В РИТМАХ ЗВЕНЯЩЕГО СЕРДЦА

***

Сумрачный лондонский день. Тишина. Мертвый штиль вокруг. Но, кажется, собирается дождь... Генри стоит на Кинг-стрит, что в Ричмонде, перед фамильным особняком графов Дерби. И млеет – до слез! Он дома, наконец-то! После стольких злоключений и тягот. Неужели это правда?! Вне себя от сладостного счастья блудный сын собирается взлететь по ступеням, чтобы обнять родимую матушку. И сестру!.. Сейчас... Но дом почему-то кажется обветшалым, тусклым – нежилым. Генри без особого удивления отмечает это. Мутные проемы окон безжизненно глядят на чужака. Не блестят внутри огоньки свечей, нет теплой домашней суеты. И никаких тебе фешенебельных занавесок!.. Но какая разница – Тейлор вовсе не предает этому значения. Он дома! Сейчас... он войдет, и все будет хорошо! Там его ждут! Генри в радостном нетерпении стучит молоточком в дверь, но никто не открывает отчего-то – в доме глухая тишина. Сейчас... Лейтенант долбит уже отчаянно – кулаком, и тяжелая дверь вдруг поддается с тоскливым скрипом, а за ней – неприютная пустота. Смутное ощущение тревоги заставляет Тейлора похолодеть. Вялой рукой толкает он тяжелую дверь и медленно ступает внутрь. Пахнет сыростью, плесенью, старым деревом... Неухоженный паркет скрипит под ногами, гулкое эхо шагов раздается по стылому дому. Хотя... в старом запущенном камине почему-то горит огонь, будто кто-то ушел отсюда совсем недавно. Ушел специально, чтобы не встретиться с ним, Генри Тейлором. Но чу! Сзади слышится осторожный топоток. Некто крадется за его спиной... Лейтенант оборачивается, в надежде найти того, кто здесь обитает, и вдруг понимает, что каким-то образом находиться уже не в собственном доме, а в смутно знакомой ему тесной каморке. Да! Той самой поганой комнатушке, безо всякого выхода, где так долго держал его проклятый герцог Бедфорд! Как раз перед тем, как продать в ужасное рабство. Вон и платок подлого ублюдка с его вензелями валяется в углу... Но Тейлору мниться отчего-то, что страшная темница герцога находится как раз в подвале его собственного дома – на Кинг-стрит. Генри до мурашек чувствует беспросветную гибельность этого каменного мешка. Он понимает, что должен срочно сделать что-то сейчас! В корне изменить этот важный момент, чтобы не случилось непоправимого... Конечно! Он знает как! Просто надо найти выход отсюда! Ведь его родные совсем рядом!.. Нужно позвать на помощь, и его непременно освободят! Его не бросят здесь умирать! И Генри отчаянно кричит, срывая голос... Скребет каменные стены, срывая ногти до крови, судорожно колотит в глухую дверь. Но никто не приходит. Никто не слышит его! И Тейлор понимает с жуткой безнадегой: про него забыли. Навсегда. Внезапно он ощущает, что стены каморки начинают съезжаться, а тьма вокруг еще больше густеет. И вот Генри уже в пыльном чулане, посаженный мисс Грифон за какую-то провинность. Вокруг шуршат огромные крысы. Они приближаются, пищат и, кажется, это они больно кусают его за задницу. Еще немного, и мерзкие твари – Генри цепенеет от ужаса! – обглодают его нежные кости. Так, как это было с тысячами непослушных мальчиков до него! – Матушка! – рыдает он в голос. – Матушка! Помоги! И она приходит. Она – рядом! Тейлор чувствует ее нежное присутствие, но... никак не может различить лица. Ему кажется, или она сейчас действительно протягивает к нему руки? Генри тоже тянется к благословенному образу изо всех сил... Потому что от этого – совершенно точно! – зависит его спасение. Но плечи закаменели, будто какие-то оковы не дают им пошевелиться. – Матушка, помоги... – шепчет Генри, задыхаясь от слез. «Не бойся, братец, – почему-то говорит мать голосом сестренки Китти. – Крысы всегда бегут с тонущего корабля... Сейчас... сейчас их смоет. От дождя море вышло из берегов...» Не осознавая зачем, Генри смотрит под ноги и замечает, как тесную комнатушку быстро заполняет вода. Грязная, вонючая, топкая – совсем как в корабельном трюме. Генри наблюдает с беспечным интересом: его щиколотки исчезают в мутной клубящейся жиже, потом вода поглощает его колени, бедра, грудь.... Стены кладовки, между тем, сужаются еще больше, стискивая со всех сторон. Генри становиться тяжело дышать, невозможно шевелиться. И тут он с диким ужасом понимает, что это... гроб! Он заперт в железном гробу! И Тейлор, барахтаясь, кричит из последних сил – дико, безнадежно. Чувствуя, как неумолимая вода заливается рот, надсадно открытый для последнего вздоха... И вдруг какая-то теплая мягкая рыбина настоятельно тыкается в его плечо. – Басти... Басти... Чш-ш-ш... Тихо, мун кер... это сон. Всего лишь сон... Судорожно вздохнув, Генри выныривает из топкого сновидения, и с трудом приоткрывает заплывшие веки. На него – в свете трепещущей свечи – смотрят участливые глаза. Ах, да! Это Шарль. Француз, опустившись на корточки перед его ложем, сочувственно поглаживает Генри по плечу. Ночная рубашка маэстро, отделанная тонкими кружевами, белеет в сумраке. Сам Тейлор так и лежит на животе. Стиснутое сердце панически ухает в груди, все еще захваченное отголоскам кошмарного сна. Господь! Что это был за бред?.. Ощущая невероятную слабость, Генри подогнул колено и, слегка переместившись на бок, охнул от неожиданности. Побитые части тела напомнили о себе неприятной ломóтой. Лейтенант невольно поморщился. – М? Ты чего... Шарль? – невнятно буркнул он, смурной со сна. – Ты стонал, Бастьен. – Я тебя разбудил что ли? Прости... – Генри с трудом проморгался. – Приснится же такая жуткая гадость!.. Выходить из тяжкого полусонного состояния и как-то объясняться с патроном по поводу загубленных цветов в данный момент совершенно не хотелось. Генри осторожно глянул на Лавиньи. Авось, разговоры подождут до утра... – Это ты меня прости, Басти, – удрученно проговорил француз. – Я знаю, тебе досталось из-за меня... – Из-за тебя?! – теперь глаза Генри сами невольно открылись. – Ты-то тут при чем, скажи на милость? Если уж на то пошло, я один во всем виноват... Разговаривать, лежа на животе, было как-то несподручно. Тейлор осторожно перекинулся на спину и, даже, опершись на подушку, устроился полулежа. Ничего, вроде всё терпимо... Простынь, которой он укрывался, поскольку спал голым из-за жары, целомудренно натянул повыше. – Ну просто... – Лавиньи выглядел по-настоящему несчастным, – я должен был показать тебе нужное место. Это мой недочет... Черт! Тейлор так и знал, что чуткий француз, не долго думая, возьмет вину на себя. – Да дело было уже не в месте, я тебя уверяю, – Генри сокрушенно покачал головой. – Это я повел себя, как чертов му... в общем, недостойно. Вместо того, чтобы извиниться и попробовать все исправить, нагрубил сеньоре Гальяно. А изначально все случилось потому, что я поленился сходить за планом. С дурной головой и ногам не покой, – лейтенант невесело усмехнулся. – Так, бывало, говорила моя незабвенная гувернантка, когда бралась за розги. Эх, знать бы заранее, как все выйдет... – Да ладно, чего теперь плакать по пролитому молоку... В следующий раз оба будем умнее. – Это да... Но ты ведь понадеялся на меня, – Генри испытал настоящее раскаяние, – а я так глупо тебя подставил. Прости. Сеньора... она сильно ругалась? – Да нет, просто была расстроена. Не бери в голову, Басти, завтра попробуем решить этот вопрос. Надо только перекопать справа... гм-м... ну... слева от беседки. И пересадим туда ее прекрасные азалии. Я их пока что в ящики собрал. Аккуратно. И полил. Думаю, отойдут. – Так они живы? – Да, всё не настолько страшно оказалось. Там довольно много удалось спасти. Не переживай. – Уф-ф... Я рад. Мне так жаль, Шарль. Действительно. – Конечно, я понимаю, – Шарль мягко улыбнулся, и на лице его промелькнуло непонятное выражение. – Но ты у нас выходишь... самый пострадавший теперь. Послушай... я тут мазь сделал, – Лавиньи кивнул на прикроватный столик и невесомо положил свою теплую ладонь Тейлору на покрытое простыней колено, – от ушибов очень помогает. И лед принес из погреба... – О, благодарю, дружище... – лейтенант почувствовал, как катастрофически краснеют его уши, благо, в полумраке это наверняка получалось не слишком заметно. – Не стоило, право... Шарль. Уже все в порядке. Не так уж сильно меня и это... ну, в общем, бывало и похуже. Если честно, больше гмм... моя гордость пострадала. – Да ладно, мун кер, чего ты упрямишься. Поверь моему опыту, лечение не помешает. Позволь... мне тебе помочь, – и рука Лавиньи медленно, почти незаметно двинулась от колена Тейлора вверх, прямо по внутренней стороне его бедра. Сначала, пребывая в растрепанных чувствах, Генри не придал этому значения. Ну мало ли... хочет успокоить человек. По-дружески. Просто не сориентировался парень... Так казалось Тейлору до того самого момента, пока горячая ладонь француза не оказалась практически на середине его бедра, в опасной близости от его, Генри, поджавшихся причиндалов. И... совершенно недвусмысленно продолжала двигаться дальше. А?! Что?! Генри прошило так, будто небесный громовержец вдруг выпустил в него тысячу молний. Лейтенант замер, буквально не дыша, и все еще глупо надеясь, что ему это только почудилось, и Лавиньи, его великодушный незаменимый потрясающий патрон и наставник, не имеет в виду ничего такого... Но! Откровенное поползновение бесстыже продолжалось. – Ты. Чего. Делаешь. Шарль? – еле просипел Тейлор, натягивая на себя простыню до самого подбородка. Светло-коричневые глаза Лавиньи смотрели на Генри довольно странно: с одной стороны его взгляд будто прожигал англичанина насквозь, а с другой – был подернут какой-то шалой поволокой. – Позволь мне помочь тебе, мальчик мой... – снова повторил француз зачарованно, словно находился в пленительном полусне, но руку, правда, остановил. – Убери!.. – выдохнул Генри, но получилось как-то совсем тихо, потому что замершего дыханья не хватило, и Тейлор громко всхлипнул, делая судорожный вздох: – Убери от меня свои поганые руки, ублюдок, пока я их тебе не выдернул к чертовой матери! – тут же глухо выплюнул он на едином выдохе. Шарль будто бы очнулся. Мгновенно отдернул руку. И глаза француза наполнились искренним ужасом. С минуту они так и смотрели друг на друга – оба полные смятения. – Прости... – наконец, совершенно бескровными губами прошептал Лавиньи. – Прости... я пойду, пожалуй. Мазь на столике. Потом маэстро неловко поднялся и, пошатываясь, вышел из комнаты Тейлора, позабыв про свою свечу. Некоторое время Генри сидел, впечатавшись спиной в стену и судорожно кутаясь в простыню. Он буквально забыл, как дышать. А! Что это было сейчас?! ЧТО ЭТО БЫЛО?! Господи ты, Боже мой! Да нет! Не может этого быть! Лавиньи просто хотел его утешить. Мало ли, как это делают гребаные французы, с них станется. Вечно у них один ветер в голове. Но десятое чувство прожженного соблазнителя подсказывало Тейлору, что все было не «просто». Совсем даже не просто... И то, как далее повел себя Лавиньи, это подтверждало. Ублюдок не стал делать вид, что ничего не было! Не стал! А ведь мог! Будто пелена упала с глаз Генри. Ему вдруг стали понятны все эти мимолетные, украдкой, взгляды маэстро, его ненавязчивые прикосновения, которые Тейлор иногда замечал, но, конечно, не придавал этому особого значения. Идиот беспечный! Так вот оно что! Оказывается, француз с таким ласковым восхищением поглядывал в его, Тейлора, сторону, мерзавец, потому что любовался им исподтишка! А Генри думал, кретин, что это лишь дань его невероятным способностям к обучению. Фу-у! Да как он мог, вообще, чертов содомит, чтоб его разворотило! А в купальне! Генри окончательно поплохело. Они ведь частенько купались вместе! Голые! Дьявол! А чего было стесняться?! Да, действительно, чего?!! Тейлор вдруг вспомнил, что когда долбаные братцы Пинарио отжигали с ними возле озерка, Лавиньи не стал купаться вместе со всеми, а сидел на кресле, сам как следует закутавшись в простыню. После того как... Да, точно! Этот старшенький щенок – Альберто... Испанский ублюдок тогда весь вечер вот так же поглядывал на маэстро – заинтересованно! А потом... когда подавал бокал с вином, присел на корточки, и положил свою чертову ладонь французу на колено. ААА! Но ведь Генри тогда не обратил никакого внимания на сей вопиющий факт, чисто занятый лишь способностями своей долбаной филейной части совершить самый громкий в мире плюх. Теперь он вспомнил, как Лавиньи в тот самый момент внимательно посмотрел в его, Тейлора, сторону. И после поплотнее завернулся в свое покрывало. Но руку-то садомитского гаденыша с колена не убрал! Интересно, произошло у них там дальше что или нет? Вполне себе могло... Кто за ними, этими беспутными голубцами, потом следил! Впрочем, с чего бы это ему, Генри, должно быть интересна сия гнусь?! У лейтенанта на самом деле так нестерпимо жгло в груди, будто он подвергся не только неслыханному насилию, но и разом... потерял друга. Глупо, несправедливо. Так же как Мюррея – нелепым выстрелом в сердце. Только сердце почему-то оказалось прострелено сейчас у него, Тейлора. Когда мандраж постепенно прошел, и мысли Генри более менее успокоились, пришел на ум второй, более насущный вопрос: что теперь ему делать со всем этим дерьмом? О том, чтобы делить жилище с долбаным содомитом – какой позор! – воистину, не может быть и речи! Лейтенант, собравшись с духом, заставил себя вылезти из-под спасительного покрова и быстренько натянуть кюлоты с рубахой, содрогаясь от гадкого ощущения, что за ним наверняка подсматривают в какой-нибудь чертов глазок. Потом он подхватил башмаки, чулки, и на цыпочках, практически не дыша, выскользнул из дверей. Оказавшись на улице, Генри с облегчением выдохнул и, передергиваясь от горя и омерзения, побрел в глубь неухоженной части сада, стараясь убраться как можно дальше из этого порочного вертепа. Там, в зарослях, в самом укромном, по его мнению, уголке, лейтенант обнаружил одинокую, всеми забытую скамью. Усевшись на нее, он в глубокой растерянности обхватил себя за плечи и попытался каким-то образом прикинуть свои дальнейшие перспективы. А они получались совершенно безрадостными. Как теперь он, Генри, будет работать с Лавиньи? У них ведь начато столько интересных совместных дел: фонтан этот, и водовод, опять же, не считая паровой машины для стрижки газона, а тут еще они стали разрабатывать чертежи самополивального устройства. И планировали систему регулировки потока воды... А книги!.. Ведь он так и не дочитал «Дон Жуана»... И уже собирался начать «Роман о Розе», который ему настоятельно советовал Шарль. А его, Тейлора, самолично изготовленная бочка с вином, поставленная вызревать? А ночные посиделки в лаборатории? А патио на берегу... Фу ты, черт! Как же теперь без всего этого?! Генри готов был заплакать от расстройства. Ну, почему! Почему ему так не везет? Только он встречает хорошего человека, так приходится вскоре расставаться. Вот кто заставлял этого проклятого содомита тянуть к Генри свои мерзкие ручонки?! Если бы не безудержное распутство гадкого француза, так бы все и оставалось – изумительно прекрасно! Генри вдруг гадостно захолонуло. Может, он, Тейлор, должен заплатить таким вот образом за эту свою замечательную жизнь? Наверняка тогда у него будет всё! И даже больше... Вопрос лишь в том, готов ли лейтенант Генри Тейлор сейчас расплачиваться за относительное благополучие... собственным бренным телом? Ну а чего? Некоторые занимаются такими дьявольскими делами постоянно и даже, кажется, чувствуют себя вполне отлично! Тейлор даже знал наверное пару-другую офицеров в своем бывшем полку. Но отдавал себе отчет, что сам он не готов был пасть так низко. Совсем не готов! Измучив бедную голову подобными мыслями, а отбитую задницу – беспокойным ерзанием на жестком сидении, Генри не смог прийти, в итоге, ни к какому полезному решению. Совсем измотавшись, он прикорнул тут же, на облюбованной им скамье, да так и уснул в предрассветных сумерках, по-кошачьи свернувшись обездоленным клубочком. Благо, на данный момент ему, Тейлору, было не привыкать ложиться спать где попало.