В РИТМАХ ЗВЕНЯЩЕГО СЕРДЦА

***

Умиротворение. Вот что испытал Генри, проснувшись на следующее утро. Впрочем, какое сейчас выходило время дня определить получалось затруднительно, поскольку лейтенант ощущал лишь теплый свет, проникающий сквозь все еще смеженные веки. На удивление даже ничего не болело, что вызывало непривычное ощущение благости и истомы. Совсем как в далеком детстве, когда просыпаешься навстречу летнему замечательному дню, полный предвкушений и надежд, но тело, все еще размякшее от радужных снов, не спешит расставаться со сладостной негой. И сейчас Тейлору в его томной полудреме мнилось, что скоро в детскую войдет матушка и добрыми, но настойчивыми увещеваниями заставит его подняться все же. А ежели неслух слишком заупрямиться, в ход пойдут дурашливые щекотные забавы, перемежающиеся ласковыми поцелуями – буквально во все подвернувшиеся места. Эх, когда он, Генри, был совсем маленький, леди Марта частенько проделывала всякие приятные шалости к их общему удовольствию. А потом... он вырос, и стало как-то неприлично солидному отроку вот так сюсюкаться. Генри с ностальгической грустью перевел дыхание и вдруг... ощутил всеми фибрами души и, главное, обострившимся голодным обонянием чье-то присутствие – непостижимо утешительное, животворное! Как раз именно то присутствие, о котором так безнадежно мечталось во время мучительной сумятицы его горячечных видений. Неужели?! Сердце затрепетало надеждой. Тейлор невольно сглотнул и приоткрыл один глаз. Второй утопал в мягкой подушке вместе с половиной лица – поскольку лейтенант по-прежнему лежал на животе. Боясь разочароваться, Генри кинул опасливый взгляд к тому самому креслу, где в минувшие дни исправно обитали все его разнообразные сиделки. И сердце, в последний раз стукнув где-то в горле, окончательно замерло. В кресле сидела ОНА! Или... ему это снится все же?! Не веря своим глазам, Тейлора осторожно скользнул взором по аккуратным ступням в атласных башмачках, удобно устроенных на высоком пуфе; по подолу контуша из тонкого песочного бархата, в распахе которого виднелись нижние юбки, расшитые жемчужными бусинами и персиковыми кружевными лентами. Незаметно он перевел взгляд выше – на горделивый стан, мягко очерченный свободными складками платья, на чуть склоненную голову... В руках у Каталины обнаружилась открытая книга в дорогом, тисненном зóлотом переплете, которую испанка, похоже, читала с большим интересом. При этом по губам ее то и дело блуждала загадочная улыбка. Пейнета, которой Ката по-домашнему небрежно заколола волосы, позволяла некоторым прядкам выскользнуть из пышной копны и свободно ниспадать госпоже на плечи. И солнечные лучики, падавшие на девушку из открытого окна, подсвечивали ее локоны со спины сияющим ореолом. Забыв про все на свете, Генри залюбовался все же, не замечая, что и сам невольно улыбается – Бог его знает чему... Впрочем, вместе с побудкой постепенно возвращались ощущения тела. Не слишком отрадные, кстати. И вот тут возникло ясное понимание, что прекрасная сеньора не самая лучшая для него сиделка сейчас. Но Генри решил не отчаиваться – наверняка она способна просто позвать того, кто ему поможет в разных деликатных вопросах, в том числе и в удовлетворении естественных нужд. Будь они неладны! Но пока все было терпимо, поэтому Генри лишь вздохнул и завозился, пытаясь устроится поудобнее, опрометчиво полагая, что сейчас-то он может принять любую позу в кровати. Но не тут-то было! Хорошее самочувствие на поверку оказалось весьма обманчивым: планировать что-то сделать и сделать это реально – теперь для него, как оказалось, совершенно разные вещи. До того самого момента, когда лейтенант попробовал шевелится, он не представлял, насколько же тело его обессиленно. В результате перекинуть свою тушку на спину ему так и не удалось: руки дрожали от слабости, а пот тут же прошиб жаркой волной. А ведь раньше он, особо не задумываясь, без труда проделывал сие упражнение сколь угодно раз. Беда!.. Оставив свои бесплодные попытки, лейтенант затих, удрученный. Но в результате его возни Ката бросила в сторону кровати рассеянный взгляд. Это был взгляд человека, все еще витающего на просторах воображения, который тут же приобрел осмысленность, впрочем. – Басти! Как ты?.. Как себя чувствуешь? – она опустила книгу на колени и окинула подопечного внимательным взором. Вопрос. На который у Генри не было ответа. Вернее, ему надоело про это говорить. Тем более, глупо жаловаться, когда... и так все очевидно! – Нор..мально... – проскрипел Тейлор, сделав над собой некоторое усилие, поскольку ссохшийся рот не разлеплялся. – Хочешь пить? – донья резво спустила ноги с пуфика и положила книгу на столик рядом. – Благодарю вас... mi Ama... Не откажусь... – эта до-олгая фраза его совершенно измотала, и лейтенант в изнеможении прикрыл глаза. Ко рту поднесли что-то душистое, вкусное. Кажется, сок. И пока Генри делал жадные глотки, он чувствовал всем своим естеством волнующую близость девушки, которая, с неожиданной силой повернув его на бок, приобняла за плечи, чтоб напоить. Лейтенанту казалось, что он согласен вечно терпеть всяческие невзгоды, лишь бы этот миг никогда не заканчивался. Он ощущал ее тепло, биение ее сердца, роскошный запах, надежные, практически материнские объятия, и льнул к ней сам, будто потерявший всяческую опору кутеныш. Что ж, его сложно сейчас было в этом винить. – Бог мой, ты совершенно мокрый, паренек, надо будет позвать слуг – перестелить тебе постель, да и рубаху поменять, – девушка озабоченно нахмурилась, потом отошла обратно к столику, наполняя небольшую чашку каким-то снадобьем из глиняного кувшинчика. – А что вы читаете, донья? – Генри так не хотелось прерывать зыбкую связь, неожиданно возникшую между ними в предшествующий момент. Благодаря освежающему нектару, напитавшему нутро жизненными соками, лейтенант почувствовал себя несравнимо лучше. А, может, так действовало на него само присутствие сеньоры? Кроме того, Тейлор лежал сейчас почти что на спине и разговаривать получалось гораздо удобнее. – Я перечитываю Сервантеса, веве , если тебе так интересно. Что-то захотелось вдруг... Просто... там много таких... милых, смешных моментов, – донья подошла обратно к постели с чашкой в руке. Малыш?! Вот это новости! Ладно... Спасибо, хотя бы не олух! – Да, я помню, – Генри был сама заинтересованность, – вы говорили, что Дон Кихот ваш любимый герой. – Да, он забавный и в то же время – мудрый. Кроме того, в этой книге еще много разных поучительных историй и сказаний о... любви. – О любви? О, это так интересно!.. Вот бы успеть почитать... Кстати, я всегда хотел почесть Шекспира, mi Ama, но, похоже... мне так и не удастся... – прошептал лейтенант голосом умирающего, тем более что пить всякие гадкие снадобья ему совсем не хотелось. – Так! Бестиа! Я не поняла! Похоже, оценив серьезно его нарочито скорбный вид, донья ощутимо занервничала, да так, что Генри внезапно пожалел об этой маленькой инсинуации по отношению к самому себе. Уж что-что, а умирать он уже не собирается... кажется. – То есть, я сейчас правильно поняла, что вы с Лавиньи снова водите меня за нос, м?! И лучше тебе вовсе не становится?! – Каталина в негодовании изогнула одну бровь: ничего хорошего обычно это собеседнику не предвещало. – Да что за... черт! Срочно посылаю за доктором Каламари! – и она ринулась к колокольчику. – Ката! – с перепугу Генри потерял все берега. – Э-э-э... Простите, сеньора. Я... я... просто пошутил! – Ах, это так у тебя теперь называется?!! – Честно! Мне гораздо лучше! Маэстро... со своими снадобьями творит чудеса! Не надо Каламари! Хотите, я встану? Вот пожалуйста... Щас!.. – Ну что опять за фокусы, дуралей! Ты не подумал вообще, что я могу переживать? – возмущенно пробурчала донья, с великим сомнением наблюдая, как Тейлор слабо возится по кровати, будто перевернутый на спину жук. – Переживать?! ВЫ? ОБО МНЕ? – Генри тут же замер, оторопев. – А о ком еще, прости! Или ты думал, я от нечего делать тут с тобой вожусь?! – Нет... Ну просто... Или.... правильно.... вы же говорили, что я гм-м... ваша вещь. И вам будет жаль, если я совсем испорчусь. Непорядок. Угу, – Генри злобственно оскалился, с беспокойством подумывая про себя, не перегнул ли он палку сейчас. Кажется, он опять взялся дразнить хищника в его же логове. Некоторое время Каталина смотрела на телохранителя с непередаваемым выражением лица, а после, когда лейтенанту от ее взгляда сделалось вовсе не по себе, наконец, проговорила: – Точно. Именно поэтому. Как твоя голова еще не лопнула от этакой мудрости, короед. – Почему это «короед»? – Потому что ты мне весь мозг уже выгрыз. – Я??? – Ну а кто, скажите? Генри даже заморгал растеряно от этакой несправедливости. Впрочем, на споры не было сил, поэтому он благополучно промолчал, только засопел обиженно. Если уж на то пошло, лейтенант уже подспудно удивлялся, на самом деле, своей недавней щенячьей радости по поводу присутствия доньи в качестве сиделки – сдается, он весьма поторопился с выводами. А ведь он, Тейлор, всего лишь изначально хотел поддержать светский разговор! Ну что за чепуха происходит!.. Ката тем временем присела рядом на постель, поднося плошку с настоем к самым его губам, а голову подхватила под затылок. Не отвертеться! – Давай, пей, веве! И не вздумай упрямиться, – Каталина, очевидно, заметила невольный протест на его лице, – а не то... позову дона Бертольдо, не сомневайся! Генри мысленно закатил глаза. – Издеваешься, да? – Нет, просто шучу! – донья изобразила противную улыбочку, копируя самого Генри минуту назад. Прежде чем выпить лекарство, лейтенант, в свою очередь, состроил вселенское мученичество на лице. На самом деле, в отваре ничего страшного не было – трава и трава, с легкой горчинкой и гаденькой солоделостью – на любителя, прямо скажем. Но Генри было немного неловко от своей тотальной беспомощности перед этакой красоткой, поэтому он позволил себе похорохориться. Ну и получил, соответственно – чему тут удивляться? – Вот и умничка! – прокомментировала испанка его потуги. – Давно бы так. Она промокнула его губы салфеткой и аккуратно положила голову на место, поправив предварительно подушку. Миленько, вообще-то!.. Весьма полезно, оказывается, быть покладистым. – Удивительно. – Чего тебе «удивительно», охламон? – Что иногда, mi Ama, вы довольны моим поведением все же, – съязвил он. Господь! Ну вот кто ж тянул его за язык? Каталина тут же прищурилась. – Что ж, просто иногда ты умеешь быть послушным, Бестиа. Но это так редко происходит, признай. – Я хотел бы вам угодить, моя госпожа, но право не знаю, что для этого можно предпринять. Наверное, просто лежать бесславным бревном, как сейчас. – Знаешь, чико , ты ко мне несправедлив. Я... ценю многое из того, что ты для меня сделал. Правда... И... я разве не сказала тебе очередное «спасибо» за свое спасение от маронов? Вообще-то, надо отметить, ты вел себя во время нашего недавнего путешествия весьма достойно. Благодарю тебя, солдат. Генри опешил второй раз. Буквально растерялся. Это был, кажется, первый случай, когда его вот так, безо всяких дополнительных выкрутасов хвалили. Совершенно искренне. – Да что вы... Я это... – забормотал он смущенно, – ничего особенного не сделал, mi Ama. Наоборот... как ваш телохранитель я вел себя непростительно беспечно. – Чш-ш... – она прижала палец к его губам, потом вдруг очертила их легонько, рассматривая. – Сделал, сделал... И ты это знаешь! Так что давай без лишней скромности, м? Телохранитель... – Как скажете, mi Ama! Вам видней, – голос Тейлора прозвучал глухо – слишком близко над ним склонилась сеньора. – Вот почему я люблю, когда ты так говоришь? – сокровенно промурчала она ему в ухо. – Наверное потому, что вам нравятся смирные... зверушки, – губы лейтенанта невольно скривились – он не смог сдержать прозвучавшей горечи. Каталина запустила пальцы в его вихры и тихонько запрокинула голову назад, вдавив затылком в мягкую подушку.  – Хм-м... Пожалуй, ты прав, Бестиа. Мне нравятся смирные... тигрята. И, желательно, чтобы усмиряла их я. – Я это учту, mi Ama, – Генри смотрел на донью не отрываясь – завороженно. – Учти. И не забывай, по тебе еще порка плачет, короед, – вдруг заявила донья, в свою очередь, пристально глядя прямо в лицо Тейлору и, похоже, наблюдая с удовольствием за всей той гаммой чувств – от растерянности до возмущения, – которые в этот момент пыхнули на его физиономии. Хотя лейтенант изо всех сил и пытался взять себя в руки, но он был слишком слаб, чтобы сохранить приличествующее случаю самообладание. – Мне найти Гуано? – Тейлор прикусил губу, чтобы она не дрогнула от нахлынувшего смятения – и не сказать, кстати, чтобы все ощущения были для него неприятными сейчас. Честно говоря, кровь от всего этого тепло бурлила в венах, и Генри почувствовал странный прилив сил, в том числе, и в известные места. Будь они неладны! Лейтенант сделал невольный толчок бедрами – совсем неприметный, кажется – пытаясь подавить неуместный порыв – ведь откровенно прикрыться рукой было как-то не камильфо. – Думаю, я сама справлюсь... Ох, ну что за стерва! Уголок сочных губ слегка дрогнул в полуулыбке, особо, когда серые, искрящиеся хитринкой глаза скользнули по очевидной выпуклости, возникшей неожиданно внизу живота и совсем недвусмысленно приподнявшей подол рубахи. Уши Тейлора, он почувствовал, позорно загорелись, а кровь с предательской неотвратимостью густо залила щеки. – Ну вот! Так-то лучше, – удовлетворенно заявила донья, проведя пальчиками по его пунцовой щеке, и отпрянула, – а то лежишь тут белее простыней, бродяга. Будто и впрямь помирать собрался. Чтоб быстрее скрыть свою постыдную конфузию, Генри не придумал ничего лучшего, как повернутся на живот все же – благо силы откуда-то взялись – и демонстративно придвинул свой зад поближе к хозяйской руке. – Может, тогда побьешь меня прямо сейчас? – нахально заявил он, отчаянно борясь со смущением. Но Ката не предприняла никаких попыток для осуществления обещанной ей жестокой экзекуции. Наоборот, сеньора задумчиво, и от этого ласково, провела ладонью по его спине, осторожно погладила туда-сюда здоровую ягодицу, стараясь не задеть больную, впрочем. Хорошо, что между нежной ручкой сеньоры и его телом существовал спасительный покров рубахи, а то Генри непременно расплавился бы от этакого издевательства. – Ишь, размечтался! – всего лишь беспечно хохотнула Каталина в ответ на его демарш. – Сначала выздоравливай, балбесина! А там видно будет. Господь! Счастье, что донья не видит его лица сейчас... Потому что на нем, как пить дать, отражаются все его, Тейлора, недостойные желания, а в поплывшем взгляде наверняка вспыхивают те радужные звезды, которые он имеет дерзость наблюдать прямо сейчас – своим бедным помутившимся разумом. И что ему со всем эти делать, Генри не представлял. И вдруг он почувствовал, как подол рубахи ползет вверх, неотвратимо обнажая его тылы. Нет, что это вообще за безобразие?! Что эта беспардонная дамочка себе позволяет, позвольте?! Какой конфуз! И Тейлор чуть приподнял бедра, чтобы помочь Каталине задрать рубаху повыше. За что тут же получил приятный бонус – теплое поглаживание по своей обнажившейся... коже. Внутри все окончательно смешалось и хлынуло по этому самому нутру сладостным током. Боже! Боже!.. Генри, не сдержавшись, тихонько застонал. Ну да и наплевать вообще, что он сейчас лежит с голой задницей пред светлыми очами сеньоры. Тейлор поймал себя на мысли, что ему ничуточки не стыдно. Нет, стыдно, конечно, но от этого вся ситуация делалась еще заветней и в результате – еще усладительней. Ох, Ката, что ты со мной делаешь, чертовка?! Лейтенант выпростал голову из подушки и повернул ее так, чтобы видеть лицо владычицы. Любопытно все же, что она там себе задумала... – Хочу посмотреть... – улыбнулась донья на его вопросительный взгляд, – хорошо ли все заживает. А то вы с Лавиньи те еще супчики. Соврете – недорого возьмете. За вами глаз да глаз. С этими словами она сняла повязку вместе с компрессом и довольно долго рассматривала открывшуюся каверну. И, надо отметить, что на лице ее не было заметно никакого неприятия, лишь любопытство и некоторая удовлетворенность. А Генри тихо млел от такого повышенного внимания к своей филейной части. – Ну и что там, сеньора? – не выдержал он, наконец. – Знаешь, по сравнению с тем, что было, выглядит все довольно-таки прилично... Хотя... – она кинула оценивающий взгляд на общую картину, – хотя и страшно, надо признать. Донья потрогала с боков осторожно. – И горячо!.. Тебе больно? – Эм-м... Да. Нет. Не знаю... – Генри действительно не мог определиться со своими ощущениями, поскольку внутри него происходил полный коллапс, и последнее, что он, надо признать, сейчас чувствовал, была какая-то там жалкая боль. – Ну ничего, не переживай. Заживет. Маэстро Лавиньи у нас хороший лекарь, – непонятно, кого Каталина сейчас успокаивала, на самом деле, то ли его, то ли себя. – Угу... – Генри спрятал лицо в подушку, заодно впившись в нее зубами, чтобы пережить всплеск острого вожделения. Голова кружилась, во рту пересохло. Дьявол и все его бабушки! Может быть, хватит с него пыток?! – Надо сделать тебе новый компресс, чико. Погоди, тут где-то Шарль оставил мне мазь... Сам он придет попозже, сказал. – Нет! Постой! – Генри неожиданно сам для себя вдруг подался к сеньоре, втиснулся лбом в ее бедро, прижался всем телом, судорожно комкая в ладони подол душистого платья. – Подожди! Не уходи!.. Прости... Сейчас... – прошептал он через некоторое время затишья, за время которого Каталина почему-то так и осталась недвижимой... Будто послушалась! Вдруг девушка положила руку ему между лопаток, и стала молча поглаживать. Но от этого простого участливого жеста, внутренности Тейлора обожгло огнем, и в тоже время, он чувствовал, как уходят все его тягости в этот момент, словно Каталина забирает их близостью своей плоти. А на их место приходит умиротворение, такое, как он испытывал в детстве, когда пробуждался после приятного сна. Чистое удовольствие. – Ты лучше всякого компресса, – пропыхтел он из глубин ее юбки. – Надо сказать, чтобы сменили тебе постель все же, – тихо пробормотала сеньора, и Генри нехотя выпустил ее из объятий. – Прости... – проговорил он еще раз, не смея посмотреть на хозяйку, внезапно устыдясь своего бестолкового порыва. Господь! Какой же он слабак! И зачем он все так усложняет. Что у них может получиться? Он – жалкий раб сейчас, она – блистательная госпожа. Тут нет места надеждам. И вообще, надо знать свое место и не отсвечивать! А то... падать будет больно. Каталина в последний раз мягко похлопала телохранителя по плечу и отошла к столику – чем-то там загремела, зашелестела. – Знаешь, Тано, – вдруг услышал Генри глубокий сипловатый голос. – Когда тебе станет получше, я принесу из моей библиотеки «Ромео и Джульетту». А то и правда будет жаль, если ты вдруг предстанешь перед Господом, так и не прочитав эту славную историю.