В РИТМАХ ЗВЕНЯЩЕГО СЕРДЦА

***

Скоренько распихав грязь по углам, лейтенант поспешил на террасу, снедаемый в равной степени чувством голода и любопытством. Он терялся в догадках. Что это, интересно, хочет от него сеньора так, что даже собиралась за ним, рабом неумытым, посылать. Может, намеревается предпринять еще один вояж? Но в прошлый выезд никакого предварительного разговора не было и в помине. Просто телохранителя поставили перед фактом, что он должен явиться к конюшням в полной боевой готовности с самого раннего утра. И точка. Так что госпоже нужно теперь? Может, его позвали, чтобы выдать очередной нагоняй? С ощущением некоторого дискомфорта в животе Генри прикидывал, где он мог проштрафится настолько, чтобы его, ни больше ни меньше, удостоили целого разговора, но ничего такого уж страшного придумать не мог. Единственное, что не давало ему вздохнуть спокойно – были его вялотекущие шашни с милашкой Терезой. Порвать с девицей никак не получалось. Кроме весьма приятного времяпровождения в постели и непривычной, но ласкающей его искушенный взгляд эффектной красоты, лейтенант получал полной ложкой настойчивое внимание и заботу женщины, а Генри, в силу своего безрадостного положения дьявольски нуждался в утешении. Каждый раз Тейлор давал себе слово, что вот сейчас это самый последний раз. И каждый вечер, стоило Терезе постучаться к нему в мансарду с хорошим ужином в придачу, он это слово благополучно сам у себя забирал. Конечно, любовники старались осторожничать, на самом деле, но ведь мир не без добрых людей... Генри отдавал себе отчет, что если донья прознает, ему влетит по полной. Хотя бы за бессовестное вранье. Он и сам бы себе всыпал за такие-то дела. Оставалось только надеяться на авось. Таким образом, пришлепав прямо босиком на террасу, лейтенант предстал перед хозяйкой в некотором раздрае, но, как водится, виду старался особо не подавать. Повесят, если что, лишь один раз – и какая ему разница за козу это будет или за корову. Но донья, на удивление, улыбнулась ему приветливо и даже кивнула на плетеное кресло напротив. Ну Генри и сел. А чего церемониться, раз пригласили? Госпожа взглянула на телохранителя лишь мельком, на самом деле, снова погрузившись в чтение толстой тетради, исписанной ровными столбиками цифр, похожими на какие-то счета. Но не это вовсе привлекло вожделенное внимание Тейлора. Благоухая на целый мир корицей и теплой сдобой, перед хозяйкой стояло полное блюдо плюшек – пышных, румяных, посыпанных сахарным марципаном. О, Божьи небеса! Генри уставился голодными глазами на это великолепие и гулко сглотнул набежавшую слюну. В животе – в ответ на этакое искушение – громко заурчало. Каталина, расслышав, видимо, сии алчущие трели, с легкой ухмылкой снова глянула на англичанина, потом распорядилась: – Бучо, будь так добр, налей дону Себастьяну чаю... – а потом, мягко подвинув аппетитное блюдо поближе к Тейлору, снова погрузилась в свои подсчеты. Опрятный сбитенький негритенок лет десяти-двенадцати с трогательным старанием принялся выполнять указание сеньоры Гальяно: налил Генри ароматнейшего напитка из роскошного фарфорового чайника, испросив пожелания, добавил молока, сахару поболее, открыл крышечку на масленке, подвинул разное варенье в серебряных вазочках, цукаты, финики в меду, судок с густыми сквашенными сливками. Потом вышколенно замер за креслом хозяйки, ожидая дальнейших указаний. Сама донья уже, кажется, успела насытиться всеми этими вкусностями, потому как лишь изредка подносила к губам изящную чашку из тонкого фарфора. Генри не заставил упрашивать себя дважды. За пару глотков осушив налитую ему порцию запашистого, вкусного до чертиков чая, он принялся уминать одну за другой душистые булки, поливая, намазывая, макая – не переставая искренне наслаждаться таким царским пиршеством. Услужливый Бучо только успевал наполнять его чашку. Ополовинив поднос и почувствовав, наконец, приятную сытость, Тейлор благостно откинулся в кресле и уставился на донью выжидающе, пока она соизволит. Хотя пялиться, конечно, не полагалось. Да и черт с ним. Наконец, Каталина соизволила. Она оторвала свой взгляд от счетов и даже отложила тетрадь в сторону. Бучо по еле заметному знаку госпожи вновь наполнил ее чашку, и некоторое время девушка, попивая налитое, молча рассматривала Тейлора. Лейтенанта, на самом деле, уже порядком начали напрягать эти гляделки, поскольку столь томительная неопределенность заставляла его нервничать. Уж лучше бы, как обычно, сразу набросилась на него со своими попреками, что ли! Наконец, не выдержав, Генри вопросительно поднял брови. Донья, тем не менее, неспешно взяла с вазочки печеньице и надкусила, вынудив Тейлора наблюдать мягкое движение ее выразительных сочных губ. Пара маленьких крошечек так заманчиво прилипла к верхнему изгибу, и Генри поймал себя на безумной мысли, что с удовольствием слизнул бы сей сладкий конфуз. А там... уж как получится. Но Каталина, заметив пристальный взгляд англичанина, сама высунула язычок и соблазнительно увлажнила суховатую поверхность. Потом задумчиво прикусила пухлую губку. Генри выдохнул рвано и нетерпеливо переместился в своем кресле. – Послушай, Бестиа, – наконец заговорила девушка, – ты прожил с Лавиньи в одном доме практически около двух недель? Упоминание бывшего напарника окончательно вывело Тейлора из его зыбкого равновесия. Внутри все заныло от нехорошего предчувствия, и лейтенант, сам того не замечая, подался вперед, напряженно вцепившись в подлокотники. – Что-то около десяти дней, если быть точным, mi Ama, – осторожно сообщил он. – Расскажи мне, что он за человек? Как ты его находишь? – Каталина в раздумьях надкусила еще кусочек печенья. Если бы не тревожная для него тема, Генри подумал бы, что они на светском рауте обсуждают ничего не значащие сплетни. – Прекрасный человек, mi Ama, – бесцветным голосом доложил лейтенант, хотя внутри у него потихоньку холодело. – Я видел от него одно лишь добро. Больше мне нечего сказать. – Так какого же черта ты от него ушел, англичанин?! – тихо воскликнула Каталина, внезапным образом выходя из своей задумчивости – щеки ее опасно порозовели. – Вы же так замечательно ладили! Насколько я в курсе, мастерили разные причуды, на которые Лавиньи мастак. Он даже взялся тебя виноделию обучать, а это дорогого стоит – учиться у такого мастера! – Да... это жаль! – если бы нервы могли звенеть, то Генри бы заиграл, так они были натянуты, а в голове царил полный хаос с одной лишь здравой мыслью: не проговориться бы о сути проблемы. – Ну... я же вроде говорил, mi Ama – мы с Лавиньи не сошлись во мнениях о том, как правильно сварганить одну хитроумную штукенцию. Он настаивал, что надо срезать под углом, а я начал спорить, что нужно прямо. Ну вы ж меня знаете, я страсть какой несговорчивый – кого хочешь до белого каления доведу! Вот маэстро разозлился и меня прогнал. – М... Прогнал, значит, – Каталина внимательно слушала, аж брови приподняла, и сочувственно кивала головой. – Ну да. Иди, говорит, Басти, от меня подальше, бездарь ты упрямая. Я и ушел. А чего он... обзывается?! – В прошлый раз, дорогой друг, у тебя, помнится, была другая версия. Ты хотя бы запоминал, великий сочинитель, что выдумываешь... Точно! Просто ему, Тейлору, уже несколько раз приходилось объяснять причину его столь внезапного ухода от Лавиньи, а лейтенант к тому же не любил повторяться. Ну вот и... запутался слегка. Да-а... Что тут скажешь?.. Остолоп. – Что вы? Серьезно? Я просто уже забыл, сеньора Гальяно, как все в точности было, – Генри тут же изобразил непорочную овечку на солнечном лужку. – Столько времени, почитай, прошло. – Да всего-то дней десять и прошло, Бестиа. Неужели память так коротка? Чай, не барышня ты пустоголовая. – Да не суть, собственно, mi Ama. Ушел и ушел. А к чему вы это спрашиваете? – Ты должен вернуться! Эта фраза прозвучала так непреклонно, что у напряженного до крайности Тейлора, прежде он успел подумать, невольно вырвалось: – ЧТО?! Я?! ДА НИКОГДА! – Почему же? – хозяйка, в свою очередь, слегка опешила в следствии такой бурной реакции, по крайне мере глаза ее удивленно распахнулись. – Ну... – лейтенант слегка сбавил обороты, осознав, что так и спалиться недолго, – я уже как-то попривык на новом месте, mi Ama. Компания там по вечерам гхм... теплая, разговоры всякие. Мне интересно. Чего шастать туда-сюда. – Нашел тоже мне причину! Интересно ему! Ладно, а если я попрошу? Черт! Да как же ему отвертеться-то? И на ум ничего спасительного не приходит. Что ж, придется прикинуться малолетним идиотом. Иногда это выручает... – Я не могу, донья Каталина! – лейтенант сокрушенно опустил голову и даже мотнул ей для пущей убедительности. – Простите. Глаза хозяйки угрожающе сузились. – Что значит не можешь?! Тогда я приказываю тебе вернуться! От осознания полной своей беспомощности Тейлор аж на ноги подскочил. – НЕТ!! НЕТ!! И НЕТ!!! Вот хоть режьте меня, mi Ama! Я не вернусь! Некоторое время донья смотрела на взъерошенного англичанина озадаченно, потом взгляд ее засветился пониманием. – Он что-то сделал тебе, Бестиа? Ты чем так напуган? Господь! Неужели все так очевидно? – Да ничем я не напуган, донья! Вот еще! Просто... я не хочу! – Вот как? Не хочешь? Странно. А говоришь – солдат! Разве солдаты могут хотеть, если им приказывают? Или я что-то не понимаю в военной службе. К тому же, ты мне присягу давал, телохранитель. Генри молчал, сознавая, что попался, и в душе его расползалась муторная тоска. Действительно, честь солдата не позволяла ему не выполнить приказ. Но он никак не мог его выполнить, это ясно. Не представляя, что ему делать в результате, Тейлор стоял, опустив голову и тиская в руках льняную салфетку. Он обнаружил сейчас в полной мере, что выхода нет. Придется вернуться. Но при мысли о том, что ему нужно будет жить при этом в одном доме с долбаным извращенцем, на лейтенанта накатывала паника. Некоторое время донья наблюдала за тяжкими потугами англичанина, потом внезапно смягчила свой тон, и голос ее теперь прозвучал гораздо теплее. – Ну-ка, давай, парень, рассказывай, в чем дело? Только честно. От чего ты сбежал? Хах! Честно?! Чтобы Лавиньи потом повесили? Хотя туда ему и дорога, гребаному уроду! – Говорю, он сам меня прогнал, mi Ama! – губы Тейлора упрямо сжались. – Как паршивого щенка вышвырнул! С чего бы мне к нему возвращаться?! У меня еще осталась хотя бы капля гордости, между прочим! – Капля?! Да у тебя ее целый океан, обормот! Однако что-то вы путаетесь в показаниях, друзья. Лавиньи говорит, что ты от него ушел по неизвестной ему причине. Сам. – Ну да, сам. Потому что он обозвал меня, говорю ж. – Да что за глупости! И вообще, в прошлый раз ты мне заливал про то, что храпишь, лгун. Я помню! – Ну и это тоже, донья! Все к одному! – Бестиа, ты меня извини, но я теряю терпение. Ты меня за дуру держишь что ли? Вот тебе мое последнее слово – возвращайся! – Я не могу, mi Ama! Простите, – Генри умоляюще посмотрел на хозяйку. – Прикажите что-нибудь другое, но на это я не готов. И, вообще, что вы так печетесь об этом французике? Переживет он как-нибудь без меня! Не маленький уже – нянька, небось, не нужна, – хмуро буркнул он. – Да в том-то и дело, – теперь уже Каталина вдохнула сокрушенно, и Тейлор услышал нотки растерянности в ее голосе, – с ним что-то неладное творится, Пасс! Вот как! Даже – Пасс? Что же такое произошло с этим мерзким ублюдком? – Да что случилось, донья, могу я узнать? – Да уж... случилось... Представляешь, маэстро уже пятый день не выходит из дома. Слуги говорят, выпил все свои запасы вина, теперь перешел на свои заветные эталоны коньяка. И беспрестанно плачет! Я тоже тут к нему наведалась как-то – третьего дня. И, поверь, он совершенно... невменяемый. Ужасное зрелище! Как бы его удар не хватил! – Плачет?! Господь! И почему вы решили, что это из-за меня, mi Ama?! Мы и знакомы-то всего ничего. Кстати, у него на Гаити была... одна несчастная любовь, насколько я знаю. Может, из-за нее это... Мало ли. – Ну, может, и не из-за тебя, конечно, Бестиа. Я не знаю. Но ты же... Ты его лучший друг! И ты его бросил! Это мне сам Лавиньи поведал в пьяном бреду. – Да не друг он мне вовсе! Вы же знаете, донья. Просто мы вместе кое-что делали... И то – совсем недолго! – Ну хорошо. Не хочешь возвращаться, дело твое. Но помоги хотя бы вытянуть его из этого жуткого состояния. Мне нужен обратно мой маэстро! Все важные дела стоят! Торжественный прием на носу! Съедутся все знатные фамилии Санто-Доминго. Я не могу опозориться! – Да чем я тут помогу, донья?! – Раз он считает тебя другом, поговори с ним! Меня он слушать не желает. Дерьмо! В кои-то веки ЕГО ЖЕНЩИНА так откровенно просит Генри о помощи, а он эту помощь ей дать не может, поскольку любые шаги навстречу французский содомит наверняка истолкует превратно. И что он, Тейлор, потом будет с этим делать? – Донья Каталина, поймите, я сделаю только хуже! – снова взмолился Генри. – Из меня отвратный утешитель, клянусь вам! Каталина секунду смотрела на него весьма странно, потом губы сеньоры холодно сжались, а из глаз исчезли теплые просительные искорки. Стальной взор тут же заклубился недобрым грозовым маревом. Эх, похоже он разбудил в ней фурию все же... кретин. – Это твое последнее слово, Бестиа? – процедила хозяйка леденящим тоном. – Да. Простите, донья, – Тейлор изо всех сил старался казаться непреклонным, хотя и ненавидел себя за это. – Я не могу. – Вернее, не хочешь! – раздувшиеся ноздри испанки преобразили ее лицо в хищную маску. – Ладно. Сказано это было весьма зловеще, и Генри уже представил себя запеченным заживо в железном ящике, но госпожа лишь развернулась немного к своему маленькому слуге, протягивая ему пустую чашку. – Бучо! Поросенок! Вечно тебе говорить надо! Сам не видишь, бестолочь! Забери сей секунд! И не успел перепуганный мальчонка дотянуться, чтобы принять чашку из рук хозяйки, как Каталина, внимательно глядя при этом на Тейлора, разжала пальцы. Дорогущий фарфор со безнадежным звоном разлетелся по каменным плитам. Все присутствующие замерли, уставившись на белоснежную рассыпь осколков на полу. На лице несчастного паренька был написан смертный ужас. – Та-а-ак! – протянула сеньора подозрительно спокойно, лишь угрожающе нахмурив свои тонкие брови. – Вот же пентюх криворукий! Разбил мою любимую чашку! Мальчишка стоял ни жив, ни мертв, по глянцевым шоколадным щекам его сами собой потекли слезы. – Простите, mi Ama!.. – заныл он, горестно всхлипывая. – Я не хотел!.. Я склею! – опомнившись, негритенок бросился поднимать осколки, а потом протянул хозяйке несколько мелких кусочков в своих дрожащих светлых ладонях. – Вот!.. Я склею, сеньора! Не бойтесь! Я умею!... Сейчас... – Что ты там склеишь, бестолочь! – цыкнула зубом Каталина. – Не выдумывай! Неси лучше веник, собери мусор. Я пока подумаю, что мне с тобой делать. Генри охватило жуткое подозрение, что чертова чашка разбилась не случайно, и все это представление напрямую относилось к их предыдущему разговору. Пока парнишка неуклюже подметал пол, лейтенант молча стоял, с тоской на сердце сознавая, что бедняге сейчас влетит совершенно ни за что. Как водится, из-за него, Тейлора. На Каталину Генри старался не смотреть, хотя всем взбаламученным нутром чувствовал ее пламенный взгляд. Но, право, неужели за какую-то дурацкую чашку мальчугана ждет жестокое наказание? Да ну, не может быть! Хотя паренек, похоже, так не считал. Плакать несчастный Бучо, кажется, перестал, но теперь, когда он, понуро вытянувшись, застыл перед госпожой, заметно было, как незадачливого подавальщика сотрясает крупная дрожь. Черт! Стоило ли ему, Тейлору, сейчас заступаться? Или он сделает только хуже. В результате просить о помиловании лейтенант не рискнул, боясь усугубить репрессии, поскольку сам в настоящий момент пребывал в очевидной немилости. – Накажи его, Бестиа! – вдруг услышал он сквозь липкую паутину собственных безрадостных мыслей. ЧЕГО?! Генри ожидал всего, что угодно, только не такого поворота. Съеденные булочки срочно запросились наружу. – Что, простите, mi Ama? – Тейлор очень сильно надеялся, что он неправильно расслышал. – Я. Сказала. Накажи. Его! – чеканя каждое слово, повторила донья. – Но ведь это всего лишь чашка, mi Ama! Малец ведь не специально!.. Да уж... совершенно точно не специально! Потому что кое-кто все намеренно подстроил. Кажется, чтобы его, Генри, проучить? – Чушь! Кто тебе сказал, что я наказываю за чашку, Бестиа? – от тона сеньоры можно было свалиться, словно замороженная птаха с ветки. – Я наказываю за халатность, за нерасторопность, за безответственность, в конце концов. В общем, за отношение к порученному делу. Ведь в следующий раз это может оказаться жизнь его госпожи!.. Это ведь ясно? Ну, не мне тебе рассказывать о дисциплине, телохранитель. Бучо вжал курчавую голову в плечи и опять тихонько захлюпал носом. Что ж, стерва, действительно, права – Тейлор, как офицер это понимал. Но это... мерзко! В их полку были командиры, которые не гнушались тем, что сами хлестали своих солдат. Или с удовольствием присутствовали на порке. Лейтенант был не из их числа. – Почему я? Я вам не надсмотрщик! Мы договаривались!.. – Не хочешь? Что ж, ладно, – вдруг подозрительно покладисто согласилась хозяйка. – Тогда велю бездельнику найти Гуано. Надеюсь, тот пропишет увальню пару дюжин отличнейших розог! Запомнит надолго, когда сидеть не сможет с неделю. И, думаю, в следующий раз поросенок будет шевелиться побыстрее. Генри с болью в сердце посмотрел на окончательно посеревшего паренька. Бучо ко всему прочему нахохлился так, что его острые лопатки выступили под рубашкой, словно сломанные воробьиные крылышки. Да черт! Это сейчас он, Тейлор, должен так истязать паренька что ли? Розгами? Нет, он совершенно не готов на такое пойти! Или? Что эта гадина испанская имеет в виду? – То есть... Я правильно вас понял, mi Ama, – на всякий случай уточнил Генри, – что я могу наказать паренька так, как считаю нужным? Ответом лейтенанту был долгий взгляд и чуть приподнятая бровь. «Что ж, посмотрим, на что у тебя хватит смелости, солдат!» – говорил весь насмешливый вид сеньоры. – Я его накажу, и вы его тут же простите, донья? Идет? – Приступай! – испанка поудобнее устроилась в своем кресле. – И нечего мне тут свои ультиматумы выдвигать, англичанин! Генри – делать нечего! – взял мальчишку за окаменевшее плечико. Тот растеряно всхлипнул, но даже не попытался дернутся, покорно повинуясь чужой воле. Лейтенанту не составило труда нагнуть на стол вялое дрожащее тельце. – Прости, ничего личного, приятель! – хмуро буркнул Тейлор, весомо прижимая ладонью парнишку к столешнице, как раз там, где перекрещивались помочи его бриджей. Недолго думая, чтобы не растерять решимость, лейтенант крепко впечатал вторую свою ладонь в упругую попку паренька, удобно обтянутую сейчас бархатистой тканью штанцов. Неизвестно, что почувствовал мальчишка, но ладонь Генри от удара основательно загорелась. Впрочем, Бучо тихонько пискнул, то ли от неожиданности, то ли от боли, и нетерпеливо завозился под его рукой, хотя... под штанами бедолаги определенно ощущался хороший такой слой рубашки. Тейлор один за другим наносил забористые размеренные удары, при этом уставившись в упор на Каталину и с мрачным удовлетворением представляя, что именно ее, эту гадкую скандальную девицу, он сейчас так смачно шлепает по ее стервозной круглой заднице. И ему становилось гораздо лучше. Каталина, впрочем, тоже не спускала с нечайного экзекутора острого взгляда прищуренных глаз. В уголке ее губ играла хищная усмешка. На шестом ударе несчастный Бучо громко заскулил и привстал на локтях, вырываясь невольно. И Тейлор тут же отпустил бедолагу. Он вам тут не живодер, простите! – Достаточно за разбитую чашку, сеньора?! – с хмурым вызовом проговорил лейтенант, успокоительно прижимая взмокшего дрожащего паренька к своему боку, хотя сам Тейлор, надо признаться, со всем этим дерьмом вспотел не меньше. – Бучо! Подойди к госпоже, мой друг! – величественно выпрямилась в кресле Каталина, оставив наглый выпад телохранителя без ответа. Заплаканный мальчуган опасливо приблизился к донье. – Надеюсь, ты крепко уяснил, за что ты сейчас наказан, милый? Бучо кивнул и, стараясь справиться с непослушным голосом, робко проговорил: – За то, что подвел вас, моя госпожа. Отвлекся и не смог вам хорошо услужить. – Правильно! Умничка! Я думаю, в следующий раз ты не позволишь себе такого. Будешь стараться? Верно? Благодари свою госпожу за науку, Бучо! Потому что сейчас ты стал лучше, чем был до сих пор, – донья милостиво протянула мальчишке холеные пальцы, которые тот осторожно коснулся своими вспухшими от слез губами. «Вот же змея!» – с отвращением подумал вздрюченный до печенок Генри. Злость безнадежности кипела в нем, и лейтенанту прямо сейчас хотелось кого-нибудь убить. – Ну, ну... иди сюда, бестолковый, – Каталина вдруг подтянула за руку внезапно разрыдавшегося в голос парнишку и прижала его к груди, мягко похлопывая по вздрагивающей спине. – Ну чего ты? Хватит реветь, поросенок! Госпожа тебя простила. Я тебя простила. Мир? – и донья при этом через плечо мальчика опять взглянула на Тейлора. Генри потер все еще горящую ладонь о штаны, сверкая в ответ мрачным взглядом. – Послушай... ты держался молодцом, малыш! – поставив его между колен, донья взяла со стола салфетку и тщательно вытерла зареванное лицо бедолаги, потом осторожно зажала ему нос, подождав, пока тот высморкается как следует, при этом она продолжала ласково приговаривать: – Во-от, молодец! Сеньора может гордиться своим верным слугой. Ты вел себя достойно, как настоящий храбрец! Вон, дон Себастьян у нас настоящий солдат, он не даст мне соврать. – Угу... Молодец!.. – буркнул Генри, поймав себя на мысли, что он бы не отказался побыть на месте Бучо, вообще-то, если бы его, Тейлора, так мило тетешкали после порки. – Все? Успокоился? – мальчишка порывисто кивнул. – Ну и хорошо. Разрешаю тебе съесть эту булочку, – Каталина взяла с блюда сдобу и протянула пареньку. – Потом убери со стола и можешь пойти сегодня погулять. Свободен до вечера. Скажи донье Лусии, что я тебя отпустила. – Спасибо, mi Ama, – пискнул повеселевший Бучо. – Вы самая добрая госпожа на свете! Донья Каталина усмехнулась и, не обращая более внимания на своего пышущего негодованием телохранителя, поднялась и стремительно спустилась в сад, прихватив под мышку тетрадь с бухгалтерией. ОКОНЧАНИЕ ГЛАВЫ. ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ...