В РИТМАХ ЗВЕНЯЩЕГО СЕРДЦА

Задумавшись, Генри несколько секунд тупо пялился на обеспокоенного Лавиньи, потом все же с некоторым усилием вышел из мутного оцепенения: – Ну вот же! – он указал на плотную грязную повязку вокруг левого бедра, также вовсю напитанную засохшей кровью. – Не видишь что ли, нога порезана! Не могу согнуть. – Ой, да, конечно, прости! – засуетился Лавиньи. – Но ты ведь можешь лечь, Басти. Это даже лучше! Давай, я помогу... – потом вдруг осекся, заметив угрюмый взгляд Тейлора. – Вернее, гм-м... парни тебе помогут. – Я ни в чьей помощи не нуждаюсь! – из последних своих сил рыкнул лейтенант. – Конечно... конечно... кто спорит. Я понял! Ты все сам! – во взгляде Лавиньи заиграли добрые смешинки. – Раны свои тоже сам зашьешь? – Прекрати со мной так разговаривать, каналья!.. – вспыхнув от негодования, раздул ноздри Тейлор. – Я тебе тут не малое дите! – Прости, лейтенант. Конечно, ты прав. Я не хотел тебя задеть. Может, лауданума? – Лавиньи предпочел не обращать внимание на настроенческие выверты Генри, полагая их лишь следствием плохого самочувствия. Впрочем, скорее всего, так оно и было. Кроме общего отвратного состояния, Тейлор мандражировал перед предстоящей болезненной процедурой, а еще перед невольной близостью Шарля, нарушающей сейчас все допустимые пределы интимности, что там говорить. Поэтому, хоть англичанин и понимал, что ему в последствии будет стыдно за свое дурацкое поведение перед заботливым другом, но ничего не мог с собой поделать. Безысходность, боль, неодолимое смущение и страх рвались наружу. А Лавиньи, в данном случае, получался слишком уж безобидной фигурой, чтобы заставить Генри все это сдержать. Проклятье! Как же низко он, лейтенант Тейлор, оказывается, пал!.. И кто он сейчас, скажите, если не то самое капризное дите?! Или того хуже – истеричка. Француз-то, правда, чем ему виноват? – Ну уж нет уж! Я тут засну, а там... мало ли, что случится с моей беспомощной тушкой! – прищурившись, с противной ухмылочкой процедил Тейлор, корячась в попытках самостоятельно заползти на столешницу, и в тот же миг осознал, как безнадежно он перегнул сейчас палку, потому что явственно увидел: взгляд маэстро застыл на мгновение, а затем в нем промелькнула... даже не обида, нет, скорее – горькая растерянность. «Зачем ты так, Басти?..» – как и несколько недель назад, казалось, вопрошал этот вмиг погрустневший взгляд. Тьфу ты, Господи! Да кто ж его, дурака конченого, вечно за язык-то тянет! – Э-эмм... Я имею в виду... еще приштопаешь что-нибудь не то, знаю я вас, гадких докторишек. Вам только волю дай, увлечетесь – придется потом в розовых бантиках ходить. Прости, дружище, но не могу я тут оставить тебя один на один с моими опасными ранениями, – неловко выкрутился Тейлор и облегченно сглотнул, заметив, как тут же посветлело лицо Лавиньи. – В каких еще розовых бантиках? – ошарашенно поднял тот свои кустистые брови. – Ну просто... – Генри проскрипел в некоем подобии вымученного смеха. – Которые ты пришьешь ненароком. Тем более, знаешь, в прошлый раз, когда я лауданума наглотался... мне такое пригрезилось, ох, не приведи Господь! Не хочу я повторения. – Э-э-э... да, от лауданума бывают разные побочные пакости. Лучше им не злоупотреблять, – авторитетно пояснил слегка сбитый с толку француз, разрезая тем временем замусоленные повязки на ранах лейтенанта, потом взялся их поливать, отмачивая. – Но что же нам делать, Басти? Ведь совсем на живую шить – будет слишком... болезненно. Не хочу я причинять тебе лишние мучения. – А, может, тогда коньячку, брат? – взгляд Тейлора тут же засветился необыкновенным дружелюбием. – Надеюсь, он еще остался? – Коллекционный? – с некоторым сомнением вопросил Шарль. – Тридцатилетний? – Ну да... вторую бутылку, помнится, мы осилили не до конца... Но если тебе жалко... я могу что-нибудь попроще, конечно... – Ты же знаешь, Бастиен, – торжественно заявил маэстро, доставая из буфета ополовиненную ими накануне темную бутыль, – для тебя мне ничего не жалко, друг мой! Таким образом, в результате хорошей порции коньяка настойчивость Лавиньи в конце концов возымела свое действие. Француз вложил размякшему пациенту в зубы полоску ремня, а после обработал и зашил раны, которые, и вправду, выглядели не такими уж страшными. Вернее, можно сказать, они казались вполне себе поджившими, хотя прошли всего лишь сутки. Воспаления не было и в помине. Лавиньи удовлетворенно кивал, когда ощупывал их предварительно. – Ты знаешь, Басти. Этот твой колдун молодец. Правильное средство тебе дал. Пожалуй, надо новую порцию заварить и твои бинты как следует там вымочить. Ты же потом покажешь мне то место, ага? Я попробую пересадить это чудо-растение на свою лекарственную плантацию. – Непременно, дружище... – после всех переживаний у Генри начался отходняк: без сил распростершись на столе, он еле ворочал языком, не забывая периодически прикладываться к своему коллекционному обезболивающему. – Непременно... надо пойти... туда... э-э-э... потом... потом... вдоль реки... – Тейлор, прикрыв глаза, дополнял свой рассказ вялой жестикуляцией пальцев, – там такая... такая бо-ольшая поляна... И форель. Знаешь, сколько там форели, Ша-арль?.. М-м-м... Форели там... полно... друг мой... во-от такого размера... – руки у лейтенанта в это время так и оставались раскинутыми во всю ширь столешницы. – Охотно верю, Басти, охотно верю... – Лавиньи с облегченной улыбкой посматривал на расслабленного друга, одновременно собирая инструменты в свой сундучок. И тут Тейлор встрепенулся от внезапно пришедшей ему мысли, аж приподнялся на локте: – Скажи мне, Шарль, а как чувствует себя сеньора? Ты ведь ее осматривал? Да? Во взгляде маэстро вновь появилась озабоченность. Даже складка залегла между бровями. – Да вообще-то не очень, Басти. На самом деле... – Что?! – с неподдельным волнением Генри подскочил на столе, даже позабыв про свой многострадальный зад, хотя, конечно, градус алкоголя значительно снизил ощущения. А ведь мог бы раньше поинтересоваться, бестолочь! Увлеченный своими проблемами он, Тейлор, совсем позабыл, что непривычная к таким встряскам девушка тоже могла основательно пострадать. Ведь чего только ей не пришлось вытерпеть, бедняжке! Хотя, в последний раз, когда они совсем недавно виделись, ничего не выказывало ее плохого самочувствия, кроме, несомненно, адской усталости... Ну да, и нога... – Да что с ней, ты можешь мне сказать, дьявол?! – с истеричными нотками в голосе потребовал Тейлор. – Спокойно, Басти. Ничего, по сути, страшного нет! – тут же осознал свою оплошность Лавиньи. – Да не скачи ты так – швы разойдутся! – Да и черт с ними! Говори, не тяни, – голова мягко кружилась, но разве Генри могли остановить такие мелочи, если прекрасная подопечная по его, считай, тейлоровскому недосмотру в очередной опасности. – Небольшая лихорадка на фоне усталости и переживаний. Это бывает. Никакой опасности пока нет! – поспешно добавил Лавиньи после того, как Тейлор махом скатился со стола. – Пару-другую дней отлежится и порядок! У доньи Каталины, вообще, очень крепкий организм. – Шарль! – лейтенант, казалось, не слышал друга, рыская по комнате расфокусированным взглядом в поисках чего-то, несомненно, жизненно важного. – Дай мне чистую рубашку! Срочно! – Басти! – маэстро выглядел по-настоящему ошарашенным этакой резвостью раненого, который минуту назад практически умирал у него на операционном столе. – Ты куда это собрался, друг мой? – А есть варианты?! – весь вид англичанина говорил о том, что в данный момент с ним лучше не спорить. Но Лавиньи рискнул: – Тебя к ней не пустят, я тебя уверяю. Я дал Каталине разных успокоительных отваров. Донья сейчас спит. Наверняка! – А как ее нога? – С ногой все хорошо! Натрудила ее, конечно, но вроде бы простой вывих. Я вправил, повязку наложил. Несколько дней покоя – и все будет в порядке. Кстати, очень мудро с твоей стороны, что ты бинты ей отваром своим смочил. Если бы не это средство, было бы гораздо хуже сейчас. Видно было, как Тейлора потихоньку расслабляют такие успокоительные речи француза. Плечи лейтенанта опустились, глаза вновь потеряли ориентиры. Он стоял, пошатываясь, но сдаваться явно не собирался. – Ладно, Шарль... спасибо тебе... за все... Я пойду... – и шаткой походкой то ли смертельно больного, то ли пьяного в стельку человека Генри проследовал к двери. – Послушай, лейтенант. Ну куда ты пойдешь? Оставайся! – маэстро сделал последнюю попытку переубедить упрямца. – Вон, ты же весь горишь, парень. У тебя жар! Тебе тоже хорошо бы отлежаться. И кровать здесь есть. Т-твоя... Тиби ее застелила свежими простынями. М? А я бы... за тобой присмотрел, – последние слова Лавиньи произнес едва слышно, потупив умоляющий взгляд. Генри остановился. Он обернулся. В этот момент Шарль поднял голову, и глаза их встретились. Лейтенант узрел тоску француза, его тяжкое желание, сжигавшие сердце в пепел. В груди все стиснуло так, что Тейлор с трудом перевел дыхание. Что он мог с этим сделать? Ничего. Дьявол! – Я не могу, дружище, – глухо проговорил Генри, пытаясь преодолеть застрявший в горле ком. – Прости... Ты ведь понимаешь? Мне надо быть рядом с сеньорой. Я ж телохранитель. – Да уж... наслышан о твоих подвигах, Басти! – нарочито бодрым голосом произнес Шарль, подавая ему свежую рубашку из своих запасов, в то время, как губы маэстро изо всех сил пытались растянуться в беспечную улыбку. – Ну, что ж! Ступай, телохранитель. Только дай мне слово, что завтра обязательно придешь на перевязку. Смотри, не забудь, лейтенант!.. Генри кивнул и прошествовал наружу, опасно балансируя на нетвердых ногах.

***

С кряхтением натягивая рубаху на воспаленное тело и уже привычно преодолевая слабость и дурноту, Тейлор захромал в сторону дома, при этом стараясь не слишком мотляться по сторонам. Но, когда, добравшись, наконец, до заветной цели, лейтенант тихонько постучал в дверь, злые силы в лице камеристки Рози не пустили его даже на порог спальни его страждущей принцессы, очевидно-таки, заколдованной в результате чародейских козней. Бдительная служанка окинула неуместного вторженца хмурым заспанным взглядом и скептически поджала свои красиво очерченные африканские губы. – Чего надо? – отнюдь нелюбезно прошипела она, невзирая на то, что перед ней в кои-то веки оказался самый цвет храброго рыцарства. – Дай пройти! – настроение лейтенанта на данный момент не способствовало дипломатическим переговорам с захватчиками. – Убирайся! – девица брезгливо сморщила нос, видимо унюхав характерное амбре, вовсю исходившее от Тейлора. – Нечего тебе тут делать, пьянчуга! – фыркнула она высокомерно, пытаясь захлопнуть дверь перед самым носом нашего невероятно благородного кабальеро. Не порядок! – Постой! – Тейлор решил сменить тактику, пытаясь удержать здоровой ногой тяжелую створку двери. – Ты сегодня что-то не слишком приветливая, Розетта. Прямо на себя не похожа, детка. Ума не приложу, как такая обворожительная красотка может быть столь суровой?.. М? – и Генри одарил камеристку одним из своих самых соблазнительных взглядов. Ну, насколько он в данный момент был на такое способен. В результате Рози взглянула на галантного пришельца уже более заинтересованно, в ее живых вишневых глазах заблестели ожидаемые искорки кокетства. – Ну, чего тебе, злодеище? – буркнула камеристка теперь уже более покладисто. – Никого не велено пускать! – Можно я зайду, милая? Всего на пару минут! Мне бы только поговорить с доньей! – продолжал осаду Тейлор, скорчив при этом чрезвычайно умоляющую рожицу. – Донья спит, сказано же. Она недомогает, и ей нужен покой. Уходи, бестолковый! А то разбудишь ее, нам обоим мало не покажется. Тейлор чуть склонился к Рози в дверную щель, и произнес интимным шепотом, пытаясь произвести на неприступного оппонента обезоруживающее впечатление: – Ну, я на нее хотя бы посмотрю? А? Одним глазком! Мне надо удостовериться, что все в порядке... – Да в порядке она, сказано же! Просто приболела немного. И не мудрено! Какой-то паразит без продыху таскал бедняжку по ужасным джунглям, – чертовка едко прищурилась. – Не смог сберечь от несчастия свою сеньору! Телохранитель хренов! Тейлор опешил от этакой тяжести обвинения. – Это донья так сказала?! – растерялся он. – Нет. Это я так говорю. И все слуги тоже! Какой же ты растяпа! – Ничего не знаете, так и не болтайте зря! – внезапно рассвирепел от сей адской несправедливости лейтенант, с тоской осознавая, что, действительно, может показаться со стороны, что это он во всем виноват. Но здравый смысл подсказывал все же, что он, Тейлор, сделал для доньи все возможное. И даже больше. – Рози! – донесся из глубины спальни сонный голос. – Кто там буянит? – Никто, mi Ama! – вреднющая камеристка с силой дернула дверь на себя. – Это стюард принес вам от Лусии молока с печенькой. – Скажи ему... я не хочу... пусть унесет обратно. Или сама съешь. Голос Каталины, такой желанный, заставил сердце встрепенуться, вызвал во всем теле Генри невероятную благость. Даже вся изматывающая душу боль стихла на какое-то мгновение. – Хорошо, mi Ama! Слышал, англичанин? – прошипела Рози. – Убирайся! Еще с минуту Тейлор раздумывал, прорваться ли к сеньоре или хотя бы крикнуть, что «буянит» здесь именно он. Либо все же, действительно, «убраться» восвояси от греха? Но благоразумие взяло верх над хотелками, тем более, лейтенанта все больше мутило, а в животе при всем этом начались непонятные рези. И Генри осмотрительно ретировался в свою комнату, благо она была совсем рядом со спальной сеньоры.