В РИТМАХ ЗВЕНЯЩЕГО СЕРДЦА

***

– Эй, брат, мы уходим, – прямо над ее ухом раздался чужой приглушенный голос. Спросонья Каталина чуть не подскочила, и только в последний момент – что за неведомое чутье ее удержало, непонятно – заставила себя остаться недвижимой. И это несмотря на то, что сердце тут же суматошно забухало в висках, а вчерашний страх вновь прожег с затылка до пят, невольно побуждая донью вскочить и бежать без оглядки. Дурной сон прекращаться не собирался: черные людоеды все еще были рядом. Подождите... Брат?! О, Пресвятая Дева! Это вообще как? Она помнила – до острых мурашек в затылке, – как вчера все эти упыри смотрели на нее плотоядно, особенно после тех кровожадных обещаний их кошмарного, изуродованного шрамами главаря, который грозил немыслимыми вещами. А то, что донья была связана и полностью беспомощна перед лицом такой чудовищной расправы, до сих пор превращало ее внутренности в тошнотворный студень. – М? – промычали невнятно за ее спиной, и лопатки тут же захолодило, будто сзади убрали жаркую грелку. – Мы уходим, говорю. Ты как, домибур? Не передумал? Может, все же с нами? – Щас, погоди. Встану, – буркнуло еле слышно. Сзади завозились, и из-под ее головы осторожно вытащили теплую упругую опору, аккуратно опустив щекой на что-то менее удобное – жесткое, тряпичное. Ката изо всех сил сдерживала рвущееся дыхание и, чтобы не вызвать подозрения, даже вяло переместилась, кряхтя и причмокивая, как человек, которого едва не разбудили. Определенно, погиб в ней великий лицедей!.. Потом снова затихла, пытаясь не дрожать. Кто-то переговаривался чуть поодаль на чужом певучем языке, и донья опасливо приоткрыла веки. В рассветном сумраке несколько маронов неторопливо скатывали одеяла на краю поляны, спихивали свои вещи в мешки. Телохранитель и его давешний противник стояли к ней боком всего в нескольких шагах и тихонько разговаривали по-французски. Бастьен, взъерошенный, заспанный, в темной от крови рубахе, слегка покачивался, бедолага. Немудрено. Вчера англичанина всего изранили в драках. За день бедовый вояка каким-то непостижимым образом умудрился поучаствовать аж в двух ристалищах. Как еще поднялся сегодня на ноги, непонятно. – Так что? Остаешься? Или все же передумаешь, Lucky Boy? – услышала Каталина низкий глухой голос чернокожего. – Нет, не передумаю, Абини. Но, спасибо за предложение! В другой раз бы... непременно, – Ката различила сквозь марево ресниц, что Бастиен осторожно покосился в ее сторону, – но сейчас не могу. Сам понимаешь. – Ну и дурак! – презрительно фыркнул главарь маронов. – Еще пожалеешь. – Угу, – англичанин почему-то не стал спорить. Это что было сейчас? Ее законный раб теперь брат этим негодяям? Он с ними в сговоре, получается, и даже планировал побег?! Ах, засранец! А ее что? Бросить здесь хотел?! Одну?! Или... Или что эти ублюдки собираются с ней сделать все же?! Каталину резануло от мысли, какое бедствие может ожидать ее в случае, если Бастиен предаст. Аж волосы встали дыбом. А ведь ей, представьте, даже в голову не приходило, что такое может произойти! Привычный уклад ее выхоленной жизни неизменно подтверждал – вся эта челядь создана Богом, чтобы при любых обстоятельствах угождать своим господам! А как иначе? Другой порядок вещей просто не мог существовать. А он! Пес! Подлый изменник! Да как он мог?! Так, стоп! Но ведь вчера вечером... парень несомненно пытался ее защитить! В который уже раз! Отдал свое лучшее оружие, велел бежать, спасаться, а сам остался прикрывать ее побег, буквально пожертвовав своей жизнью! Конечно! Именно так все и было – она, Ката, не могла ошибиться. Так что хватит придумывать всякие глупости! Но главарь назвал англичанина братом! Она сама слышала! Господь! Так может, вчерашнее его заступничество было хитрой уловкой, чтобы бежать под шумок самому? Вместе с этими гнусными преступниками? А что? Он ведь хотел! Да и вообще, как можно верить этой беспутной Бестии, которая лжет на каждом шагу? Дьявол! Так или иначе, сама Ката, действительно, вчера почти смогла сбежать от бандитов, и ей даже удалось скрыться в густых зарослях, но, несясь пугливой ланью в кромешной темноте, донья споткнулась обо что-то твердое и... кувыркнулась вниз. Куда? Каталина так и не поняла. Просто земля вдруг предательски исчезла из-под ног, а потом – мир завертелся, не давая ей никакого шанса. В конце своего, благо совсем недолгого полета, шмякнулась она прилично... Похоже, свалилась в какой-то овраг? Хорошо, хоть не напоролась на собственные ножи или же острые ветки. Да и, вообще, как еще в этаком кульбите шею себе не сломала, растяпа! Явно, Господь ее берег! Но зато Ката сильно оцарапалась о камни и ощутимо подвернула ступню. Опасная поляна оставалась все еще недалеко: когда донья оклемалась, она отчетливо услышала там какую-то возню, но, в целом, в той стороне было довольно тихо для десятка вооруженных разбойников, которые пришли убивать. Из чего Каталина сделала леденящий душу вывод, что с англичанином все кончено. Бедолага, похоже, даже выстрелить из своего пистолета не успел. Славный, искренний, храбрый паренек! Эх! Как же горько и нелепо всё получилось! Но переживать она будет потом. Сейчас это значит лишь то, что она, Ката, осталась совершенно одна, без поддержки, в непроходимом лесу, полном неведомых тварей, гонимая свирепой шайкой живодеров. И ей надо как-то выбираться! Наступать на ногу было невыносимо, и донья, тяжело дыша и кусая от боли губы, на ощупь отыскала разбросанное оружие все же, а потом заползла в ближайшую каменную расселину и там затаилась, сотрясаясь от гиблого страха, словно загнанный охотниками звереныш. Но что она могла предпринять? Только судорожно сжимать кинжалы в обеих руках, молиться Святой Деве, чтобы ее не нашли, да ожидать рассвета. Но молитвы, как водится, услышаны не были: некоторое время спустя донья поняла, что за ней идут. Отчетливо, всей кожей почувствовала она чужое присутствие, ощутила неподалеку острый мужской запах. И вдруг ясно осознала, что сейчас отыщут и ее – чисто по тому же самому запаху – люди-охотники, привыкшие выживать в самых невообразимых условиях. Нюх у них, несомненно, сродни ищейкам, а то и настоящим диким хищникам. Так и случилось. Тихо переговариваясь, дикари приблизились и, пригнувшись, заглянули в расщелину. Даже темнота не могла скрыть, как кровожадно заблестели их глаза, заскалились довольные усмешки. Они что-то лопотали на своем птичьем языке и призывно махали руками – давай, дескать, вылезай! – не обращая внимания на дагу и стилет, которыми Ката испуганно ощетинилась в их сторону. Наверное, хлипкий мальчишка, даже вооруженный, не казался этим прожжённым разбойникам чем-то по-настоящему опасным. Может, если бы она продолжила сидеть в своей норе, прижавшись спиной к спасительному камню, то у бандитов не хватило бы смелости выковырять ее оттуда, такую вот – до зубов вооруженную. Но она сплоховала, поддалась панике, и рванула прочь – наобум, не отдавая себе отчет, что делает вообще, с одной лишь целью – оказаться подальше от этих кошмарных людей. Конечно, негодяи нагнали ее в два счета, окружили, попытались схватить. Стремясь отбиться, Каталина суматошно размахивала ножами – кажется, даже царапнула одного ублюдка – и вдобавок голосила на чем свет всяческие ругательства, сама подспудно удивляясь, откуда ей в голову приходят такие несусветные гадости. Все это с перепугу, не иначе! Но самое обидное эти долбаные идиоты, похоже, не понимали ни слова – зря она тратила свое изумительное красноречие! Исхитрившись, пришельцы ловко поймали и скрутили ее все же. Один из чернокожих держал Каталину за волосы, а другой, внезапно приблизившись, хмыкнул удивленно и сорвал с ее ушей и с шеи украшения – невеликие, но весьма дорогие. Донья дернулась и всхлипнула: мочки безбожно засаднило. Потом варвар разорвал ее сорочку до пупа, издав довольный возглас: наружу, понятно, вывалились два белых округлых полушария. С любопытством обезьяны пленитель принялся мять и щупать упругую плоть своими черномазыми граблями, восхищенно скалясь и причмокивая. Разъяренная до умопомрачения болью и унижением, Ката завыла и впилась зубами в эти отвратительные грязные пальцы, стараясь не думать, в каких таких местах они за последнее время могли побывать! Фу-у!.. И получила такую оплеуху от покусанного ей африканца, что голова ее будто лопнула на части. Но вместо того, чтобы присмиреть, как ожидалось, донья зарычала, оскалившись, подобно взбешенной собаке, которую загнали в угол, и вновь попыталась дотянуться зубами до проклятого насильника, ощущая сладкий вкус крови – своей ли, чужой – на разбитых губах. Второй душегуб что-то резко высказал своему сотоварищу, и Ката уловила в его голосе досаду. То ли позавидовал, то ли призывал поделиться, шакал: конечно, ведь на поляне добычу ждут с десяток оголодавших мужиков. В результате лиходеи пребольно перетянули ее рот какой-то ветошью, завязав на затылке так, что донье удавалось лишь только мычать. Но, надо отдать ей должное, мычание выходило у девушки весьма колоритное! Ката трепыхалась в руках черных бандитов, словно рыбка в сетях, хотя и чувствовала у горла смертельную сталь собственной даги. Но ей в этот момент почему-то было все равно – сдаваться она не собиралась! Пусть убивают к чертям! Лучше смерть, чем поругание. Туземцы притащили донью обратно, на поляну, и... ее охватило великое облегчение! Каким-то Божьим чудом Бастьен оказался все еще жив. Причем даже вооружен. Значит, и англичанин тоже не сдавался! Это выглядело невероятно обнадеживающим. Хотя... какая здесь может быть надежда? Один против десятка головорезов, которым нечего терять. Эх, надо было оставить телохранителю дагу! Явно вышло бы больше пользы. Ее парень тяжело дышал – будто после хорошей драки, – но не терял самообладания, даже приказал негодяям оставить Каталину в покое, предлагая в обмен свою жизнь. Это выглядело так... по-рыцарски, что Ката, несмотря на свое положение, почувствовала настоящую признательность, которая теплом разлилась в ее душе. Себастьян в очередной раз ее удивил. Но, конечно, все так сразу его и послушали, угу! Этот вот шрамированный вдоль и поперек, а также жилистый, словно подошва дьявола, человек, производящий впечатление безусловного лидера, начал вовсю изгаляться над англичанином, обещая пленникам бездну несусветных ужасов. И от его жесткого голоса и от этого леденящего душу обещания, Ката чуть не потеряла рассудок, ощущая полную, катастрофическую обреченность. Казалось, это конец – спасения никакого нет. Впереди только жуткие пытки, бесчестье и мучительная смерть. Ее затопило тоскливое безразличие, она даже прекратила брыкаться, повиснув безвольным кулем у пленителей в руках. Глаза наполнили отчаянные слезы. И тут она услышала свирепый вопль, который заставил ее невольно вздернуть подбородок. Дерзкий англичанин не испугался жестоких посулов. Он нападал. При чем так яростно, что дикарю пришлось спешно ретироваться. Это выглядело бы смешно, если бы не было так страшно. Нешуточная драка двух матерых головорезов! По крайне мере, Каталине смеяться не хотелось. Но слезы теперь полились уже от ликования. «Так его! Знай наших, мерзкий ублюдок! Бастиен, давай!» – молилась она про себя. Казалось, еще немного, и англичанин победит грязного проходимца. Только вот чем это ее, Кату, спасет? Их обоих? Думать про то не хотелось. Донья стиснула челюсти, которые дрожали от хлынувшего наружу торжества. Хотя бы просто маленькая победа сейчас! Невеликая, но плата за ее унижение. Ужасно не хотелось умирать на коленях, словно убогая, презренная, втоптанная в грязь жертва. – Эй, эй! Стой, белозадый! Подожди! – внезапно прокричал главарь, прыгая, словно паяц, вокруг большого дерева. – Ну чего тебе? – послышался раздраженный ответ. Донья особо не разобрала, о чем договорились противники, но что-то явно произошло. По взаимному согласию бой переместился к центру поляны – будто начинался вновь. И Ката внезапно осознала, ЧТО оказалось на кону. И какова будет цена победы! Поняла по тому, как бесконечно собран стал ее телохранитель – суетливые выпады закончились, каждое движение выказывало филигранный расчет, словно в англичанина вселился, по меньшей мере, дух горного льва. Это было дико, это было красиво, это было смертельно волнующе – первобытная мужская схватка, освещенная вечным сиянием пламени. Пленительно и жутко одновременно. Каталина пожирала глазами своего воина и впитывала каждый его порыв, грозящий принести либо победу, либо поражение. Смерть или жизнь. Бастиен, давай!! О, Пресвятая Дева! НЕТ!!! Все произошло так быстро, что Ката не успела отследить, каким образом Пасс, поверженный, распластался на земле. Полет – и вот уже парень падает навзничь, сокрушенный неистовым ударом. Насмерть?! Каталина на миг оцепенела всеми своими членами, потом с хриплым воплем дернулась, пытаясь вырваться из крепких рук лиходеев, движимая неодолимым стремлением подбежать... защитить своё! Пока туземцы наблюдали за боем, сила их хватки ослабла, но испанку тут же осадили, безжалостно рванув за волосы, резче заломили связанные руки, причиняя немалую боль. А дага так яростно впилась в шею, что Ката почувствовала, как перехватило горло и нечем стало дышать. Или, может, дыхание перехватило от подступившей паники. Что там происходило с Себастьяном, Ката уже особо не замечала, поглощённая собственными ощущениями, поскольку с предсмертным отчаянием поняла, что теперь это окончательный конец. Осознание происходящего будто погасло, превратилось в тусклую хмарь, отсекая разом все переживания. Похоже на обморок, но Каталина могла прекрасно все наблюдать, хотя не понимала, что происходит вообще, пребывая в каком-то отупляющем мареве. Если бы кому-то пришло в голову сейчас над ней поглумиться, она бы не пошевелила даже пальцем, чтобы сопротивляться. Очнулась донья от того, что на нее смотрел Бастиен. Живой. Живой?! Это правда или... воображение играет с ней злую шутку? У нее начинается бред? Она ведь самолично видела, как дикарь напрыгнул на поверженного англичанина сверху, занося свой окровавленный нож. – Mi Ama, вот, покушайте, – как ни в чем не бывало телохранитель участливо протягивал ей миску, полную аппетитного, дымящегося варева. Но вопреки многочасовому голоду Каталина почувствовала лишь тошноту – желудок ощущался чужеродным камнем и ни за что не хотел оживать. – Я не хочу, – едва выдавила донья сквозь сведенные до боли челюсти и отвернулась, чтобы Бастиен не видел ее такую... жалкую, раздавленную. Ей невыразимо хотелось заистерить, разрыдаться, даже побить кого-нибудь, но плоть сковала непонятная тягость. Ката не могла это побороть. Она хотела лишь, чтобы ее оставили в покое. «Просто уйди!» – молила она про себя, почти теряя сознание, потому что дыхания на жизнь не хватало. Но гадкий паразит и не подумал ее слушаться. Он отошел, но лишь ненадолго, а потом силком влил ей в рот что-то жгучее, душистое, и на удивление... приятное! Волшебный элексир, не иначе. Потому как с сердца и головы тут же стаяли тяжкие оковы, и она смогла, наконец, двинуться. Могла даже что-то решать. И Ката решила, что хочет ещё! И побольше! Судорожно присосалась к сладостному напитку. Но мерзкий телохранитель, вдруг возомнивший себя непонятно кем, принялся ею командовать. Отобрал желанное питие, заставил есть все же. Даже накричал, каналья! На нее! На свою госпожу! Просто неслыханно! Да что он себе позволяет, негодник! Когда они вернутся домой, не миновать мерзавцу вздрюченной задницы! Забудет у нее как сидеть! Донья подняла было гневный взгляд на нахала, но тут же поняла, что не может всерьез сердиться. Господь, только не на это взъерошенное замученное чучело, которое, несмотря на явное изнеможение продолжал так трогательно о ней заботиться. Вот же горе луковое! Ладно... Задницу надрать балбесине она всегда успеет. И донья сделала то, что по ее мнению, могло бы облегчить ее самоотверженному защитнику жизнь. А именно – послушно принялась за еду. И вдруг услышала такие недвусмысленные трели со стороны, где сидел Бастиен, терпеливо ожидая, пока хозяйка насытиться, что сомнения быть не могло. Парень до сих пор оставался голодным. Каталина уставилась на телохранителя негодующе. Так... Это, вообще, что за новости? То есть это сейчас он, поганец, сидит и смотрит на нее, так страстно уплетающую сию дивную похлебку, а у самого даже маковой росинки во рту не было? Буквально с самого обеда! И молчит ведь! Ничего себе, обрек сам себя на этакую пытку, бестолочь! Нет, определенно, его счета на добрую порку продолжают благополучно возрастать. Сейчас, немного придя в себя, да еще под действием алкоголя, Каталина начала замечать то, чего, пребывая в потрясении, не видела до сих пор. А именно, что англичанин представлял из себя весьма и весьма плачевное зрелище: залитая кровью рубаха, раны, перевязанные с грехом пополам, рука на перевязи, окровавленные губы, обметанные белесой коркой, мутные от усталости, опухшие глаза, под одним из которых уродливо темнеет багровый порез... Господь, да просто красавец, чего там! В чем еще душа держится? А когда он опять начал ей врать, прикидываясь невинным барашком, что якобы уже поел, донья еле удержалась, чтобы не отшлепать паразита прямо сейчас. Во-первых, за ложь, а во-вторых, за халатное отношение к ее, Каталининой, собственности, коей сей упрямец доподлинно являлся, если уж разбираться наверняка. Впрочем, Ката тут же придумала хитрецу превосходное наказание, от которого ее невозможный кровопийца краснел, бледнел и бросал на ехидствующую кучку черномазых растерянные взгляды. Совместила, так сказать, приятное с полезным! Но, благо, ослушаться хозяйку вредный раб в этот раз не посмел! А, может, и не захотел вовсе... Поскольку Ката решила проявить щедрость истинной госпожи и накормить своего заступника и страдальца – внимание! – чисто как дите малое, прямо с ложечки. А чего он! Пусть знает, плутишка-врунишка! Бастиен хоть и пыхтел от возмущения, но, похоже, только для виду, потому как Каталине вдруг показалось, что физиономия обормота почти незримо, но все же плавилась от удовольствия во время усердного исполнения сеньорой своей добросердечной обязанности. От голода же ближнего спасала, как никак! Хотя, может, такое тайное довольство телохранителя происходило вовсе не от нелепейшего процесса, а, например, в следствие получения вконец оголодавшим желудком парня вожделенной до чертиков еды. Донья, в свою очередь, тоже была весьма удовлетворена сконфуженным видом англичанина, посчитав это сатисфакцией за свое поруганное достоинство. А вот нечего тут на нее орать! И опять же награду в виде заботы, ласки и небывалого внимания пострадавшему в бою охламону никто не отменял. Пусть наслаждается ее истинной добротой, чертяка! Все было бы ничего до той поры, пока Бастиен не решил отойти куда-то. В тот же миг Ката почувствовала, как рассыпается в прах ее душевное равновесие, с таким трудом добытое тем, что она старалась не смотреть по сторонам и усиленно делала вид, что никаких дикарей рядом нет и в помине. Но именно сейчас, когда англичанин собрался покинуть ее, надежная опора будто ушла из под ног, а рядом вдруг разверзлась леденящая бездна, из которой к донье потянулись щупальцы чего-то неведомого, темного, тягучего... Тело опять стало каменеть, и Ката снова ничего не могла с этим поделать. Одна лишь мысль: бежать, бежать без оглядки, бежать как можно дальше – накрыла ее с головой, и донья уже не могла сопротивляться этому безумию. Ее знобило, слова застряли в горле, из глаз потекли слезы, окончательно перехватывая дыхание. – Иди ко мне... – услышала она в этот роковой момент мягкий бархатистый шепот. Это Бастиен с легким вздохом закутал ее в свои теплые объятия, вмиг каким-то волшебным образом забирая из ее мятущейся души все тревоги, растворяя мысли, расслабляя мучительно скукоженную плоть. – Ч-ш-ш... Все будет хорошо, девочка моя, все будет просто замечательно. Завтра мы уже будем дома. Ты мне веришь? Под ласковое воркование своего телохранителя, Ката, чувствуя абсолютную защищенность, не заметила, как на удивление быстро провалилась в доверчивый, глубокий, безмятежный сон... И вот сейчас, проснувшись наутро, поняла, что вчерашний кошмар продолжается. Впрочем, понаблюдав немного сквозь прикрытые для конспирации веки, она заставила себя выкинуть из головы панические мысли. Ничего особо опасного не происходило. Дикари, похоже – слава Иисусу и Святой Деве Марии! – собирались уходить. А Бастиен... Телохранитель оставался с ней. – Я тут нашел твою палку, – проговорил вожак маронов, протягивая англичанину раскрытую ладонь. – Эх! Злобная штука! – черный дикарь отчего-то потер ключицу и сморщился. – Надо будет себе такую же сделать. – Возьми эту, – Бастиен в ответ накрыл своими пальцами протянутую ему ладонь, чуть отталкивая. – Дарю! На память... – Нет, не могу. Это так не работает, брат. Амулет сделан специально для тебя. Мне он только навредит... – Ну... не знаю тогда, – казалось, англичанин слегка расстроен. – Просто хотел тебе что-нибудь подарить... В знак уважения, брат. – Ладно! – оживившись, ответил туземец. – Если не жалко, отдай веревку. Нам бы сильно пригодилась. Весьма полезная вещь, а взять особо негде. – Да бери, конечно, о чем разговор! – Пасс пожал плечами. – Послушай... – главарь маронов вдруг полез в холщевый кошель, крепленный к поясу, и вытащил горку блестящих штучек – Ката узнала свои драгоценности, колье и серьги, которые сорвали с нее давеча дикари, – тут мои ребята у твоей... гмм... девицы забрали ее цацки. Прости. Но их я не отдам. Это выкуп за вас – так я объяснил парням. Думаю, твоя рабовладелица не обеднеет, а нам край как надо. Телохранитель снова глянул в сторону доньи. Ей показалось, что он немного занервничал. – Ну это не мое. Думаю, если бы я сказал «нет», ты бы все равно не послушал. Так что поступай, как знаешь. – Не послушал бы, точно. Но и тайно забирать не буду. Я не вор! Если бы могла, Ката закатила бы глаза. Не вор, а кто? Грабитель тогда, получается... Но ладно уж, пусть забирает! Невелика цена за ее жизнь и... честь. Правда... этот изысканный гарнитур как-то подарил ей муж – на очередные именины. Вот что жалко! Потому что память. Ката почувствовала, как слеза ползет из уголка ее глаза, по виску. Бедный, бедный Диего Фернандо. Какой же ужас испытал он в свои последние часы. И никто тогда не пришел к нему на помощь... – Послушай, Абини, – вдруг жестко сказал Себастьян. – Я не поддерживал и никогда не буду поддерживать то, что творят эти белые уроды с вами, африканцами. На Антигуа остался мой друг, Зафар. Парень не раз спасал меня от лютой смерти. Так что, будь у меня сейчас хоть что-то ценное, я б отдал вам всё. Ты можешь рассчитывать от меня на любую помощь. Если это, конечно, будет в моих силах – сам понимаешь. За испанку я, понятно, не могу отвечать. Вожак кивнул, удовлетворенный. – На вот, белозадый. В этой фляжке – полезный отвар из корней. Не забудь. Смочи бинты. А тут еще порция травы дуа-ту и корни, – туземец протянул собеседнику тряпицу. – Сам завари, когда кончится. Не забудь, а то сгниешь заживо. – Ой, ладно. Хватит меня пугать! – недоверчиво хмыкнул Бастиен. – Небось, заживет всё, невелики раны. Но спасибо, Абини! Обязательно сделаю, как ты велишь, – добавил он поспешно, заметив, как нетерпеливо покривился собеседник. – Ну, бывай! – туземец протянул Себастьяну руку. – Вряд ли мы свидимся еще, Белый Домибур! Я буду помнить о тебе. Ката увидела, как англичанин вздрогнул отчего-то, потом все же заметно взял себя в руки и крепко сжал протянутое предплечье. – Прощай, и ты, ганман! Желаю удачи тебе и твоим людям, брат!