***
– Бастьен! Пожалуйста, прости меня! Бес попутал! Я не хотел! Вернее, я хотел... Но я не думал... Тьфу ты, черт!.. Это всё так сложно! Бастьен! Я просто попытался. А вдруг?!. Пойми, я не мог упустить такой шанс! Я... О, Господь! Дерьмо! Я не должен был, сознаю! Чертов Лавиньи, тоскливым взглядом напоминая побитую собаку, стоял перед Тейлором собственной персоной и быстрой скороговоркой шептал умоляюще поверх кустов, которые англичанин с ожесточением кромсал садовыми ножницами. Надо отдать должное, француз за всю прошедшую неделю на глаза Генри благоразумно не показывался, выдавая распоряжения касательно надлежащих своему помощнику работ через мальчишку-посыльного. Да и то это были лишь какие-то незначительные поручения, в основном, по благоустройству сада: подстричь-вскопать-разровнять. Да пусть подавиться! Ему, Тейлору, не трудно – исполнит... Но о совместных делах не может быть и речи! Генри, на самом деле, пораскинув мозгами, дал сам себе совет: «не дурить!» и ни в коем случае обратно на плантации не возвращаться. В конце концов, он что ли виноват во всей этой адской кутерьме? К тому же, лейтенант вроде как теперь назначен телохранителем при хозяйке, а это значит, его услуги могут понадобиться в любой момент. Если вдруг что случится, кто его искать-то будет? И, главное, где? А если Лавиньи – долбаный содомит, то это, позвольте, проблемы его, долбаного содомита, почему же он, Тейлор, должен, к чертям, из-за этого страдать?! Так что армейская закалка лейтенанта решительно взбунтовалась против малодушного отступления. И, в результате, Генри, вернувшись после знаменательной поездки с госпожой к водопаду, подошел к управляющему и потребовал себе отдельную комнатку во флигеле для прислуги, обосновав это тем существенным фактом, что теперь он на особом положении у госпожи. Да, представьте себе! А если дон Педро не верит, то пусть пойдет и спросит... Он, Тейлор, – телохранитель! А не хухры вам тут мухры! Это ясно?! Управляющий глянул на дерзкого смутьяна с великим сомнением, и проворчал что-то насчет зарвавшихся рабов, которым только дай волю, тут же на шею сядут... А после многозначительно сообщил о том, что отдельные комнаты в этом доме положены лишь четырем человекам из... всего обслуживающего персонала, как то: ему самому, управляющему поместьем дону Педро Карраско, Росе, личной горничной госпожи, поварихе Лусии и дуэнье Хуаните. Но это, на минуточку, все заслуженные, уважаемые люди, а не наглые выскочки, вроде некоторых, которые непонятно по какому праву щеками тут пыхтят. И, кстати, всякое отребье неумытое обитает как раз таки во флигеле. Это ясно?! – Если хочешь, отгороди себе угол занавеской в общей комнате, Пасс. Но, учти! Это самое большее, на что ты можешь рассчитывать. А чего это тебе с месье Лавиньи не пожилось? У него же там райское местечко, насколько я в курсе... Генри больше всего боялся этого вопроса. Лейтенант покраснел только от одной мысли о том, что дон Педро может быть в курсе непотребных пристрастий ублюдка. – Мы не сошлись во взглядах на толкование одного из сонетов Джона Донна, сеньор. Чертов лягушатник судит обо всем со своей французской колокольни и совершенно не разбирается в английской поэзии!.. Я не могу жить с этаким невежей под одной крышей! Дон Педро закатил глаза. – Понятно. Ладно... Подойди к Терезе. Она поможет тебе устроится на мужской половине. Скажи, что я велел. Там, кажется, пара кроватей сейчас пустует. Телохранитель... – управляющий пренебрежительно скривился. Генри потихоньку выдохнул: вроде от лишних расспросов пронесло... – Премного благодарен, дон Педро! Но если будет возможность, я могу рассчитывать на отдельную комнату, все же? – Конечно можешь, парень. Почему бы и нет. Никто тебе даже мешать не будет. Рассчитывай на здоровье!.. Вот так, да? Что ж, ладно. Зайдем с другой стороны. За обворожительную улыбку, традиционный цветочек с клумбы и нечайно пришедшие в голову пару любовных строф Шекспира, – ай, да бросьте вы, месью! – продекламированных страстным шепотом на испанский манер – ну как уж сумел! – а так же за многозначительные взгляды прямо в целомудренное декольте пухлогубой гладенькой Терезы, лейтенанту быстро нашлась небольшая мансарда в том же флигеле, но с отдельным входом и – даже! – окном в сад, уютно затененным пышной кроной какого-то тропического дерева. Миленько, вообще-то. – Грасиас, кариньота! А можно мне чаю? – Си, сеньор, – млея от восторга, прошептала девица и тотчас принесла новоявленному ухажеру поднос со вкуснейшим душистым напитком, медом и свежими ароматными печеньицами. А потом, как бы между прочим, накапала рюмку-другую манговой наливки. И даже не один раз. В общем, лейтенант слегка разомлел и уже заинтересовался бойкой смуглянкой всерьез... А в чем, собственно, дело? Он, Генри, как никогда сегодня нуждался в утешении. Неприхотливом и признательном. Подальше от всяких стервозных живодерок и грязных развратников. И он его получил в полной мере. А еще холодный лед и горячие поцелуи на все свои пострадавшие места. Можно сказать, заслужил за такие-то невзгоды... Таким образом, всю последующую неделю Тейлор проводил время и весьма неплохо, дай Бог всякому рабу. По вечерам играл в кунке́н со слугами на кухне, травил с ними же разные байки и слушал полезные сплетни. Ушлые пройдохи, как водится, знали всё обо всех. А совсем поздно вечером наслаждался настойчивыми заботами милашки Терезы. Даже чересчур настойчивыми, можно сказать. Девица-метиска в полном смысле этого слова рабыней не была. Каталина уже лет пять как отпустила ее на волю, но та осталась наемной служанкой, поскольку идти ей было особо некуда. Надо отметить, в постели красотка оказалась весьма умела. И ооч-чень аппетитна. А чего еще надо одинокому бесприютному скитальцу? Впрочем, Тейлор теперь относился весьма трепетно к возможной беременности своей пассии и всячески исхитрялся, чтобы этого, не дай Бог, не случилось. Еще не хватало! Сама же сеньора Гальяно вспоминала про своего нового телохранителя довольно редко. Всего пару раз лейтенант сопровождал донью в каких-то деловых поездках по ее владениям. И один раз – во время ответного визита в поместье дона Фредерико де Кастильо, путь до которого оказался весьма не близким: практически до самой столицы Санта-Доминго. Это почитай, неспешным аллюром часов шесть. Отправились они на рассвете. Наедине Каталина вела себя на редкость сдержано теперь. Вернее, полностью игнорировала Тейлора, ехавшего чинно на полтора корпуса лошади позади госпожи-сеньоры и вооруженного – надо же, и с чего такое доверие опасному каторжнику? – заряженным к бою пистолетом и настоящим толедским кинжалом-дагой с широкой гардой на эфесе. Выходила почти короткая шпага. Надо сказать, вместе с оружием к Генри вернулось давно забытое ощущение собственного достоинства. Хотя, чему тут было удивляться... Правда, выдавая Тейлору этот наверняка почтенный клинок, донья стребовала присягнуть ей на верность, дабы он использовал оное оружие только госпоже во благо. И лейтенант дал такую клятву, конечно. Впрочем... он и так не собирался... Больно надо. С женщинами он воевать был не способен – Генри это понял уже давно. Хотя... некоторых иногда чертовски мечталось прибить. Мачо, кстати, в время поездки к соседям, вынуждено остался дома. Слишком уж долгий путь для собаки. Да и мало ли, как поведет себя пес в незнакомой ему обстановке. Так что, англичанин оказался на тот момент единственным телохранителем своей прекрасной госпожи. – Что у тебя с Лавиньи, Бестиа? – спросила Каталина вдруг, ни с того ни с сего, когда они проезжали мимо плантаций табака, раскинувшихся вдоль поймы какой-то местной реки. Тейлора обожгло изнутри: вот оно, началось! – А что у меня с Лавиньи, mi Ama? Сеньора глянула на него раздраженно, видимо, тут же раскусив сей плутоватый маневр – сыграть под дурачка. Ну или, в крайнем случае, потянуть время. – По какой причине ты от него ушел, болван? – она притормозила так, чтобы Генри с ней поравнялся. Лейтенант пожал плечами как можно более безразлично, в панике соображая, чего бы такого придумать правдоподобного. – Да так... Вообще, это он меня попросил, mi Ama. Сказал, что я... невыносимо храплю. Спать ему, видите ли, невозможно. Ну я и ушел. А что? Нельзя было? Или я должен был спросить разрешения? – Естественно, не помешало бы поставить меня в известность, обормот. – Простите, донья Каталина, – Генри нарочито покаянно вздохнул. – Так ты сейчас во флигеле вместе со всеми слугами, как я понимаю? – Да, mi Ama. – Ладно, я что-нибудь придумаю... – О, не стоит, mi Ama! – поспешно возразил Тейлор. – Благодарю за беспокойство. У меня все отлично. – Даже так? – Каталина подозрительно на него покосилась. – Да, я всем доволен. Никаких проблем. – Ну ладно, гляди... Мое дело предложить. Можно было бы найти тебе место прямо в доме. Раз уж ты телохранитель, то должен быть поблизости. Вдруг злодеи нападут, и все такое, – донья насмешливо хмыкнула, – ищи тебя тогда по всей усадьбе, зараза. Украдут меня, добежать не успеешь. – Как скажете, mi Ama, – Генри почтительно склонил голову, чтобы сеньора не заметила его смятения. Быть поближе к донье – об этом он не смел даже мечтать! Но, как же, дьявол, Тереза?! Что-то Тейлору подсказывало: такой расклад хозяйке совсем не понравится. И... не подставить бы девушку. – У тебя там кто-то появился, Бестиа? – тут же весьма прозорливо поинтересовалась Каталина. – Быстро ты поворачиваешься, кобель!.. Генри опешил. Вот дьявол! Мысли она читает что ли? Или в каком месте у него написано? – С чего вы взяли, госпожа? – в синих глазах Тейлора отражалось бескрайнее чистое небо. – Во-первых, вопросы здесь задаю я, раб! А во-вторых, отвечай, как положено: да или нет! И не забывай, что ты присягнул мне, англичанин, а это значит – никакой лжи! И, потом... я все равно узнаю, Бестиа, – Каталина пытливо сощурилась. – Лучше признайся сейчас. Ну? – Да... нет у меня никого, mi Ama! А даже если бы и был, в чем, собственно, дело? – Генри от испуга, как всегда, закусил удила. – Или вы будете указывать даже, кого мне стоит любить, донья?! – А!.. Так ты её ещё и любишь?!! Когда успел, шельма? – пожар на щеках хозяйки разгорался. – О, Боже! Да кого ЕЁ?! – Тейлор чувствовал, что зыбкая почва под ним шевелиться, засасывая все глубже. – Нет же никого! Это я так, образно... Никого я не люблю, что вы! – Гляди у меня, паразит! Мне, конечно, плевать, кого ты там любишь-не любишь! Это твое дело. Но я добрая католичка и в своем доме не потерплю разврата! – Разврата?! Ладно, ладно, я понял, mi Ama, – Генри примирительно поднял руки. – Никакого разврата. Я и не думал вовсе... поверьте! Добрая католичка она! Это что-то новое... Интересно, если полюбовно провести время с прелестницей – это разврат, то наклонности Лавиньи тогда что? Хозяйка наверняка поседела бы, если б узнала правду о своем драгоценном французике! Эх... вот незадача! Им с Терезой придется быть осторожнее теперь. Или, вообще, может, лучше порвать с девчонкой, от греха? А жаль!.. Сочные губки милашки так приятно было покусывать в порыве страсти. Но если уж выбирать, он, Тейлор, предпочел бы просиживать ночи возле спальни Каталины, охраняя сон своей вздорной хозяйки, чем праздно валяться в постели с милой и покладистой Терезой. Да уж... парадокс, однако. Донья, хвала Иисусу, не стала больше развивать эту тему, видимо, на этот раз удовлетворившись честными глазами Тейлора. Но, скептически поджав свои губки, обещала присматривать за блудливым мошенником. А, главное, найти ему комнату в доме! Поближе к себе, не иначе. – И учти, Бестиа! Проведаю, что ты меня обманываешь – так и знай! – можешь прощаться с этим своим... неугомонным вместилищем греха! О как! Итак... похоже, ты, Тейлор, опять влип! – Да что вы, сеньора! Разве можно? Некогда мне глупостями заниматься! – буркнул Тейлор, давая себе честное слово по приезде поговорить с Терезой. Но девчонка встретила его на следующий вечер с таким сладостным азартом, что лейтенант решил отложить все разговоры на потом. Ну ладно... сильно на потом... А вдруг да само как-нибудь рассосется, как уже не раз случалось. И, кроме того, сеньора Каталина о нем, Тейлоре, опять позабыла. Так что... сегодня самый последний раз и всё! Ну хорошо... пусть завтра будет самый самый последний...***
И вот, едва его жизнь, можно сказать, наладилась на новом месте, как гадкий развратник стоит тут перед Генри с жалобным видом и снова портит всю эту расчудесную картину к своей чертовой матери... И не побоялся же подойти, дьявол, когда в руках Тейлора такой удобный инструмент для того, чтобы использовать его по прямому назначению. Например, отхренячить все паскудное хозяйство мерзавца к чертовой бабушке! Как лейтенант делает это сейчас с ветками на кустах. – Ты на меня пялился, козел! – истово сверкая глазами, прорычал Генри прямо в унылую рожу гнусного выродка. – Пока я купался! И вообще! Когда я спал, наверняка! Черт! Боже, какая мерзость! – Нет! Бастьен! Нет! Я старался не смотреть! Клянусь! – Старался? Но все же смотрел, проклятый ты содомит! Так что клянись, давай, своему дьявольскому покровителю. – Басти, прости! Истинно говорю, таким как я трудно найти пару. Я не смог преодолеть искушение. А вдруг... Но специально я ничего не планировал! Честно! Так получилось. Человек слаб! Ты ведь знаешь... – голос безутешного Шарля стал похож на стон. – Я просто не удержался!.. – Иди ты к... черту! И не смей называть меня Басти! Я не твоя собачка! – Бастьен, я понимаю твое негодование и не смею просить... Но я прошу: вернись! Я больше никогда!.. Ты не пожалеешь. Я не дам тебе повода. Позволь мне все исправить! – Это невозможно, месье Лавиньи. Разве вы сами этого не понимаете? – Почему? Мы же друзья. Давай останемся друзьями. Ничего большего! Никогда! – Вы потоптались на нашей дружбе, месье. Теперь я не смогу... вам доверять. Простите. – Бастьен... – губы Лавиньи шевельнулись, будто он хотел еще что-то добавить, но не стал, и больной его взгляд окончательно потух, будто из француза испарилась в этот момент всякая жизнь. Так и не вымолвив более ни слова, Шарль развернулся и медленно побрел по дорожке, ссутулив безнадежно свои широкие плечи. – Теперь я понимаю, что за чертов друг был вам Француа!.. – не сдержавшись, ему вослед в сердцах крикнул Тейлор. Лавиньи на эту колкую реплику обернулся и посмотрел на Генри так горестно, что тому отчаянно захотелось взять свои слова назад. Выражение лица маэстро, надо сказать, ничуть не изменилось, но из тусклых его глаз двумя влажными дорожками потекли слезы. Беззвучно, тяжко. – Зачем ты так... Бастьен?.. – с мягким упреком произнес француз. Господь! Уж лучше бы ударил, честное слово! Генри сглотнул. Черти всё разнеси! Это выглядело совсем не так, как мнилось в мечтах Тейлора, когда в праведной ярости он сначала отчитывал мерзкого извращенца, а потом избивал его в кровь. Ну ладно, хорошенько разбивал до юшки его толстый французский нос. Лейтенанта вдруг окатило едким прозрением. Получается... он и сам, Тейлор, хорош, вообще-то. Там на поляне... когда проклятая донья заставила его снять штаны, а он стоял перед ней с выпоротой задницей и тихо млел от вожделения. Это что было вообще? Разве не пакость? Это совсем другое! Такая нормальная реакция на прикосновения красивой женщины. Да! Ага! Женщины, которую ты должен ненавидеть всей душой за то, что она растоптала вконец твое достоинство, а ты при этом вновь готов нагнуться по одному лишь щелчку пальцев этой ведьмы. Все это очень нормально, Тейлор! Очень. Генри с сомнением посмотрел вслед ушедшему Лавиньи и, в свою очередь тяжко вздохнув, принялся дальше с жаром обстригать треклятые ветви на долбаных кустах.