***
– Кстати, насчет порки, моя добрая госпожа. Могу ли я выразить свой протест? – не слишком внятно промычал Генри, борясь таким образом с послеобеденным сном. Мастерски перевязанный сеньорой, омытый и переодетый слугами, а также до отвала накормленный невероятно вкусной, наваристой кашей, он лениво подремывал в абсолютно чистой, сухой постели, одновременно пытаясь обдумывать их с хозяйкой недавний разговор. Ну как «до отвала»? Пара-другая ложек жидкой овсянки возымели означенный эффект на слипшийся от голода желудок Тейлора, который уже и не помнил, на самом деле, что такое нормальная еда, и, тем более когда она тут же не извергается обратно. Так что... это позабытое чувство сытости казалось приятным и расслабляющим. Каталина отчего-то так и не покинула свой пост сиделки. Она бдительно проконтролировала все вышеозначенные процедуры и теперь, с явным чувством выполненного долга, расположилась на кушетке возле окна, уютно обложившись маленькими расшитыми подушками. В руках у доньи вновь обнаружилась знакомая книга, в которую та попрежнему погрузилась с большим удовольствием, начертанным сейчас на ее отрешенном лице. – М? – девушка посмотрела на телохранителя задумчиво, очевидно, пребывая в своих читательских грезах. Черт его знает, что заставляло Генри сейчас так опрометчиво домогаться потерявшей к нему интерес сеньоры. Казалось бы... забыла о нем и слава Богу! Как говорится, не беспокой неприятности, пока они не беспокоят тебя. Но Тейлора отчего-то сей факт весьма удручал. Генри, если честно, мечтал оказаться на месте столь увлекшей сеньору книги, и в результате лейтенант не придумал ничего лучшего, как донимать хозяйку праздными разговорами. – Я бы хотел выразить протест, mi Ama, против вашего необоснованного намерения меня выпороть, – настойчиво повторил Тейлор, героически борясь с обуявшей его сытой сонливостью. Сеньора Гальяно посмотрела на бунтующего телохранителя весьма скептически и тут же насмешливо фыркнула. – Э-э... дай-ка подумать... Что ж, полагаю, выразить можешь. Но... ничего не обещаю, чико. Кстати, я тоже хочу выразить протест – почему это необоснованного? – Просто, не далее, как несколько дней назад вы обещали мне всыпать так, что я, как вы изволили выразится, «кверху попой буду спать неделю», – с убеждением откомментировал свою апелляцию Генри. – Что-то такое припоминаю, угу. Ну и?.. – Каталина явно забавлялась. – Ну и... я уже целую неделю как буквально кверху этим самым местом и сплю – по вашей милости, согласитесь! И, сдается мне, последствия этой вашей крапивной вздрючки даже похлеще, чем у порки. Так что... думаю, цели своей вы достигли так или иначе. И... мы квиты! Что вы на это скажете, mi Ama? – Гм-м... Скажу... скажу... – донья сделала вид, что размышляет и даже при этом глубокомысленно закатила глаза к потолку. – Скажу... что это так не работает, паренек! – Нет? – Нет. – Почему же? – Генри неодобрительно изогнул бровь. – Ну что же ты, Тано, вроде умный мальчик, рассуди... – Каталина устроилась поудобнее в своих подушках и элегантно положила подбородок на округлую кисть. – Один проступок – одно наказание. А у тебя выходит, что наказание всего одно, а проступков... так я уж и со счету сбилась подсчитывать. Кстати, надо для тебя счетную тетрадь завести. Дебет с кредитом сводить. А то они что-то никак у меня не сойдутся. – То есть, я правильно понимаю, моя добрая госпожа, что в ваших планах запороть меня насмерть? – Генри в свою очередь приподнял голову и, облокотившись на собственную подушку, подпер щеку кулаком. – Ой, ну зачем же такие крайности, обормот, – хмыкнула донья и потом пояснила доверительно, приподняв вверх указательный палец: – Это только если ты не собираешься перевоспитываться... – А. То есть вы меня таким вот образом перевоспитать желаете? – Тейлор с великим сомнением поджал губы. – А что не так? – Просто предупреждаю – дюже неблагодарный это труд, моя сеньора, – сокрушенно поцокал языком Генри. – Ручки ваши прелестные, боюсь, утомятся раньше времени. – Ничего, – протянула Каталина утешительно, – я помощников позову, не переживай. – Это Гуано, что ли? – лейтенант почувствовал, как внутри у него весьма пригорюнилось. – Да хотя бы и его. Однажды ты уже, помнится, познал на своем опыте, на что способен сей достойный муж. Говорят, рука у него весьма крепкая. Что скажешь? – Это нечестный прием, моя госпожа! – позволил себе возмутиться Генри. – Почему нет? – прищурилась донья. – Потому что одна трепка от этого бугая достоверно сойдет за три ваши. – А кому сейчас легко, мой милый? Подозреваю, это как раз то, что заставит тебя быть почтительнее со своей сеньорой и почаще держать свой нахальный язычок за зубами. Ну а... другие части тела, соответственно, в штанах. Генри слегка покраснел от такой отповеди. Как он себе понимал, наказание было чертовски заслуженным – надо отдать должное. – Но я же могу поменять, mi Ama, хотя бы? – не сдавался он. – Или мое мнение совсем не учитывается? – Что на что? – Ну одну порку от Гуано на ваши три. – Что ж, можешь, обормот. Но боюсь, как тебе бы не пожалеть. Моя рука, уверяю, тоже не слабая... Генри в раздумьях почесал лоб. – А в эту счетную тетрадь будут включены благодарности, mi Ama? Ну в эти ваши дебеты с кредитами? Сами же сказали... что вы меня цените. Или я что-то не понял? Короткая пауза – и Каталина вдруг встала с кушетки, потом с мягкой кошачьей грацией приблизилась к постели телохранителя. Опасная... словно пантера. Эффектная... чарующая... – Ты не переживай, малыш... – вкрадчиво проговорила она, чуть подавшись к застывшему в прострации Тейлору, – я не такая кровожадная, как могу показаться на первый взгляд. – Да что вы! – заершился лейтенант, втайне вибрируя от необъяснимого волнения. – Угу, – донья легко присела на край постели, вызвав у Генри неодолимое желание вновь схватить ее в охапку и прижаться всем телом, а может быть даже, завалить на постель. И вместе с тем он отдавал себе отчет, как это неуместно сейчас. – Ладно, – продолжал намерено грубить Тейлор. – Видимо, я не разбираюсь во всех тонкостях кровожадности… простите. – Но награждать за хорошее поведение я ведь тоже умею, будь справедлив, – и девица улыбнулась так, что у Генри мороз пошел по коже. – Вы подарите мне ещё один месяц? – Ещё один? – в глазах Каталины вспыхнуло недоумение. Ого! Да она, похоже, забыла про свое обещание, вот так поворот! – Ну да, помнится как-то вы сподобились сократить мой срок в награду за небольшую услугу, – ворчливо напомнил Генри, с тоской готовясь услышать худшее. – А тут я вам жизнь, почитай, спас! Сами говорите. Так может... – Ох, и ушлый ты поросёнок, Бестиа. Нет! Не люблю я повторяться! Придумаю что-нибудь другое. Но тебе понравится, не волнуйся. Тейлор облегченно выдохнул: похоже, все в силе – его сумасбродная госпожа не отказывается от прошлых обещаний. Уже хлеб... – И что же это, моя драгоценная сеньора? – повеселел он. – Ну... например... желание. – Желание?! На лице Тейлора, как видно, оказалось написано такое замешательство, что донья даже хохотнула, на него глядючи. – Да. Любое твое желание, чико, – благодушно подтвердила испанка, пряча остатки улыбки в уголках губ. – Кроме свободы? – Генри сжал челюсти, чтобы они не дрогнули. – Ты умный мальчик, Тано, – глаза доньи все еще насмешливо искрились. – Понятно. Но тогда... могу я подумать, моя сеньора? Чертовски неожиданно, вообще-то! Сразу пришло на ум попросить поцелуй. Но ведь... это все равно, что лизнуть в разгар жары спелый душистый фрукт. Потом попробуй-ка остановиться. А на большее он, конечно, в силу своей заклятой воспитанности замахнуться не посмеет. – Можешь. Но не долго. Каталина вдруг встала стремительно и перепорхнула в то кресло, что так и стояло у изголовья кровати, захватив по дороге забытую на кушетке книгу. – Тебе здесь так плохо, Бестиа? – через некоторое время вопросила донья, внимательно разглядывая раскрытый томик на своих коленях. – Почему «плохо», mi Ama? – не понял Тейлор, все еще огорошенный заманчивым предложением, но что ему придумать, кроме свободы и поцелуя, его закостенелая фантазия отказывалась себе вообразить. – Ну... ты так рвешься на свободу, малыш... – Каталина подняла на англичанина пристальный взгляд. – Можно подумать, тебе здесь скверно живется. Как ответить на этот вопрос, Тейлор не представлял, поэтому он в очередной раз завис в мучительном раздрае. Господь, неужели это не очевидно?! Или... что его хозяйка хочет услышать? Затевать споры об аморальности рабства сейчас как-то не хотелось, хотя язык и чесался. Отшутиться? Но... кажется, это не тема для шуток. – Что ж... Несмотря на это вот всё... – лейтенант обвел глазами комнату, все еще будто пропитанную смертельным недугом, в которую сейчас, впрочем, врывался свежий ветерок из окна, потом осторожно продолжил: – надо признать, конкретно у вас мне живется неплохо, mi Ama. Но кто ж мечтает провести свою жизнь будучи чьей-то бесправной вещью, от которой, к тому же, ничего не зависит? И потом... где гарантии, что в таком качестве хорошая жизнь будет продолжаться вечно? Я имею в виду... кто-нибудь не решит тебя сломать, а потом... выкинуть на помойку. Сказал и весь сжался в ожидании, что сейчас ему прилетит так прилетит... Мало не покажется! Тем более, Каталина смотрела на него своим излюбленным до-олгим взглядом, от которого заходилось где-то внутри. – Ты прав, – вдруг легко согласилась она через несколько муторных минут молчания. – Гарантий никто не даст. Но ведь никто из нас не знает, что будет с ним завтра... – Ката опять замолчала, и на лицо девушки, показалось, набежала тень, а когда она продолжила, голос ее звучал так отрешенно, будто донья говорила о чем-то своем. – Поэтому... мы просто смиряемся с волей Господа, чико. И ты смирись. Господь... Он сам решит, когда дать тебе свободу. Пока ты, видимо, не готов. Вот и поговорили! Ну, спасибо, хотя бы не попало по загривку за очередной демарш... Генри выдохнул, почувствовав, что гроза благополучно прошла стороной, закрыл глаза и незаметно для себя задремал. Все же, учитывая обстоятельства, он весьма утомился в результате этого волнительного разговора.***
Когда, через некоторое время, лейтенант вынырнул из сладостной дремы, к его великому разочарованию, Каталины уже в комнате не обнаружилось. Но зато на ее месте находилась Тибби, которая, если быть абсолютно честным, вскоре чертовски достала Тейлора своей неуемной заботой. В результате ему пришлось съесть, переступив через свои желания, огромнейшую миску наваристого мясного бульона с сухарями, покорно выпить все лекарства, микстуры и вытерпеть какие-то вонючие притирания. Поскольку, по мнению Тибби, это «весьма и весьма пользительно для отравы, мисси». Сие драгоценное зелье, как поведала отзывчивая леди, усердно втирая адски пахучую мазь в его, Тейлора, грудину, досталось ей в наследство от двоюродного дядюшки, который, «только таким чудом и спасся, мисси, когда беднягу укусила змея». А ему, этому дядюшке, сие снадобье презентовал сам родовой шаман из одного племени таино. «Это очень сильный шаман, мисси! Вы не подумайте...» В общем, кажется добрая Тибби дорвалась, наконец, до желанного: полечить душку-англичанина так, как, по ее мнению, давно уже подобало это сделать. В итоге больного укутали одеялом до ушей и чуть ли колыбельную не спели. Ну, по крайне мере, прохлаждающую примочку на лоб Генри получил. И не одну. Приятно, черт! Хотя и весьма утомительно выходит со всей этой ревностной суетой. Он, Тейлор, не привык к такой навязчивой опеке. Вернее, уже отвык. Интересно, сам Лавиньи хоть в курсе, чем тут пичкают беззащитного пациента в его лекарское отсутствие? Наконец, дотошная Тибби оставила лейтенанта в покое и занялась починкой каких-то вещей, напевая себе под нос непривычные уху Тейлора заунывные мотивы. В результате чего Генри опять благополучно уснул, потому что его лихорадило все же. Ближе к вечеру пришёл Лавиньи, и, основательно прощупав больную ягодицу стенающему про себя англичанину, надумал зашить ее до конца, чем заставил пережить Генри несколько крайне неприятных минут. Но зато в награду лейтенант получил традиционный глоток коньячку и уверения в том, что «теперь уже все должно быть отлично, мой друг». – Будешь скоро как новенький, не сомневайся! – бодро заявил Шарль. – Завтра нужно постараться встать, мун кер, и даже понемногу выходить на прогулку. Если хочешь, Басти, могу... составить тебе компанию. – Ну... если только тебя не затруднит, Шарль... – Генри поймал себя на мысли, что предпочел бы другую компанию, но Лавиньи смотрел так выжидающе, что лейтенант не посмел отказать. Все же он стольким обязан французу! Гребаный компот. – Что ты, что ты, нисколько! Мне не терпится показать тебе фонтан. Он уже почти готов. Практически все, как мы задумывали. Только это секрет! Будь так добр, только не говори Каталине. – Конечно, мой друг. Я нем, как могила. – Ой, Господь! – вдруг испуганно запричитал Шарль. – Тьфу-тьфу... на тебя. – Зачем?!! – на лице Генри отразилось искреннее недоумение. – Ну есть такая примета, если плюнешь, то не сбудется. – Правда?! – лейтенант скептически приподнял брови. – И где тут связь? – Ну... так говорил один... мой друг... еще давным-давно, когда я жил во Франции. Кажется, сам он приехал откуда-то с восточных варварских земель. Там у местных свои, необычные поверья, знаешь. Но именно эта примета, как ни странно, все время сбывается... Я уже много раз пробовал. – Говорят, моя прабабка была ведьмой из самой Рóсии, – с какой-то тайной гордостью заявил вдруг Генри. – Семейное предание гласит, ее даже сжечь хотели, но прадед спас загадочную красотку. И потом женился. Представь! Видно, она была по-настоящему очаровательна, та дикая варварка. А дед, конечно, тот еще сумасброд. Они помолчали, размышляя каждый о своем. Наконец, маэстро робко заговорил, будто собравшись с духом. – Я давно хотел тебя спросить, Басти... – он немного притормозил, словно бы не решаясь. – М? – подбодрил его Тейлор, отрешенно наблюдая, как Шарль машинально протирает полотном инструменты и складывает их в свой походный сундучок. Потревоженное операцией место противно саднило, и Генри не прочь был отвлечься разговорами. – Ты ведь эта... не из простых, мон ами, так? Не из простолюдинов, я имею в виду, – после этих слов Лавиньи пристально воззрился на собеседника, словно бы хотел прочитать ответ на его лице. Тейлор почувствовал, как внутри ёкнуло, захолонуло. Он даже как-то сразу с перепугу взбодрился и, придумывая подходящий ответ, конечно, по привычке собирался напрочь отрицать правду. Но внезапно... Внезапно Генри захотелось все рассказать. Хоть кому-нибудь поведать свою сокровенную тайну. Когда-то он смог без опаски разделить ее с Зафаром, потому что доверял волофу безгранично. И Лавиньи теперь оказался тем, кто – лейтенант это чувствовал – его не предаст. – Почему ты так решил, дружище? – осторожно вопросил Тейлор все же, готовый, если что, «свернуть» в безопасную сторону. Было, действительно, интересно, чего он, Тейлор, делает не так. Ведь те, кто реально этого хочет, без особого труда определяют его общественный статус, как бы англичанин не пытался его скрыть. – Не знаю... правда. Но какое-то чувство мне подсказывает... Может, дело в твоем поведении... этаких пристойных манерах что ли. Или в том, как изящно ты иногда выражаешься. Прости, но кота в мешке не утаишь, мун ами. Всякие мелочи выдают... истинную картину. Эх, черт! Пристойно? А ведь он, Генри, так старался вести себя, как неотесанный мужлан. Даже пришлось вспомнить повадки уличной стаи, среди которой он одно время обитал. И вот поди ж ты! – И каковы твои предположения, Шарль? – Я уже как-то озвучивал их, помнишь? Когда мы придумывали тебе легенду. Но ведь те мои предположения ушли недалеко от действительности, так? Поразмыслив, Генри нехотя проговорил: – Что ж... признаюсь, в целом, ты прав, мой друг. Я третий сын одного титулованного английского лорда. Но... видишь. Совсем непутевый... бездарный. Неудачник, одним словом. Так что, разницы особой нет, какого я там происхождения. Темная овца в белом стаде, – он сумрачно посмотрел на француза. – Поверь, ничего достойного. Думаю, мои родные наверняка с радостью избавились от меня. Ну не считая, конечно, матушки... Но и она давно смирилась, полагаю. Генри хотел сказать это с надлежащим равнодушием, но горечь прорвалась, затопила... Лейтенант еле справился со своим зазвеневшим голосом. – Ну ты и дурак, – только и сказал на это Лавиньи, а в его расширившихся глазах застыло великое сомнение. – Вот и я о том же, – скривил губы Тейлор. – Послушай... Если хочешь... я мог бы.... – Нет! Не вздумай! – испуганно встрепенулся Генри. – В таком жалком положении я пред ними не предстану! Лучше смерть. – Ой-ей-ей... дела еще хуже, чем я предполагал, – покачал головой француз. – Ты – идиот, мун кер! – Шарль! Только умоляю, никому ни слова. Поклянись! – Ни слова о том, что ты – идиот? – Ха-ха-ха... Очень смешно. Поверь, я сам решу свои проблемы! И когда... – Генри с трудом перевел стиснутое дыхание, – я избавлюсь от этого позорного клейма, то вернусь домой. Не раньше! Ну, или не вернусь. Это как Господь распорядится. – Ладно, как знаешь. Клянусь, что никому не скажу! Но... я и так бы не сказал, разве не очевидно. – Очевидно. Поэтому я поделился с тобой своим... секретом. И благодарю, дружище. Сейчас мне стало гораздо легче, когда я рассказал тебе обо всем этом. – Ну, положим, не обо всем. Ты еще не сказал мне из какого ты рода, – хитро прищурился маэстро. – И тогда, выходит, зовут тебя вовсе не Себастьян? А? Что скажешь? – Скажу... что Себастьян одно из моих имен – тут я не соврал. А насчет родового имени... не обижайся... но пусть это останется тайной все же. Так мне будет спокойней. – Так ты барон? Граф? Герцог? – с неестественным для него упорством продолжал добиваться Лавиньи. – Виконт, дружище. От графского титула меня отделяют два брата, помнишь? – О! Я что-то такое подозревал. Если бы ты только разрешил мне себе помочь. – Месье Лавиньи! – с отчаянием в голосе прошипел Тейлор. Маэстро тут же примирительно поднял руки: – Ладно, ладно, не кипятись, мой друг, я понял, – потом он помолчал, видно, о чем-то раздумывая. – А Каталина? Ты не хочешь ей рассказать? Может быть, она назначила бы выкуп и отпустила бы тебя под честное слово? Ведь, подозреваю, наша сеньора сама доброта, хотя и выглядит весьма грозно иногда. Наверняка, она сжалится!.. – Ты с ума сошел! Вот только жалости мне ее не хватало! Я и так невероятно жалок, – лейтенант передернулся, будто от великой боли. – И вообще, донья видела меня в таком чертовски презренном положении, что теперь я не могу... еще большее ее разочаровать. Ах, простите, я тот самый граф, которому при вас влетело по жопе. Причем неоднократно. Бр-р... Какая низость! – Прости, если лезу не в свои дела, мун ами, но по-моему... при сложившихся обстоятельствах ты ведешь себя весьма и весьма достойно, – Шарль водрузил свежий пакет со льдом на чресла Тейлора. – Можно даже позавидовать такой исключительной стойкости. Мне так кажется, сеньора должна оценить по справедливости твой маленький подвиг. Генри уставился на француза с искренним сомнением. Потом отмер... – Спасибо тебе, конечно, дружище, за добрые слова. Но... при всем уважении, Шарль, мы не можем судить о том, как путано всё складывается у женщин в голове. Согласись, зачастую сложно угадать доподлинно всякие выверты их рассудка. Иногда диву даешься, как они не совпадают... с нашим здравым мужским мнением, я имею в виду. Так что... уж прости, я не буду рисковать. – Ну как знаешь, Басти, как знаешь, – повторил Лавиньи, как показалось, слегка разочарованно. – Так я надеюсь, завтра ты будешь готов к небольшой прогулке? – Я тоже на это надеюсь, Шарль. Весь в нетерпении... – и Генри умученно улыбнулся своему добросердечному французскому другу.