилась значительно, но не отпускала донью Каталину никогда. Впрочем, она, гордо замуровав терзания глубоко в душе, не давала им прорываться и старалась как-то сначала дышать, а потом – и жить дальше. В этом ей помогала одна страсть, которую донья получила в наследство от своего отца – идальго по происхождению – Фредерико Коста: папá выращивал виноград и производил в своем поместье элитный херес, исключительный по своим вкусовым качествам. Но это хорошо получалась там, дома, в Андалусии. А здесь, на тропических островах, самым популярным напитком являлся ром, который производили благодаря обширным плантациям сахарного тростника. Легко росли так же кофе, какао, табак, хлопок, рис, бананы и апельсины, авокадо, манго, орехи акажу и множество других необычных плодов. Да и вообще, в этом раю плодоносило казалось бы все на свете, кроме... винограда. Как раз этот взыскательный плод в тропиках созревал с большим трудом – бытовало мнение, что терруар неподходящий: должны были удачно сойтись умеренная влажность, подходящая земля и правильное расположение к солнцу. Таковое здесь имелось лишь на горных склонах, которых на Эспаньоле, впрочем, было немало. Когда Каталина вышла замуж, у Диего уже имелась неплохая плантация винограда, посаженная, видимо, еще родителями мужа в честь ностальгии по их испанским корням. Но чтобы вырастить что-то достойное хорошего вина, требовалось бесконечное терпение и та самая страсть, да еще недюжинный опыт, которого у Катарины, признаться, было пока что недостаточно. Хотя девушка с увлечением осваивала все тонкости. Благо, ей так удачно подвернулся Лавиньи, который, надо отметить, разбирался в искусстве виноделия столь же прекрасно, как и в обустройстве парков. Впрочем, два года назад, спасаясь от меланхолии и гнетущих воспоминаний Каталина совсем уже решила перебраться обратно в Кадис, в дом своей матери, которая в результате этих трагических событий даже пересекла океан, дабы в трудную минуту поддержать свое последнее дитя. «Утешься, дорогая, – говорила донья Селия сломленной горем дочери. – Наш драгоценный Амадо теперь на небесах. Он в раю, и Сама Святая Мадонна гладит его златокудрую головку». Про своего зятя она почему-то помалкивала. Действительно, поездка в родные пенаты, а потом и путешествие по Европе, которую безутешная вдова затеяла по совету доктора, на удивление, позволили слегка сгладить терзавшее ее горе. Тем более, уже в Испании, на одном из приемов, Каталину познакомили со знатным англичанином, сэром Уолтером Пейном, который оказался ее соседом по Антильским островам и тоже весьма интересовался производством вина на Карибах. Это странное для тропиков увлечение довольно быстро сблизило молодых людей, позволило проводить время вместе в том же путешествии и, в конце концов, спустя год – по истечению траура – мистер Пейн сделал сеньоре Коста Гальяно официальное предложение.