В РИТМАХ ЗВЕНЯЩЕГО СЕРДЦА

Перед (или во время чтения) желательно прослушать 3 часть скрипичного концерта Антонио Вивальди «Весна»: «Пастушеский танец / Танец нимф».

***

Когда Генри продрал глаза, сначала даже не понял, где находится. Потом огляделся и облегченно уронил голову обратно, на гамак. Чудесный сон продолжался! Яркое солнце уже слегка клонилось к западу, тень сместилась, и голые колени лейтенанта основательно припекало. Он вспомнил, что даже не стал одеваться после купания, просто бросил на чресла свою истрепанную одёжу, отдавая дань целомудрию, да так и уснул. Смело! Но кто ж его увидит тут, на абсолютно пустынном пляже? Разве что француз, когда вернется... Француз! Где он, кстати? Обещал вернуться к часу, а сейчас, по его, Тейлора, прикидкам, где-то три пополудни. Генри уже внимательно осмотрел пляж. Тишина и благодать вокруг!... Черт! И никто его не будит, никто работать не велит. Как-то даже не по себе, будто вот-вот должно что-то случиться. Нехорошее. Эх, насколько же он, Генри, привык, что его постоянно долбают! А тут... прям какое-то зловещее небрежение. Ладно, разберемся!.. Тейлор выкарабкался из провисшего гамака и, не удержавшись, первым делом вновь поплелся к морю – освежиться. Прямо так, в чем мать родила. Чего уж теперь?.. Кожу неприятно стянуло и слегка саднило, видимо, от морской соли, а затекшее скрюченное тело требовало движений. Песок, кстати, все так же оставался на удивление прохладным, хотя солнце уже давно перевалило свой полуденный пик. Но какая же приятная эта вода! Изумительно прозрачная! Генри, разгоряченному после сна, она показалась чуть стылой, но все же при этом восхитительно теплой. Не чета северному морю. Он забрел медленно по самые бедра, потом остановился и набрал полную горсть, наслаждаясь неведомыми доселе ощущениями. Темза в районе лондонского порта казалось такой же солоноватой, но очень мутной, к тому же вечно воняла гнилой рыбой и нечистотами. Хотя им, привыкшим мальчишкам, было, конечно, все равно: другой воды они отродясь не видели. А в солидном шестнадцатилетнем возрасте корнет Генри Тейлор уже не позволял себе заниматься всякими глупостями вроде купания. Ну почти... Лейтенант умылся осторожно, чтобы не бередить вчерашние раны, потом с наслаждением занырнул в глубь набегающей волны, словно какой-нибудь дельфин. Плавать и нырять у него хорошо получалось с детства. Нередко он выигрывал состязания по нырянию даже среди самой отпетой шантрапы. Внизу толща воды была настолько чистой, что, открыв глаза, Генри увидел настоящий подводный мир. Солнечные лучи пронзали это царство умиротворенного покоя, отсвечивая в глубине бирюзовым светом. И в этих таинственных лучах шныряли туда-сюда разноцветные, причудливой формы обитатели. Они резвились или плыли величаво, либо суетливо тыкались в невиданные растения, которые, будто волосы морских дев, задумчиво струились, колышимые подводным течением. Там же, на мохнатых нагромождениях камней Тейлор различил какие-то дивные красочные наросты, похожие на разлапистые деревья или же на громадные цветы. А то и на изысканные веера из перьев, коими дамы неспешно обмахивались на светских балах. Да-а... много чего интересного можно увидеть, оказывается, если просто сунуть голову под воду. Хоть ненадолго. Еще бы уметь дышать под водой! Генри почувствовал, что ему не хватает воздуха, и быстрее вынырнул на поверхность, фырча и отпыхиваясь. Бросив мимолетный взгляд в сторону дома, лейтенант внезапно увидел Шарля. Тот стоял на своей террасе так же, как давеча Генри, и, облокотившись о перила, попивал что-то из глиняной кружки. Заметив, что англичанин на него смотрит, хозяин хижины помахал ему рукой. Эх, ну вот, накаркал. Закончилась его праздная жизнь! Не прошло и дня. Видно, месье француз придумал, наконец, чем его загрузить. Ах, да, нужно идти смотреть какой-то там чертов участок в его распрекрасном саду!.. Не особо стесняясь своей наготы, – с некоторых пор Генри стал относиться к этому проще – лейтенант вышел на берег и резво натянул свои ветхие штаны. Потом, вытираясь на ходу рубашкой, поспешил к патрону. Хоть Шарль якобы не собирался делать из него слугу, но зависимого положения Тейлора ведь никто не отменял. И кто знает, на что способен француз, если его вывести из себя. Не буди лихо, как говорится... Глупо с ходу портить отношения с владельцем такого рая. Это Генри вполне себе способен был понять. – Хэй, Бастьен! – хозяин хижины встретил его на редкость доброжелательным возгласом. – Накупались, дружище? Как водичка? – Отлично, месье. Вы меня искали, наверное? Прошу простить, я тут увлекся... – Да я особо не искал вовсе, не переживайте. Увидел, что вы отдыхаете, и ушел, чтобы вам не мешать. У меня там дела были... в мастерской. Хочу доделать кое-что – к приему по случаю именин. Если все получится, это будет феерично! Хотите покажу? – Я посмотрел там в доме, месье... заглянул одним глазком... Вы же мне разрешали? То, что он засунул свой любопытный нос во все возможные щелочки, Генри решил особо не распространяться. – А-а... вы про верстак в лаборатории? Так это так, домашний вариант, если вдруг вдохновение внезапно настигнет. А вообще, основная мастерская у меня во дворе. Пойдемте, дружище, покажу, – Шарль аж подпрыгивал в нетерпении. – Я там собираю... вот ни за что не догадаетесь! – он сделал эффектную паузу, явно стараясь произвести впечатление на собеседника. – Танцующий фонтан!.. Представьте себе, друг мой! Если честно, удивить Генри ему удалось – брови англичанина взметнулись вверх: – Танцующий, месье?! Это как? – О, мой друг! Это такая хитроумная штука! Но если все получиться, то будет просто потрясающе! Забирайтесь скорее сюда наверх, я вам все объясню! Такого никто еще никогда не придумывал, насколько я в курсе! Следующие полчаса Генри внимательно слушал под большим навесом, именуемым мастерской, подробные объяснения француза о том, как и почему работает его бесподобный фонтан и, надо сказать, с большим интересом изучал чертежи, рассматривал всякие ловкие приспособы и вычурные детали. – Вот это, дружище, вращающиеся распылители, – самозабвенно вещал француз. – Они создают водные спирали, и струи, к тому же, должны перекрещиваться. Представляете? А регулировать форму фонтана можно, меняя пропорции между скоростью вращения насадки и напором воды. Здесь у меня насос, работает от тягловой силы. Вон, видите – ослик?.. Его Иона зовут, кстати. А это механизм вращения насадок. Почти как в часах, только гора-аздо больше! Мы его заводим этой ручкой и... «ву а ля»! В конечном итоге, Тейлору с гордостью продемонстрировали «экспериментальную установку» посреди небольшого озерца. – Экспери... что, сэр? – Ох, простите, мой друг. Конечно, конечно... – француз с каким-то грустным раскаянием глянул на Генри. – Вам, наверное, неинтересны все эти тонкости... – О, нет! Что вы, сэр! Напротив. Все это мне кажется очень занятным! Я впервые вижу, как создаются такие штуки. А мне, если честно, сэр, всегда хотелось узнать, как работают эти чертовы фонтаны. – Правда? – глаза француза воссияли искренней радостью. – Несомненно, – поспешил заверить его лейтенант, удивляясь, насколько, оказывается, важно для Шарля его, Тейлора, мнение. – А уж такого, танцующего, я точно никогда не встречал! Так как же работает ваша уста..новка, сэр? То есть, месье. В результате, через небольшой промежуток времени, они с Шарлем, мокрые, улитые этой самой установкой с головы до ног, стояли посредине пресловутого озерца, и увлеченно обсуждали нюансы конструкции, забыв про все на свете. – Вот здесь, смотри как вращается! Хорошо же! – Генри даже не заметил, как Шарль очень естественно стал обращаться к нему на «ты», но сам Тейлор все ж не рискнул. – А тут почему-то не получается, дружище. Нужно, чтобы был плавный переход. Видишь, правая струя сильно западает вбок, а я хочу, чтобы расходилось веером, а после – красиво закручивалась в спираль. А сейчас, право, как-то не очень... – А если здесь развернуть чуть поперек, месье? Смотрите! И напор чуток увеличить? Ваш Иона может двигать колесо быстрее? – О, сдается, ты прав, мой друг! Благодарю! Вот что значит свежий взгляд! А говорил, что фантазии нет! Так я и знал, что у тебя к этому талант! Хотя... этот наглый упрямый осел вряд ли побежит быстрее, но я попрошу у Каталины мула. Или еще что-нибудь придумаю. О, кстати! Можно сделать механизм, как на водяной мельнице. И напор регулировать заслонками! Точно! Ты – гений, мой друг! Генри скромно пожал плечами, отдавая себе отчет, что до гения ему как... до Англии пешком. Но было приятно, что он сгодился не только на то, чтобы тупо землю ворочать. А французишка-то, дьявол, просто гигант! Сколько всего он знает и умеет, чертяка!.. – Ты только представь, Бастьен! – Шарль резво подскочил к одному из верстаков и, наскоро вытеревшись какой-то ветошью, подхватил на руки... скрипку! – Вот только представь... когда стемнеет... гости выйдут в парк... И вдруг зазвучит музыка... Мой фонтан начинает работать! А повсюду – кружат, трепещут волшебные фонарики и... ОН ТАНЦУЕТ! И тут француз заиграл, да так виртуозно, что Генри просто открыл рот. Лейтенант, надо сказать, музыкой, как таковой, вообще никогда не интересовался. Впрочем, ладно... если только чисто с практической стороны. Например, закадрить на каком-нибудь менуэте очередную красотку, а там... Никакие оперы и концерты Тейлор никогда сознательно не посещал, лишь когда для пиетету приходилось сопровождать миленькую благовоспитанную пассию. При этом лейтенант мучительно кусал щеки и таращил глаза, чтобы позорно не расхрапеться прямо в зале. В салонных обсуждениях новых сногсшибательных постановок и каких-то там гениальных маэстро Генри и подавно старался не участвовать. Он всегда зверски зевал, если доводилось. Все это оперное действо представлялось лейтенанту невообразимо скучным пиликаньем и тоскливым бессмысленным блеянием. То ли дело слаженный бой барабанов на плацу! Аж душу от гордости возносит к небесам! Или, опять же, шаманские пляски у Зафара в деревне! Вот то был настоящий... шабаш! До сих пор аж мороз по коже. Но сейчас... что-то вдруг зацепило... потянуло, вывернуло... разгоняя по всему телу жгучих мурашей, которые щекотными волнами засновали туда-сюда. Казалось, что скрипка каким-то удивительным образом пиликает по чему-то там щемящему внутри, безжалостно, помимо воли Тейлора, выпуская это наружу. Сначала он утонул, почти захлебнувшись в неизбывном, потом вдруг стало невыразимо сладостно. И... словно какой-то нарыв прорвался. Генри почувствовал, как в глазах закипело от слез. Просто дьявол какой-то этот француз, ей Богу! – Весна грядет! И радостною песней Полна природа. Солнце и тепло, Журчат ручьи. И праздничные вести Зефир разносит, точно волшебство. Вдруг набегают бархатные тучи, Как благовест звучит небесный гром. Но быстро иссякает вихрь могучий, И щебет вновь плывет в пространстве голубом. – вдохновенно продекламировал музыкант, внезапно прервав терзающие душу трели. «Ох, неужели?! Вот прямо, как про него сейчас, – подивился ошарашенный лейтенант, не решаясь вздохнуть. – То солнце, то гром! С горки на горку! То на коне, а то – вверх ногами прямо в лужу!» – Узнаешь, Бастьен? Это Антонио Вивальди. Новейшее его сочинение «Весна», горяченькое – прямо из Милана! Мне один приятель ноты прислал. Говорят, при исполнении там был полный аншлаг! Да, да... веселые птицы своим пением радостно приветствуют весну! Не правда ли, восхитительно! – О, да, сэр... месье. Право, отличная песня! К своему стыду, Генри не представлял, кто такой этот Вивальди, и что надо говорить в таких случаях. Тем более, лейтенант постарался поспешно отвернуться, чтобы скрипач не заметил его позорных слез. Вот правда... стыдоба! Чего это он разнюнился, словно кисейная девица. Офицер, тоже мне!.. – Хочу построить тут у себя небольшую кузницу! – без перехода вдруг заявил неугомонный Шарль. – Сейчас приходиться заказывать детали у деревенского кузнеца, но это немного не то – все приходится объяснять дюжину раз, а то и больше... Но парень все равно часто ошибается. Как думаешь, Бастьен? Я тут и чертежи уже приготовил. Гляди! Главное – я узнавал! – правильная печь и поддувало. Книжку пришлось даже выписать из Мадрида. У Генри голова шла кругом, поскольку, француз, закончив расписывать чудеса будущей кузницы, переключился на какую-то «мозаику из цветной смальты, прямо как у римлян», которой он будет выкладывать дно своего фонтана. Потом – почти без перехода – на печь для обжига посуды с настоящей глазурью. – Видишь, если я все правильно рассчитал, мой любезный Бастьен, у нас здесь будет свой фарфор! Представляешь! Это просто золотая жила. Вот опытный образец. Шарль впихнул в руку Тейлору легкую изящную чашку, красиво расписанную цветками и золотыми завитками, по виду, совсем как чайный сервиз герцогини Глостер, являющийся – Генри был в курсе – предметом тихой зависти ее великосветского окружения. Не успел Тейлор подивиться на чашку, как француз дернул его снова: – Пойдем, покажу тебе место, где я собираюсь делать фонтан! Заодно и сад посмотришь. Не утруждая себя переодеванием, – впрочем, Генри было не во что, а Шарлю, похоже, оказалось все равно – они пошли по парковым зарослям, останавливаясь буквально возле каждого куста. Лейтенант вдруг понял, что скучно ему теперь не будет, когда узнал за последующий час столько занимательных сведений практически о каждом растеньице, встреченном ими по дороге, сколько не удосужился узнать об оных за всю свою предыдущую жизнь. Скажем так, он этим просто никогда не интересовался. Ну, растут себе, да и пусть растут. Но тут оказалось, что все совсем не просто. А у француза тут целая сокровищница. В частности, Шарль разводил небольшие плантации с разными экзотическими фруктами, и Тейлор был накормлен до отвала вкуснейшими плодами, которые им попадались в пути. Особенно, лейтенанту понравился манго. Генри не смог остановиться, пока не слопал целых три, извозившись по уши в сладком соке. Впрочем, апельсин, персик и мандарин, потрясающе сочный плод из самого Китая, составили ему неплохую конкуренцию. Ну что вы хотели, Генри ведь с утра ничего не ел, кроме нескольких кусочков ветчины! Ну ладно, еще хлеб с сыром. Обед-то он безнадежно проспал, а сейчас уже скоро пора ужина! И, похоже, дьявол, еда ему опять не светит, судя по тому, как увлеченно Шарль взялся показывать спутнику свои владения. Тейлор помнил, повариха Лусия не любит, когда опаздывают. Поэтому он благоразумно не отказывался от тех лакомств, которыми щедро пичкал его француз. – В тропиках просто рай на Земле, Бастьен. Такие необыкновенные растения можно вырастить, которых не встретишь нигде. Была бы охота! Вон там у меня орех акажу. Просто чудо что такое! И тебе плод, и тебе орех, и еще много разных полезных штук из него можно добыть. Созреет в феврале, тогда покажу тебе. А это агуакате... Оно еще тоже не созрело, но когда будет готово, просто пальчики оближешь! И ничего сытнее не едал. Никакого мяса сроду не надо! При слове «мясо» Генри основательно приуныл. Заметив его кислый вид, француз тут же встрепенулся. – О, Бастьен, ты же, верное, голодный. Не успел пообедать, да? Ничего, дружище, потерпи немного! В семь, – Шарль чиркнул взглядом по небу, определяя время по положению солнца, – мы приглашены на ужин. – МЫ ПРИГЛАШЕНЫ?! – Тейлор так и остался стоять с открытым ртом. – МЫ?! И к кому это, можно узнать... месье? – Узнаешь, не волнуйся, – француз загадочно ухмыльнулся. – И, кстати, можешь звать меня Шарлем, дружище. И давай уже на «ты» – без всех этих занудливых церемоний! – Э-э-э... ладно, как скажете... скажешь... Шарль. – Слушай, Бастьен, время сейчас поджимает, наверное, займемся фонтаном завтра. Нам еще надо привести себя в божеский вид перед ужином. Помыться, побриться и прочее. Идем-ка, друг мой, обратно в хижину. Генри послушно кивнул и повернул вместе с французом к своему новому дому, но вдруг лейтенанта осенила потрясающая мысль, от которой в горле мигом пересохло. – Послушай, а ваше... гм-м... твое имя случайно не виконт де Лерак? – С чего ты так решил, парень? – собеседник посмотрел на него с полным недоумением во взгляде. – Ну просто, у меня был... вернее, есть друг по имени Зафар. Когда-то он потерял при кораблекрушении дорогого ему человека, очень близкого друга – француза тоже, как и ты. Кажется, где-то в этих краях. И, главное, звали того также – Шарль. Виконт де Лерак, если уж точнее. Ну да, ты наверняка не он... Просто совпадение, – буркнул, потухнув, Тейлор, потому что заметил, что озадаченность на лице француза не проходит. – Да какой я тебе виконт, парень! Что ты! Ах да, черт, я ж не представился. Гхм... мое упущение. Просто тут каждая собака меня знает, и я как-то не подумал, прости! Моя фамилия всего лишь Лавиньи, дружище. Прошу любить и жаловать! Француз сбавил шаг и чуть поклонился в сторону Тейлора, прижав руку к груди. – Рад знакомству, месье Лавиньи, – в свою очередь, учтиво склонил голову Генри. – И я, Бастьен! Весьма, весьма рад. А фамилия твоя как? А то я, болван, только имя твое утром и спросил! – Пасс. Себастьян Пасс, месье. – Прекрасно, сударь. Вот и познакомились, – и француз, недолго думая, протянул Генри широкую крепкую ладонь, которую лейтенант с удовольствием пожал, ощутив ее трудовую загрубелость. – А что касается виконта, Пасс... Что ж! Моя мать хоть и была мелкопоместной дворянкой, но мой отец – простой мастеровой из Марселя. Эх, скажу я тебе, что за мужик был! Всем мужикам – мужик! Такой рукастый – черт! Думаешь, кто меня всему научил?! – Полагаю, отец, – улыбнулся Генри, хотя самого кольнуло что-то весьма похожее на зависть – своего отца он чаще всего видел, когда получал очередной нагоняй. – Как в воду глядишь, дружище! А еще он никогда не унывал, мой папá. Все шутил, бывало, что бы ни случалось. И представь, хоть выглядел он, как неказистый лесной тролль, но мамá вмиг влюбилась в него за один только нрав. Весельчак потому что был и балагур! И всегда добивался своего. Уж он любил рассказывать, как мою маман обхаживал, хоть она, в целом, и не прочь была, но до-олго кочевряжилась. Хах, чисто для форсу! Еще бы! Аристократка же... С ними вообще не соскучишься, с моими родителями. Тейлор смотрел на француза и дивился. Надо же, разве так бывает, чтобы простолюдин так нахально взял в жены родовитую особу? Но Шарль был очень убедителен, впрочем. – Конечно, по-началу, все, как водится, языками-то чесали, но с моим стариком разве поспоришь! В обиду он своих домашних никогда не давал. Кулаки-то у него были ого-го! – Шарль с сомнением посмотрел на свою увесистую кисть. – Не чета моим! Маман всегда говорила: за своим Пьетро хоть на край света! Потому что любовь у них была, Бастьен, такая, что в нашей деревеньке все завидовали! – Лавиньи внезапно прервался и посмотрел на Тейлора внимательно. – А что за друг у тебя? Живет в рабском поселке что ли? – Нет, – нехотя ответил Генри, потому как вдруг понял, что его не особо тянет распространяться на эту тему, – остался там... у Пейна. Ну... где хозяйка меня купила. На Антигуа. Имя его Зафар. Он очень хороший человек, – воспоминания о волофе до сих пор причиняли боль, но ведь Генри сам начал разговор, если что... – Ты его любишь? – задал француз совсем уж неожиданный вопрос. – Конечно! Этого парня сложно не любить. Он спас меня от смерти, считай, и никогда не подводил. Только благодаря ему я еще жив. Или что ты имеешь в виду? – Генри нахмурился, вспомнив мерзкие подначки Боба Тито. – Да просто спросил... Прости. Я не хотел лезть в твою личную жизнь. – Да никакой личной жизни нет! Мы просто друзья! – Тейлор почувствовал, как внутри забурлило, а вены на лбу набрякли. – Хорошо, Бастьен. Конечно. Я ничего такого не имел в виду... – Лавиньи примирительно поднял руки ладонями в верх. – Если я оскорбил тебя, прости. Я не должен был спрашивать... Так, к слову пришлось. Ничего себе, к слову! Лейтенант изо всех сил пытался взять себя в руки, но никак не получалось. Такие разговоры напрочь выбивали его из колеи. Дьявол! И почему нельзя быть просто друзьями? Обязательно какие-то долбаные намеки! – Согласен, Бастьен... – француз, казалось, не заметил его раздрая, – друзья это прекрасно! Знаешь... у меня тоже был друг. Очень хороший. Но... он погиб на моих глазах, пытаясь защитить своих людей, когда чертовы рабы учинили беспорядки там, на Гаити, – острые глаза Шарля подернулись поволокой, а плечи заметно поникли. – К сожалению, я ничего не мог сделать, видел лишь, как дьявольские отродья забили его мотыгами. Мне чудом удалось скрыться тогда и... бежать в Санто-Доминго. Мадам Каталина приютила меня здесь, в Райской Гавани, я ей очень благодарен за это. Но, я скучаю.... и иногда... иногда жалею, что не погиб вместе с Франсуа. – О, я очень сочувствую, Шарль! – глупую вспышку Генри как рукой сняло. – Прости, я не знал! Лейтенант вдруг вспомнил Луиса Мюррея, и то потрясение, которое он, Тейлор, испытал в результате несправедливой гибели штурмана «Бонанзы». Свят, свят, не дай Бог никому! А ведь они общались всего-то несколько дней. – Ты и не должен был, друг мой, – Лавиньи посмотрел на Генри с улыбкой. – Ничего, что я тебя так называю, правда? Если тебе неприятно, скажи. – Да что ты, Шарль. Зови, как тебе нравится. Меня так давно никто не называл, если честно. «С тех самых пор, как мы расстались с Зафаром», – хотел добавить Тейлор, но не стал. Это было слишком личное... Тем временем собеседники подошли к мастерской, и Лавиньи забрал свои карманные часы с верстака. – Вот... – с теплой грустью проговорил француз, протягивая Генри посмотреть, – его подарок. Видишь, тут даже надпись... Будто он предчувствовал... Теперь это все, что осталось у меня от Франсуа. На задней крышке можно было различить витиеватую гравировку: «Тому, кто помнит... 1718». – Да... Теперь, как беру их в руки, так вспоминаю... Генри показалось, что глаза француза подозрительно заблестели. Но Лавиньи тут же встряхнулся. – Что ж, дружище. Не будем о грустном! Сегодня нас ждет вкусный ужин и добрая компания, – Шарль подмигнул заговорщицки и окинул Тейлора оценивающим взглядом. – Ты, как я вижу, еще не познакомился с моей купальней. Пойдем, я тебе покажу! – Еще одна купальня? А я думал, что море... это она и есть. – Что ж... мысль интересная, но после моря, дружище, тоже надо мыться, вообще-то. Соль и все такое... В целом да, еще одна, вон там... Они прошли через уже исследованную Тейлором лабораторию, и француз отворил малоприметную дверь в наружней стене. Если до этого Генри и поражался, то теперь понял: то, что он уже видел во владениях Лавиньи, была лишь робкая прелюдия перед страстным поцелуем. Лейтенант увидел озеро. Небольшое и прозрачное, словно слеза монаха. По камешкам в это озерцо журчал маленький водопадик. Видно какая-то речушка, которых в этой гористой местности было множество, была искусно запружена так, что получился приличных размеров водоем. Прямо рядом с домом. Потому что Генри и Лавиньи вышли на деревянные мостки, с которых можно было удобно спуститься в пруд по небольшой каменной лесенке. Француз с самодовольным видом смотрел на распахнувшиеся в восхищении глаза Тейлора, на его сам собой открывшийся рот. Лейтенант зачарованно огляделся. Далее, вдоль дома, мостки заканчивались крытой верандой, оплетенной какими-то цветущими лианами, на которой стояли небольшой стол и несколько удобных кресел. Рядом – как в охотничьих домиках – сложена открытая сверху печь с решеткой, на которой обычно жарят мясо. Нет, этот французский чертяка явно понимает толк в удовольствиях! Лейтенант так и представил, как уютно в таком месте коротать вечера за дружеской беседой, попивая чего-нибудь бодрящее и закусывая добрыми кусками дичи. Эй, Тейлор, давай, не обольщайся! Ты здесь всего лишь... проклятый раб! И твое собачье дело наверняка будет – принеси-унеси. Но... миленько, вообще-то!.. Интересно, у француза бывают гости? И как часто? – Ну как тебе, Пасс? Правда, здесь отлично? – Не то слово, Шарль! Я еще сюда не заглядывал, как ты справедливо заметил. Но, признаю, пожалуй, это лучшее, что я когда-либо видел в жизни! Конечно, Генри лицезрел в богатых парках интересные местечки, но все они были какими-то ненатуральными что ли. Выхолощенными. Излишне прихотливыми. А здесь обитала естественная простота, чувственность, ненавязчивая легкость и... какой-то истинный душевный покой. – Благодарю, мой друг! Для себя старался. Ну и для тех, кто заглянет на огонек, – Лавиньи посмотрел на Тейлора как-то уж очень многозначительно. – Идем, я покажу тебе купальню. – А это снова не она, месье? – лейтенант был порядком озадачен. – Нет, – француз хохотнул на его удивленный вид. – Здесь, конечно, можно освежаться и даже плавать, но мылиться лучше в отдельном водоеме, там и вода быстрее сменяется. Лавиньи подвел гостя к месту в торце мостков, где озерцо, тихонько переливаясь через край, наполняло еще один маленький бассейн, выложенный из темных камней. По размерам тот походил на высокую ванну, где можно было стоять в рост, но под водой была различима широкая ступень повыше – для сидения. – Залезай, Бастьен. Вот здесь мыло, губки. Это такие морские штуки – пенятся довольно хорошо. Можешь сразу побриться и причесаться. Здесь, – француз указал на небольшой туалетный столик в глубине веранды, – гребень, бритва, приборы, зеркало. И одеколон. Можешь пользоваться – без стеснения! Сейчас принесу полотенце. И пойду, раздобуду тебе одёжу поприличнее. Ты же не против? Прости, мой друг, но эта, боюсь, сгодиться только, чтобы тростник рубить. Нас с тобой не поймут. «В чем тут подвох?» – в очередной раз подумал Тейлор, когда, скинув свое непотребное тряпье, с наслаждением погрузился в нагревшуюся на солнце воду купальни. Она доходила ему до груди, но можно было и занырнуть, намылившись, с головой. Мыло! Какая роскошь! Генри потянул носом, вдыхая нежный цветочный аромат розового брусочка. Лейтенант, конечно, последнее время пользовался мыльными орехами регулярно, но настоящего душистого мыла не видал со времен своего отплытия из Англии. Впрочем, он не удивился бы, узнав, что Лавиньи собственноручно варит это мыло в своей колдовской епархии. И драгоценные морские губки Тейлор, конечно же, видел на своем веку. У него самого была такая в лучшие времена, но стоила она баснословно дорого. Считай, три зарплаты офицера. Намывшись до скрипа, Генри завернулся в полотенце и, в ожидании Лавиньи, который куда-то умчался, тщательно выбрил себе щеки и зачесал специальным маслом волосы в довольно-таки гладкую косу, подвязал одной из черных лент, которые тут же и лежали. Ну, как уж сумел! Потом подумал и – забытое ощущение! – брызнул на себя одеколоном. С непривычки, дурья башка, угодив прямо в глаз! Генри, конечно, проморгался, но, в дополнению ко вчерашнему, пострадавший глаз отек и заслезился. «Да, Тейлор, ты – чертов везунчик, как ни крути! – сделал вывод лейтенант, рассматривая в зеркале свою живописно перекошенную физиономию. – Интересно, куда француз собирается тащить его на ужин? В гости к какому-нибудь приятелю? Или в деревенский трактир? Нда-а... сдается, он там всех местных поселенцев на милю распугает. Ну, может, зато хоть никто не полезет, – с великим сомнением подумал Генри. – И какого черта он наодеколонился-то, кто б его знал!» Наконец, Лавиньи появился и сунул англичанину сверток. – Вот, одевайся, дружище. Всё поприличнее будет, чем твои обно... гм-м... рубище. Я сейчас, быстро... Тоже освежусь и буду готов! В свертке оказались добротные кюлоты темного бархата, приличная, из домотканого полотна рубаха и жаккардовый весткоут. Даром, что к вечеру жара стояла всё ещё знатная. А еще ко всему этому прилагалась давно невиданная роскошь в виде кружевного жабо, простых чулок и поношенных, но как следует начищенных башмаков. Размер почти даже подошел. Только башмаки с непривычки – Генри уже столько месяцев ходил босиком – оказались тесноваты, рукава рубахи коротки, буквально на пару дюймов, а штаны немного широковаты в поясе. Пришлось подвязывать их тесемкой. Благо, сокрытое весткоутом, сие оказалось незаметно. Впрочем, кожа башмаков дорогая – мягкая – сразу удобно, хвала Иисусу, растянулась по ноге. Теперь, в результате облачения, Тейлор стал выглядеть вполне себе респектабельно. Скажем так, словно помещик на отдыхе в загородном доме, как бы сейчас лейтенант свой вид охарактеризовал. Только парика не было. И слава Богу. Лавиньи тоже, кажется, впечатлился, одобрительно кивнув. – Ну вот, теперь вы в полном порядке, Себастьян! – француз вновь перешел на «вы» почему-то. – Прекрасно выглядите, мой друг! Что ж, идемте, быстрее, – он глянул на свои драгоценные часы, – мы и так чуток опаздываем. И они двинулись в сторону господского дома. Сначала Тейлор думал, что они идут мимо, к конюшням, чтобы взять лошадей: до ближайшей деревеньки поселенцев ведь путь неблизкий. Но Лавиньи почему-то повел англичанина по широкой лестнице – прямо в дом. На кухню? Они прошли сквозь красивый внутренний дворик и попали на обширную террасу, с которой открывался, честно говоря, не менее превосходный вид на море, чем с веранды Лавиньи. Но не это в первую очередь привлекло внимание Тейлора. В тени увитой плющом беседки, стоял большой обеденный стол, за которым чинно восседало, как минимум, шесть человек. Сама хозяйка – донья Каталина – прекрасная, словно роза на рассвете, давешная сухопарая старушенция со своим крючковатым носом и тонкими губами, какая-то до невозможности приличная пожилая пара и два великовозрастных хлыща, примерное возраста самого Генри. Тейлор буквально остолбенел: «Это, к дьяволу, что за подстава?!», но отступать уже было поздно: все присутствующие пялились на них весьма заинтересовано. А брови его великолепной хозяйки растеряно ползли вверх.