***
На коленях?! Серьезно? Впрочем, преклонить колени – вернее, одно из них – никогда не было зазорно для лейтенанта Тейлора, особенно, когда в награду он получал благосклонность очередной пассии. Все эти хитрости дамского угодника у Генри были отработаны до мелочей. Укромный уголок в душистом саду – цветочек с клумбы – потом на колено – ах, ах, вы прекрасны, сударыня, аки этот цветок – и его уже подпускают поцеловать ручку, потом ладонь, потом запястье... А дальше – жаркий шепот, затуманенный взгляд, чуть помятое платье... Генри, кстати, наловчился даже прическу своим курочкам не растрепать в результате. Да и помадка на лице тоже оставалась практически нетронутой. Вернее, она уже была и не нужна, потому что щечки красотки пылали безо всякой косметики, когда она, слегка пошатываясь, поднималась с садовой скамейки. Идеально. А сейчас что не так, Тейлор? Скольких мамзелек и миссис ты уложил на спину, не сосчитать. Ну, и пусть эта – донна. Или донья – на ихний, испанский манер. Что с того? Она наверняка готова играть в те же самые игры. Давай, просто отыграй по известным тебе правилам. Делов-то! Генри чувствовал на себе каленый взгляд испанской стервы, и все нутро его вставало на дыбы. Он заставил себя поднять-таки голову и смотреть на нее. Прямо в эти прищуренные серые глаза, преисполненные снисходительной издевкой. «Проси прощения на коленях, раб!» – колотилось в его мозгу, и Генри чувствовал, как невидимые сети опутывают, не дают вздохнуть, да хотя бы дернуться в сторону. Что ж, поделом! Это и правда было сродни самоубийству, позволять себе вот так пикироваться с госпожой. Нагло. Беспечно. Но Тейлор, упоенный горьким безрассудством, чувствовал себя почти свободным в этот миг. Равным надменной красотке. Такое забытое ощущение... За которое не жалко рискнуть? Ну и что тебе не нравится, Тейлор? Твои чувства здесь никому не интересны. Это лишь долбаная куртуазность, которая, ты ведь знаешь, не есть унижение. Давай, на колени! Эх, ну почему это не работает?! Почему не сейчас? Генри переминался, едва ощущая, как боль бьется в висках вместе с пылающим сердцем, а воздуха не хватает. Он бросил отчаянный взгляд на Мачо – ища поддержки? Нет, правда что ли? У собаки? И Тейлору вдруг показалось, что пес вроде как ухмыляется злорадно, при этом безразлично пялясь по сторонам, словно стыдится встретиться взглядом. У-у-у, животное! Предатель! А ведь он, Генри, помня обещание, данное Тито, пытался помочь. Сначала всячески уговаривая тоскующую собаку на корабле, просовывал еду прямо к сухому горячему носу, а потом, буквально в первую неделю по прибытию, пару раз в ночи пробирался к его вольеру на заднем дворе усадьбы и, наверняка подвергая себя риску всяческих репрессий, старался вывести пса из гибельной меланхолии. Но право, преуспел лишь в том, чтобы получать в ответ раздраженное рычание, а один раз даже чуть не остался без пальцев. Вон, до сих пор заживает. Однако!.. Стерва все же приручила этого монстра! Как только удалось? И его, Тейлора тоже, конечно, приручить помышляет! Посмотрим, что у тебя получится! Донья!.. Ноги будто окаменели и не собирались благоразумно подгибаться. Черти разнеси! Да в чем же дело-то? А не в том ли, Тейлор, что блистательная сеньора видела твое сокрушительное унижение, когда треклятый Тито показательно порол тебя по заднице, словно нерадивого школьника. Господь! Генри опять жгуче покраснел только от одного воспоминания пристального взора, который тогда вгонял его в ощущение великого позора с головой. О, бравый лейтенант Тейлор! Нагнитесь и получите. Что ж, прекрасно! Сдается, это был худший день в его жизни. Хотя... сегодняшний определенно поспорил бы за это звание. От этой мысли задницу запекло, и Генри чудом удержался, чтобы не потереть зудящие места. В таком случае, чего он, Тейлор, пытается доказать сейчас, рискуя никчемными останками своего жалкого существования? То, что его не до конца размазали в катастрофическом бесчестье? То, что его достоинство все еще при нем? Что ж, можно поздравить: ты добился своего! От тебя просто хотят избавиться! Конечно, старайся дальше, мудель ты идиотский, продолжай в том же духе! И как, интересно, достоинство тебя спасет, на каменоломнях-то? Давно пора себе уяснить: чтобы выжить, надо как раз уметь обходиться без него! Она молча смотрит на него, эта чертова донья: презрительно, выжидающе... Кажется, вовсе не сомневается, что сейчас строптивый раб согнет колени. Ну же, давай, Тейлор, сделай это! Чего тебе стоит?! Это же не по-настоящему! На самом деле лейтенант Генри Тейлор всерьез на колени не встанет никогда. Как там говорил Зафар? Дух человека всегда свободен, пока он сам не решит... Так что это всего лишь нелепый фарс! Маскарад. Лейтенант вздохнул, раз, другой, третий... Будто с жизнью прощался на краю, ей Богу! Акх! Нет, не могу!! «Да катись ты к черту, донья!» Воздух уже наполнил грудь, а сухой рот разлепился, чтобы произнести это. И тут картина, что нарисовал ему герцог Бредман, в который раз встала перед глазами... Его сестра, в грязных лапах негодяя... ворох разорванных юбок неотвратимо ползет вверх. Взгляд, полный смертного ужаса. Она его ждет!.. Он не может обмануть ожидания своей девочки. Не может предать! И Зафар! Без защиты Тейлора чернокожему другу наверняка не выжить среди всей этой жестокой своры! Кончай выделываться, Тейлор! На каменоломнях у тебя нет ни единого шанса! Хватит вести себя как приборзевший сопляк! И вообще, это всего лишь небольшая отсрочка, так и знай! Рано или поздно ты все равно убежишь! А сейчас ты должен остаться здесь, чтобы иметь этот шанс. ШАНС НА ПОБЕГ! Так что... Становись уже мужиком! Ты должен! – Простите своего неразумного раба, прекрасная донья. Не знаю, что на меня нашло. Больше этого не повторится, клянусь! Подать вам розги, mi Ama? Уф-ф!.. Надеюсь, сейчас получилось достаточно почтительно? – На оба колена, мошенник! Эх, черт! Не вышло! Ладно, подавись, мерзкая фурия. Будет тебе оба колена. И Генри, смиренно склонив голову, подтянул под себя другую ногу.***
Господь Милосердный, как же красиво встает на колени этот поганец! Вернее, пока только на одно. Но это поправимо! Сила и грация рыцаря склонившего голову у ног почитаемой дамы. Наверное, так стоял бы Дон Кихот перед своей Дульсинеей. С благоговением к женщине и с чувством собственного достоинства. У Катарины аж сердце зашлось и, в придачу, кое-что пониже. Свернулось тугим клубком, заныло так, что она чуть не охнула. А потом ее просто бросило в жар. Стоит, охламон, плечи свои широченные развернул, а взгляд бросает такой... подозрительно преданный и, вместе с тем, осторожный из-под своих выгоревших прядей. А? Кажется, поганец что-то спросил? Надо взять себя в руки, а то это непонятное смятение выдаст ее с головой. – М? – Я сказал, подать вам розги, донья? Вы ведь опять захотите меня наказать? За непочтительность... Брови вопрошающе приподнялись, а на равнодушной мордахе неожиданно нарисовалось... подобострастие? Что? Нет! Бе-е!.. – Ты должен встать на оба колена, мошенник! Что это за хитрые уловки! Безропотно встал на второе колено, голову склонил. Боже, Боже! Кажется, сейчас получилось как-то не так... Хотя... тоже неплохо, в общем. Колени чуть расставил для устойчивости, при этом линия бедер эффектно обтянулась потрепанными вконец – да что это вообще за рвань?! – штаниками. Каталина поймала себя на мысли, что взгляд ее невольно соскальзывает туда, где на ключевом месте – между крепких ног – звездой выпирает внушительный бугор. Да-а... если он такой в расслабленном состоянии, то что же... – Уж позволь, я сама решу, когда мне тебя наказывать и за что, раб! Ясно. – Ясно, mi Ama. Как скажете, mi Ama. Голос превратился в нечто совершенно невыразительное, угодливое. Фу ж ты! Так не интересно! Куда девался тот дерзкий мальчишка, которого только что было так сладко ставить на место? Неужели настолько быстро сломался? Катарина прямо чуть не умерла от разочарования. – Все, ступай! Иди работай... тростник по тебе скучает, охламон! – Так вы простили меня, донья? – Я подумаю. Придешь завтра к дому. Найдешь меня. Слева от главного входа – терраса. Я пью там чай по утрам. Тогда и скажу, что решила. – А... – Ну что еще? – вдруг подступило какое-то нехорошее раздражение: неужели она ошиблась, и это опять НЕ ТО? – Меня наверняка не отпустят, mi Ama. Нас уводят на плантации гораздо раньше, чем вы приступаете к завтраку. Поля с тростником слишком далеко от вашего дома, донья. – Меня это волнует вообще?! Я тебе сказала, что делать? Думай теперь сам. А то, как с собаками, да доньями воевать, так ты боец-огурец, а как от работы улизнуть, так овца какая-то! О! Вот оно! Опять сверкнуло в синих глазах нахальными искорками. А губы чуть изогнулись в усмешке. Надо же, понятливый все же! – Ладно, mi Ama. Я попробую. Ой! Ну, слава Тебе, Святой Господь! – Вот и попробуй! Но тут подозрительная мысль закралась, засвербила червем. Что-то пройдоха уж сильно покладистый стал. Поднялся с колен, поклонился подобострастно, попятился филейной частью туда, где начиналась тропа в сторону поселка. Ну прямо-таки образцово-показательный раб. Уже развернулся, чтобы побежать наверх... – А ну, стоять, поганец! Парень замер, не доходя до склона полдюжины ярдов. Развернулся с каким-то подозрительно галантным поклоном: – Слушаю вас, mi Ama. Чего изволите? И даже ни единый мускул не дрогнул на пресном лице. Хотя, надо сказать, мускулов сейчас на нем особо и не просматривалось. Скорее – мягкая такая подушка, особенно слева. – Послушай, обормот. Я спасла твою жизнь дважды. Ведь так? – Да, mi Ama, – поклон еще ниже. – Премного благодарен, mi Ama. Тьфу ты, пень! – Хорошо. А ты мою жизнь, если на то пошло, – всего один раз. – Как скажете, mi Ama. Сам бросил на нее напряженный взгляд из-под нахмуренных бровей. – Я ведь не ошиблась в расчетах? Нет? Стоит, молчит, смотрит. На лице мысли так и пухнут – видно думает, в чем подвох. – Ты что, язык прикусил, обормот? – В целом не ошиблись, mi Ama. – Хорошо. Кроме того, я заплатила за тебя мистеру Пейну, не забывай об этом. Так что, ежели по-честному, ты мне должен, паренек. – Ну и? К чему вы клоните, сеньора, не пойму я. Я не просил вас меня покупать. Ох, ты ж! В голосе-то опять злость прорезалась. Недолго же ты старался угодить своей госпоже, ушлепок. – Да, не просил. Но я сейчас не об этом. Ты следишь за моей мыслью, раб? – Внимательно. – Отлично. Так... я все это к чему? Поганец многозначительно приподнял одну бровь. – Ты ведь хочешь на свободу, обормот? Так? Даже вон бежать намылился. Парень молчал. Видно было, как желваки опять плотными камешками забегали под скулами, а глаза разгораются мрачным огнем. Интересно, успеет ли она достать свой стилет? – Ну, отвечай, когда тебя спрашивает хозяйка, раб! Только не ври мне! – Да, моя госпожа. Очень хочу. – Хорошо. Так вот, – Каталина походила туда-сюда для пущей значимости. – Обещаю тебе, раб, что отпущу тебя на свободу ровно через год. Но и ты должен пообещать мне кое-что. Ты ведь честный человек, паренек? Я могу тебе доверять? Парень еле разлепил губы. Выдохнул рвано, и голос его явственно сипел. – Надеюсь, моя госпожа. Еще никто не жаловался. И что же я должен пообещать? – Ты должен дать клятву, что не сбежишь за этот год, и тем самым отработаешь те деньги, которые я на тебя потратила. – Так дело в деньгах, сеньора?! – парень встрепенулся, глаза его засветились безумным ярким светом, а голос прерывался от волнения. – Вам нужен выкуп? Отпустите меня! Моя родня.. гм-м... довольно богата. Я пришлю вам все потраченные на меня деньги через... пару месяцев. И даже гораздо... большую сумму. Клянусь! Ох, черт! Что там еще за родня нарисовалась? Такой расклад Каталине вовсе не нравился. Хотя... если бы ей нужны были лишь деньги, то, наверное, она так бы и поступила. Этот странный англичанин вызывал у нее доверие. Но дело в том, что совсем даже не деньги привлекали донью в данном экземпляре. Что ж... надо признаться себе честно, ее снедало желание полного безоглядного обладания. Этот незнакомец чем-то ее весьма зацепил, и она совершенно была не готова расстаться с новой, такой интересной забавой. Вся ее душа бунтовала от этой мысли! – Ну, не-е-ет... – своенравно протянула Каталина. – Это было бы слишком просто, паренек. И дело вовсе не в деньгах! Просто я хочу, чтобы именно ты сам их отработал. Собственными ручками. Это понятно, надеюсь? Впрочем, считай это моим капризом! Свет в глазах англичанина погас, сменился покорным безразличием. – Да, mi Ama. Как скажете, mi Ama, – буркнул от бесцветно. – Ну, да ладно, обормот, чего ты скис? Ты ведь даже не попробовал. Может, понравится? – она хмыкнула, развеселясь. – Как скажете, mi Ama... Вот же заладил, придурок! – Да, кстати. А зовут-то тебя как, англичанин? Не могу же я тебя все время обормотом называть. Хотя, конечно, это прозвище подходит тебе отлично! – Меня зовут Себастьян, mi Ama. Себастьян Пасс... – Хмм... Себастьян... Ладно. Я буду звать тебя... Бестиа, мой упрямый паренек. Парень вяло пожал плечами с выражением «да хоть горшком...»: – Как скажете, mi Ama... Наверняка причиной этого безразличия стала жара, постепенно накрывавшая остров. Дело близилось к завтраку, однако. Каталина почувствовала как у нее сосет под ложечкой от всех этих треволнений. Ей вдруг пришло в голову, что безумный паренек остался-таки без еды на целый день. Да и поделом! В следующий раз будет думать, прежде чем устраивать бедлам, ублюдок строптивый. – Вот и договорились, Бестиа. Ты работаешь на меня год и не пытаешься сбежать при этом. Тогда ровно через год, день в день, то есть восемнадцатого августа, я тебя отпускаю. Даешь ли ты мне такое слово? Парень поднял голову и тряхнул своими соломенными лохмами, будто пытался избавиться от терзавших его призраков. – Да, mi Ama. Даю вам свое слово, что не буду пытаться сбежать и отработаю на вас ровно год так, как вы скажете. Если это не будет убийство безвинных людей и другие бесчестные поступки. Клянусь. – Вот как?! – Каталина царственно подняла брови. – Смеешь выдвигать мне условия, Бестиа? – Ну... я все же надеюсь, что вы не расцениваете мое согласие, как капитуляцию, моя прекрасная донья. А у договора обычно две равноправные стороны. Сеньора Гальяно мысленно открыла рот, захлебнулась воздухом и так же мысленно его закрыла. Пауза длилась пару минут, пока донья приходила в себя в результате такой беспримерной наглости вконец охреневшего поганца. – Послушай, либо ты сейчас заткнешься, охламон, и бежишь от меня как можно дальше, либо... пеняй на себя! Потому что за свое терпение я просто не ручаюсь! – И надсмотрщиком я ни за что не буду, mi Ama, вот хоть режьте меня! Просто сразу предупреждаю! Каталина только сейчас почувствовала, как завораживающе действует на нее голос англичанина. Такой мягкий и уверенный одновременно, с легкой добродушной сипотцой, будто обволакивает, зараза. Не дает воспротивиться своим приворотным чарам. А еще эта улыбка следом. Хоть всего лишь в половину лица, но вполне себе душевная. А ну, сгинь, паршивец! – Все сказал?! – донья попыталась затушить это губительное очарование изрядной порцией собственной холодности. – А теперь ступай, наконец! Парням я велела, чтобы держали язык за зубами, а управляющему, надеюсь, сам придумаешь, что сказать. И учти, Бестиа, мне бы не хотелось, чтобы тебя прибили раньше оговоренного срока! В том числе и я сама! Работник мне нужен живой и здоровый. – Что ж, я постараюсь, моя добрая госпожа, – хмыкнул поганец, скривив свои дерзкие губы. И вот что это было сейчас? Если сие называется покорность, то Каталина тогда Святая Дева Мария, не иначе. КОНЕЦ ГЛАВЫ. ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ. __________________________________ 1. bestia (исп.) – [ˈbestja] зверь, тварь, животное, скотина.