***
Последующие несколько дней Генри медленно варился в собственном соку, истекая пóтом, болью и мертвенной слабостью. Болело всё. К тому же хаос путанных видений давил тяжким гнетом, не давая вздохнуть, преследовал его, вымучивая нутро навязчивым кошмаром, но в результате полного бессилия и тотальной боли не было никакой возможности пошевелиться, чтобы скинуть этот адский морок. Лишь изредка, судорожно втягивая в себя душный воздух, ему удавалось вынырнуть из мерзопакостного киселя, что вовсе не приносило облегчения, поскольку реальность зачастую оказывалась на порядок отвратнее бреда. Вот например, когда Генри в первый раз пришел в себя, его беспардонно трогали и поворачивали, словно тушку кролика к обеду, а потом что-то долго, навязчиво бубнили под боком, над головой, в ногах – везде... не давая никакого покоя! Волей-неволей сознанию Тейлора пришлось прерывать чреду донимавших его нелепейших фантасмагорий и выяснять, какого же черта происходит, хотя... воспаленный горячкою рассудок лейтенанта, вообще-то, не был готов проявлять любопытство. Ему, представьте, было дюже отрадно находиться там, в своем смиренном беспамятстве. Таким образом, лейтенант нехотя очнулся и, все еще путая реальность со сном, попытался осознать происходящее. Делая определенные усилия, Генри потихоньку постигал окружающее, фокусируясь почему-то на мелочах, которые его мозг безучастно выхватывал из бытия в некой причудливой последовательности. Вот он лежит сейчас на правом боку или, скорее, на животе – носом в чистые простыни – на просторной и добротной кровати, похожей на ту, что стояла когда-то в его спальной на Кинг-стрит. Слюна, натёкшая из осоловелого рта, ощущается под щекой липкой прохладной лужицей, а проклятая кожа горит так, будто он сам превратился в пылающую печку. Хотя, в первые мгновения лейтенанту показалось даже, что он проснулся у себя дома в центре Лондона после очередного загула, и Гордон – его добрый старик-камердинер – вот-вот войдет с чашечкой кофе и свежайшей выпечкой от Амелии Смит, волей-неволей заставив милорда взбодриться. Запах этой невероятной сдобы каким-то образом возник в одурманенном сознании Генри, и его чуть было не вытошнило прямо на постель. С большим трудом лейтенант сдержал рвотный позыв и приподняв повыше свинцовые веки, повел окрест помутненным взглядом. Что ж, кровать, и правда, была хороша, но явно не из его, Генри Тейлора, спальной – с богатой старинной резьбой по темному дереву, с тяжелым бархатным пологом, зачем-то прикрывающим ложе с боков. Хотя и так было душно, а вокруг царил мерцающий полумрак. Донимавший его гомон доносился от изножья кровати, поэтому Генри невольно перевел туда свой блёклый взгляд, благо для этого даже не пришлось двигаться. Там лейтенант узрел – безо всякого на то удивления – свою хозяйку и какого-то респектабельного господина рядом, вещавшего ей в этот момент с напыщенной важностью. При этом рассеянный взгляд великолепного сеньора застыл в где-то пространстве балдахина над головой Тейлора. – Да, конечно, сеньор Каламари, – донья всем своим видом демонстрировала глубокое почтение, подобострастно кивая собеседнику, – я распоряжусь сделать все, как вы сказали... Мазь из сурьмы на раны два раза в день, а внутрь давать ртутные капли и отвар из экскрементов летучих мышей. Да, да. Тех, что питаются исключительно жуками коа... – Вы всё правильно поняли, душенька. Необходимые снадобья я распоряжусь доставить вам – исключительно из своих приватных запасов, – тут сеньор соизволил бросить покровительственный взгляд на Каталину, потом продолжил, несколько оживляясь: – Также для устранения кишечной дисгармонии я настоятельно рекомендую ежедневный целебный клистир из табачного настоя с добавлением толики змеиного яда и кабаньей желчи. Уверяю вас, весьма испытанная и полезная вещь! Впрочем, думаю... его можно чередовать пусканием табачного дыма в то же, простите, деликатное отверстие. Сердце Генри перестало биться. А?!! Чего?!! Это они сейчас обо мне?! – Этот новый и, скажу вам с полным на то основанием, эффективнейший способ лечения, – продолжал настаивать авторитетный господин, повернувшись к хозяйке дома, – завоевывает все больше сторонников в кругах продвинутых эскулапов. Существующая практика показывает: не один безнадежный больной был поднят на ноги сим новаторским методом. Так что, надейтесь, моя дорогая сеньора... Если вы будете в точности соблюдать мои предписания, ваш кузен должен поправиться. Несмотря, как я уже вам сегодня докладывал, на его крайне бедственное состояние. – Надо – значит, сделаем, дон Бертольдо! Благодарю. Вы меня весьма успокоили, на самом деле. Как?! Нет! Стоп! Подождите! Что за гребаный компот! Генри силился возмутиться, но вялые губы его не могли изобразить даже сдавленное вяканье, поскольку воздуха в груди катастрофически не хватало. И сил, чтобы его вдохнуть, тоже. – Скажите, у вас найдется кому проводить столь интимную процедуру, донья Каталина? Или мне придется ежедневно посещать вас все же?.. Тогда, сами понимаете, оплата несколько увеличится из-за... ну... гхм... щепетильных особенностей данной практики и того столь специфического места, которое в оной задействовано. – О, дорогой дон! Не переживайте! Полагаю, мы вполне справимся своими силами. Месье Лавиньи, ваш достопочтенный коллега, надеюсь, не откажется в этом посодействовать. Так ведь, Шарль?.. Ката, в свою очередь, повернула голову к французу, скромно стоявшего за спинами говоривших, и – насколько Генри мог различить – тот отрывисто кивнул в ответ. Или лейтенанту так показалось в мерцающем полумраке, который едва разгонял свет от небольшого канделябра с парой свечей. – На самом деле, тут нет ничего сложного, сеньоры, – убежденно заверил доктор. – Я дам все необходимые инструкции, а также снабжу положенным инструментом. Гм-м... с возвратом, понятно, месье... Лавиньи. Можете себе представить, донья Каталина, для дымовой клизмы производятся даже специальные миниатюрные меха! До чего дошел прогресс, право! Смею вас уверить, у меня самые лучшие, голштинские!.. – Э-э-э... – деликатнейшим образом подал голос маэстро, – вы уверены, дон Бертольдо? Не слишком ли радикально – эти ежедневные... клизмы? И вообще. Где-то я читал, что сурьма... – Вовсе нет! Если бы вы, любезнейший, обладали моим опытом, то у вас таких мыслей близко бы не возникало! Эта продвинутая методика описана еще в трактатах самого Мондино. – Мондино де Луцци? Вы уверены, – с заметным сомнением снова пробормотал француз. – Что-то не припомню таких сентенций у этого весьма достойного медика... – Лавиньи! Вы же не откажетесь помочь моему несчастному кузену? Ну и мне, разумеется, тоже! М? – мягкий грудной голос доньи зазвучал с напористым перекатом. Генри увидел, с трудом удерживая открытыми свои отекшие веки, как Шарль украдкой бросил взгляд в его сторону. Интересно, заметил ли ублюдок его такой обреченный вид? Ну да... ему ведь плевать. Вернее, наверняка радуется возможности, чертов содомит, легально поковыряться в его, Тейлора, заднице. Боже, Боже!.. Что же теперь делать-то? – Э-э-э... Гм-м... Хорошо, сеньора Гальяно, – покладисто буркнул француз. – Непременно, я помогу! Ну кто б сомневался! – Ну, вот и славно, значит, договорились! – в свою очередь, облегченно заключила Ката, беря дородного лекаря Каламари под локоток. – Еще раз благодарю вас, дон Бертольдо, за ваш бесценный визит. Вы меня невероятно обнадежили. Идемте же, дорогой сеньор, все накрыто к обеду. И вы тоже приглашены, Лавиньи. Прошу вас, сеньоры. – Раз уж я здесь, дорогая донья, – вдруг азартно высвободился доктор, – могу провести обучение вашего гхм... месье лекаря прямо сейчас. Чего тянуть? Тем более, пациент более, чем готов, а приспособления всегда при мне! Сами понимаете, чем быстрее мы начнем лечение, тем лучше. Произнося эти слова, дон Бертольдо деловито открыл свой лекарский сундучок и с гордостью извлек на свет Божий массивный металлический предмет, похожий на цилиндр, с тонким, закругленным на конце стержнем. У Генри в этот момент создалось полное впечатление, что его бред благополучно продолжается – до того все выходило нелепо и муторно. И, главное, он не имел никакой возможности противостоять этой беде сейчас. Ощущения у него были чертовски «приятные» – буквально как у букашки, раздавленной в лепешку кованым каблуком судьбы – тем более, укрыт он оказался таким тяжелым одеялом, под гнетом которого не получалось даже как следует пошевелиться. – Только надобно приготовить целебный отвар... – продолжал Каламари, поискав глазами по сторонам. – В вашем доме ведь найдется какая-нибудь глиняная емкость и кипяток? Полагаю, пока мы трапезничаем, все как раз и заварится. Вконец удрученному, Тейлору показалось, что в этот момент повисла абсолютно зловещая пауза, во время которой Лавиньи еще раз, но уже более внимательно посмотрел на англичанина. – Послушайте, месье Каламари... Не думаю, что вам стоит утруждаться прямо сейчас, занимаясь этакой грязной работой, – вкрадчиво проговорил маэстро. – Представьте, мне случалось совершать сии процедуры, так что я вполне себе владею данным опытом. Но если вы мне оставите – взаймы, конечно, не сомневайтесь! – свои замечательные инструменты, буду премного благодарен. У меня нет таких доброкачественных. Просто я не часто практикую подобное. – Ну и зря, месье! – отрезал итальянец. – Хороший клистир еще никому не повредил, а пользы от него хоть отбавляй. Еще сам Гиппократ писал в своем трактате о необходимости очищения клизмами от «вредных соков», скапливающихся внутри человеческого организма, – заявил дон Бертольдо и, пребывая, очевидно, в некотором презрении к лекарским познаниям какого-то там непонятного французишки, нравоучительно поднял свой толстый палец вверх. – Вам, кстати, дорогая сеньора Гальяно, тоже весьма рекомендую. Процедура делает кожу гладкой, улучшает цвет лица, прогоняет меланхолию. Да и вообще, чувствуешь себя горра-аздо бодрее. Все окрестные дамы, скажу вам по секрету, не нарадуются на это чудодейственное средство, которое я им прописал, – продолжал увлеченно разглагольствовать медик. – Отзывы от благородных сеньоров, уверяю вас, тоже весьма положительные. Недаром при дворе нашего доброго короля Филиппа всякая уважающая себя красотка – чтобы выглядеть обворожительнее, бесспорно – принимает очистительный клистир перед каждым важным приемом. Генри – и то лишь благодаря своему природному благонравию – с трудом отогнал от себя пикантную картинку с участием сеньоры Гальяно в главной роли, как бы по этому поводу не старалось предаваться нечестивым фантазиям его разыгравшееся вдруг воображение. – О! Правда что ли, сеньор Каламари? Весьма благодарна вам за совет, нужно как-нибудь попробовать, – пробормотала Каталина, но по ее ехидным ноткам, который Генри уже научился различать, создавалось впечатление, что донья вряд ли последует в ближайшее время столь занимательному предписанию. А жаль!.. Не все же ему, несчастному, страдать... Впрочем, в результате собственных жестоких переживаний, Тейлор, видимо, все же растерял последние силы, поскольку сам не заметил, как вновь провалился в череду своих милых бесконтрольных грез.***
Когда лейтенант пришел в себя во второй раз, было темно и очень тихо, как бывает только глухой ночью – один лишь огонек масляной лампы тускло освещал все ту же комнату. И вдруг среди ночной тишины Генри явно различил приглушенный плач, вернее – слабое всхлипывание, будто плачущий изо всех сил сдерживается, с трудом переводя стиснутое дыхание. Снова и снова. Похоже, именно эти странные звуки и заставили Тейлора очнутся: довольно жутковато раздавались они, на самом деле, в полном безмолвии большого дома. Причем этот таинственный плач доносился откуда-то совсем близко – буквально рядом с изголовьем его кровати. Генри обожгло с головы до пят. Спросонья он решил по какому-то необъяснимому наитию, что с Каталиной случилась беда. Пытаясь разглядеть, что же все-таки происходит, Тейлор завозился, силясь повернуть голову в сторону источника загадочных всхлипов. И, когда ему это, в конце концов, удалось, лейтенант теперь уже основательно содрогнулся, и лютый холод вмиг сковал его сердце. Потому как в кресле рядом с кроватью сидела – нет, не может этого быть! – мисс Грифон собственной персоной. И плакала, зарывшись своим длинным острым носом в измятый платок. Господь и все Его Апостолы! КАК?! КАК эта противная старушенция оказалась ЗДЕСЬ? За тысячи миль от его дома? Да еще ВОЗЛЕ ЕГО ПОСТЕЛИ?! И вообще, по всем прикидкам, проклятая кровопийца должна была давно сгинуть в свой ад. Определенно, его, Генри, горячечный бред продолжается таким вот нелепым образом – его сейчас посетил призрак постылой гувернантки. ЗА ЧТО?! Стремясь определить степень своего умопомрачения, Тейлор попытался проштудировать ощущения на предмет собственной вменяемости. Самым простым методом, как ему представлялось, было как следует себя ущипнуть. Для чего Генри пришлось приложить некоторое усердие, поскольку затекшая, онемевшая плоть плохо поддавалась управлению. Впрочем, он мог испытывать сейчас со всей определенностью – безо всякого на то щипка! – как его больная нога ныла не переставая, вытесняя таким нахрапистым образом все другие чувствования. Но неизвестно, насколько данные ощущения можно было бы считать достоверным доказательством здравого рассудка, потому как Генри давно смирился с сей изматывающей болью, которая продолжалась даже во сне. Практически он просто перестал обращать внимание на этакое неудобство. Но хотя бы, в ходе ревизии своего состояния, лейтенант определил, что все еще лежит на животе, также больше на правой его половине, а его покалеченная конечность, согнутая в колене, покоится на каком-то удобном возвышении. Кажется, на подушке. Что ж, получалось весьма благотворно, на самом-то деле, поскольку это помогало держать все больные мышцы расслабленными. Кроме того, зад в районе проклятой болячки приятно холодило. Из чего Генри сделал обоснованный вывод, что, скорее всего, туда приложили лед. Но только Тейлор попробовал улечься чуть удобнее, чтобы внимательнее рассмотреть посетившее его приведение, безутешно рыдавшее сейчас в кресле, как от этого шевеления резкая боль безжалостно пронзила все его тело – от задницы прямо в мозг. Не сдержавшись, Генри охнул от неожиданности. Кстати, вопреки ожиданиям, призрак вследствие этого мучительного прострела вовсе не исчез из поля зрения Тейлора, а только лишь затих и, после, отнял вдруг платок от своих заплаканных глаз, разом преобразившись... в донью Хуаниту! Генри облегченно выдохнул. Ну слава тебе Господь! Правда, тоже ничего хорошего, на самом деле, нельзя было ждать от этой вредной матроны, но хотя б получалось, что с помешательством у него все в порядке. Ну, конечно! Как же он мог не заметить на голове «призрака» высокую прическу, которую венчал гребень в виде короны, а все это сверху было укутано испанской кружевной накидкой! Эти детали, очевидно, придавали образу характерные черты, даже, если лицо в полумраке и не удавалось разглядеть. Наверное, только лишь чопорная осанка дуэньи, да узкие скованные плечики напоминали пресловутую мисс Грифон. Приглядевшись, Генри сейчас смог это определить, наконец. Но над какой-такой причиной эта весьма сдержанная во всех отношениях особа так горестно рыдает? Этот вопрос не давал лейтенанту покоя, и сердце его тревожно защемило. – Почему вы... плачете, сеньора? – прошептал Тейлор непослушными губами. – Что-то... случилось с Катой? – А? Что? – на лейтенанта уставились два широко открытых глаза, которые тут же засветились участием. – Ты очнулся, мой мальчик!.. О! Слава Иисусу и Его Великой Матери! Так! Похоже, у него все-таки чертов бред! Или эта чокнутая дамочка что-то перепутала. – Э-э-э... Вы в порядке, мисс Гриф... ой, гм-м... донья Хуанита? – Как ты себя чувствуешь, милый паренек? Хочешь вина? – казалось, донья вовсе его не слышала, хоть Генри и производил над собой усилия, чтобы говорить погромче. Нет, точно, это все долбаная галлюцинация! Находясь в полной дезориентации вследствие происходящего, Тейлор вдруг почувствовал, как соломинка щекотно коснулась его губ. Он приоткрыл рот, потянул, и благословенная жидкость потекла в его спёкшееся, сухое нутро. Это, действительно, оказалось вино, правда, весьма разбавленное, но все равно. Чудеса! Вот, оказывается, чего он, Генри, жаждал больше всего на свете! Всего лишь напиться! Как же он раньше этого не понял?! Лейтенант пил, пил и пил и не мог остановиться. А дуэнья, поддерживала заботливо кружку возле его рта, пока Генри не выцедил все до капли. А потом налила еще. Господь, если это бред, то весьма полезный, право! – Благодарю... – прошептал Тейлор, когда все же решил оторваться от этакого наслаждения. На его лоб тут же легла освежающая примочка, приятственно вытягивая жар из мозгов. О! Генри чуть было снова не потерял сознание – теперь уже от настоящего блаженства. А эта тетка не такая уж и противная, однако!.. Похоже, либо он, Генри, ее недооценил, либо что-то случилось все же. – Донья Хуанита... Что-то случилось?.. – спросил Генри как можно более членораздельно. – Отчего вы плакали, можно узнать? – Я? Да нет... тебе показалось, молодой человек, – как-то неуверенно пробормотала испанка, деликатно возлагая мокрую тряпицу на лоб, щеки и шею болящего. – С чего бы мне плакать?.. – Ну... не знаю... – выдавил Генри, втайне наслаждаясь ее нехитрой, практически материнской лаской. – Но может... вам нужна помощь, сеньора? Вы скажите, не бойтесь... Я могу... – Святая Мария! – вдруг воскликнула дуэнья, снова всхлипнув. – Мне уже никто, никто не в силах помочь! Потому что я плачу... по своему несчастному сыночку. Лицо ее вмиг исказилось гримасой страдания, и донья поспешила приложить мокрую тряпку, которой она до этого обтирала виски Тейлора, к своим заплаканным глазам. – Что? – Генри был по настоящему ошарашен. – У вас... есть сын?! Судя по поведению этой суровой дамы, до сих пор она казалась лейтенанту чрезвычайно строгих нравов. И, по его разумению, все еще должна была оставаться как минимум старой девой. – Он у меня... был, – Хуанита тут окончательно разрыдалась. Внутри себя Генри метался между любопытством и тактом. Любопытство победило. – И что случилось? Он умер, мадам? Дуэнья порыдала еще немного, потом все же взяла себя в руки и, аккуратно промакивая уголки глаз, ответила довольно спокойно: – Вот этого я как раз и не знаю, милый. Но очень надеюсь, что господь уберег его от всех бед, – она тяжело вздохнула, комкая тряпку в руках. – Он потерялся? – не унимался лейтенант. – Можно сказать и так... Просто... мне пришлось отдать моего крошку в работный дом, иначе... я могла потерять хорошее место. Так распорядилась моя хозяйка, когда узнала о моем... позоре. Хотя... надо отдать должное доброй матроне, она позволила мне разрешиться от беремени в своем доме. И даже позвала хорошую повитуху. Боже, Боже! Как же я жалею сейчас о таком моем выборе! Сейчас у меня был бы взрослый сын. Мой мальчик! Он такой же, как ты... то есть примерное твоего возраста. Подумать только! Быть может, мой несчастный сыночек также страдает сейчас, а я ничем... Ничем не могу ему помо-очь! И обильные слезы вновь потекли из глаз удрученной женщины. Некоторое время Генри молчал из уважения к чужому горю, потом не удержался все же: – А как же отец ребенка, сеньора? Почему... он не женился на вас? Почему не защитил вас и... сына? Донья Хуанита на это смерила Тейлора таким презрительным взглядом, будто весьма сомневалась, что мозг у англичанина может оказаться поболе куриного. – Ты смеешься сейчас? – надменно отрезала она, снова превращаясь в сварливую гарпию. – Его отец такой же чертов развратный козел, как и все мужчины! Сначала наобещал с три короба, а потом охладел ко мне, когда я понесла. Бросил меня. Хотя мог бы жениться. Господь! Зачем я все это тебе рассказываю. Я никогда и никому про это не говорила! – испуганно проговорила испанка, будто бы очнувшись. – Не беспокойтесь, мадам... Клянусь, я никому не скажу... Ваша тайна будет... похоронена во мне. Ну, или... вместе со мной, если быть точным... – добавил лейтенант, пытаясь каким-то образом пошутить над своим злополучным положением. Но, вопреки ожиданиям Тейлора, донья Хуанита вдруг подобралась и стала чрезвычайно серьезной. – Пресвятая Дева! Что ты такое говоришь, дорогой! – принялась она выговаривать Генри буквально голосом мисс Грифон, правда, сквозь строгий менторский тон неожиданно проступили теплые материнские нотки. – Что за упаднические мысли? Ну-ка, прекрати сейчас же! Ты обязательно поправишься. Ты славный мальчик, и Бог тебя не оставит. Хочешь еще немного вина? – Спасибо, любезная донья, не откажусь. После предыдущей порции Генри весьма захорошело, надо признать, а доброе отношение его сиделки и холодные компрессы на все места, вообще, улучшили положение. – Послушайте, сеньора, вы... тоже не думайте ничего плохого, – вдруг неожиданно сам для себя выдал Генри, поскольку ему отчего-то очень захотелось утешить бедную даму. – Ваш сын совершенно точно жив и здоров! Вы только верьте! Наверняка разбогател и живет себе припеваючи где-нибудь... на собственной плантации. А может даже женился, да... И нарожал кучу детишек. Ну не кучу... – Генри вспомнил возраст воображаемого сына, – но пару-другую точно. И, Бог даст, вы с ним свидитесь... как-нибудь? – Ты правда так думаешь? – лицо склонившейся над Тейлором испанки оказалось совсем близко, а глаза ее в сеточке морщин горели болезненной надеждой. – Можно ведь попробовать его разыскать... – Я... пробовала. Через несколько лет я пришла в этот работный дом, чтобы забрать моего сыночка. Но его там не оказалось. Священник сказал, что малыш умер от чахотки. Но я ему не поверила! Они часто так говорят, а сами продают детей в услужение. Я верю, что мой дорогой Хуан попал в хорошие руки! И... у него сложится все так, как ты говоришь! – упрямо проговорила Хуанита, а Генри даже почувствовал какую-то одержимость в ее голосе. Иисус! Ну что тут скажешь... Блажен, кто верует... – Конечно, мадам, – Генри взял узловатую руку доньи, державшую для него кружку с питьем, и тихонько пожал, пытаясь подбодрить несчастную мать. – Несомненно все так и произошло. Вы только верьте! – повторил он убежденно. Старушка благодарно погладила Генри по щеке и уселась обратно в свое кресло, задумавшись. Потом взяла в руки вязание. Генри тоже замолчал, стараясь переварить услышанное. Для его самочувствия это было слишком. Хорошо, спасало выпитое вино. Впрочем, какой-то непонятный червячок все же грыз Тейлора, не давал покоя... Что-то крутилось в его душе, тревожное, нехорошее. Откуда? – А где... сеньора Гальяно, донья Хуанита? – снова задал свой давешний вопрос Генри, в этот раз как можно более внушительно, с великой надеждой ожидая, что ему скажут в ответ: «Сеньора почивать изволит». И это было бы нормально! Средина ночи как-никак. – Сеньора? Тебе она зачем? – испанка явно напряглась, а Тейлору вдруг подурнело. – Мне? Не зачем. Но с ней все в порядке? – Почему ты спрашиваешь? – подозрительно вопросила дуэнья, складывая вязание на колени. – Ты что-то знаешь? – Конечно, знаю! Я же телохранитель! – пошел ва-банк Тейлор. – Так где она? – Ну там, куда и собиралась. На побережье! Торгует с этими проклятущими пиратами! А ты не знал? Точно! Сегодня же чертов Беркут должен был прислать корабль для погрузки. Ублюдок тогда еще об этом говорил! Господи, господи! Он, телохранитель хренов, тут... разлегся, как тюфяк, а донья там одна, на съедение этим мошенникам! – Вот зачем она связалась с этим отребьем! – продолжала ворчливо негодовать дуэнья. – Этот, её муженек... Царствие ему Небесное, тоже всё шашни со злодеями водил. Доводился! А теперь вот она. Desesperado! Я ведь ее предупреждала! Не подобает благородной женщине якшаться с этакой братией. Того и гляди сгинет ни за что, ни про что! Ты куда, дорогой?! Господи, Пресвятая Дева! Что ты делаешь?! Этот испуганный возглас донья Хуанита выдала по поводу того факта, что Генри непонятно каким образом вдруг скатился с кровати и ринулся к двери. Вернее, попытался. Но в тот же самый миг голова англичанина закружилась, колени подло подогнулись, и Тейлор вмиг оказался на четырех костях, отчаянно хватаясь за ускользавшее сознание. Он чувствовал еще, как донья Хуанита взволнованно суетится вокруг и пытается куда-то тянуть лейтенанта за рукав, кажется в сторону кровати, но толку от этого выходило ровно столько, сколько получалось бы у раздухарившегося щенка, когда тот намеревается сдвинуть с места дородного хозяина, в пылу своей шалости хватая его за домашние туфли. – Ой! Ой! Что ты наделал, дурачок! – причитала при этом растерянная дуэнья. – Куда это ты разбежался?! – Она... там... одна... – выдохнул Тейлор в последнем порыве, без сил заваливаясь на бок. – Да Бог с тобой, конечно нет! Конечно нет! Там дюжина наших работников, которые занимаются погрузкой. А еще с ней наш управляющий, дон Педро, и дон Гуано с парнями. Все они вооружены до зубов! – А Мачо?.. – И Мачо! И Мачо, конечно, там! – убежденно заверила поверженного телохранителя донья Хуанита. – А. Ну хорошо тогда!.. – с этими словами Тейлор облегченно откинул голову на пушистый ковер и позволил себе окончательно потерять сознание.