В РИТМАХ ЗВЕНЯЩЕГО СЕРДЦА

***

Каталина, откровенно говоря, вовсе не понимала собственных чувств, которые, словно густое тесто для бисквита, замешанное пестрыми слоями яичных белков, марципана, шоколадной патоки, фруктового джема, меда и мелких цветных камешков-цукатов, поражали ее своим неожиданным многообразием. В ее далеком детстве, когда мамита Селия по воскресеньям готовила сдобу к праздничному столу, маленькая Ката стояла рядом и любовалась, как упругий замес скручивался тягучими спиралями, перетекавшими одна в другую. Каждую минуту они создавали новую радужную картинку, наполненную каким-то необъяснимым волшебством. Каталина всегда удивлялась этому диковинному таинству. Хорошо различимые на вид слои при всем желании уже не получилось бы отделить друг от друга, пока они, постепенно сливаясь вместе, не становились единым целым в печи – пышным, душистым. Занятно наблюдать. Вот так и сейчас, стоящий перед ней парень вызывал целый круговорот путаных желаний. С одной стороны, она восторгалась его стойкостью и тем достоинством, с которым, несмотря ни на что, англичанин держался, а с другой – вдруг поймала себя на невероятной жажде сломать поганца, поставить на место, заставить себя уважать, хотя бы как хозяйку этого дома. Но, кажется, на данный момент она в этом мало преуспела... В результате ее не слишком-то и усердной – да, прямо скажем, чисто церемониальной – порки, в синих глазах так и не появилось особого пиетета. Зато этот взгляд сейчас упрямо сверкал сквозь растрепанные пряди, желваки ходили ходуном, а рельефный, болезненно припухший рот, густо измазанный кровью, был упрямо сжат. Но не истязать же обормота вусмерть теперь! Впрочем, что-то сеньоре подсказывало, такой вариант окажется еще более провальным. Бесспорно, он невероятно бесил, этот сумасбродный пижон и, в то же время, Каталине очень хотелось расхохотаться, на самом деле: ее просто распирали изнутри три тысячи смешинок от вида помятой физиономии, которая так и пыжилась казаться самоуверенной. Донья специально сдвинула брови, чтобы сохранить подобающе суровый вид. А еще ей просто до смерти подмывало ему всыпать. Еще раз! Аж прям руки чесались. Но, наряду с этим, хотелось защитить, уберечь, облегчить незавидную участь охламона, который собственными дурацкими поступками эту участь благополучно усугублял. Ох, ну что за... еж твою медь! Еще один бестолковый щенок на ее голову! Ката с легким раздражением чувствовала, как ее хозяйский долг снова просыпается, поднимает голову, не давая беспечно отмахнуться от заморочек этого бедолаги. Вызывал ли он в ней жалость? Скорее нет, чем да. А еще Ката знала: даже толику жалости рабам показывать нельзя, поскольку тогда вся воспитательная работа пойдет насмарку. Мошенник тут же сядет госпоже на шею, обнаглеет и... пропадет. И все ее усилия вместе с этим. Было проверенно уже не раз. Бесплатное не ценится, донья на собственном опыте усвоила это хорошо. Поэтому Каталина решила воздержаться ото всяческого рода сюсюканий. Обойдется! Не маленький вроде. Тем более, этот странный англичанин сам сказал: он – «солдат»! Правда, непонятно, что под этим подразумевалось в итоге, но, в любом случае, солдат должен понимать и строгость, и дисциплину. Единственное, что она позволила все же – в знак своего благоволения – протянуть обормоту собственный платок. Пусть умоется и вытрется, а то вон, весь увозёкан до ушей, бравый вояка, будто и вправду в лихом сражении побывал. Но парень взглянул на белоснежный надушенный кусочек шелка с великим сомнением: – Спасибо, mi Ama. Но... обойдусь. Ладно, посмотрим. Каталина пожала плечами и не стала настаивать. Пока что... Парень зашел по колено в прозрачную воду озерца, взялся за подол рубахи, потом осекся и посмотрел на хозяйку насторожено. – Э-э-э... Не могли бы вы... отвернуться что ли, сеньора Гальяно? Ох, ты! Даже так?! Какие мы вдруг стеснительные стали!.. А ничего, что совершенно недавно такие пируэты здесь выписывали с голой-то задницей! Каталина подчеркнуто безразлично развернулась к скромнику спиной. Ну ладно... боком. Потом не выдержала все же и незаметно скосила любопытные глаза. Англичанин, скинув рубашку на один из прибрежных камней, целомудренно плескался на мелководье прямо в штанах. Ополоснул лицо, натер своими мыльными орехами волосы... Потом ловко занырнул в глубину и, через некоторое время, выскочил пробкой далеко от берега, мотая головой и шумно отфыркиваясь. Каталина мысленно закатила глаза. Мужчины! Разрушение и хаос! Никакого тебе холеного изящества, прямо бык в посудной лавке! Хотя она и сама любила порой вот так, от души пофырчать, отринув все условности, но сейчас ей хотелось только чопорно поджимать губы. Наверное, изысканный наряд обязывал все же... – И про какой такой очередной раз ты толкуешь, раб? – надменно вопросила Каталина, когда невольник, накупавшись, наконец, вышел из воды и взялся за свою рубашку. Донья, конечно, прекрасно помнила тот знаменательный эпизод с собакой, но не могла же она так явно выказать обормоту свою особую заинтересованность. Парень замер с рубахой в руках и растеряно уставился на хозяйку, пытаясь видимо сложить в голове хоть какое-то объяснение. С мокрого лица англичанина текла вода, размывая все еще сочащуюся алыми дорожками кровь из носа и из разбитой брови. А в глазах явственно мельтешили недоумение пополам с досадой. Ну да, упоминала она уже про Пейна, и что с того? Вот такая она вся – непредсказуемая! Госпожа она вам тут или кто? Пытаясь как-то сообразить ответ, англичанин покамест уткнулся в изнанку своей рубахи, осторожно промакивая повреждения, потом быстро натянул одежку на влажное тело. Кровь немного застопорилась, потом снова набрякла и засочилась тонкими жгутиками по виску, по губе. Каталина трагически вздохнула, подошла к невольнику и, по-хозяйски взяв за руку, решительно усадила на камень. Потом смочила пресловутый платок в холодной воде и, заставив строптивца запрокинуть голову, приложила тряпицу к поврежденной переносице. – Сиди! Держи! Парень с удивлением на нее покосился, но в этот раз послушно прижал примочку к лицу. Ката, тем временем, отыскала поблизости растение, которое, она знала, помогало останавливать кровь, пожевала лист и залепила этим разбитую бровь обормота. Ну все, похоже, жить будет! Отличный из нее лекарь, пусть кто поспорит! Донья отошла на шаг и полюбовалась результатами своих трудов. – Хочешь сказать, что я однажды уже спасла твою жалкую жизнь, раб? Что-то не припомню такого!.. Парень шмыгнул носом и прогундосил в платок: – Может, вы, конечно, и позабыли, донья... ваше право. Но вы как-то тут по случаю купили одного долбо... гхм... идиота. Чисто из жалости. Каталина скорчила презрительную гримасу из разряда: Буду я еще каждого убогого запоминать! – Ну, как же, mi Ama! Вы должны это помнить! У вашего разлюбезного женишка... сэра, мать его, Уолтера конфуз случился. Да. А после... этот достойный... гхм... человек хотел спустить меня с горы в бочке с гвоздями, всего лишь за то, что я спас его прекрасную невесту от гигантской собаки. Бог ты мой, куда его вообще заносит, этого поганца? – От этой что ли? – донья, наконец, вспомнила про оставленного на сторожевом посту Мачо и свистнула призывно. Гигантская псина не заставил себя долго ждать и радостно вломился на поляну из ближайших кустов, круша ветви широченной грудью. Важно прошествовав к хозяйке мимо англичанина, он сел рядом с ее ногой и, по своему обыкновению, вывалил язык, часто дыша от подступающей жары. Выглядело это весьма благодушно, но с лица обормота тут же слетела вся его хамская спесь. – Мачо! Хороший мой мальчик! – Каталина как следует потрепала разулыбавшегося пса за ушами. – Какой же ты умница! Да, песик явно заслужил поощрения: сидел в засаде, как было велено, и ничем себя не выдал. До сих пор. Прекрасный образец воспитанности, не то что это... гхм... недоразумение. – О черт! – позабыв про свой расквашенный нос, парень живенько подскочил и встал так, чтобы камень оказался между ним и собакой. – Как вы приручили этого дьявола, донья?! – Ты знаешь, я и правда кое-что припоминаю... – Каталина с ехидством прищурилась на опасливый вид англичанина. – Однако, сдается мне, в прошлый раз ты выглядел куда как смелее, солдат! – В прошлый раз я не успел испугаться, донья. Беззащитная красавица была в опасности! – Акх! Значит, ты у нас – благородный идальго? Практически Дон Кихот! Ламанчский! – Это кто, mi Ama? – с недоумением покосился на нее храбрец. – Не важно! – Каталина пожала плечами. – И, кстати, можешь уяснить себе, раб. Я не беззащитная! Сама бы справилась, как видишь, без всяких там грубиянов с самомнением павлина! – В следующий раз буду знать! – дерзко пыхнул ноздрями поганец. Каталина, приподняв бровь, предостерегающе выставила в его сторону свой указательный палец и добавила метала в голос: – Не наглей, гаденыш! Что ж, паренек, определенно, распоясался! И чем дальше, тем больше. Кажется, пришло время ставить его на место! Но не бить же поганца снова, на самом-то деле. Тем более, это очевидно не имеет смысла. – Ты, видимо, специально нарываешься, англичанин? – холодно проговорила она. – Будешь так себя вести, я тебя продам. – И что? Мне там будет хуже, полагаете? Вот прямо весь так и сочится сарказмом, зараза. Откуда же ты взялся такой бесстрашный? – В разных местах – по-разному, – Каталина совершенно искренне старалась сохранить пошатнувшееся терпение. – Хочешь знать, у меня не самая плохая жизнь для рабов. Если трудиться как следует и вести себя смирно, то с тобой будут обращаться хорошо: кормить два раза досыта и нормы не такие высокие, как у других плантаторов. А наказывают вообще очень редко, только когда по-другому нельзя. Я не разрешаю калечить людей! – Ох да, я это заметил, – поганец многозначительно потрогал ссадину на скуле. – Спасибо, донья! Вы просто образчик милосердия! Стоит, глаза прищурены, губы свои выразительные скривил насмешливо: так бы и залепила пощечину дураку. Жаль, что сегодня ему уже и так досталось по первое число... Черт! Да и кто он вообще такой, чтобы руки марать? Какие-то мысли у нее неправильные пошли, право. Каталина заметила это еще тогда... на заднем дворе у Пейна, когда встретилась с паразитом глазами. Парня заметно корежило по причине того, что его неспешно и жестко вразумлял хмурый краснорожий крепыш, но упрямец держался... А потом поднял голову, словно почувствовав ее взгляд. Грязный... заросший... измученный. Лишь глаза светились темно-синим на чумазом лице. А в них до краев плескалась боль... и упертое презрение. Н-да... надо что-то с этим делать, а то он своей непокорностью себя же и сгубит. Каталина задумчиво погладила Мачо по голове, потрепала складки на шее... Пес предано задышал, сквасив счастливую мордаху. Что, малыш, прижучим этого паразита? Только голос надо сделать пожестче... А ты мне подыграй!.. – Что ж, раб, – Каталина с решительным лицом повернулась к собеседнику, – сдается, ты никак заскучал? У тебя, похоже, жизнь слишком сытая пошла? Разбаловала в конец! Забылось, как оно бывает, ага? Хах! Кажется, сейчас она попала в самую точку. Парень вдруг как-то сник, насупился. В глазах сгустилась тоска. Что, заноза? Проняло, наконец? – Ну, говори, чего молчишь? Я же тебя еще не отблагодарила за свое великое спасение. Что ж, так тому и быть! В награду исполню твое желание. Специально найду для тебя местечко погорячее. Что бы жизнь там медом не казалась. А то мы тут, смотрю, со скуки дохнем. Язык молотит без устали! Вон у дона Марио, дальше в горы... каменоломня. Хочешь туда? Там твоя прыть точно на пользу пойдет. Применишь ее как раз в нужное русло! – Как пожелает донья. О, что-то ты совсем скис, бродяга. Весь запал кончился? Гонор растерял? Болталка вдруг работать перестала? Быстро же... – Так что? Хочешь? Англичанин поднял тяжелый взгляд, переступил с ноги на ногу. Зачем-то взглянул на вальяжного молосса и, после, внимательно уставился на платок, который он мял в своих руках. – Не особо, сеньора Гальяно, – выплюнул он нехотя, наконец. – Смиренно прошу прощения, если перегнул палку. – Еще как перегнул! – Ката была неумолима. – Ладно. Так и быть... В знак того, что раскаялся... Проси прощения на коленях, раб! И, может быть... я подумаю над тем, мерзавец, чтобы тебя оставить.