В РИТМАХ ЗВЕНЯЩЕГО СЕРДЦА

За свою долгую двадцатичетырехлетнюю жизнь Генри довелось наблюдать немало телесных наказаний. И даже довольно часто испытывать оное на себе. Правда, это была практически безобидная домашняя порка, последствия которой переставали доставлять неудобства максимум на третий день. А то и гораздо раньше – в зависимости от тяжести проступка. Ну да, случалось пару раз и пожестче. Но Тейлор, положа руку на сердце, понимал: было за что... Он бы, Генри, на месте отца вообще убил бы этакого охламона. Признаться, француз-воспитатель в розовом детстве Тейлора, а потом и мисс Грифон секли его с завидной регулярностью – все ж таки Генри всегда слыл знатным шалопаем – но лейтенант не припоминал, испытывал ли он тогда что-либо еще, кроме плохо подавляемого страха и упрямого возмущения. Впрочем, надо отдать должное, иногда это было, наоборот, облегчение, особенно, когда его мятущаяся душа искренне раскаивалась в содеянном. Хотя покорным агнцем юный виконт не был никогда, и строгие наказания мало влияли на сей прискорбный факт. Наоборот, поруганная гордость заставляла его совершать, в знак протеста, еще более сумасбродные проступки. Тем более, в той среде сорванцов, где Тейлор старался считаться «своим», насыщенные следы после внушительной порки всегда пользовались особым почетом. А потом, в бытность свою корнетом, когда молодой офицер проживал в общих казармах, редкими вечерами на него накатывало странное томление. Порка от чопорной мисс Грифон вдруг всплывала в памяти Тейлора с какой-то весьма неожиданной стороны. Или, скорее, Генри проваливался с головой в грёзы о том обстоятельном и таком... интимном ритуале, который совершала над ним каждый раз суровая мистрисс, а также – в то переживание пленительного ощущения неизбежной покорности... Женщине?! Эти сокровенные видения, оказывается, занозой сидели где-то в тайном уголке его души и не давали покоя чреслам. Но что это был за черт, Тейлор не представлял – да и не хотел разбираться особо, – тайно, под одеялом, помогая себе рукой избавиться от постыдного напряжения. Но позже, когда Генри стал постарше и нашел свое утешение во внимании множества хорошеньких пассий, его непотребные мысли и сие нелепое влечение отпали как-то сами собой. Стало просто некогда предаваться странным мечтаниям. Хвала Господу! И сейчас, склонившись над поваленным деревом, лейтенант Генри Тейлор испытывал лишь злость. Злость от своего поруганного в очередной раз достоинства, от жгучей безнадежности, навалившейся так внезапно, от своей фатальной, горькой беспомощности во всей этой до чёрта унизительной ситуации, от отчаяния разрушенных надежд. До кончиков ногтей он полыхал той злостью, что пластала его изнутри хуже тысячи кровавых розог, заставляла пламенеть лицо и до хруста сжимать челюсти. Краем глаза Тейлор видел, как донья замахнулась. Не сильно, но отрывисто, резко. Короткий свист, и – между лопатками обожгло. Надо признать, довольно терпимо. Тем более, лейтенант ожидал гораздо худшего и поэтому даже позволил себе не дернуться. Внутри ему было куда как больнее. – Говори! Какого черта ты делаешь на моем озере, мерзавец?! Я действительно видела один раз, как ты скачешь тут со своей палкой? Зачем ты тренируешься драться? Готовишь бунт?! – Я?! Н-нет!– Генри даже развернулся от удивления, оторвав руки от ствола. – Стоять, раб! Руки! Следующий удар показался бы Тейлору более чувствительным, если бы он не был так огорошен несправедливостью обвинения. Генри лишь чуть поежился в результате и едва заметно пригнул голову. – Я никогда не думал бунтовать, донья, – глухо проговорил лейтенант, отдавая отчет, что все его оправдания сейчас будут выглядеть убого. – Я же не идиот! Просто... так я приводил себя в порядок. – Зачем тебе этот порядок, раб? Я видела, как ты тут намываешься! У тебя... есть женщина?! Свист – и новый удар обрушился на его плечи! Акх! Чувствительно однако! Генри с тихим шипением втянул воздух. Черти! Больно! Да ладно, солдат он или нет? Стерпит, в конце концов! И он не трус ей тут! Пусть эта чертова фурия забьет его хоть насмерть, Тейлор не покажет свою слабость. Только не перед ней!.. И... дьявол! Что это за дурацкий вопрос про женщину? Весьма последовательно, ага! – Женщина? Да что вы, mi Ama! Упаси меня Господь! Просто... вдруг война, а я не бритый! Такие дурацкие прибаутки ходили у них в офицерских казармах, и Тейлор выдал склáдную фразу по привычке, почти не задумываясь. Потом, спохватившись, мысленно треснул себя по губам. Хах! Вот сейчас, на ее месте, я бы точно себя прибил, выпендрежного идиота! – Ты издеваешься, раб?! – розги позорно полоснули прямо по заднице, видимо, сеньору действительно огорчили его невежливые манеры. – Какая война? Твое дело – вкалывать до упаду, где тебе велено, поганец! – Раб я временно, mi Ama, – Надо же, удалось сказать это почти спокойно! – А вообще, я – солдат! – Очень наглый раб! – холодно возразила донья и замахнулась. Зад опять как следует обожгло, и Генри подумалось, что лучше бы его ободрали до костей эти проклятые надсмотрщики, все ж таки было б не так унизительно. Впрочем, Тейлор уже основательно подобрался, намереваясь до последнего изображать из себя героя, гордо страдающего под зверскими пытками врага, но продолжения, на его удивление, не последовало... – Можешь повернуться, раб. Я закончила! Уже?! Генри медленно отлепил ладони от ствола и повернулся, как и было велено, стараясь не испепелить сеньору взглядом. Его уши, на самом деле, пылали гораздо сильнее, чем вздрюченная задница, и Тейлор не придумал ничего лучше, как с громким возгласом «АЙ!» нарочито усердно потереть пострадавшее место, презрительно уставившись фурии прямо в глаза. При этом он скривил губы во что-то, отдаленно напоминающее ухмылку. Ну, насколько у него получилось с такой перекошенной от побоев физиономией. Девица, рассеяно похлопывая розгами о ладонь, спокойно смотрела на жалкие потуги англичанина «держать лицо». Даже голову чуть набок склонила. Тоже мне, нашла зверушку! Надо сказать, изящная охотничья шляпка с пером и небольшой вуалью в этот момент шла ей изумительно, хотя идеально уложенные волосы уже слегка растрепались во всех этих утренних передрягах. Но донью это совершенно не портило. Наоборот, придавало ей живописного шарма, в дополнении к порозовевшим щекам и пронзительно сверкающим глазищам. Тейлору почудилось, или правда, в уголке губ сеньоры таилась... легкая улыбка? Так или иначе, но суховатые губы девушки дернулись и, наконец, разомкнулись: – Ну, раб, говори! Я жду! Порядком сконфуженный всей этой позорной ситуацией, Тейлор посмотрел на хозяйку с недоумением. Что-то надо сказать сейчас? Правда? – Что надо сказать? Раб! – стальные глаза нетерпеливо сузились, улыбка исчезла. – Простите, донья, я могу идти? – выдавил из себя лейтенант, стараясь дышать ровнее, чтобы его голос не провалился в пустоту. – Меня тростник ждет. – Тростник? – сеньора озадачено вскинула ровные, ухоженные брови. – Ну да, – негодование все же прорвалось нежданной горечью, и Тейлор заёрничал. – Представьте, я у вас тут тростник рублю на плантациях, моя дорогая госпожа. Если я не вернусь во время, бригадир всыплет мне добавки. Я и так, – Генри заставил себя многозначительно взглянуть на солнце, – почти опоздал! – И поделом! – пожала плечиками сеньора. – За такое-то хамство тебя пороть и пороть! Нет, правда что ли? Эх, помирать, так с музыкой! – Простите, но мне так не кажется, – щека Тейлора затекла до невозможности, начиная от самых век, превратив глаз в противную щелочку, из носа текло, отчего Генри постоянно шмыгал, разбитые губы шевелились с трудом: – Сдается, на сегодня мне достаточно, mi Ama. Я вам тут не мальчик для битья! Каталина нетерпеливо потянула носом воздух и снова подняла свои красивые брови. На редкость выразительно. Да, нарывается он, что здесь скажешь! Но лучше так, чем жалкая покорность. – Так я пойду? – лейтенант сделал пару несанкционированных шагов в сторону поселка. Что ж поделать, если Генри, и правда, невыносимо хотелось смыться с глаз сеньоры, чтобы где-нибудь в одиночестве зализать свои кровавые раны. Не на теле, нет. Как ни странно, последствий экзекуции на теле – быть может, от переизбытка других чувств – почти не ощущалось. Так... легкий зуд, будто крапивой ожегся. Ага, если бы не растоптанная в хлам гордость, право, можно было б не обращать внимания. А так – словно в черную яму провалился. Забаррикадировавшись дерзостью, Тейлор держался из последних сил, стараясь не отвести вызывающий взгляд. – Стоять, раб! Я с тобой еще не закончила. Уйдешь, когда я велю. Генри строптиво поджал губы. Ну, благо, хоть глаза удалось не закатить. – Да, донья. Как скажете, донья. – Говори, наглец! – Да что я должен сказать, намекните хотя бы?! – Тейлор, как водится, включил идиота, хотя где-то в глубине души догадывался, о чем толкует госпожа. – Тебя что? Никогда не воспитывали, раб?– сеньору явно заводил этот разговор, она сердито сдвинула брови. Ну, начинается! Похоже, пока не поздно, надо сбавить обороты, а не то столь легкой поркой он сегодня не отделается! – Думаю те, кто пытался меня воспитывать, mi Ama, были сильно разочарованы! Нормально! Сбавил в самый раз, чтобы тебя снова подвесили за ноги, идиот! – Что ж, тогда я займусь твоим воспитанием! – сеньора Гальяно бросила многозначительный взгляд на лозины, остававшиеся до сих пор в ее руках. – Попробуйте, донья. Вдруг получится! – Бог ты мой, никогда не встречала этаких наглых придурков! Тебе жизнь недорога что ли, раб? – Да нет, дорога. Почему же... – Что-то незаметно! Ты ж сейчас просто вынуждаешь себя убить! Особо жестоким способом! – и тут донья буркнула, будто про себя. – Как я сейчас понимаю беднягу Уолтера... Ах, УОЛТЕРА!!! Она ПОНИМАЕТ этого грязного ублюдочного Уолтера! БЕДНЯГУ?!! Что за хрень! Генри почувствовал, как поток чего-то жгучего как следует полоснул внутри и потек буквально из ушей, перекрывая все остальные чувства. Он, признаться, и в самом деле был сейчас не в состоянии опустить шалый взгляд зарвавшегося поганца: что-то неистово бурлило внутри, не давало благоразумно заткнуться, приближая его к настоящим неприятностям. Дьявол! Как будто до этого были не настоящие! Но перед этой невероятной девицей, он не мог позволить себе сплоховать. Тем более, когда Тейлор представил, ЧЕМ это они вдвоем с этим гнусным Уолтером занимались... Да вот, ЧЕМ?! Дальше испуганное воображение лейтенанта представлять отказывалось. Такая красотка и это жалкое недоразумение! Не может быть! – Намекаю, болван! Благодари за порку! И вообще... если бы не я, тебя сейчас бы покромсали на мясо мои вертухаи и прикопали где-нибудь так, чтоб никто не нашел. Они как раз обсуждали этот момент, перед тем, как я сюда случайно зашла. Если ты этого еще не понял! Да, сеньора была права, конечно. Наказание, если оно уже закончилось, оказалось неоправданно легким за все его, Тейлора, выкрутасы. А донья Каталина спасла его сейчас от дьявольски жестокой участи. Второй уже раз, кстати, пора это признать! Но Генри не так-то просто было утихомирить свою адскую гордыню. – Спасибо, mi Ama. И за порку, и за науку! И за то, что спасли от смерти. В очередной раз! – скривился Тейлор, громко шмыгнув распухшим носом. – Теперь ваша душенька довольна, моя прекрасная донья? Я могу, наконец, идти? – Можешь. Можешь пойти к озеру и умыться, бестолочь! После договорим! – и Каталина протянула ему свой кипенно-белый шелковый платок.