***
На следующий день Тейлор чувствовал себя по-настоящему гадко, и если кто сказал бы лейтенанту вдруг, что это последний день в его жизни, он, наверное, даже не расстроился. Наоборот, возблагодарил бы милосердного Господа за то, что тот собирается так сердобольно прервать его мучения. Еле выпроставшись в очередной раз из тяжкого забытья, Генри внезапно почувствовал необъяснимый трепет – такой, что даже волоски по всему телу поднялись. Не то чтобы это ощущалось слишком уж неприятным, но каким-то ни на что доселе не похожим. Будто те жизненные соки, что до сих пор худо бедно наполняли его нутро, теперь утекали в пустоту – безвозвратно, а их место заполнял вязкий холод. Отчего, несмотря на жару, конечности лейтенанта заледенели, а язык совершенно онемел. Подавив неожиданный приступ паники, Тейлор уже хотел смиренно попросить сиделку, чтобы та позвала священника для предсмертного покаяния, но на месте добронравной старушки-дуэньи обнаружилась вредина Розетта, да и та благополучно давала храпака, откинувшись хорошенькой головкой на спинку кресла и разинув во всю ширь свой пухлогубый роток. Что он должен был делать? Неужто сообщать змеюке, что собирается умирать? Ну уж нет, увольте! Будет он тут унижаться! Даже воды не станет просить! Одно радовало: раз камеристка так безмятежно дрыхнет, значит, с ее непоседливой хозяйкой должно быть все в порядке. Генри очень на это надеялся. Тейлор еле как пошевелил во рту шершавым языком, на котором не обнаружилось ни капли влаги, и с тоской посмотрел на колокольчик, находившийся сейчас вне зоны его досягаемости. А вот добрая дуэнья Хуанита, давно бы уже подскочила и наверняка напоила его вином. Какого черта, вообще, здесь делает эта дармоедка? Целый графин воды на прикроватном столике дразнил Генри своей студеной прозрачностью, заставляя страждущего остро ощущать собственное иссохшее нутро и всю беспросветность положения. Пить хотелось так, что, казалось, именно из-за этого он сейчас и отойдет в мир иной. Тейлор вздохнул, и принялся неотступно думать: как хорошо было бы, если б кто-нибудь зашел в комнату и подал бы ему напиться все же. А еще Генри поймал себя на том, что ему хочется... плакать? Внутри тоскливо щемило от крайней безнадеги, от несправедливости жизни и собственной беспомощности, но лейтенант стоическим усилием подавил непрошеные слезы. Наконец, молитвы его, похоже, были услышаны – скрипнула дверь и кто-то зашел в комнату. Но, Тейлор, даже не мог повернуть головы, чтобы определить посетителя. Он лишь тихо выдавил из себя: «Пи-ить... ради... Бога...», но вряд ли вошедший смог различить этот тусклый шелест воздуха из под вороха одеял. Впрочем, через пару мгновений в поле зрения лейтенанта нарисовался Лавиньи, а с ним и еще пара слуг, которые несли какие-то тазы, подносы, корзинки. Подтащив столик поближе, лакеи деловито разместили на нем принесенную поклажу, а затем вышколено застыли поодаль в ожидании дальнейших распоряжений. Розетта заполошно подскочила со своего кресла и, тараща пустые со сна глаза, засуетилась вокруг Генри, поправляя подушки. Похоже, плутовка, не знала, что предпринять, чтобы скрыть свою преступную халатность. – Послушай, милочка, – будто не замечая такой вопиющей безалаберности, проговорил маэстро. – Будь любезна, принеси с кухни горячей воды. Девица с виноватой физиономией сделала книксен и в момент испарилась. У Генри никак не получалось взять в толк – только потому, что не мог собрать воедино свои ватные мысли – почему появление француза всколыхнуло внутри ощущение чего-то мерзостного, опасного по сути, чего-то связанного с катастрофическим бесчестьем. И только, когда Генри увидел этот предмет в руках лекаря, до него, наконец, стал доходить весь ужас собственного положения. Паника вновь обуяла Тейлора, ему захотелось вскочить и бежать как можно дальше отсюда. Но, к великому его сожалению, лейтенант не мог сейчас сделать этого чисто физически – просто потому, что не мог даже пошевелить чертовым пальцем, – до того он был измотан всем этим дерьмом. Генри мог лишь молча наблюдать за тем, как француз приближается, потом берет стул, подвигает его вплотную к постели и садится, положив поперек коленей большой цилиндр, похожий на толстую подзорную трубу с длинным штырем на конце. Тот самый цилиндр, какой Генри видел накануне в руках дьявольского доктора. – Послушай, Бастиен... – начинает говорить Лавиньи, смущенно отводя взгляд, но Тейлор уже заведомо знает, что сейчас скажет ему этот гнусный ублюдок – гребаный содомит, который так подло скрывает свои грязные наклонности за благими намерениями. Будь ты проклят! Генри не слушает, что сейчас говорит ему француз, не может слышать, поскольку все его чувства затопили дикая сумятица и отвращение. И, великий протест, который, не в силах реализоваться физически по причине совершеннейшей немощи лейтенанта, невольно прорывается наружу бессильными слезами. Тейлор чувствует, как они чертят щекотные дорожки из уголков его глаз и исчезают где-то во глубине жаркой подушки. – Басти, ну ты чего, – наконец, замечает раздрай пациента вещающий о чем-то Лавиньи. – Конечно, если тебе это настолько важно, мун кер, я могу проделать все эти дурацкие процедуры. Но, повторяю, что не считаю их ни полезным, ни целесообразным. У нас с доном Бертольдо совершенно противоположные взгляды на сей счет. Лучше уж я наделаю тебе полезных отваров, и они прекрасно прочистят весь твой организм – через рот. Поверь мне, будет тот же самый эффект, но все ж поприличнее. М? Что скажешь? Впрочем... если ты настаиваешь, парень... – Шарль взял обратно в руки свое изуверское приспособление, – я все сделаю как назначено. Тем более... донья Каталина весьма настаивает, чтобы я следовал предписаниям её Величайшего Светилы всех времен. А я не стал спорить. – Только... попробуй... – едва слышно прошептал Тейлор, испытывая при этом ни с чем не сравнимое облегчение. Вопреки всей логике, вместо того, чтобы прекратиться, слезы хлынули с новой силой – практически превратившись в рыдания. Лейтенанту, конечно, в этот момент было мучительно стыдно от такого своего слабодушия, но он ничего не мог поделать. Будто какая-то долго натянутая струна вдруг лопнула, выпуская наружу всю ту пакость, которая скопилась в душе за несколько месяцев нескончаемых бедствий. Как помойное ведро опрокинули разом из окна. – Ну, почему-то я так и думал, купер, что ты будешь не в восторге ото всех этих блистательных идей дона Клистира, – удовлетворенно промолвил Шарль. Потом некоторое время маэстро обескураженно наблюдал за этакой бурной реакцией англичанина и в результате пробормотал: – Ну, ну... мун шери, я ничего не делаю... не делаю! Видишь? – Лавиньи поднял руки, демонстрируя Тейлору пустые ладони. – И не собираюсь! Я захватил это, чтобы сеньора раньше времени не догадалась о моих намерениях. Вот! – в подтверждении своих слов, лекарь взял зловещий агрегат с коленей и выдавил его содержимое в ночной горшок, вызвав у англичанина новый приступ всхлипываний. – Только, прошу тебя, не выдавай донье Каталине наш маленький секрет! А то всыплют мне по первое число. Обещаешь? Терпко запахло какими-то травами. Довольно успокоительно, надо отметить. – М-м-м... – пробурчал Генри, все еще безуспешно пытаясь справиться с эмоциями. – Как ты вообще себя чувствуешь, друг мой? От такого сострадательного вопроса Генри обуял новый приступ жалости к себе. И пока, глотая слезы, он смог ответить что-либо вразумительное, Шарль терпеливо сидел рядом, возложив свою тяжелую, теплую руку на его плечо. – Ну, ну, друг мой. Все будет хорошо. Все образуется. Поверь старому бродяге, – успокоительно бормотал Лавиньи, похлопывая его по одеялу в такт своим увещеваниям, пока лейтенант окончательно не затих. Генри вспомнил, как совсем недавно сам таким же образом держал в объятьях маэстро, в то время как тот изливал ему в плечо свои горести, и плясавшая на костях лейтенанта гордыня слегка поутихла. Хотя, конечно, Тейлору все же было не по себе за свою дурацкую истерику, но, надо признать, сейчас он чувствовал себя гораздо лучше, чем до нее. Будто авгиевы конюшни напрочь вычистило безудержным горьким потоком. Освободясь от скверны, Генри смог, наконец, в полной мере осознать, что ничего плохого на данный момент ему не угрожает. Поэтому он сумел даже слегка улыбнуться сквозь слезы и пробормотать, что чувствует себя просто отлично. – Вот и славненько! – Лавиньи улыбнулся ему в ответ и оглянулся на близкий столик с расставленным на нем инвентарем. – Полагаю, ты хочешь воды, мун кер. Генри вновь ощутил ту адову жажду, которую он испытывал вплоть до момента, пока не пришел Лавиньи со своей ужасной клизмой, и кивнул, жалобно шмыгнув забитым носом. – Эта чертовка Розетта совсем, похоже не выполняла свои обязанности! – заворчал Шарль беря в руки совершенно сухой стакан и бросая взгляд на полный до краев кувшин. – Вот бестолочь! Надо будет пожаловаться на нее сеньоре. В этот момент Розетта как раз вернулась с кувшином кипятка, будто специально подслушивала под дверью. – О! Пожалуйста, месси! – с ходу испуганно запричитала камеристка. – Пожалуйста! Только не говорите сеньоре! Просто сегодня ночью я глаз не сомкнула в волнении за нее, вот и заснула... совершенно случайно. Клянусь Пресвятой Девой! Ну, а что мне было делать? Месси Пасс... он ведь тоже... все время спал. «В волнении она глаз не сомкнула, как же! Вот шельма!» – зло подумал Генри, не в состоянии забыть свою тотальную беспомощность и роковую невозможность добраться до воды. – Это же надо какое разгильдяйство! – с негодованием ворчал Лавиньи, сурово сводя брови, хотя вряд ли этим мог кого-либо напугать. – Сказано ведь было – поить больного каждые десять-пятнадцать минут маленькими порциями, – он сокрушенно покачал головой, – Тебе даже часы были выданы для этой цели! – француз ткнул в песочные часы, которые так и стояли бесполезно на столике рядом с графином и колокольчиком. – Ой, Розетта, доведет тебя до беды твое сластолюбие. Смотри, глупая женщина, что ты наделала! Чуть парня не загубила! Ему нужно пить как можно больше! Выговаривая чертовке, маэстро между тем налил полный стакан воды из графина, потом добавил туда по несколько капель из принесенных им склянок и в довершении высыпал желтый порошок из бумажного пакетика, потом тщательно размешал. Запахло апельсинами. – Но он ведь ничего не просил, месси! – Рози сквасила капризную гримаску. – Скройся с глаз моих, дура! – громыхнул на служанку Лавиньи, потом молча подал больному приготовленное питье, осторожно придерживая его под щеку. Лейтенант выпил воду с величайшей жадностью, а после, утомленный невероятными усилиями, уронил голову обратно в подушки. На языке растекался приятный кисловатый вкус, благодаря которому Генри почувствовал некоторое насыщение влагой, хотя очень хотелось добавки. Маэстро перевернул часы. – Прости, но сразу нельзя много, мун шери, – пояснил он виновато, – Потерпи, через некоторое время получишь еще. Вот лучше выпей пока лекарство. Я заварил корни, что ты привез. Дуа-ту, кажется? В общем, это весьма чудодейственное средство должно помочь безо всяких там мышиных какашек. Генри фыркнул смешком прямо в поднесенную французом плошку, чуть не расплескав тягучую черную жидкость. Потом, горестно вздохнув, выпил все одним глотком и с отвращением сморщился. Язык слегка занемел. – Ой, фу-у... И чем это отличается от какашек, можно узнать? – Полагаю тем, что непереваренные жучьи лапки не застрянут после этого в твоих зубах, мун кер... Генри терпеливо закатил глаза. На удивление, выпитая жидкость породила волну жара по всему телу, кровь заметно бодрее потекла по венам, боль утихла и в голове слегка прояснилось. Или это произошло от дружеского присутствия Лавиньи все же? – Послушай, Басти... – осторожно проговорил Шарль, сделав знак слугам пододвинуть ближе столик с инструментами. – Мне нужно обработать твои... раны. В том числе и ту, что... на... гм... на твоей... на твоем седалище. Необходимо сменить... дренаж и заложить новое снадобье. Ты мне позволишь? – А если я скажу «нет», то что? – ворчливо отозвался Тейлор. – Не станешь? – Я очень надеюсь, что ты разрешишь, дружище. Иначе ты будешь оставаться в очень большой опасности. Но, обещаю, я ни на что не посмотрю более необходимого! Клянусь! – Ладно, валяй, – неожиданно быстро, даже сам для себя, согласился Генри. – Только никакой твоей дурманящей хрени я больше пить не буду! Так и знай. – Даже коньячку? – хитро улыбнулся Лавиньи, доставая из корзинки характерную темную бутылку. – Ах ты, шельма!.. – Генри почувствовал, что все на свете отдал бы сейчас за глоточек этого чудесного во всех отношениях снадобья. – Ты подготовился, признайся!.. – Я спрогнозировал, мун шери... учитывая все обстоятельства. – Решил меня купить. – Порадовать, дуралей... – Признаю, тебе это удалось, чертов ты прохвост! – Тейлор прямо-таки чувствовал, как жгучая душистая жидкость растекается по языку, живительно проникает в горло. – Не томи уже, купер... наливай скорее! – Сейчас. Терпение, мой друг! Только не много. Алкоголь забирает воду из организма, а тебе сейчас это очень вредно, – с этими словами Лавиньи щедро плеснул в стакан славного напитка. – Пока что разрешаю лишь пригубить – в качестве микстуры! – Знаешь, Шарль. Вот такие методы лечения мне очень даже по душе, – лейтенант разом опрокинул в себя налитое, как-то даже подозрительно бодро приподнявшись на локте, потом занюхал тыльной стороной ладони. – М-м-м... Надо хорошенько подумать, хочу ли я выздоравливать в таком разе, – добавил он, повеселев окончательно. – Что ж... Вот поправишься, Басти, и тогда... мы прикончим эту бутылку... вместе! – Лавиньи в свою очередь с наслаждением приложился к горлышку. – Это я говорю тебе так, в качестве дополнительного стимула. А теперь, возьми-ка это в зубы, мой друг, – лекарь протянул своему пациенту полоску кожи. – Подозреваю, будет немного больно.***
Назавтра, с самого утра проведя англичанину все положенные процедуры, Лавиньи уехал, выспросив предварительно у Тейлора, где находится место, в котором тот получил от шамана дуа-ту. – Те небольшие запасы, что ты привез, друг мой, не сегодня-завтра закончатся. Так что нам нужна хорошая порция этой травы, чтобы поставить тебя на ноги. Срочно. Поэтому я, не мешкая, отправляюсь в экспедицию. – А я?.. – испуганно встрепенулся Генри. – Кто же будет лечить мою задницу во время твоего отсутствия, дружище? Учтите, месье, я, определенно, не могу доверить ее никакому другому чертовому лекарю! Лавиньи занимался в это время обработкой ран, поэтому, чтобы выразить свой протест, англичанину даже пришлось поспешно выплюнуть кожаную полоску кляпа. Тейлор умоляюще уставился на приятеля, боясь услышать неутешительный ответ. Дело в том, что доктора Бертольдо с его пыточными приспособлениями и гадкими зельями лейтенант возле своей постели видеть вовсе не хотел. – С каких это пор, сударь мой? – не удержался от язвительной шпильки француз. – Ну... с тех самых... Ты же ее с того света вытянул. Практически. Так что мы с моей задницей, совершенно точно, не хотим никого другого! – убежденно заверил Шарля лейтенант. – А то мало ли... Она у меня знаешь какая привередливая! Может и взбрыкнуть. Чего ей стоит опять расхвораться не на шутку? – Что ж. Могу прямо сейчас передать твоим щепетильным тылам, мун кер, чтобы оне лишний раз не переживали, – врачеватель быстро выдернул старый дренаж из дырки и промыл воспаленную рану целебным настоем из того же дуа-ту. – Даст Бог, вернусь уже к завтрашнему вечеру. А пока... попрошу сеньору Гальяно, чтобы за тобой – вернее, за вами обоими – кто-нибудь да приглядывал, и желательно более добросовестный, чем эта вертихвостка Розетта. А то мало ли... – хмыкнул маэстро, под шумок ловко засовывая в глубокую полость от нарыва пропитанный лекарствами матерчатый жгут, отчего Генри пришлось вместо выплюнутой кожи срочно впиться зубами в подушку. Впрочем, за двое суток лечения зловещий отек вокруг болячки явно спал, хотя посеревшая кожа окрест отсвечивала неприглядной синевой – на самом деле, лечить тут еще и лечить. – Как там поживает сеньора Гальяно? У нее все в порядке? – грустно вопросил Тейлор, когда все неприятные манипуляции были, наконец, закончены, и месье врачеватель торжественно водрузил припарки на больные места. Лейтенанту казалось на самом деле, что он не видел хозяйку уже много-много дней, хотя с памятного дня операции и посещения кровожадного доктора прошло всего лишь пара. Ну, конечно, что ей за дело до какого-то там раба-телохранителя. Так, пыль под ногами. Главное, обеспечен по уши мышиным дерьмом и ежедневными клизмами, а остальное – не суть важно! – Видел ее сегодня за завтраком, Басти. Мадам в прекрасном здравии. Справлялась, как твои дела, – отчитался Лавиньи, складывая инструменты в корзину. – Честно? – Генри с надеждой вскинул глаза на приятеля. – Или... ты хочешь меня «порадовать»? – А ты порадуешься? – совершенно искренне удивился Шарль. – Мне показалось, в свете последних событий, лучше было бы, чтобы про тебя вообще забыли, друг мой. – А что еще она сказала? – не слушая увещеваний, допытывался Тейлор. – Ты не хочешь этого знать, Басти, – с сомнением проговорил Лавиньи. – Хочу! – упрямо буркнул тот. – Ладно. Сеньора спросила, в точности ли я... выполняю все назначения доктора Бертольдо. – И ты что ответил? – Генри обеспокоенно поджал хвост. – Что я осуществляю в полной мере все необходимое, – Шарль самодовольно усмехнулся. – Каналья! – лейтенант облегченно выдохнул, оценив дипломатические способности друга. – Прошу тебя Басти, только не выдавай меня! Каталина весьма переживает за успех твоего излечения. И еще она чертовски доверяет этому итальянскому пижону. Если она прознает, как всё обстоит на самом деле, мне грозит бо-ольшая головомойка. Хотя... не уверен, если уж быть до конца честным, что странные методы доктора Каламари более способствовали бы желаемому исходу. Генри глянул на него с искренней благодарностью. – Полагаю, выдавать тебя не в моих интересах, мой друг. И Шарль... – проговорил лейтенант вслед поспешавшему французу, – будь осторожен в том лесу. Обязательно возьми охрану. Мало ли. И... ну, в общем, возвращайся поскорее. – Ты сейчас за меня волнуешься или за себя? – опять не сдержался от подначки Лавиньи, обернувшись в дверях. – Если я скажу, что за тебя, ты ведь все равно не поверишь. Поэтому, если уж быть до конца честным – за нас обоих, дружище. Ты ведь в курсе, в какую передрягу мы с Каталиной попали на том самом месте? Шарашатся там всякие... странные личности. – Хорошо, мун шери. Обещаю, я буду осторожен. Не переживай, – покладисто кивнул Лавиньи и вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь.***
– Черт возьми! Так я и знала! Вот как вы, значит, выполняете предписания дона Бертольдо, шевалье! Опять потворствуете этому беспримерному мошеннику, как только он сквасит свою жалобную мордашку? Донья Каталина внезапно ворвалась в комнату и возмущенно набросилась на Шарля Лавиньи в тот самый момент, когда он поил того самого «мошенника» свежим отваром дуа-ту, привезенным маэстро из экспедиции. За спиной хозяйки, в проеме дверей, маячила довольная Розетта. От неожиданности Шарль вздрогнул и расплескал жидкость из плошки с лекарством прямо на кровать. Потом он выразительно взглянул на помертвевшего Тейлора, поднялся со стула и с достоинством поклонился испанке, аккуратно поставив перед этим недопитое снадобье на стол. – Доброе утро, сеньора Гальяно!.. – галантно, но довольно сухо поклонился француз. – Вы мне зубы не заговаривайте, сеньор! Как прикажете все это понимать?! Хорош же лекарь, идущий на поводу у больного! – Ну почему же на поводу, mi Ama? – сосредоточенно пожевал губами Лавиньи. – Это мое решение. Дело в том... – Ах, ваше?! – окончательно взбеленилась донья. – А то, что я плачу сеньору Каламари по два чертовых дублона за визит, совсем значения не имеет? Сегодня дон Бертольдо приедет на очередной осмотр, и что я ему скажу? Вы же сами просили себе советника, сударь! А теперь что?! Внезапно решили действовать по-своему? Чудненько! Просто верх ответственности, позвольте! Генри на манер улитки почти с головой скрылся под одеялом, оставив снаружи только глаза, чтобы следить за безмерно накалявшейся ситуацией. А что ему оставалось? – Поймите, достопочтимая моя сеньора, некоторые вещи... – опять начал Лавиньи, нервно теребя кружевной манжет. – Делайте! – отрезала Каталина, сверкнув свинцовым взглядом. – Что? – окончательно смешался француз. – Делайте все при мне! – и тон, с каким это было сказано, возражению не подлежал. Но Лавиньи все же осмелился. – Но донья!.. Это... это... слишком интимно. Молодой даме не пристало... – Что мне там не пристало, не вам судить! – вопреки столь скверному раскладу, Тейлор исподволь залюбовался царственной статью испанки. – И знаете, вы сами виноваты, сеньоры! Вы потеряли мое доверие. Теперь я буду бдеть за вами, так что, пеняйте на себя! – Боюсь, что... – не сдавался Шарль. А Генри почувствовал, что его самого потихоньку начинает потряхивать. Шутка ли – насмарку все надежды на благополучный исход! – То есть, я правильно понимаю, месье Лавиньи, что вы снимаете с себя данные обязанности? – холодно проговорила донья, явно сдерживая кипевший внутри огонь. – Ладно. Тогда, пожалуй, приглашу для этой цели Гуано! Надеюсь, он прекрасно справиться, ведь делает же он клистиры лошадям. Дало не хитрое, как по мне. ЧЕГО?!! Генри почувствовал себя кроликом, которого собирается съесть живьем гигантский удав. – Прошу вас, выслушайте меня, достопочтимая донья! – возвысил свой голос француз, и в тоне его, звучавшем по-прежнему довольно мягко, вдруг прорезались твердые нотки подлинного мастера. – Клянусь... я не вижу целесообразности подвергать нашего пациента столь неприятной процедуре, да еще ежедневно. Это явный диссонанс. Пожалейте его, драгоценная моя сеньора, ваш верный телохранитель и так настрадался. И ко всему прочему, те сведения, которые я внимательно изучал в арабских трактатах о врачевании, говорят о том, что злоупотребление оными промывательными средствами может быть весьма небезопасно для организма, который, как вы знаете, и так весьма ослаблен. Поверьте, те целебные отвары и порошки, которые я готовлю для сеньора Пасса, с лихвой заменяют все полезные свойства прописанных доном Бертольдо клистиров. При всем моем уважении к этому умудренному мужу. И, если вы мне хоть немного доверяете, то... Донья наконец-то соизволила бросить взгляд в сторону своего несчастного телохранителя, окончательно упавшего духом. – Вы хотите сказать, месье, что благодаря вашим чудо-отварам разгильдяй идет на поправку все же? – Как я вам уже докладывал, mi Ama, ему гораздо лучше. Скажи сеньоре, Бастиен, мой друг. Как ты себя чувствуешь? – Угу... – только и смог выдавить из себя Генри, у которого язык, на самом деле, прилип к гортани от нервов. – Ну вот, – удовлетворенно промолвил врачеватель, с таким видом, будто продемонстрировал свой лучший шедевр. – Так что не сомневайтесь, дорогая донья. Еще пара дней, и, я думаю, пациент сможет, потихоньку вставать... в постели. Так что, прошу, сэкономьте свои дублоны. – Что ж, раз так, дорогой маэстро, я лучше отдам их вам, – напор доньи определенно смягчился. – Прошу прощения, если я была с вами резка, месье, но... не люблю, когда хоть что-то в моем доме идет не так! И сеньора Гальяно, кивнув напоследок Лавиньи, гордо вышла, так и не взглянув более в сторону больного. Стерва! Пациент с доктором переглянулись, и тут же оба облегченно выдохнули. Каждый о своем, впрочем. Затем в молчании, полным некоторой неловкости, Лавиньи провел все перевязочные процедуры. Однако лейтенант практически не замечал боли. Сильнее ран его обжигала мысль о том, что, оказывается, Каталина волновалась не за него, Тейлора, а просто ей важен был какой-то там долбаный «порядок» в доме. Господь! А ведь он, Генри, почти поверил в доброе отношение доньи, когда она так трогательно – он смутно помнил кое-какие приятные моменты – заботилась о нем во время операции. И даже – невероятно! – назвала «солнышком»! Или это получался бред все же? А когда он свалился без чувств там, на садовой дорожке, что это было? Он не мог ошибиться – донья совершенно недвусмысленно ласкала его причиндалы! Вот это Тейлор помнил уже прекрасно. До сих пор от ощущения нежных ручек на своем члене в душе Генри все переворачивалось, а щеки начинали пылать от внезапно приливавшей крови. Выходит, это все оказалось какой-то дурацкой игрой?! Шуткой?! Ну кто б сомневался! А ведь он так искренне чувствовал себя счастливым в тот момент, и воспоминания об этой интимности согревали его в самые тяжкие минуты дурного самочувствия – буквально давали силы возвращаться к жизни. Какой же он, Тейлор, идиот! Господь и все Его Апостолы! Лейтенант бросил взгляд через плечо на Шарля, который сосредоточено возился с его задом: на лице врачевателя было написано отрешенное выражение. Маэстро, действительно, выполнял данное лейтенанту обещание: одеяло и сорочка были сдвинуты так, чтобы обнажить лишь необходимую область. Причем, насколько Тейлор это чувствовал, лекарь изо всех сил старался причинять больному как можно меньше страданий. А рука у Лавиньи, на самом деле, была легкая, хоть в целом и привыкшая к грубой работе с железом. Верно, почувствовав, что англичанин смотрит в его сторону, Шарль ободряюще улыбнулся и похлопал совсем по-докторски по укрытой одеялом спине друга. – Ты большой молодчина, мун ами! Истинный боец. Кажется, дело у нас, действительно, повернуло на поправку. Все будет хорошо. Давай, держись, парень, не сдавайся! – Я стараюсь... – буркнул Тейлор, хотя настроение у него, понятно, сейчас получалось не самое радужное, и вдруг, чуть помолчав, он добавил: – Спасибо тебе, Шарль! Настоящее, искреннее спасибо!.. Если б не ты... – лейтенант споткнулся на полуслове. Да, действительно, если б не Шарль... Долгое время ложные страхи и надуманные неловкости одолевали Тейлора. Но внезапно оказалось: тот, кого он больше всего отвергал, в трудную минуту первый встал на его защиту. Настал момент истины. На пороге небытия, разом освободясь от скверны предрассудков, Генри смог, наконец, оценить, насколько ему важна неизменная поддержка Шарля. Спокойный, рассудительный, неунывающий, не требующий ничего взамен – потому что действовал, очевидно, от чистого сердца – Лавиньи оказался для Генри, воистину, опорой. Рядом с ним Тейлор впервые за несколько месяцев чувствовал себя по-настоящему защищенным – будто рядом со всемогущим старшим братом. А особенно теперь, когда лейтенант сам не в состоянии был за себя постоять. И Генри вдруг ощутил, что спина его надежно прикрыта, как бы, черт побери, двусмысленно это не звучало. Вот что хотелось сказать Тейлору, но он просто не мог подобрать слов, в силу свой всегдашней косноязычности, а теперь, ко всему прочему, еще и плохого самочувствия. Но Шарлю Лавиньи и не нужны были восторженные дифирамбы. Достаточно оказалось одного лишь взгляда, которым одарил его англичанин – сердечного, полного признательности. На лице француза засияла довольная улыбка, и он протянул лейтенанту свою руку. Вовсе не для того, чтобы похлопать покровительственно, а чтобы пожать – по-дружески. Что Тейлор с удовольствием и сделал – со своими все еще слабыми силами, но от чистой благодарной души. КОНЕЦ ГЛАВЫ. ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ... с некоторой вероятностью. _____________________________________ Дорогие безмолвные читатели! Прочитали 40 человек, ждет продолжение всего 4. Сами понимаете, автор делает выводы, простите...